—... Уж не намерен ли рейхсфюрер СС передать нас в подчинение штабу военно-морского флота? — въедливо поинтересовался тогда Штубер у адъютанта командующего войсками СС, увидев, что, не задерживаясь в приемной, в кабинет Гиммлера проследовало сразу двое адмиралов и какой-то капитан первого ранга.

— Вы бы, конечно, предпочли, чтобы, наоборот, весь наш подводный флот был придан комендатуре «Регенвурмлагеря»? — не остался в долгу штандартенфюрер Брандт.

— Согласитесь, с подводниками у нас, «дождевых червей», немало общего — если уж кому-то пришло в голову назвать нашу базу именно так: «лагерем дождевого червя». И коль уж наземными силами наши генералы распоряжаются бездарно, то почему бы не создать силы подводно-подземные?

— Военно-полевой суд вас храни от того, чтобы вы произносили эти слова в присутствии фельдмаршала Кейтеля, — предупредил его Брандт в порыве адъютантского человеколюбия. — Да и в этих стенах богохульствовать по поводу неудач... временных, разумеется, неудач — на фронте тоже решается не каждый.

Однако совету его барон не внял. Его явно повело. В нем взыграли амбиции окопника, которые не раз подводили офицеров, появлявшихся в относительно сытом и спокойном Берлине после кровавых перипетий Восточного фронта.

— И все же хотелось бы знать, господин штандартенфюрер, почему вдруг вы решили, что я могу подождать, а наши субмаринники — нет?

— Так решил рейхсфюрер, — с монашеской кротостью уточнил адъютант Гиммлера.

— В этом и заключается суть моего вопроса, — явно расхрабрился барон. — Возможно, вы подскажете, почему он так решил?

И тотчас же в укоризненном взгляде адъютанта вычитал: «Хотел бы я видеть, как бы вы, барон, храбрились, ожидая вызова в приемной Мюллера или шефа СД Кальтенбруннера!». Однако вслух штандартенфюрер произнес:

— Уже хотя бы потому, что этим морским волкам предстоит формировать новую мощную эскадру субмарин, которая будет состоять из нескольких стай «Фюрер-конвоя».

— Считаете это достаточным поводом для того, чтобы рейхсфюрер получил право окончательно разрушить миф о непреложной германской пунктуальности?

— Вполне, — решительно подтвердил Брандт, а, наткнувшись на удивленный взгляд заместителя коменданта «СС-Франконии» по вопросам безопасности, объяснил. — Если учесть, что от судьбы «Фюрер-конвоя» может зависеть и судьба гарнизона вашей подземной базы.

— Издеваетесь, Брандт? — несмотря на разницу в чине, они были достаточно дружны, чтобы гауптштурмфюрер мог позволять себе такие вольности.

— В том-то и дело, что нет. Хотя, при случае, не отказываю себе в таком удовольствии. Но, заметьте, только с более низкими по чину, — упреждающе уточнил адъютант.

— Тогда, может быть, решитесь объяснить? Просветите же меня, червя дождевого.

— Этого пока что никто не способен объяснить. Во всяком случае, подступаться к подобным разговорам слишком рано. И потом, вам ведь известно, для чего формируется «Фюрер-конвой». Не темните, барон, известно. Обычно Скорцени не создает для вас тайны из чего-либо, что перестает быть тайной для него самого.

— Только в общих чертах, в самых общих...

Адъютант ответил на чей-то телефонный звонок, затем прислушался к тому, что происходит за дверью кабинета рейхсфюрера, хотя знал, что обычно оттуда не долетают никакие звуки, и лишь после этого интригующе заметил:

— Когда речь идет о «Фюрер-конвое», барон, даже «самых общих черт» тоже порой оказывается многовато.

— Понимаю. И все же... Считаете, что вскоре какую-то часть гарнизона могут перебросить в Антарктиду?

Адъютант укоризненно взглянул на барона и сокрушенно покачал головой.

— Вам бы следовало начинать службу в абвере, Штубер. Основные сведения вы умудрялись бы добывать исключительно своей дотошностью.

Брандт тотчас же умолк, однако барон понял, что в любом случае отвергать его версию адъютант Гиммлера не стал бы, и этого было достаточно.

Дальше терзать старину Брандта расспросами барон не стал, всему есть предел. В конце концов, адъютант и так снабдил его всеми необходимыми подсказками, позволявшими выявить тайные нити, которые соединяли подземную базу в Антарктиде с подземной базой в Померании.

В свое время германское командование рассчитывало на «Лагерь дождевого червя», как на базу, в которой смогут приютиться самые секретные научные лаборатории, разведывательнодиверсионная школа СС, а главное, в смутные времена — и штаб Верховного главнокомандования вооруженными силами рейха, вместе со ставкой самого фюрера.

Вот только место для столь важной базы — на правом берегу Одера, на территории, которую поляки всегда считали исторически своей, — было избрано крайне неудачно. Теперь, когда русские войска уже на Висле, а поляки усиленно возрождают свою собственную армию, это очевидно для всех.

Стоит ли удивляться, что стратеги рейха решили позаботиться о новой, куда более защищенной секретной базе?

Гиммлер задумчиво вышагивал по своему кабинету, а затем спросил у застывшего у двери адъютанта:

— Как считаете, штандартенфюрер Брандт, насколько серьезно мы можем рассчитывать при обороне «Регенвурмлагеря» на мощь и стойкость этого, как его там... «воскресшего гарнизона»? Состоящего, насколько я понимаю, в основном из зомби-воинов.

Брандт растерянно взглянул на стоявшего рядом Штубера, давая понять Гиммлеру, что вопрос следовало бы адресовать ему. Однако рейхсфюрер терпеливо ждал.

— С вашего позволения, я отвечу не как адъютант рейхсфюрера СС, а как обычный армейский офицер.

— Ну, если должность адъютанта настолько отягощает вас... — опасно намекнул Гиммлер, пожав плечами.

Однако Брандт давно привык к его намекам, как и к тому, что в большинстве случаев угрозы, которые содержатся в них, так и остаются угрозами.

— Мое мнение таково: вряд ли русские решатся отвлекать свои дивизии на бои в многокилометровых подземельях « СС-Франконии».

Гиммлер с сонливой усталостью в глазах смотрел на адъютанта и молчал, никак не выдавая своей реакции. Тем не менее

Брандт понял, что на сей раз его лаконизма патрон не воспринял. Впрочем, как и глубинного смысла сказанного.

Он хотел было разъяснить свою позицию, однако рейхсфюрер упреждающе поднял вверх руку и позволил ему удалиться, оставив наедине с начальником службы безопасности «СС-Франконии».

— Оказывается, то, над чем мы с вами, барон, пока еще только втайне размышляем, для наших адъютантов уже очевидно.

Гиммлер предложил Штуберу присесть, а сам еще дважды прошелся по кабинету, прежде чем тоже грузно опуститься в кресло и на несколько минут впасть в полнейшую прострацию.

— Слушаю вас, Штубер, слушаю, — неожиданно как-то ожил он, все еще задумчиво глядя в сторону окна. — Вам ведь приходилось вести борьбу с партизанскими гарнизонами одесских катакомб. Как и борьбу с гарнизонами дотов русских укрепрайонов. Во всяком случае, так мне говорил Скорцени.

Собираясь с мыслями, Штубер многозначительно покряхтел. По крайней мере теперь он понимал, почему рейхсфюрер вызвал в Берлин именно его, а не коменданта лагеря фон Риттера. Что же касается «Регенвурмлагеря»... В последнее время Вилли задумывался о его судьбе все чаще, поскольку все чаще задумывался о своей собственной. Но как лаконично изложить суть своих размышлений рейхсфюреру СС?

— В сущности Брандт прав. Методы борьбы с гарнизонами подобных подземных бункеров и крепостей давно отработаны: достаточно заминировать пространство у каждого из входов-выходов и оставить возле них небольшие заслоны метких стрелков, чтобы полностью нейтрализовать засевших там бойцов, не отвлекаясь при этом от основных наступательных направлений.

— Хотите сказать, что в реальной боевой обстановке ни численность гарнизона, ни его вооружение особого значения не имеют?

— Куда большее значение имеет тактика построения обороны.

— То есть мы должны будем строго придерживаться вашей антипартизанской тактики?

— Численность гарнизона и его обеспечение тоже могут сыграть свою роль, если нацеливать его защитников не на активные действия в тылу врага, а исключительно на защиту своих подземелий и на выживание. Разбить гарнизон на небольшие тактические группы, определить сектора обороны, пути отступления и тайные выходы на поверхность. Тайные выходы — это особенно важно. Одесские партизаны называли их «лисьими лазами» и очень дорожили каждым из них, поскольку ничто так не действует на психику катакомбника, как осознание того, что выходы на поверхность заблокированы. Срабатывает эффект западни.

— Но ведь гарнизон «Регенвурмлагеря» уже давно обитает над землей, — возразил Гиммлер. — Значит, вопрос привычки.

— Бойцы гарнизона знали, что все выходы на поверхность действуют, к тому же по воскресеньям всех их выводили на поверхность. Притом что гарнизоны дотов и так могли спокойно дышать, наслаждаясь «духом природы».

— О тех же проблемах мы только что беседовали с командованием подводного флота.

— Который, кроме всего прочего, занят обустройством нашей «Базы-211» в Антарктиде, — решил блеснуть эрудицией барон. И был слегка шокирован, когда Гиммлер резко осадил его.

— Разве я пригласил вас для того, чтобы обсуждать проблемы «Базы-211», само упоминание о которой вне этих стен запрещено под угрозой суда? — Штубера такая реакция задела. В нем взыграл аристократический гонор, и понадобилось какое-то время, чтобы барону удалось погасить его вспышку. Но пока он усмирял свою гордыню, рейхсфюрер неожиданно, совершенно иным, трезвым, рассудительным голосом произнес: — Вместе с тем антарктический вариант мы тоже не должны исключать. Как, прочем, и передислокацию основных подразделений в район «Альпийской крепости». Как вы относитесь к такому варианту? К «Альпийской крепости»?

— Мне трудно судить об этой, пока что условной, как я понимаю, «крепости», — сухо ответил Штубер, пытаясь хотя бы таким вот методом отомстить Гиммлеру, — поскольку понятия не имею, что это за крепость, где она расположена, каково ее предназначение, а главное, каковы ее реальные возможности.

Гиммлер в упор расстрелял его свинцовыми стекляшками своих очков и вернулся к своему месту за столом.

— Если честно, барон, мне тоже хотелось бы получить ответы на все высказанные вами сомнения. Где конкретно эта «крепость» расположена, — взглянул рейхсфюрер на висевшую на стене огромную карту Германии, — каков ее гарнизон и каковы возможности. Но пока что известно только одно: заниматься подготовкой этой «Альпийской крепости» к обороне фюрер поручил Отто Скорцени.

— Обер-диверсанту рейха известно об этой крепости не больше нашего. Мне пришлось поговорить с ним по этому поводу.

Гиммлер тактично помолчал, а затем произнес:

— Что ж получается, что в реальное существование «Альпийской крепости» все еще искренне верит только фюрер? Или фюрер...уже тоже верит? Похоже, что пока что только он, и никто больше.

— А вот «СС-Франкония» действительно существует, — поспешил сменить тему Штубер, на сей раз явно приходя на выручку Гиммлеру. — Независимо от того, верит кто-либо в ее существование или не верит. Но для того, чтобы рассчитывать на нее, как на отдельный укрепленный район, следует позаботиться о складах продовольствия, амуниции и вооружения, а также о защите источников света, тепла и питьевой воды. Кроме того, нельзя забывать о партизанских базах и агентурной сети на поверхности лагеря. Это целая система, создавать которую следует задолго до того, как наши бойцы окажутся в тылу врага, помня при этом, что никто из них не имеет никакого опыта партизанской борьбы.

— Приблизительно то же самое говорил мне недавно главный интендант войск СС, начальник тылового снабжения наших фронтовых подразделений, — задумчиво кивал Гиммлер. — Как только ореол героизации развеивается, — изрекал он, — наступает миг тылового интендантского прозрения, со всем его снабженческим идиотизмом.

— И его следует понять. Только дилетанты могут воспринимать партизанское движение в тылу врага в ореоле диверсионной романтики. Проблем возникает очень много. Так что вряд ли стоит оставлять там большой гарнизон. Мне порой кажется: а не лучше ли эту массу людей рассредоточить по украинским и белорусским лесам? Так или иначе все они погибнут, но. в лесах действовать будут эффективнее.

Их разговор был прерван приближающимся, надрывным каким-то гулом моторов. Хотя звенья самолетов проходили по северо-восточной окраине Берлина, нетрудно было определить, что это шли тяжелые бомбардировщики в сопровождении нескольких групп истребителей. Появление еще одной армады англо-американской авиации напомнил офицерам СС, что время победных иллюзий в самом деле истекло, настало время жестких «пораженческих» решений.

— А весь подземный город СС, конечно же, прикажете взорвать... — иронично продолжил мысль барона рейхсфюрер СС.

— Взорвать?! Такое огромное, уникальное строение? Зачем?!

— Вот и я тоже считаю, что уничтожение «Регенвурмлагеря» было бы сущим безумием, — вновь поднялся из-за стола и продолжил свое нервное хождение по кабинету Гиммлер. — К которому меня, кстати, активно подталкивают.

— Срабатывает некий сатанинский «инстинкт отступления», согласно которому, все, что отступающие войска не способны увезти с собой, подлежит уничтожению. Но унести с собой в рейх «Регенвурмлагерь» мы не способны, и буквально через пару месяцев он окажется на территории возрожденной Польши. Причем не важно, кем возрожденной — Британией или Советами.

Покачиваясь на носках, Гиммлер с минуту стоял у окна, спиной к Штуберу. Барон не способен был прочесть мысли командующего войсками СС, но интуитивно улавливал, что размышлял тот не о «Регенвурмлагере» и не об «Альпийской крепости». Скорее всего он думал о спасении. Не рейха, а своем собственном. Гиммлер не мог не знать, что ненавистью к СС охвачены не только враги Германии, но и сотни тысяч самих германцев, в том числе и солдат вермахта. Он мог почувствовать это, расследуя вместе с Мюллером обстоятельства арестов, совершенных в июле в Париже подчиненными Штюльпнагеля, во время заговора генералов против фюрера.

Уж кто-кто, а Гиммлер прекрасно понимал, что именно он вынужден будет предстать перед победившей Европой в ипостаси воплощения идеи СС — со всеми ее концлагерями, крематориями и гетто; с карательными экспедициями, зондеркомандами, а также гестапо, СД и всеми прочими службами и подразделениями.

— Вы знаете, что фюрер назначил меня командующим группой армий «Висла»?

— Так точно, господин рейхсфюрер. Это было мудрое решение.

Оглянувшись, Гиммлер недоверчиво блеснул свинцовотусклыми стеклами своих очков, пытаясь выяснить: действительно ли «человек Скорцени» считает это назначение очередным проявлением фюрерской мудрости или же попросту иронизирует?

— Так вот, завтра у меня состоится встреча с фюрером, — вновь уставился Гиммлер на унылый зимний пейзаж за окном. — Понятно, что он обеспокоен судьбой «Регенвурмлагеря» и стоит перед нелегким выбором его судьбы. Было бы неправильно, если бы перед встречей я не выслушал мнения начальника службы безопасности этого подземного города СС.

— Но мое мнение может не совпадать с мнением коменданта, бригаденфюрера фон Риттера.

— И можете не сомневаться: не совпадет. Уже хотя бы потому, что у коменданта нет этого самого «своего мнения». Кстати, вы ведь беседовали с ним перед отъездом?

— Как всегда, фон Риттер полагается только на волю фюрера, не желая предлагать каких-либо собственных решений.

— Я понял это после вчерашнего телефонного разговора с ним, — подтвердил Гиммлер. — Поэтому-то фон Риттер и не интересен теперь ни мне, ни фюреру.

Штубер удивленно хмыкнул и решительно передернул подбородком. Он знал, сколь опасно втягиваться в игрища верховных жрецов СС и рейха, поэтому старался не увлекаться ими, а главное, не давать повода кому бы то ни было из этих самых жрецов причислять его к своей команде. Его вполне устраивал статус «человека» или «бойца Скорцени».

Бомбардировочная армада давно покинула пределы берлинских предместий и ушла куда-то на юг, возможно, в сторону Праги, вокруг которой формировалась мощная группировка генерала Шредера и у стен которой англо-американцы желали бы оказаться значительно раньше русских и созданных ими прокоммунистических чешских подразделений генерала Свободы.

— Так вот, возвращаясь в «Регенвурмлагерю», — нарушил молчание Штубер. — Не проще ли оставить его в более или менее нетронутом виде, с тем, чтобы последующие поколения всех народов восхищались этим колоссальным подземным сооружением, как восхищаются таинственными египетскими пирамидами или мощными стенами древних крепостей? Не в таких ли сооружениях заключаются свидетельства истинного величия Третьего рейха? Причем не только военного, но и научного, инженерно-технического, философского...

Теперь Гиммлер уже не только явил Штуберу свой лик, но и приблизился к нему. Достав из стола бутылку коньку и бокалы, он налил этого блаженственного напитка себе и Штуберу и, вместо тоста, произнес:

— Я вот о чем все чаще задумываюсь, барон: может, наша с фюрером ошибка в том и заключалась, что мы всегда поощряли беспрекословных исполнителей, редко замечая генералов и офицеров, способных принимать собственные решения?

— Главное, поверить, что у нас все еще остались генералы и офицеры, способные самостоятельно принимать важные решения, — с вежливым аристократическим поклоном заметил барон.

Но и этот визит — из прошлого, подробности которого фон Штубер возрождал благодаря воспоминаниям.