Лотерея-аллегри
Асси в классе. — Скука. — Карамзин и очко. — Эврика! — Идея Джапаридзе. — Лотерея-аллегри. — В отпуск. — Шкида моется. — «Оне Механизмус». — Тираж. — Печальный конец. — Казначей-растратчик. — Игорная горячка. — Довольно!
Капли осеннего дождя бьют по стеклу окон — туб-туб-туб-туб.
Три часа дня, а в классе полуваттные лампочки борются с сумерками.
Лекция русского языка. Читает Асси.
Асси — халдей; голова въехала в плечи, он в ватном промасленном пальто. Карманы пальто взбухли… По слухам, в карманах кусочки хлеба, которые Асси собирает на ужин. Голос Асси звучит глухо, неслышно:
— Карамзин… Сентиментализм… Романтизм…
Улигане сидят по партам, но никто не слушает Асси. Японец фальшиво поет:
Асси в классе,
А в классе бузаси,
В классе бузаси,
Бедненький Асси.
Кальмот, взгромоздившись с нотами на парту, бубнит:
— Кальмот виндивот виндивампампот, захотел виндивел виндивампампел, хлебца виндивебца виндивампампебца.
В углу Барин и Пантелеев.
— Бей!
— Семь… Дама… Казна!
— Девки!
— Мечи!
Дуются в очко. Никто не слушает Асси.
Скука…
Голос Асси, как из могилы:
— «Бедная Лиза»… Вкусы господствующего класса… Эпоха…
Голос Асси, заикающийся и глухой.
Скука!..
Асси в классе,
А в классе бузаси,
В классе бузаси,
Бедненький Асси.
Купец сгреб в охапку Жвачного адмирала.
— Замесить колобок?
Ладонь проезжает по треугольной голове Адмирала, ерошит и без того взъерошенные волосы…
Скучно!..
— «Бедная Лиза». Начало девятнадцатого века… «Пантеон словесности»… «Бедная Лиза»…
Асси в классе,
А в классе бузаси,
В классе бузаси,
Бедненький Асси.
— Воробей виндивей виндивампампей, дурак виндивак виндивампампак…
— Бей!
— Картинка… Лафа!
— Ну?
— Очко!..
— Мечи!
— Замесить колобок?
Асси в классе,
А в классе…
Скука, тоска.
И вдруг голос Джапаридзе:
— Придумал! Ура!
…бузаси.
Упала на пол пиковая десятка, ладонь Офенбаха застыла в центре адмиральского треугольника. И голос Асси становится громким и слышным:
— С тысяча семьсот семьдесят четвертого года Николай Михайлович Карамзин предпринял издание «Московского журнала», в коем помещал свои «Письма русского путешественника». С тысяча семьсот девяносто пятого года Николай Михайлович…
— Идея! — закричал опять Джапаридзе.
Тридцать глаз обернулись в его сторону.
— Что?
— Какая?
— А ну, не тяни! Говори!
Джапаридзе ставит вопрос ребром:
— Скучно?
Полтора десятка глоток:
— Скучно.
Обросший бородавками палец Джапаридзе поднимается вверх.
— Лотерея-аллегри.
И снова голос Асси уходит в могилу.
— С тысяча восемьсот третьего года-да… Государства Российского-го… Императорский историограф-раф…
Класс уподобился развороченному муравейнику.
Унылая песня Японца переходит на бешеный темп:
Асси в классе,
А в классе бузаси,
В классе бузаси,
В классе бузаси
Асси!
Асси…
Класс взбесился. Скуки нет — какая скука, если в каждой голове клокочет мысль:
— Лотерея-аллегри!
Долой скуку! Не надо карт, колобков и фальшивого тенора Япошки!
— Даешь лотерею-аллегри!
В дверь класса просовывается рука с колокольчиком. Рука делает ровные движения вверх-вниз, вверх-вниз, колокольчик дребезжит некрасивым, но приятным для слуха звоном.
Асси захлопывает томик истории словесности Солодовникова, голова уходит еще глубже в плечи, руки тонут в разбухших карманах, и Асси — незаметно в общем шуме — выходит из класса.
И сразу же у парты Джапаридзе оказываются Янкель, Пантелеев и Японец.
— Даешь?
— Даешь!
Генеральный совет заседает:
— Ты, я, он и он… Компания. Идет?
— Идет.
— Лотерея-аллегри. Черти! И не додумался никто!
— Прекрасно.
— Лафузовски.
— Симпатично.
— А вещи?
— Какие? Ах, да… Наберем кто что может…
Янкель:
— Я в отпуск пойду, принесу прорву.
— И я, — говорит Пантелеев.
Японец, захваченный идеей, решается на подвиг, на жертву.
— Все. Бумаги сто двадцать листов, карандаши… Все для лотереи-аллегри.
Джапаридзе — автор идеи — кусает губы… Он в пятом разряде и в отпуск идти не может.
— Я дам, что смогу, — говорит он.
Завтра суббота — отпуск. Сегодня день самый скучный в неделе, но скуки нет — класс захвачен идеей, которая, быть может, на долгое время заполнит часы досуга Улигании. И Джапаридзе, гордо расхаживая по классу, поднимая вверх толстый, обросший бородавками палец, говорит:
— Я!
* * *
В году триста шестьдесят пять дней, пятьдесят две недели.
Каждый день каждой недели в Шкиде звонят звонки. Они звонят утром — будят республику, звонят к чаю, к урокам, ко сну… Но лучший звонок, самый приятный для уха шкидца, — это звонок в субботу, по окончании уроков. Кроме конца уроков, он объявляет отпуск.
Обычно кончились уроки — все остаются по классам, на местах; сейчас же Шкида напоминает сумасшедший дом, и притом — буйное отделение.
В классе четвертого отделения кутерьма.
— Мыть полы! — кричит Воробей, староста класса.
И эхом откликается:
— Мыть полы!
— Полы мыть! Кто?
В руках у Воробья алфавитный список класса.
— Один с начала, один с конца: Еонин, Черных, Пантелеев и Офенбах.
— Не согласен!
— Буза!
— Я мыл в прошлый раз!
— К че-орту!
Скульба, пререкания, раздоры…
Пантелеев, Янкель и Купец не имеют желания мыть полы — им в отпуск… Купец тотчас же «откупается», то есть находит себе заместителя.
— Кубышка!..
Пухленький Кубышка — Молотов — вырастает как из-под земли.
— Моешь пол?
— Сколько?
— Четвертка.
— На псул!
— А сколько?
— Фунт.
Отдать фунт хлеба за мытье пола Купцу не улыбается, но желание поскорее попасть в отпуск побеждает.
Купец за фунт хлеба желает получить максимум удовольствия. Здоровенный щелчок по лбу Кубышки:
— Получи в придачу.
Янкель и Пантелеев бесятся.
— Да как же это?.. Ведь в отпуск… А лотерея-аллегри?
Джапаридзе — председатель лотерейной компании — решается:
— Черт с вами!.. Хряйте… Мы с Японцем осилим. Верно?
— Верно!
Лица Пантелеева и Янкеля расцветают.
— Лафа.
По лестнице наверх. В спальне забирают одеяла, постельное белье — и в гардеробную. У гардеробной хвост. Шкидцы, идущие в отпуск, пришли сдать казенное белье и получить пальто и шапки.
— В очередь! В очередь! Куда прете?
— Пошел ты!..
Физическая сила и авторитет старшеклассников берут верх — улиганштадтцы без очереди входят в гардеробную.
Там властвуют Лимкор и Горбушка — гардеробный староста.
— Прими, Горбушенция.
Горбушка преисполнен достоинства.
— Подожди.
Белье сдано, получены пальто и ситцевые шапки, похожие на красноармейские шлемы.
— В халдейскую!
В канцелярии Алникпоп, дежурный халдей, взгромоздив на нос пенсне, важно восседает на инвалидном венском стуле.
— Дядя Саша, в отпуск идем. Напишите билеты.
Халдей внимательно просматривает «Летопись». Янкель и Пантелеев — во втором разряде, пользуются правом отпуска. Он достает из стола бланк и пишет:
«Сим удостоверяется, что воспитанник IV отд. школы СИВ им. Достоевского отпущен в отпуск до понедельника 20 октября сего года».
Формальности окончены, долг гражданина республики исполнен.
— Дежурный, ключ!
И на улицу.
* * *
А Шкида начинает мыться.
Хитроумный Кубышка получил фунт хлеба, а полов не моет. Он поймал первоклассника Кузю.
— Вымой пол.
— Что дашь?
— Хлеба дам.
— Сколько?
— Четвертку.
Молчаливый кивок Кузи завершает сделку. Кубышка идет в класс, усаживается на Янкелеву парту и вынимает из нее недоступные обычно выпуски «Ната Пинкертона» и «Антона Кречета». Он заработал три четверти фунта хлеба и может отдохнуть.
Японец и Дзе, не обладая излишками хлеба, принуждены честно выполнить геройски принятую на себя обязанность.
Идут на кухню. Ведра и тряпки предусмотрительно расхватаны, приходится ждать, пока кто-нибудь кончит мытье.
Получив наконец ведра и наполнив их крутым кипятком, товарищи поднимаются наверх.
Там Аннушка, старшая уборщица, командует и распределяет участки для мытья.
— Вымойте Белый зал, — говорит она.
Еонин и Джапаридзе спускаются вниз и проходят в Белый зал.
Зал большой, — страшно браться за него. По положению надо мыть тщательно, промывать два раза и вытирать паркетные плиты насухо, чтобы не было блеска.
Но улигане, оставшись вдвоем, решают дело иначе.
— Начинай!
Японец берет ведро, нагибает его и бежит по залу. Вода разливается ровными полосками. За Японцем на четвереньках бежит Дзе и растирает воду. Через пять минут паркетный пол темнеет и принимает вид вымытого.
— Готово.
Товарищи усаживаются к окну. Джапаридзе закуривает и, затягиваясь, осторожно пускает дым по стене.
Просидев срок, который нужен для хорошего мытья, идут в канцелярию.
— Дядя Саша, примите зал.
Сашкец идет в зал, близоруко, мельком осматривает пол и возвращается в «халдейскую».
Японец и Дзе идут в класс, растопляют печку и, греясь у яркого огня, болтают о лотерее-аллегри и ждут понедельника.
* * *
В сумраке октябрьского утра Ленька Пантелеев бежал из отпуска в Шкиду. Обутые в рваные «американские» ботинки ноги захлебывались грязью, хлопали по лужам, стучали на неровных плитах тротуаров.
На улицах закипала дневная жизнь, открывались витрины магазинов, и из лавок «Продукты питания» вырывался на улицу запах теплого ситного, кофе и еще чего-то неуловимого, вкусного.
Ленька бежал по улице, боясь опоздать в Шкиду. У Покровки в витрине ювелирного магазина попались часы. Ленька взглянул и похолодел. Пять минут одиннадцатого, а в Шкиду надо было поспеть к первому уроку, к десяти.
Он прибавил ходу и крепче сжал объемистый узел, наполненный вещами, предназначенными для лотереи-аллегри.
Были в нем: «Пошехонская старина» Салтыкова, ржавые коньки, гипсовый бюст Льва Толстого, ломаный будильник, зажигалка и масса безделушек, которые Ленька частью выпросил, частью стянул у сестренки.
— Начались уроки? — спросил Пантелеев, когда ему, запыхавшемуся и усталому, кухонный староста Цыган открыл дверь.
— Начались. — ответил Цыган.
— Давно?
— С полчаса.
«Влип, — подумал Пантелеев. — Какой еще урок, неизвестно… Если Сашкец или Витя, то гибель — пятый разряд!»
Боясь попасться на глаза Викниксору или Эланлюм, он, крадучись, пробрался к классу, прильнул ухом к замочной скважине и прислушался. Сердце его радостно запрыгало. Через дверную щель глухо доносились отрывистые реплики:
— Карамзин… Тысяча восемьсот третий год… Наталья, боярская дочь…
Ленька приоткрыл дверь и спросил:
— Можно?
— Пожалуйста, — ответил Асси, — войдите.
Он был единственный халдей, который называл шкидцев на «вы». Ленька вошел в класс. При виде его, несущего узел, класс загромыхал.
— Ай да налетчик!
— Браво!
— Ура!
Ленька прошел к своей парте, уселся, отдышался и стал развязывать узел. Тотчас же к нему подсели Японец и Джапаридзе.
— Ну, показывай.
Пантелеев выложил на скамейку парты принесенные вещи.
— А Янкель пришел? — спросил он.
— Нет еще, — ответил Японец, перелистывая «Пошехонскую старину».
Парту Пантелеева обступили Воробей, Горбушка и Кальмот.
— Ну, хряйте, хряйте, — прогнал их Ленька, — нечего глазеть. Тут профессиональная тайна.
Любопытные отошли. Ленька засунул вещи в ящик парты, отложив отдельно принесенные продукты: хлеб, сахар, кусок пирога и осьмушку махорки.
В это время в класс ворвался раскрасневшийся и вспотевший Янкель. В руках он нес огромный, перевязанный бечевкой пакет. Улигания встретила его еще более громким «ура».
Янкель бросился на свою парту и, отдуваясь, протянул:
— Фу ты, я-то думал — у нас Гусь Лапчатый, а тут…
Асси, на минуту притихший, бубнил, спрятав голову в плечи:
— Карамзин — выразитель эпохи… Разбирая его произведения в хронологическом порядке, мы…
Затрещал звонок. Асси, не докончив фразы, поднялся и выкатился из классной.
— Компания, сюда! — закричал Японец.
Четверка собралась у пантелеевской парты. Янкель притащил свой пакет и, развернув его, выложил десятка два разных книг, уйму вставочек, статуэток, палитру красок и комплект «Нивы» за 1909 год. Притащил свои вещи к пантелеевской парте и Японец. Дал он сто двадцать листов писчей бумаги, которую копил в течение целого года, и дюжину фаберовских карандашей.
Джапаридзе снял и отдал обмотки. Носить обмотки в Шкиде считалось верхом изящества и франтовства; взнос Джапаридзе поэтому был очень ценен.
Когда все вещи были собраны, Янкель предложил:
— Приступим к технической части. Надо составить каталог.
Стали составлять список вещей. Первым номером записали коньки:
1. Первосортные беговые коньки «Джексон».
Вторым записали обмотки Дзе:
2. Прекрасные суконные обмотки последнего лондонского образца.
Третьим прошел трехсантиметровый бюст Толстого «почти в натуральную величину»…
Дальше оценка вещей стала затруднительна.
Вынули будильник. Будильник оказался лишь пустой жестяной коробкой с циферблатом, но без механизма.
— Идея, — сказал Японец. — Пиши: «Изящные часы-будильник „Ohne Mechanismus“.
— Это что значит? — спросил Дзе. — Уж больно звучно.
— Это значит, что часы без механизма… А ребята не поймут — подумают, что фирма «Оне Механизмус».
Потом записали «Полный комплект журнала „Нива“ за 1909 год в роскошном коленкоровом переплете», ломаный десертный ножик под громким названием «дамасский кинжал вороненой стали», зажигалку и «Пошехонскую старину».
Затем стали записывать мелочь — статуэтки, карандаши, вставочки. Под конец пустили бумагу:
51. Прекрасная веленевая бумага 5 л.
52 ……………………………
53 ……………………………
Всего набралось 70 номеров.
— Почем же будем продавать билеты? — спросил Пантелеев.
— Я думаю, две порции песку, или полфунта хлеба, или пять копеек золотом, — сказал Японец.
Янкель подсчитал в уме и заявил:
— Невыгодно… Три рубля пятьдесят копеек золотом всего получается. Не окупит дела. Одни коньки два рубля стоят.
— Пустых ведь не будем делать, — сказал Дзе.
— Нет, пустых не надо.
Решили устроить маленькую перетасовку. Вместо пяти листов бумаги написали два листа. Получилось сто тридцать номеров.
Составив каталог, начали изготовлять билеты. Янкель сделал образец:
БИЛЕТ
№1
на право участия в розыгрыше
ЛОТЕРЕИ-АЛЛЕГРИ
Казначей
При помощи Пантелеева и Дзе Янкель отпечатал их сто тридцать штук.
— А кто у нас будет казначеем? — спросил Пантелеев. — Я думаю — Янкель…
— К черту! — заявил Японец. — Лучше Дзе.
Согласились на Дзе. Новоиспеченный казначей принялся подписывать билеты. До вечера работали — описали билеты, наклеивали номерки к вещам и, отгородив кафедрой угол класса, расставляли вещи по полкам пустующего книжного шкафа.
А утром во вторник улигане, явившись после чая в класс, узрели на остове кафедры огромный плакат:
ВНИМАНИЕ!!!
КАЖДЫЙ СОЗНАТЕЛЬНЫЙ
ШКИДЕЦ
МОЖЕТ ВЫИГРАТЬ:
КОНЬКИ «ДЖЕКСОН»,
СУКОННЫЕ ОБМОТКИ,
БУДИЛЬНИК «OHNE MECHANISMUS»
и
массу других полезных и дорогих вещей, если он
приобретет БИЛЕТ на право участия в
ЛОТЕРЕЕ-АЛЛЕГРИ
Билет стоит:
2 песка
1/2 ф. хлеба
5 коп. золотом
Билеты продаются у казначея Тиражной комиссии Г. ДЖАПАРИДЗЕ
ТАМ ЖЕ ПОЛНЫЙ СПИСОК ВЕЩЕЙ
Тиражная Комиссия Еонин, Пантелеев, Джапаридзе и Черных
У плаката собралась огромная толпа. Весть о лотерее облетела всю республику. Сашкецу, пришедшему в четвертое отделение читать лекцию, с трудом удалось разогнать орду кипчаков, волынян и бужан.
На уроках царило возбуждение, и даже Викниксору, читавшему улиганам древнюю историю, трудно было подчинить дисциплине возбужденную массу. После звонка, Викниксор полюбопытствовал, чем взбудоражен класс. Кто-то молча указал на кафедру, кричащую плакатом.
Викниксор, читая плакат, улыбался, прочитав, нахмурился.
— Надо было у меня разрешение взять, а потом уже объявление вешать, — сказал он.
Выскочил Янкель.
— Извините, Виктор Николаич… Не подумали…
— Ну ладно, — добродушно улыбнулся завшколой, — бог с вами… Развлекитесь.
Потом, подумав, вынул из кармана портмоне и сказал:
— Дайте-ка мне на счастье парочку билетов.
Класс дружно загромыхал аплодисментами. Джапаридзе вручил Викниксору два первых билета.
После уроков класс снова заполнился шкидцами. Приходили уже с продуктами: хлебом, сахарным песком, а кто и с деньгами, принесенными из дому. Большинство покупало по одному-два билета, некоторые платили по соглашению с комиссией сахарином, папиросами или чем другим; кухонный староста Громоносцев, обладавший хлебными излишками, ухлопал десять фунтов хлеба, купив двадцать билетов.
— Коньки выиграть хочу, — заявил он. — И обмотки выиграю.
Пришедшего после обеда Асси насильно заставили купить пять билетов. К вечеру было продано сто два билета. Парта Джапаридзе разбухла от скопившихся в ней, на ней и под ней хлеба и сахарного песку. Кроме того, в кармане у Дзе похрустывало лимонов сорок денег.
На другой день вечером в Белом зале должен был состояться тираж.
* * *
В Белом зале собралась вся Шкида.
Посреди зала стоял стол, уставленный разыгрываемыми вещами, рядом другой стол, и на нем ящик со свернутыми в трубочки номерами. Шкида облепила столы и стоящую около них Тиражную комиссию.
— В очередь! — закричал Японец.
Шкида вытянулась в очередь. Первым стал Викниксор, за ним халдеи, потом воспитанники.
— Тираж лотереи-аллегри считаем открытым, — объявил Джапаридзе.
Викниксор, улыбаясь, засунул руку в ящик и вынул два билета. Развернули, оказались номера шесть и шестьдесят девять.
Джапаридзе посмотрел в список:
— Дамасский кинжал вороненой стали и лист бумаги.
Бумагу Викниксор взял, от «кинжала» же отказался, как только взглянул на него.
Потом вынимал билет Сашкец. Вытянул он два листа бумаги. Асси вытянул четыре порции бумаги и книгу «Как разводить опенки в сухой местности». Косталмеду достался карандаш, которым он тотчас же записал расшалившегося в торжественный момент тиража второклассника Рабиндина, носившего прозвище Рабиндранат Тагор.
Потом стали вытягивать билеты воспитанники.
Купец, мечтавший выиграть обмотки, вытянул будильник «оне механизмус». В первый момент он было обрадовался… Но, получив в руки часы и осмотрев их, он пришел в неописуемую ярость.
— Убью! — закричал он. — Аферисты, жулики, мошенники!..
Тираж на время приостановился. Тиражная комиссия, сгрудившись у стены, мелко дрожала, как в лихорадке. Накричавшись, Купец с остервенением бросил «оне механизмус» на пол и вышел из зала.
Тираж возобновился.
Коньки выиграл Якушка, самый крохотный гражданин республики. Обмотки достались Голому Барину.
Тираж подходил к концу, когда в зал ворвался Цыган. Как староста, он был занят на кухне и только что освободился.
— Даешь коньки! — закричал он.
— Уже… готовы, — ответил кто-то.
— Как то есть готовы?
— Выиграны.
— А обмотки?
— Выиграны.
— А, сволочи!.. — закричал Цыган и подскочил к столу с намерением вытащить двадцать билетов.
Но билетов в ящике оказалось лишь двенадцать — восемь штук загадочным образом исчезли.
И все доставшиеся Цыгану билеты оказались барахлом: десять — бумага, один — книжка «Кузьма Крючков» и один — безделушка — слон с отбитым хоботом.
— Сволочи! — закричал Цыган. — Сволочи, мерзавцы!.. Жульничать вздумали!.. Аферу провели!.. Хлеб у людей ограбили!..
Он схватил стол, с силой кинул его на пол и бросился к Тиражной комиссии. Комиссия рассыпалась. Лишь один Янкель, не успевший убежать, прижался к стене. Громоносцев кинулся на него и так избил, что Янкель два часа после этого ходил с завязанной щекой и вспухшими глазами. Но только два часа.
Через два часа Янкель уже разгуливал веселый и бодрый. В Янкелевой голове назревала блестящая, по его мнению, мысль. Он решил возместить убытки, понесенные им от Цыгана. Для этой цели он о чем-то долго шептался с Джапаридзе.
Японец и Пантелеев убирали зал; убрав, пошли в класс. Первое, что поразило их при входе, это лицо Джапаридзе — бледное, искаженное страданием.
— Что такое? Говори! — закричал Японец, почувствовав беду.
— Хлеб, — прошептал Дзе, — хлеб, сахар… все…
— Что?
— Похитили… украли…
— Как… Дочиста?
— Нет… вот кальмот.
Джапаридзе вынул из парты горбушку хлеба фунтов в пять.
Пантелеев и Японец переглянулись и вздохнули.
— А деньги? — спросил Японец.
Дзе на мгновение задумался. Потом вывернул почему-то один правый карман и ответил:
— И деньги тоже украли.
Пантелеев и Японец взяли горбушку хлеба и вышли из класса.
— Ну и сволочи же, — вздохнул Японец.
— Д-да. — поддакнул Пантелеев.
Растратчик Джапаридзе тем временем давал взятку изобретательному Янкелю, или, проще, делился с ним растраченным капиталом — хлебом, сахаром — и лимонами.
Так кончилась первая «лотерея-аллегри».
* * *
Но пример нашел отклик…
Скоро Купец в компании с Цыганом и Воробьем устроили такую же лотерею. Лотерея прошла слабо, но все же дала прибыль. Это послужило поводом к развитию игорного промысла в четвертом отделении.
Новичок Ельховский — Саша Пыльников — придумал новую игру — рулетку, или «колесо фортуны». Пантелеев, имевший по прошлому знакомство с марафетными играми, научил товарищей играть в «кручу-верчу» и в «наперсточек». Четвертое отделение превратилось в настоящий игорный притон. Дошло до того, что не стало хватать игроков, все сделались владельцами «игорных домов». Сидит каждый у своей игры и ждет «клиентов». Наскучит — подойдет к соседу, сыгранет и зовет его к себе… За старшими потянулись и младшие. Игры стали устраивать и в младших отделениях…
Но скоро лотерейная горячка в Шкиде прошла. Потянуло к более разумному времяпрепровождению.
Кончился период бузы, на Шкиду нашло желание учиться.
