Предупредив Скорцени, что намерен позаботиться о представительнице Геринга, Штубер уже через несколько минут был в мастерской Отшельника. Тот стоял у самодельного мольберта и вдохновенно делал какие-то карандашные наброски на прикрепленном к подрамнику листе бумаги.

— Признайтесь, Отшельник, что вы пощадили Софи, и она ушла отсюда здоровой и даже бодрой.

— Ушла, — кивнул художник, не отрываясь от своего творения.

— И где она может быть теперь?

— В вашем отсеке. Ефрейтор провел ее туда.

— Почему не вы?

— Я рисую.

— Убедительный ответ, — признал Штубер.

— Это правда, что вы постараетесь переправить меня в свой замок, где я смогу рисовать и заниматься скульптурой?

— Мне давно хотелось предложить вам это, Орест. Но теперь можно считать, что особых преград не существует. Только что я побеседовал об этом со Скорцени и с комендантом. Возражений не последовало. Теперь следует подготовить соответствующее удостоверение личности. Но... Если вы решитесь бежать из замка, то Софи сразу же расстреляют. Вас поймают и тоже казнят. Или же подбросят СМЕРШу информацию о том, что вы — агент германской разведки и в лагере предавали своих товарищей.

— Я не стану убегать, — хрипло проговорил Орест. — Я рисовать хочу.

— Благоразумно. До конца войны не так уж и много осталось, поэтому главное сейчас — выжить, а потом уже будем думать о том, как вам проведать свой дом.

— Мой дом там, где мне хорошо работается.

Штубер приблизился к «полотну» Ореста и внимательно присмотрелся. Сюжет картины его потряс: крестьянин стоял на краю поля, сплошь «колосящегося» могильными крестами, и размашисто косил их...

— Много у вас найдется подобных сюжетов, мастер Орест?

— Найдется. Сюжетов много, бумаги мало. Потом я буду рисовать их на больших холстах.

Он сдвинул с места одну из больших гранитных заготовок, под которой открылся тайник с рисунками. Как оказалось, для набросков своих Отшельник использовал все, что попадется под руку: тетрадные листы, обрывки газет, даже сигаретные пачки.

— Главное для вас — запечатлеть новый замысел, пока он не потерял своих очертаний, так я понимаю?

— Я уже потерял великое множество замыслов, — мрачно признал Отшельник. — Времени нет, бумаги нет.

— Почему же вы не попросили у меня, ну, хотя бы бумаги, цветных карандашей? — спросил штурмбанфюрер, рассматривая рисунки. На каждом из них действительно был запечатлен какой-то необычный сюжет, большинство из которых напоминали кошмарные видения.

— Вы приказали вырезать «Распятия» и я вырезал.

— Но я не знал, что вам являются такие видения. Очевидно, вас сдерживало что-то другое. Рассчитывали взять все это с собой в побег?

— Вряд ли отсюда удалось бы бежать. Просто рисовал. Не мог не рисовать.

— Так почему не обратились?

— Вы ведь эсэсовец.

— Да, эсэсовец.

— Значит, фашист. Такой не поможет.

— Но ведь до сих пор только я и спасал вас. И потом, почему бы вам не вспомнить, что я дворянин из древнего рода и офицер?

— Мастера вы боялись потерять, который бы умел создавать «Распятия». Потому и спасали.

— Тоже верно: боялся, — безинтонационно как-то признал Штубер. — Давай договоримся: разбираться, кто был эсэсовцем и фашистом, а кто, наоборот, коммунистом и энкаведистом; и кто больше повинен в этой войне и в репрессиях против собственного народа — коммунисты или фашисты, будем после войны. Да и разбираться, по всей вероятности, будут без нас. Я же могу лишь обещать, что отныне у вас будет много бумаги, много холстов и много красок. И мой вам совет: больше и чаще прислушивайтесь не к ненависти своей, а к таланту.

Несколько штрихов Орест нанес на бумагу в полном молчании, но чувствовалось, что он занервничал и рисунок «не идет».

— «Распятия» мои тоже отсюда увезут? — спросил он, видя, что Штубер удаляется.

— Вы хотели бы, чтобы их оставили здесь?

— Кому они нужны будут в брошенных подземельях? А там, на земле, хоть кто-то да помолится на них.

— Один из флигелей родового замка «Штубербург» мы превратим в «Музей мастера Ореста». Если вы попытаетесь разнообразить свои скульптуры, в частности, фигуры Христа, от ворот замка до двери музея будет вести Аллея Распятий. Фотографии которой обойдут все ведущие газеты мира.

— Правда, там будет указано, что значительная часть этих скульптур была изготовлена в подземельях «Регенвурмлагеря», в мастерской «СС-Франконии», где скульптор пребывал в роли военнопленного.

— А почему вы решили, что это умалит их достоинство? Уверен, что именно это обстоятельство создаст Аллее Распятий особый шарм, подогреет интерес и к личности автора, и к его творениям.