—... Кстати, бригаденфюрер, в плане «Регенвурмлагеря» предусмотрено было оборудование моего кабинета? — в очередной раз прервал затянувшуюся паузу лжефюрер.

— В-вашего кабинета?! — опешил комендант, переведя растерянный взгляд на Скорцени. Однако обер-диверсант повел себя так, словно не расслышал его вопроса. Сегодня он вообще вел себя как-то слишком уж странно, словно бы пытался отстраниться от всего, что здесь происходило с участием самого фюрера.

— Моего, бригаденфюрер, моего! Что вас так удивляет? Вам что, не известно было, что «Регенвурмлагерь» рассматривается не только в качестве подземной крепости СС, но и в качестве подземной рейхсканцелярии? Вы это хотите сказать?

— Извините, мой фюрер, когда я принимал командование этим лагерем...

— Меня не интересует, когда и как вы его принимали, фон Риттер. Я требую, чтобы впредь вы рассматривали свой «Лагерь дождевого червя» как неприступный оплот рейха, оборону в котором будет возглавлять сам фюрер.

— То есть вы лично? — механически как-то спросил комендант.

— А вы подобного развития событий не допускаете?

— Не доведи Господь дожить до этого дня, — суеверно пробормотал фон Риттер.

Лжефюрер на какое-то мгновение замер, стараясь осмыслить услышанное.

— Считаете, что мое командование оказалось бы настолько бездарным? — окрысился на него лжефюрер, так что казалось, что он вот-вот взорвется искренним гневом.

И все же в этом случае он явно отошел от характера Гитлера, подумалось Отто Скорцени. В эти минуты обер-диверсант рейха в самом деле уподоблялся режиссеру провинциального театра, которому впервые доверили ставить на подмостках рейхс-театра пьесу, главным героем которой становился сценический фюрер. С одной стороны, он обязан был внимательно следить за перевоплощением в образ навязанного ему бездарного актеришки, а с другой, сам время от времени впадал в прострацию, забывая, что на сцене все-таки находится не реальный фюрер, а всего лишь его театральная тень.

— Нет-нет, что вы, — явно струсил фон Риттер. — Я имел в виду: не доведи Господь, чтобы командовать подземным зомби-гарнизоном вынужден был сам фюрер. Чего тогда будем стоить мы, генералы вермахта и СС?

— Кстати, какой идиот придумал это дурацкое название — «Лагерь дождевого червя»? — перевел Зомбарт-лжефюрер суровый взгляд своих водянистых глаз на Скорцени.

— Мы подумаем над названием, — скромно склонил голову обер-диверсант рейха, сожалея, что не может тотчас же пристрелить двойника.

И в Главном управлении имперской безопасности, и в Верховном командовании вермахта все знали, что название это было одобрено фюрером. Тем, настоящим. А возможно, им же и предложено. Зомбарт уже не просто импровизировал, он откровенно зарывался.

— Ваш кабинет будет оборудован, мой фюрер, — с чиновничьей почтительностью заверил фон Риттер, вновь вызывая огонь на себя. — Если только из рейхсканцелярии поступит указание, как именно это следует сделать, а главное, будет привезена мебель и установлена правительственная связь. До сих пор ни приказа, ни указаний по этому поводу не появлялось.

— Непростительная расхлябанность, — потряс дрожащими руками лжефюрер. — Но ведь в проекте этой базы мой кабинет наверняка был предусмотрен и утвержден. А значит, кто-то вынужден будет ответить за столь грубое нарушение приказа.

— Но вы можете занимать этот, то есть мой, кабинет.

— Это вы, бригаденфюрер, в мое отсутствие, можете теперь «занимать этот, то есть мой, кабинет». До тех пор, пока не обустроите свой собственный, — жестко поставил его на место лжефюрер.

— Никоим образом не возражаю, мой фюрер, — все с тем же чиновничьим стоицизмом оборонялся фон Риттер.

— Причем вы сможете занимать его только тогда, когда позволит моя личная охрана, — безжалостно добивал его лжефюрер.

— Что ж это вы не продумали, бригаденфюрер? — вполголоса, но довольно жестко упрекнул коменданта Скорцени.

И вот перед ним фон Риттер оправдываться не рискнул. Огрызнуться — тоже. Не потому, что рядом был Гитлер, а потому, что возражать пришлось бы первому диверсанту рейха. Что, как ему казалось, связано с куда большим риском. К тому же он слишком уважал этого человека, чтобы причинять ему неприятности.

— Так что вы застыли, барон? — вывел его из оцепенения Имперская Тень. — Ведите, показывайте свои лаборатории, цеха и все прочее, что обеспечивает жизнедеятельность «Регенвурмлагеря».

— Да-да, мой фюрер, понимаю. Вы должны получить полное представление не только об «СС-Франконии», но и обо всем этом участке оборонительного «Восточного вала».

В одной из уже обжитых боковых выработок внимание Лже-фюрера привлекла суета отряда горноспасателей и санитаров. Вскоре выяснилось, что во время прокладки запасного штрека произошла авария: погиб мастер-норвежец и серьезно пострадал зомби из отряда проходчиков.

Фон Риттер хотел поскорее увести Зомбарта из этой выработки, однако тот решительно остановил санитаров, уносивших пострадавшего зомби к мотодрезине, и приказал отбросить простыню. Тут кто-то из спасателей навел на искалеченного, полностью оголенного санитарами телом проходчика мощный фонарь, хотя освещения и так было достаточно. Зрелище оказалось ужасным. Зомби-шахтера с большим трудом извлекли из-под завала, взору лжефюрера открывалось уже даже не человеческое тело, а какое-то месиво из костей, мяса и крови, тем не менее зомби открыл глаза и вполне осознанно взглянул на фюрера. Мало того, он, кажется, понял, что перед ним вождь.

Какое-то время они смотрели в глаза друг другу. За это время начальник участка успел объяснить лжефюреру, что зомби этот — из норвежцев, из группы штрафников-шахтеров, которых доставили из шахт Шпицбергена.

— Теперь они уже не бунтуют, мой фюрер, — заверил мастер Зомбарта, — трудолюбивы, покорны...

— Только такие: трудолюбивые и покорные, нам и нужны, — прервал его фюрер, — И не только здесь, в «Регенвурмлагере». Или, может быть, среди зомби случаются какие-то другие?

— Иногда бунтарский дух прорывается даже у этих нелюдей, — развел руками мастер. — Жаль, что колдуны из «Лаборатории призраков» не желают верить в это.

— Он в сознании? — спросил Зомбарт у стоявшего рядом, плечом к плечу врача.

— Судя по всему, да.

— Настолько, что способен говорить?

— Судя по всему, способен. — речь врача была отрывистой и резкой. Как всякому врачу, ему хотелось поскорее доставить пострадавшего в лазарет, поэтому задержка носил явно раздражала его. А то, что остановил их сам фюрер, его мало интересовало — хотя, будь он нормальным человеком, как все мы, — должно было бы.

— А жить?

— Судя по всему, жить тоже не должен был бы.

— Тогда почему?.. — повел подбородком в сторону зомби-проходчика лжефюрер. — Как объяснить?

— Сначала следует понять, в каком состоянии находится зомби после зомби-морга и окончательной смертью в медицинском смысле этого слова. Что это: воскрешение из смерти или умерщвление при жизни — вот что мы пока что никак не можем объяснить.

— Так что же мешает понять? Изучайте, у вас множество человеческого материала.

— Извините, мой фюрер, это у колдунов из «Лаборатории призраков» множество этого «материала». Мне же впервые приходится иметь дело с умирающим зомби. Ни я, ни мои коллеги, понятия не имеем, в чем различие жизни и смерти человека и зомби?

— А что, некая разница все же существует?

— Судя по всему, да. Существуют такие участки души и сознания человека, куда вторгаться нам не позволено.

— Кем не позволено?

— Этого мы тоже не знаем.

Зомби произнес какие-то слова на языке, не знакомом ни лже-фюреру, ни Скорцени. Но обер-диверсант обратил внимание, что молвлены они были громко и внятно, словно слетали с уст вполне здорового человека.

— Что он там лопочет? — спросил Скорцени у стоявшего у изголовья пострадавшего мастера-норвежца.

— Он спросил: «Я все еще здесь?».

— Так огорчите его суровой и для всех нас жестокой правдой.

Мастер выполнил требование Скорцени, а еще через минуту услышали уже на германском:

— Отпустите меня наконец. Мне хочется туда, к предкам.

— Скажите ему, — молвил Скорцени мастеру, — что каждый, кому хочется сейчас к предкам, предатель.

— А что вы способны сделать предателю, кроме как отправить его к предкам? — уже явно слабеющим голосом произнес зомби.

— Только обычно отправки туда враги рейха ждут у нас в СД как величайшего снисхождения, дьявол меня расстреляй. Так что тебе, зомби, еще здорово повезло.

Но вряд ли зомби посчастливилось услышать это предсмертное «отпущение грехов от Скорцени». Издав какой-то странный стон вперемежку с яростным рычанием, он испустил дух и действительно упокоился.

— И все же вы хотите сказать, что запас жизненной прочности у зомби значительно больший, нежели у простого смертного? — ожил тем временем лжефюрер.

— Судя по всему, — невозмутимо подтвердил врач-эсэсовец, закрывая лицо мертвого серым брезентовым покрывалом.

— Чем это объясняется? Какая разница между человеком и зомби, который является таким же божьим созданием, как и человек.

Врач провел взглядом уплывающие в сумеречность штрека носилки, забросил себе в рот какую-то таблетку и только тогда ответил:

— Чтобы понять это, сначала следует объяснить себе, можем ли мы считать зомби полноценным «божьим созданием». Кто способен объяснить мне: является ли зомби созданием, сотворенным по заповедям Господа, или же перед нами существо, сотворенное по заповедям дьявола?