О «Шестой державе»
Рассуждения о великом и малом. — 60 на 60. — Скандал с последствиями. — «Комариное» начало. — Горбушкина лирика. — Расцвет «шестой державы». — Три редактора.
Кто поверит теперь, что в годы блокады, голодовки и бумажного кризиса, когда население Совроссии читало газеты только на стенах домов, в Шкидской маленькой республике с населением в шестьдесят человек выходило 60 (шестьдесят) периодических изданий — всех сортов, типов и направлений?
Случилось так.
Выходило «Зеркало», старейший печатный орган Шкидской республики. Крепко стала на ноги газета, аккуратно еженедельно появлялись ее номера на стенке, и вдруг пожар уничтожил ее.
Газета умерла, но на смену ей появился журнал. Тот же Янкель печатными буквами переписывал материал, тот же Японец писал статьи, и то же название осталось — «Зеркало». Только размах стал пошире.
И никто не предполагал, что блестящему «Зеркалу» в скором времени суждено будет треснуть и рассыпаться на десятки осколков и осколочков.
Катастрофа эта произошла из-за несходства взглядов двух редакторов журнала. Не поладили Янкель с Япончиком.
Япончик — журналист серьезный, с «направлением». Япончику не нравится обычный еженедельный ученический журнал, освещающий жизнь и быт школы в стихах и рассказах. Нет, Япончик мечтает из «Зеркала» сделать ежемесячник, толстый, увесистый и солидный журнал со статьями и рефератами по истории, искусству, философии. Япончик гнет все время свою линию, и лицо журнала меняется. Количество страниц увеличивается до тридцати, потом журнал становится двухнедельным, потом десятидневным, а школьная хроника и юмор изгоняются прочь. Им не место в «умном» журнале. Зато Еонин пишет большой исторический труд с продолжениями: «Суд в Древней Руси».
Увесистый труд разделен на три номера «Зеркала» и в каждом номере занимает от пятнадцати до двадцати страниц.
Янкель окончательно забит: он превращается в ходячую типографию. Ему остается только техническая часть: печатать, рисовать и выпускать номер. Но Янкелю очень скучно без конца переписывать статьи о Древней Руси. Он знает прекрасно, что никто не прочтет их, кроме автора и несчастного типографа. Янкель выбился из сил. Тридцать страниц аккуратно переписать печатными буквами, разрисовать, прибавить виньетки, и все — за шесть-восемь дней. Тяжело! Янкель отупел от технической работы. Она ему опротивела.
Выпустив семь номеров журнала, Янкель призадумался. Ему также хотелось творить — писать стихи, рассказы, сочинять веселые фельетоны из школьной жизни, а времени не хватало. Япончик съел время «Древней Русью». Тогда Янкель решил отступиться от журнала, бросить его. «Ну его к черту!» — подумал он, что относилось в равной степени и к Японцу, и к суду Древней Руси.
Несколько дней Янкель не брался за журнал. «Зеркало» лежало на столе, до половины исписанное, а вторая половина улыбалась чистыми листами. Японец злился и нервничал. У него уже были готовы три новые статьи, а Янкель только ходил да посвистывал.
Приближался срок выхода журнала. Наконец Японец не выдержал и решительно подошел к Янкелю:
— Писать надо. Журнал пора выпускать.
Янкель поморщился, потянулся и сказал спокойно:
— А ну его к черту. Неохота!
— Как это неохота?
— А так. Очень просто. Неохота — и все.
Япончик разозлился.
— Ты вообще-то будешь работать или нет?
Но Янкель так же спокойно ответил:
— А тебе-то что?
— Как что? Ты редактор или не редактор?
— Ну, редактор.
— Работать будешь?
— Неохота.
— Значит, не будешь?!
— Ну и не буду.
— Почему?
— Надоело.
Японец покраснел, пошмыгал носиком.
— Ну, валяй как хочешь, — сказал он, надувшись и отходя в сторону.
Тихо посмеивался класс, наблюдая, как распри разъедают крепкую редакцию.
С тех пор «Зеркало» больше не выходило. Республика осталась без прессы. Даже Викниксор встревожился — приходил, спрашивал: почему? Но ребята отнекивались, мялись, обещали, что скоро опять будет все по-прежнему. Однако прежнее ушло навсегда. Неделю редакторы наслаждались покоем, ходили на прогулки вместе с классом, а потом вдруг и тому и другому стало скучно, словно не хватало чего. Приуныли.
Объединяться вновь уже ни тому, ни другому но хотелось. Опротивели друг другу. И класс стал замечать, как, уткнувшись в бумажные листы, каждый за своей партой, снова зацарапали по бумаге Янкель и Япончик. Заинтересовались: что это вдруг увлекло так обоих?
Однажды после уроков Янкель, сидевший около печки, оживился.
Достал веревку, заходил вокруг печки, что-то вымерил, высчитал, потом вбил между двумя кафельными плитками пару гвоздей и натянул на этих гвоздях веревку.
— Ты это зачем? — удивлялись ребята, но Гришка улыбался многозначительно и говорил загадочно:
— Не спешите. Узнаете.
Потом он долго рисовал акварельными красками какой-то плакат и наконец торжественно наклеил это произведение на печку около своей парты. Яркий плакат, в углу которого было изображено какое-то носатое насекомое, гласил:
Издательство «Комар»
Пониже Янкель пристроил вторую вывеску:
Редакция еженедельного юмористического журнала
«КОМАР»
А где-то сбоку прилепилась третья:
Типография издательства «КОМАР»
Тут же на веревке был торжественно вывешен первый номер сатирического и юмористического журнала «Комар», форматом в тетрадочный лист и размером в восемь страничек.
— Это что же такое? — спрашивали ребята, с любопытством рассматривая и ощупывая работу Янкеля. Тот улыбался и снисходительно объяснял:
— А это новый журнал «Комар». Еженедельный. Выходит, как «Огонек» или «Красная панорама», раз в неделю и даже чаще.
— А почему он такой тоненький? — пробасил Купец, с презрением щупая четыре листа журнала.
— Тоненький? Потому и тоненький, что не толстый, — огласил свою первую остроту редактор юмористического журнала.
Читали «Комара» всем классом — понравился. Только Япончик даже взглядом не удостоил новый журнал, он сидел, уткнувшись в парту, и, шмыгая носом, что-то быстро писал. Японец решил во что бы то ни стало осуществить свою идею о толстом ежемесячнике и на другой день после выхода «Комара» дал о себе знать. Повсюду на стенах — в залах, в классах и даже в уборных — появились неумело, от руки написанные объявления:
ВНИМАНИЕ!!!
Организуется новое книгоиздательство
«ВПЕРЕД»
В скором времени выходит №1 ежемесячного
журнала «ВПЕРЕД»
В журнале постоянно сотрудничают Г. Еонин,
К. Финкельштейн, Н. Громоносцев и др.
Кроме ежемесячника «Вперед» книгоиздательство
выпускает еженедельную газету «Неделя»
Газета выходит при участии
Н. Громоносцева, К. Финкельштейна, Г. Еонина и др.
ЧИТАЙТЕ!! ЧИТАЙТЕ!!!
ЧИТАЙТЕ!!!
СКОРО!
СКОРО!
СКОРО!
Новое издательство заработало энергично, и в тот же день появился первый номер «Недели». Неказистый вид этой новой газеты возмещался богатством ее содержания и обилием сотрудников, которые обещали выступать на ее страницах. Среди сотрудников, скрывавшихся под таинственным шифром «и др.», находился и новичок Пантелеев: в первом номере были опубликованы его знаменитые «злободневные частушки», столь легкомысленно отвергнутые в свое время «Красной газетой». Япончик торжествовал. Теперь он с удвоенным рвением взялся за подготовку ежемесячника. Размах был грандиозный. Номер решили выпускать в шесть или семь тетрадей толщиной, с вкладными иллюстрациями.
Янкелю оставалось только злиться. Он был бессилен перещеголять новое издательство. Он был один.
Все чаще и чаще прибегали из других классов к Япончику с вопросами:
— Скоро «Неделя» выйдет?
— «Вперед» скоро появится?
И Япончик, горделиво скосив глаза на Янкеля, нарочно громко говорил:
— Газета и журнал выходят и будут выходить своевременно, в объявленные сроки!
Однако Черных решил не сдаваться, он долго обдумывал создавшееся положение и твердо решил: «Буду бороться. Надо почаще выпускать „Комара“…»
Началась горячка. Ежевечерне после невероятных дневных трудов Янкель с гордостью вывешивал на веревочку у печки все новые и новые номера. Улучшил технику, стал делать рисунки в красках и добился своего. Ребятам надоело дожидаться толстого ежемесячника, они все больше привыкали к «Комару». Уже вошло в привычку утром приходить в четвертое отделение и читать свежий помер журнала. «Комар» победил. Но Янкелю эта победа досталась недешево. Он осунулся, похудел, потерял сон и аппетит…
Через неделю вышел второй номер Еошкиной «Недели». На этот раз газета не привлекла внимания читателей, так как была без рисунков и написана от руки карандашом. Зато неудача Япончика повлекла за собой неожиданные последствия.
Всю неделю Купец ходил погруженный в какие-то размышления, а когда увидел серенькую и неприглядную Япошкину газетку, громогласно на весь класс заявил:
— Какого черта! И я такую выпущу. И даже лучше. И даже не газету, а журнал!
Заявление Купца было неожиданным — тем более что всего десяток дней назад он смеялся над чудаками редакторами:
— Охота вам время терять, кедрилы-мученики! Ведь денег за это не платят.
И вдруг Купец — редактор журнала «Мой пулемет» — собирает штат сотрудников. «Мой пулемет», по заявлению редактора, называется так потому, что будет выходить очень часто, как пулемет стреляет. Тотчас же вокруг нового органа создалось ядро журналистов из малоизвестных начинающих литераторов — Мамочки и Горбушки, — а скоро и Ленька Пантелеев порвал с Япончиком и также перешел в молодое, но многообещающее издательство Купца. «Мой пулемет» пошел в гору.
Уже беспрерывно выходили три органа: «Комар» Янкеля, «Неделя» Японца и «Мой пулемет» Купца, но ни один из них не отвечал требованиям Цыгана.
— Что же это за издания, сволочи! Ни ребусов, ни задач не помещают. Барахло!
Цыган был полон негодования. Он пробовал ввести свой отдел во всех трех органах, но ему везде вежливо отказывали. Тогда Громоносцев внес свое предложение в издательство «Вперед», где был одним из редакторов и деятельным сотрудником:
— Ребята, Япончик, Кобчик! Предлагаю в журнале ввести отдел «Головоломка». Я буду редактором.
Поэт Костя Финкельштейн — Кобчик — запротестовал первый:
— Не надо. У нас журнал научно-литературный, солидный ежемесячник. Не надо.
— Не стоит, — подтвердил и Японец, чем окончательно вывел из себя любителя шарад и головоломок.
— Хорошо, — заявил тот. — Не хотите — не надо. Обойдусь и без вас.
Цыган вышел из редакции «Вперед», и в скором времени в «Комаре» появилось объявление:
На днях выходит новый журнал шарад, ребусов
и загадок
«ГОЛОВОЛОМКА»
Редактор-издатель Н. Громоносцев
«Головоломка» вышла на другой день. Потом столь же неожиданно Мамочка и Горбушка вышли из состава купцовского «Пулемета» и начали издавать свои собственные журналы. Мамочка выпустил журнал с умным названием «Мысль», а как лозунг поставил вверху первой страницы известный афоризм Цыгана, впервые изреченный им на уроке русского языка. Когда Громоносцева спросили, что такое мысль, он, нахально улыбаясь, ответил: «Мысль — это интеллектуальный эксцесс данного индивидуума». С тех пор это нелепое изречение везде и всюду ходило за ним, пока наконец не запечатлелось в виде лозунга над высокохудожественным Мамочкиным органом.
Горбушка, презиравший рассуждения о высоких материях, был больше поэтом и назвал свой журнал исключительно поэтично:
ЗОРИ
Однако Горбушка при всех своих поэтических талантах был безграмотен и уже с первого номера скандально опростоволосился.
На первой странице Горбушкина издания по случаю бывшего месяца три назад спектакля красовался рисунок из пушкинского «Бориса Годунова».
Рисунок Горбушки изображал Японца в роли Годунова, с большим жезлом в руке.
Но не рисунок заставил всю школу покатываться со смеху, а пояснительная надпись под ним:
Юлыстрация к трогедие «Борис Гадунв».
Горбушка умудрился в пяти словах сделать семь ошибок и здорово поплатился.
Поэтичные «Зори» читали все и не потому, что шкидцев очень уж интересовала поэзия, их читали как хороший юмористический журнал, и даже Янкель обижался:
— Сволочь этот Горбушка… Конкурент.
Особенно доставалось Горбушкиной лирике. Она вызывала такой дружный смех, какому могли позавидовать самые остроумные фельетоны «Комара».
Но Горбушка никак не мог понять, над чем смеются шкидцы, и был оскорблен. Еще бы! Над созданием своего журнала он просиживал ночи, в стихи вкладывал всю душу, и, по его мнению, получалось очень красиво. Горбушка был лирик от природы, но лирику он понимал по-своему. По его словам, «лирика — это когда от себя писать и когда скучно писать». Писал он свои скучные стихи только тогда, когда его наказывали; вот одно из его стихотворений:
Дом желтый наш дряхлый и старый,
Все время из труб идет дым.
Заведущий — славный наш малый,
Но скучно становится с ним.
Мне стало все жальше и жальше
Смотреть из пустого окна.
Умчаться бы куда подальше,
Где новая светит земля.
Но стоило только Горбушке поместить это стихотворение в своих «Зорях», как уже вся школа покатывалась от хохота, а «Комар» в новом отделе «По шкидским журналам» безжалостно издевался над Горбушкиной лирикой:
«По-видимому, поэт Горбушенция — очень наблюдательный человек, недаром он подметил такое замечательное явление, как „все время из труб идет дым“. Мы боимся одного: как бы не пошел дым из другого какого места, например, из „Зорь“ или из Горбушкиной головы, которому пустое дело „смотреть все жальше и жальше из пустого окна“. Кроме того. Горбушке хочется „умчаться куда подальше“. Мы с удовольствием исполним его желание и посылаем милого поэта „куда подальше“. Живи себе там, Горбушечка, да стишки пописывай».
Однако Горбушка остался тверд, лирических упражнений не оставлял и регулярно выпускал «Зори».
Уже шесть журналов выходило в одном только четвертом отделении. Такое обилие печатных органов обратило на себя внимание всей школы и еще больше прославило старшеклассников.
В первую очередь, конечно, новой журнальной эпидемией заинтересовался Викниксор.
Однажды, придя в класс, он произнес блестящую речь о том, что школьная журналистика — это очень и очень хорошо, что журналы развивают способности, расширяют кругозор, прививают навыки, вырабатывают стиль, будят воображение и т.д. и т.п. Под конец Викниксор заявил, что в скором времени в школе откроется музей, в котором в качестве самых главных экспонатов будут храниться эти журналы. Кроме того, Викниксор обещал оказывать содействие журналистам канцелярскими принадлежностями и в подтверждение своих слов в тот же день выдал Янкелю краски и бумагу.
Щедрость Викниксора удивила и ободрила ребят, и уже на следующее утро появились три новых журнала: «Всходы», «Вестник техники» и «Клоун». «Всходы» Воробья мало чем отличались от Горбушкиных «Зорь», разве лишь тем, что ошибок было меньше. «Клоун» оказался интересен только для педагогов, так как издавал его самый ленивый и неразвитой четвертоотделенец Пьер, вечно находившийся в состоянии оцепенения и оживлявшийся лишь три раза в день — за обеденным столом. Когда педагоги узнали, что Пьер — Соколов — издает журнал, они пришли удостовериться, удивленно осмотрели сопевшую, склоненную над бумагой голову парня и задали, не без робости, несколько наводящих вопросов:
— Соколов! Ты что это делаешь?
Соколов важно надулся и отвечал, не поднимая головы:
— Журнал.
— Что журнал?
— Издаю.
— А как он называться будет?
— «Клоун».
— А почему «Клоун»?
Тут Пьер окончательно выдохся и на этот вопрос, как и на все последующие, ответить уже не мог.
Третий журнал, «Вестник техники», поразил всех. По Шкиде пошли толки и догадки:
— Что за «Вестник техники»?
— Кому он нужен?
— Мы же не занимаемся техникой.
— Зачем он нам?
Недоумевающих нашлось много, и самым удивительным казалось то, что «Вестник техники» издает Ленька Пантелеев, человек, никакого отношения к технике не имеющий. Думали, что это какая-нибудь шутка, розыгрыш, ждали, что скоро под этим туманным названием появится еще один конкурент «Комара». Шкидцы готовы были посмеяться над новыми стихотворными произведениями именитого сатирика, ждали и новых «Злободневных частушек», но самое смешное заключалось в том, что журнал действительно от начала до конца был посвящен технике. Журнал вышел и быстро завоевал популярность у читателей, хотя в нем не было ни частушек, ни стихов, ни рассказов, ни солидных профессорских статей о суде в Древней Руси. Редактор «Вестника техники» оказался неплохим журналистом. Он понял, что читательский рынок в Шкиде забит литературно-художественными изданиями, что беллетристикой читателя уже не проймешь, — и решил искать новый тип журнала. Его собственные познания в технике ограничивались умением свинтить электрическую лампочку на чужой лестнице, но зато он догадался привлечь к журналу тех ребят, которые интересовались техническими и научными вопросами, и таких, которые получали «пятерки» по физике. В первом номере «Вестника техники» были напечатаны статьи «Как самому провести электричество», «Техника Великого немого», «Будущее радио». В отдел «Смеси» издатель переписал из старых и новых журналов всякую занимательную всячину. А на последних страницах расположился отдел «Наука и техника в Шкиде», где среди прочего скромно притулилась заметка следующего содержания:
Деревянные клише
Г. Черных и Л. Пантелеев изобрели новый легкий способ изготовления клише для постоянных заголовков и виньеток из дерева. Способ прост и доступен каждому. Берется гладкая деревянная дощечка, и на ней ножом вырезается нужная фигура, затем ее смазывают чернилами и печатают. Новые клише уже с успехом применяются для заголовков в издательстве «Комар» и для объявлений в нашем журнале.
Количество журналов с шести подскочило до девяти, но эпидемия журналистики еще не кончилась, она только начиналась.
* * *
Из четвертого отделения зараза уже просочилась в третье. Следом за старшими потянулись и младшие. Устинович начал издавать первый крупный журнал третьего отделения — «Медвежонок». Горячка охватила и остальных его одноклассников. Скоро третье отделение имело целый ряд журналов, из которых особенно выделялись «Звезда», «Красная заря», «Туман» и «Вестник».
Наступила очередь второго отделения. Эпидемия распространялась. Малышам понравилась затея старших, и скоро весь второй класс неутомимых бузовиков и драчунов засел за изготовление журналов. К длинному списку выходящих органов прибавился ряд новых названий: «Маяк», «Красный школьник», «Летопись». Когда об этом узнали в четвертом отделении, кто-то пошутил:
— Теперь не хватает только, чтобы еще и в первом отделении взялись за журналы.
Шутка оказалась пророческой. Через пару дней маленький Кузя принес старшим показать свой журнал «Гриб» и рассказал, что у них уже издаются журналы «Солнышко», «Мухомор», «Красное знамя».
Вдобавок ко всему педсовет вынес постановление об издании в каждом классе одного официального классного журнала — дневника.
Республика Шкид все делала стихийно, нервно, порывисто. Запоем бузили, запоем учились и так же, запоем, взялись за издание журналов.
Сначала все шло хорошо. Воспитатели были довольны.
Не шумели по окончании уроков воспитанники, никто не носился по залу, никто не катался на дверях и на перилах, не дрался и не бузил.
Отзвенит звонок, но парты остаются по-прежнему занятыми, только крышки хлопают да изрезанные черные доски дрожат.
Ученики сидят скромно, разговаривают шепотом.
В классе тихо. Только перья поскрипывают да шелестят бумажные листки.
Десятки голов склонились над партами. Творят и печатают, рисуют и пишут.
Это готовятся журналы.
Зараза заползла во все уголки.
Журналов стало так много, что не находится уже читателей на них. Все пишут — читать некогда. Но каждому лестно, чтобы его журнал читали. Каждый старается сделать свои журнал поярче, позаманчивее. Для этого требуется не только талант, но и время. А времени не хватает, поэтому издательская деятельность не прекращается и во время уроков.
* * *
Звенит звонок. В четвертый класс входит Сашкец, но его появление остается незамеченным. Сашкец разгневан. Он не любит, когда его предмет — историю — не учат.
— Класс, встать! — гремит голос дяди Саши.
Класс, хлопая крышками парт, поднимается. Лица у ребят такие, словно их только что разбудили.
— Класс, садись! Убрать со столов бумагу и прочее лишнее и не относящееся к предмету.
Сашкец садится за стол, раскладывает книги, потом вскидывает вверх голову и, проведя рукой по намечающейся повыше лба лысине, испытующе осматривает застывшие фигуры учеников.
— Сегодня мы кратко вспомним пройденное. Пускай нам Черных расскажет, что он знает про Ивана Грозного.
Но Черных не слышит. Он усердно работает над очередным номером «Комара». До истории ли Янкелю? Сашкец замечает его склоненную над партой голову и уже сурово окрикивает:
— Черных!
— Что, дядя Саша? — спохватывается тот.
— Расскажи про Ивана Грозного. Я прошлый раз вам обстоятельно все повторил, поэтому вы должны знать.
Но Янкель вспоминает только, что и прошлый раз он писал «Комара». Надо вывертываться.
— Дядя Саша, я плохо помню.
— Не дури.
— Честное слово. Знаю только, что он кошек в окно швырял, а больше не запомнил.
Сашкец удручен.
— Садись, — бросает он хмуро, потом идет к Офенбаху и застает того на месте преступления.
— Ты что делаешь?
— Пишу, — невозмутимым басом отвечает Купец.
— Покажи.
— Да-а. А вы отнимете.
— Покажи, тебе говорят!
Купец с гордой улыбкой вытаскивает сырой от акварельных красок номер «Пулемета».
— Вот. Журнал свой пишу.
Сашкец в ярости порывается отнять журнал и, не справившись с Купцом, ограничивается звонкой фразой:
— Я тебя запишу в «Летопись» за то, что занимаешься посторонними делами в классе.
Он идет к учительскому столу, но, пока идет, замечает, что то же самое происходит и на остальных партах. Тогда халдей пускается на крайность.
— Ребята, я запишу весь класс за невнимательное отношение к уроку.
Однако и эта, сильная в обычные дни, угроза на этот раз не действует. Урок тянется нудно и вяло. Ученики отвечают невпопад или вовсе не отвечают. После звонка Сашкец в канцелярии жалуется:
— Невозможно работать. Эти журналы всю дисциплину срывают!
А в классе кавардак.
В одном конце Японец ругается с Цыганом за право обладания художником Янкелем. Янкель должен нарисовать картину Японцу для «Вперед», то же самое просит сделать и Цыган, который выпускает «Альманах лучших произведений Шкиды».
В другом углу слышен визг поэта Финкельштейна. Это Купец собирает материал для своего «Пулемета».
— Дашь стишки? — рычит он. — Дашь или нет?
— Нету у меня стихов, — защищается Костя.
— Врешь, есть! Не дашь, буду мучить, Костенька!
— Не надо, Купа. Больно.
— А дашь стихи?
— Дам, дам…
— Ну то-то.
Купец, удовлетворенный, отпускает Финкельштейна и наседает на Янкеля.
— Дашь рассказ или нет?
Опять писк:
— Занят!
— Дашь или нет?
— Дам!
Купца бросили все сотрудники, вот он и придумал этот простой способ выжимания материала.
У окошка, зарывшись в «Красную газету», сидит Пантелеев. Он мучится, он хочет сделать свой «Вестник техники» настоящим журналом. Для этого все налицо, но нет объявлений, а для объявлений он оставил обложку. Ленька уже обегал все журналы, собрал несколько объявлений, но этого мало, остаются еще два уголка.
— Эх! — сокрушенно вздыхает он. — Тут бы петитом или нонпарелью парочку штучек пустить — и ладно.
Вдруг он находит материал в «Красной газете» и мгновение спустя уже выводит: «Требуются пишмашинистки в правление АРА…»
В эту минуту в класс врывается маленький Кузя из первого отделения и прямо направляется к Янкелю.
— Ну? — вопросительно смотрит тот, отрываясь от рисования.
Кузя возбужденно говорит:
— Согласен!
— Идет, — коротко отвечает Черных. Оба летят в первое отделение. Там кучка любопытных уже дожидается их.
— Значит, как уговорились, — говорит Янкель. — Поэму на шестьдесят строк я вам напишу сейчас, а нож перочинный вы мне отдаете по сдаче материала. Идет?
— Идет, идет, — соглашаются малыши.
Янкель садится и с места в карьер начинает писать поэму для «Мухомора».
Писать я начинаю,
В башке бедлам и шум.
Писать о чем — не знаю,
Но все же напишу…
Перо бегает по бумаге, и строчки появляются одна за другой.
Первоклассники довольны, что и у них сотрудничают видные силы. Правда, поэма стоила перочинного ножа, который перешел в виде гонорара в карман Янкеля, но видное имя что-нибудь да значит для журнала!
Через полчаса Янкель уже выполнил задание. Поэма в шестьдесят строк сдана редактору, а именитый литератор мчится дорисовывать рисунок.
Тихо в школе, никто не бегает в залах, никто не катается на дверях и перилах, никто не дерется, все заняты делом.
* * *
Три месяца школа горела одним стремлением — выпускать, выпускать и выпускать журналы. Три месяца изо дня в день исписывались чистые листы бумаги четкими шрифтами, письменной прописью и безграмотными каракулями.
У каждого журнала свое лицо.
Один редактор помещает рассказ в таком стиле:
МЕДВЕДЬ
Рассказ
Была холодная ночь. Вокруг свистала вьюга. Красноармеец Иван Захаров стоял на посту. Было холодно. Вдруг перед Иваном набежал медведь — и прямо к нему. Иван хотел убежать, но он вспомнил о врагах, которые могут сжечь склады с патронами. Он остался. Медведь подбежал близко, но Иван вынул спички и стал зажигать их, а медведь испугался и стоял, боясь подойти к огню. А утром медведь убежал, а Иван спас склады.
Рассказ написал Кузьмин.
А другой редактор и поэт пишет так:
Я смотрю на мимозы,
Я вздыхаю душистые розы,
Взор очей мой тупеет,
Предо мной все темно,
Солнце греет,
Природу ласкает.
Как люблю я тебя
С твоим взором.
У третьего редактора совсем другие настроения:
Грянь, набат громозвонный,
Грянь сильней.
Слушай, люд миллионный,
Песню дней.
Крепче стой, пролетарский
Фабрик край,
Потрудись ты, бунтарский,
В Первый май.
Пусть звенит и гремит
Молот твой.
Праздник Май гимн творит
Трудовой.
Три месяца бесновалась республика Шкид, потом горячка стала постепенно утихать: как звезды на утренней заре, гасли один за другим «Мухоморы», «Клоуны», «Факелы», «Всходы» и другие газеты и журналы. Ребята устали. Викниксор вовремя подсказал им хорошую идею: пора издавать большую общешкольную стенную газету. И вот появляется «Горчица», здоровая, крепкая ученическая газета, где материал собран со всей школы, со всех отделений, где пишет не один редактор, а пятнадцать — двадцать корреспондентов.
Из шестидесяти изданий остается четыре.
Игра замирает, давая место серьезной работе, а от прежнего увлечения остается след в школьном музее, в виде полного комплекта всех изданий.
