Глава 3
На этом файл обрывался, но я уже был готов к этому. У меня появился опыт, и я знал к кому обратиться.
Тот же сад, та же избушка на курьих ножках – высокая крыша с крутыми шиферными скатами, под крышей бревенчатый короб, поставленный на бетонные столбы. В подвале знакомая груда социал–реалистической литературы, чуть поодаль стопки классиков в шоколадных обложках.
На этот раз помог Сталин. Кто бы мог подумать, что в его «Марксизме и национальном вопросе» найдется место для электронного носителя, на котором нацистское зазеркалье впервые обнажило свою неглупую и от того еще более зловещую реальность.
* * *
Николай Михайлович приветствовал меня с экрана.
Я не мог не ответить. Соскучился по ветерану, пусть даже эта очередная исповедь была, по–видимому, запрограммирована еще в его бытность на земле. Теперь он вещал «оттуда». Согласитесь, не каждому судьба отвешивает счастливую возможность пообщаться с тем светом.
Я рассказал о житье–бытье, поделился наработками по части Согласия, к которому склоняли меня все желающие вставить главку–другую в его воспоминания. Их было немало, и каждый с норовом. Каждый греб под себя, требовал место.
Николай Михайлович кивнул – и так бывает. Но ты не тушуйся, выдержки не теряй, а если станут напирать, не стесняйся, лупи их воспитательной работой…
— Впрочем, об этом после, а сейчас ближе к делу.
Он устроился в кресле поудобней…
« … – В Кремле очень заинтересовались приказом Майендорфа навестить профессора Хаусхофера.
По словам Федотова, Сталин отвел этой теме не менее получаса из общего времени, выделенного для отчета двух наркоматов узкому составу Политбюро. Петробыч потребовал от Берии и Меркулова, осуществлявших каждый по своей линии общее руководство операцией «Бабушкины сказки», детально осветить контакты буржуазного спеца Карла Хаусхофера с небезызвестным Рудольфом Гессом, который к тому моменту якобы сошел с ума в английском плену.
Петробыч пососал трубку, затем поинтересовался.
— Помнится, перед Тегераном аналитическую записку по Гессу готовил Трющев? Его выводы показались товарищам из Политбюро обоснованными. Не так ли, Вячеслав?
Молотов подтвердил – по главным пунктам выводы Трущева совпадают с выводами специалистов наркоминдела по Великобритании и США.
Сталин подхватил.
— Пусть Трющев еще раз займется этим делом. Подключите «близнецов». Их задача выжать из этого буржуазного геополитика все, что ему известно об этом полете, – и после нескольких затяжек из своей знаменитой трубки многозначительно добавил. – Нам еще придется столкнуться с союзниками в оценке этой авантюры».
Здесь Федотов вновь сделал многозначительную паузу, затем поставил вопрос ребром.
— Делай что хочешь, но выжми из этого буржуазного спеца все, что можно, и даже больше…»
Меркулов поддержал.
— Стучись в любые двери…
А Лаврентий Павлович уточнил.
— Жертвуй, кем хочешь…
К моему предложению привлечь к этому делу материалы, касавшиеся Альфреда–Еско фон Шееля, Федотов отнесся настороженно.
— Я этот вопрос не решаю. Придется обратиться к наркому, – после чего несколько минут утомительно выстукивал пальцами по столу.
Наконец заключил.
— А что, можно попробовать.
Берия, выслушав мою просьбу, тут же обвинил меня в склонности к волоките и политической слепоте.
— Пассивно себя ведешь, Трющев! – заявил Лаврентий. – За бумажками не видишь живое дело. Почему не настоял в сороковом, чтобы висшую меру барону заменили сроком? В следующий раз более активно отстаивай свою жизненную позицию. Сейчас у нас с этим Хаусховером проблем не било. А тепер что прикажешь делат? Ждат, пока ты будешь бумажки перебирать?..
Я благоразумно промолчал. Что я мог сказать в ту пору, когда все жаждали быстрых успехов. Не одним же воякам ордена за взятие городов «хватат».
Впрочем, нарком и не ждал ответа.
Он подошел к окну. Несколько минут, с высоты третьего этажа разглядывал небольшой, залитый солнечным светом переулок.
Меня кольнуло – быстрые успехи на фронте менее всего занимали наркома. Куда больше его тревожили неясность задания Петробыча, его, так сказать, невразумительная направленность.
Затем что-то вроде озноба, будто голову окатили ледяной водой – и до меня четко и раздельно донеслось.
«Гесс! Какой Гесс? Зачем Гесс»?!»
Я растерялся – что за вопль, откуда он, ведь нарком рта не раскрыл! Затем осторожно глянул на Лаврентия Павловича.
Берия, человек тертый, по–видимому, перехватил мой взгляд и, помедлив, с равнодушным видом вернулся на прежнее место, затем, снимая напряжение, наложил резолюцию на мою служебную.
— Хорошо, пусть Петр Васильевич поищет человека в помощь «близнецам» – одним им не справиться. А ты, Трущев, сегодня же приступай к делу».
— Так, соавтор, я с головой погрузился в самую реакционную мистику и оккультизм. Впрочем, мистика мистикой, но страх наркома как тлетворная зараза передался и мне.
Не давала покоя сталинская фраза – « нам еще придется столкнуться с западными союзниками в оценке этой авантюры!» Трудно было понять, какой интерес могла вызвать списанная три года назад политическая фигура, свихнувшаяся на поисках мифического единства арийских народов, уверовавшая в каких-то Умов высших – они же учителя, махатмы, носители древнего знания, – проживавших где-то в Гималаях, либо имевших там явочную квартиру.
Зачем все это? Место Гесса на скамье подсудимых, с которой он встанет, чтобы отправиться на виселицу.
Петробыч изначально не верил ни в какую мистику и оккультизм. Как правоверный материалист он обоснованно считал эти выдумки империалистическим маскарадом, за которым хитроумные буржуазные политиканы прятали какие-то реальные, далеко идущие цели.
Какую подоплеку Сталин уловил в безумном поступке Гесса?
– …Что касается старого барона, я не ошибся. Тот, почуяв приближение смертного часа, распоясался по полной. Много чего наговорил, на несколько томов – про Хаусхофера и Адольфа Гитлера, про священный огонь и полую Землю. Поделился соображениями, где мог быть расположен легендарный остров Туле и в каком году исчезла Атлантида. В общих чертах обрисовал домыслы свихнувшегося Гербигера и дал краткую характеристику пангерманизму. Кроме того, успел поведать ошалевшему от всей этой ерундистики старшему лейтенанту Евдокимову из следственного отдела о том, что такое экономическая самодостаточность (автаркия) и как относиться к «культурной экспансии»; где расположен Мировой остров и с какой целью наглые народы моря – то есть США и Великобритания – пытаются поссорить Германию и Россию.
Слава Богу, старший лейтенант НКВД Евдокимов, оказался добросовестным и грамотным малым. Зная о интересе к барону со стороны высших кремлевских кругов, он записывал все подряд, без пропусков и купюр. Впрочем, барон никогда бы не подписал протокол с купюрами.
Куда ему было спешить?
К стенке?
В любом случае общая картина того, что теперь мы называем «расцветом геополитики», а также «германским народничеством» в худшем, оскорбительном для других наций смысле, лейтенант изложил точно, с достаточной степенью полноты.
Безусловно, профессор Карл Хаусхофер являлся поклонником всего германского, но к измышлениям насчет избранности арийской расы и восторгам перед тайнами древних германцев, а также к поискам Святого Грааля, Атлантиды и Шамбалы, которыми увлекался рейхсфюрер СС Гиммлер, относился скептически. По словам старого барона, профессор не отрицал ведущую роль мистики в становлении германского духа, однако предупреждал – делать ставку только на «тайные знания предков», по меньшей мере, неразумно. Кроме нордического духа для выживания нации необходимо географическое пространство, технические средства, позволяющие расширить его до разумных пределов и, конечно, развитая теория этого расширения.
Немцы не могут без теорий, соавтор!»
– …На вопрос следователя, является ли Карл Хаусхофер идейным наставником фюрера, барон решительно возразил – это одно из самых распространенных заблуждений!
Заключенный особенно настаивал на этом.
По его словам, Хаусхофер, безусловно, произвел сильное впечатление на Гитлера, оказавшегося в тюрьме Ландсберг после мюнхенского «пивного путча». Как, впрочем, и господин Гитлер на профессора.
Старый барон так разъяснил свою мысль.
— Господин Гитлер обладал необычайной способностью обучаться. Он хватался за любую, даже самую безумную идею, например, за доктрину мирового льда. Я считаю, больше всего он ухватил у Альфреда Шулера* (сноска: Альфред Шулер (1865–1923) – немецкий поэт, философ–гностик и мистик, представитель мюнхен–швабингского кружка «космистов». По мнению некоторых исследователей оказал большое влияние на Адольфа Гитлера своей приверженностью к антисемитизму. Едва ли не первым в Германии начал использовать в качестве символа свастику.) Но чему он обучался, гражданин следователь? Только тому, что ему представлялось ценным. И так во всем. Гитлер извращал, не мог не извратить любую доктрину, которая попадалась ему на глаза – в этом суть его натуры.
…как-то, гражданин следователь, Хаусхофер поделился со мной – существует якобы такая порода любознательных дилетантов, для которых главное – это собственный взгляд на всякую приглянувшуюся идейку. Они с жаром хватаются за любое модное поветрие, но это вовсе не означает, что они пытаются освоить его, вникнуть в суть. В этом отличие фюрера от своего помощника Гесса, для которого профессор является светочем в историческом мраке. Тот верил господину Хаусхоферу как Господу Богу. Конечно, идеи Хаусхофера насчет «пространства как фактора силы» и «континентального блока», который должен был включать Германию, Россию и Японию, были этапом в написании «Майн Кампф», причем не самым худшим. Однако в понимании Гитлера Россию и Японию по расовым причинам никак нельзя было иметь в союзниках. Тем самым рушилась сама идея «союза земли» против «союза моря».
– …такое переиначивание, гражданин следователь, свойственно всем дилетантам. Ставя во главу угла желание по–своему взглянуть на проблему, а также пренебрежительное отношение к систематическому мышлению, свойственному «буржуазным писакам», как выразился о немецкой профессуре Гитлер, – они на первых порах могут добиться успехов. Это избитые истины, гражданин следователь.
Стыдно их не знать.
Пометка Евдокимова – «обо мне в следующий раз, а пока разъясните, что значит «на первых порах?»
— Пока враги не усвоят полученные уроки и не перестроятся. Когда это случится, всяким прозрениям, попыткам сделать по–своему – «я так хочу!» – приходит конец.
Наступает время отчаяния!
– …и все-таки из всех разглагольствований старого барона мне удалось выудить несколько практических советов, которые в последствии позволили Второму предстать перед Хаусхофером восторженным поклонником его идей, которые он якобы успел вкусить с молоком отца. Оторвавшийся от жизни и бредущий вслепую профессор должен был клюнуть на такую приманку.
– …Меня по–прежнему тревожил Ротте. Этого толстяка я опасался более всего. Он был из породы преданных борцов – фанатик, причем думающий. Какую цель ставил Майендорф, привязывая Шееля к этому упитанному карасю?
Развязать борова нам помог ни кто иной как Август Штромбах, но это уже случилось после того, как в сентябре 1944 года мы получили радиодонесение из Берлина.
« … в связи с оперативной необходимостью прошу разрешение на вербовку Крайзе Густава Карла.
Первый»
* * *
В. И. Ленин. «Как нам реорганизовать Рабкрин?»
« …Понимая, что начнется на Лубянке после нашего донесения, мы с Алексеем постарались нагнать на своих кураторов как можно больше страха.
Трудность состояла в том, что трезвый анализ подтвердил – Крайзе сумел просветить Толика.
Неоспоримым доказательством можно было считать вопрос, который этот свалившийся нам на голову инвалид задал тетке – как давно этот барон проживает в пансионе?
— Около года.
— За это время он куда-нибудь отлучался? Я имею в виду – надолго?
— Нет. На неделю не больше. А зачем тебе, Густав?
— Интересно, сможет ли этот барон помочь мне отыскать работу?
Сообщить в Москву об этом прискорбном факте, напрочь перечеркнувшим бы возможность привлечь Крайзе к работе, было неразумно, поэтому мы сделали упор на том, что дело, мол, разбухает как снежный ком и в одиночку нам не справиться. Мы довели до сведения руководства, что скрыть от проживающего в «Черном лебеде» оборотня нашу идентичность нельзя, следовательно, встает задача перемены местожительства, а это в подвергающемся бомбежкам Берлине непростая задача. Но главное, изменение адреса оттянет проведение операции «Бабушкины сказки».
Мы гарантировали, что сумеем взять Крайзе под контроль, а в конце попросили Москву подготовить вопросы, на который этот оборотень должен был дать четкие и недвусмысленные ответы».
Из воспоминаний Н. М. Трущева:
« …Вот сукины дети! Я подозревал что-то подобное, однако не имея на руках твердых фактов, не стал выносить сор из избы и поставил перед Федотовым вопрос ребром – без помощников «близнецам» не обойтись.
Почему не Крайзе?»
« …На этот раз на Лубянке сумели избежать паники. Здравомыслие возобладало, и после бурного, на повышенных тонах, обсуждения заинтересованные стороны пришли к согласию – пусть Федотов берет оборотня под свою опеку и распоряжается им согласно представленного им плана.
— Главное, резултат, – подвел итог Берия. – Этого требует от нас партия и руководство страни. Этого требует от нас товарищ Сталин!»
В. И. Ленин. «Как нам реорганизовать Рабкрин?»
« …Я сделал вид, что клюнул на приманку насчет работы и как-то, встретив Крайзе в коридоре, пообещал похлопотать за него.
— Но для этого, Густав, вы должны еще раз подробно рассказать, как вам удалось очутиться в Берлине живым и здоровым, да еще с легальными документами.
— Охотно, господин гауптман, – засмеялся ведьмак…»
Из рассказа Густава Крайзе:
« …трудно назвать вербовочной беседой. Скорее жестким допросом, во время которого сразу определялась мера наказания. Ошибись я хотя бы раз, и эти два похожих как две капли воды большевистских фанатика, не задумываясь, пристрелили бы меня. Впрочем, готовясь к худшему, я продумал пару вариантов, позволявших мне спасти жизнь.
Например, через окно в туалете. Не будет же аристократ сопровождать плебея до самого унитаза.
Впрочем, это нервное… Что-то вроде недоумения или вопля, обращенного к судьбе, позволившей красным взять меня за горло не где-нибудь, а в самом Берлине.
Куда идти, где искать спасения?»
« …я не спал всю ночь.
Меня никто не ждет, я никому не нужен, разве что для галочки в расстрельной ведомости. У нас в Германии очень любят ставить такие галочки – чем больше, тем лучше, – особенно в то бедовое время, когда на территории рейха уже приступили к формированию команд эсэсманов для борьбы с дезертирами, мародерами и фольксшедлинге.
Я не очень-то опасался местных карателей. Куда больше мне досаждал укор и презрение, которыми Таня могла встретить меня на небесах. Эта боль была нестерпима, поэтому в присутствии комиссаров я повел себя бодро – охотно согласился, что в сторонке не отсидишься и долг каждого честного человека внести свой вклад в борьбу с фашизмом, затем подробно ответил на каждый вопрос и в конце подписал обязательство о сотрудничестве…»
«Мы сидели втроем. Пережидая бомбежку, беседовали в темноте.
Когда английские бомбардировщики, отбомбившись на севере Берлина, начали разворачиваться на обратный курс, раздвинули шторы.
Из окна были видны пожары. Ближе других полыхал сбитый «Ланкастер», рухнувший на другом берегу Шпрее.
Там было шумно, работали пожарные. Охранники из СС гнали колонну русских военнопленных для разборки завалов и спасения местных жителей.
Это был сущий ад. Было не до антимоний. Когда с вопросами было покончено, один из большевиков достал початую бутылку коньяка, разлил по рюмкам и провозгласил тост.
— За Таню Зайцеву!..
Мы выпили стоя.
Не чокаясь.
Скажи, приятель, когда и где случалась более быстрая вербовка?!»
* * *
Перебирая труды основоположников, я обнаружил, что наиболее насыщенным содержанием оказался первый том «Капитала». Оттуда ворохом посыпались материалы, относящиеся к самым мрачным моментам в истории Третьего Рейха.
Я поднял с пола первый попавшийся DVD–диск – и угадал!
* * *
Из воспоминаний Алекса–Еско фон Шееля:
« … – 28 июля 1944 года гестапо арестовало президента Германской академии по изучению и сохранению германизма, а также основателя Национального союза немцев Карла Хаусхофера. Его как потенциального заговорщика поместили в Дахау с приказом никого к профессору не допускать.
В ознаменовании ареста Ротте вернул мне бóльшую часть долга. Это была неслыханная щедрость, безусловно, санкционированная начальством. Отпраздновать День всех честных заемщиков мы решили в пансионе фрау Марты. Благо, боров сам напросился.
Когда автомобиль подкатил к пансиону, оттуда выскочил Крайзе и помог Ротте с чемоданом. После небольшой дружеской пирушки мы собирались поездом отправиться в Мюнхен».
Осенью сорок четвертого в Мюнхен еще ходили поезда. Или я ошибаюсь, дружище? Ты не поленись, уточни».
« …как я не убеждал Ротте, что путешествие на поезде было за гранью разумного риска – того и гляди, угодишь под бомбежку – штурмбанфюрер стоял на своем. Он решительно отказывался ехать на машине.
Заметив Густава, Ротте даже глазом не моргнул, тем самым подтверждая наши самые худшие опасения – с этим карасем ухо следовало держать востро».
« …поговорили.
— Я недооценил твои возможности, Алекс. Это гипноз?
— О чем ты, Франц?
— О твоем двойнике.
— Каком двойнике?
— С которым я повстречался в парке. Может, ты прячешь его в этой комнате?
— Ты веришь в эту чепуху, Франц? Можешь заглянуть под кровать. Или в шкаф.
Ротте задумался, затем признался.
— То, во что я верю, трудно назвать чепухой.
— Как раз об этом я и хотел поговорить с тобой. Например, о предложении Майендорфа. Я не прочь поучаствовать в организованном тобой предприятии, но мне хотелось бы знать, чем ты занимаешься и можно ли на этом делать деньги. Другими словами, каковы коммерческие перспективы затеянного тобой дела?
— Ты рассуждаешь как стопроцентный янки. Я как-то не задумывался о коммерческих перспективах.
— Этого не может быть, Франц! Прозит!..
— Прозит.
Мы чокнулись.
— Только не надо ссылаться на страсть к картам, женщинам и прочие порочные наклонности, а также на пристрастие к Толстому и Достоевскому. Твой информатор с набережной Тирпица много поведал о тебе. Если суммировать, ты пытаешься сделать гешефт на дьяволе, не так ли?
— Осторожнее в выражениях, Алекс. Нас могут услышать.
— Кто? Люцифер?..
— Он тоже. Но сейчас меня более волнует этот малый, встретивший нас у порога. Кто он?
— Племянник фрау Марты. Появился здесь с неделю назад, может, чуть больше.
— Он зарегистрировался?
— Да. Я сразу предупредил фрау Марту, что не потерплю, если у этого парня будут проблемы с документами. Почему это тебя так интересует?
— Хороший вопрос, Алекс. Я, кажется, знаю этого парня. Как его зовут?
— Густав.
— А полнее?
Я рассердился.
— Оставь свои глупые шутки, Франц! Мы договорились работать сообща, а ты вновь начинаешь играть в секреты. Откуда мне знать, как его фамилия!
— Не сердись, Алекс. Просто я знаю этого человека.
— И что? Он тоже стопроцентный янки? Давай доставим его в ближайший полицейский участок, пусть они разберутся.
Ротте некоторое время раздумывал, потом спросил.
— Что тебе известно о Ленине?
— А–а, так это он является воплощением дьявола?
Ротте помрачнел.
— Не надо шутить с такими вещами, Алекс. Так что тебе известно о Ленине?
— Это вождь большевистской революции. Он умер в 1924 году.
— Я имею в виду другого Ленина, точнее, другое. Ленин–Клостер – город неподалеку от Бранденбурга. Это моя родина. В бытность студентом я вел в местной гимназии радиокружок. Так вот, самым сметливым моим учеником был местная достопримечательность – Густав Крайзе.
— Чем же он был так достопримечателен?
— У него русская мать. Согласись, для тихого провинциального Ленина, это уже серьезный повод для сплетен. Старший Крайзе привез ее откуда из-под Одессы. Я смотрю, Густав здорово пострадал на войне?
— У него другое мнение. Рука – это пустяк, лишь бы голова была цела.
— Он, кажется, учился на радиотехническом факультете?
— Я не знаю, Франц!! И давай больше не будем отвлекаться. Прозит!
— За твое здоровье, Алекс. Русские, кажется, так празднуют очередную порцию выпивки. Кстати, они очень торопливый народ, не успеешь выпить, снова наливают. Ты хочешь споить меня, Алекс? Не выйдет. Взгляни на мои габариты. Мне нужно ведро. Послушай, нельзя ли позвать сюда этого Крайзе? Я бы хотел расспросить его. Тебе тоже будет интересно. А насчет Люцифера поговорим позже.
Я пожал плечами, вышел в коридор и, отыскав племянника, попросил его зайти ко мне в номер.
Переступив порог, Густав вытянулся в струнку и отрапортовал.
— Господин штурмбанфюрер, отставной обер–гренадер Густав Крайзе прибыл по вашему приказанию.
— Зачем так официально. И почему «по–моему»? Тебя попросил господин Шеель.
— Так точно, господин штурмбанфюрер.
— Ты не забыл меня?
— Как можно забыть человека, который дал мне путевку в жизнь.
Удивительно, боров как все негодяи, оказался падок на лесть. Уж ему, мастеру интриги, должно быть известно, что никто и никогда за просто так льстить не будет.
Но приятно – «путевка в жизнь»!
У этого Крайзе было поразительное чутье на человеческие слабости. Он бил в самое незащищенное место.
— Где ты получил увечье, Густав?
Крайзе вкратце поведал о себе. Точь–в–точь, как было согласовано со мной и Толиком.
— В окружении, господин штурмбанфюрер…
При переправе через Неман…
После того, как добрался до своих, прошел проверку…
Так точно, господин штурмбанфюрер, в СД, в Познани…
Списали… – он продемонстрировал Ротте искалеченную руку.
Работать могу…
Да, и на ключе тоже. В случае чего сумею повернуть тумблер левой рукой.
Да, наловчился. В окружении чему только не научишься.
— Хорошо, Густав. Могу предложить тебе работу. Вернусь из командировки, поговорим.
— Премного благодарен, господин штурмбанфюрер.
— Не распускай сопли, Густав! Ты же был самым активным членом местной ячейки Гитлерюгенда. Кстати, как ты сумел устроиться в этот союз?
Крайзе замялся.
— Выяснилось, что моя мать немка, господин Ротте. Из переселившихся на Украину.
— Я смотрю, ты ловкий парень, Густав. Как у тебя с образованием?
— Закончил три курса на электротехническом факультете Высшей технической школы в Берлине.
— Этого вполне достаточно, чтобы помочь рейху. Моя лаборатория занимается радиоэфиром, точнее спецэффектами, которые возникают при прохождении радиоволн через атмосферу Земли. Ты слыхал о радиоэхе.* (сноска: «парадокс Штермера», «мировое эхо», «long delayed echoes» (LDE) – радиоэхо с очень длительными задержками и аномально малыми потерями энергии. В отличие от известных эхо с задержками в доли секунды, механизм которых давно объяснен, задержки радиосигналов в секунды, в десятки секунд и даже минуты остаются одной из самых давних и интригующих загадок физики ионосферы.)
— Так точно, господин штурмбанфюрер!
— Перестань!.. – прервал его боров. – Называй меня «господин Ротте». Что именно ты слыхал о радиоэхе?
— На тот момент, когда меня призвали в армию, я прочел все, что имело отношение к эффекту LDE. В Витебске мне попалась русская книжка, посвященная разгадыванию секрета повторных сигналов.
— И какой вывод сделали русские унтерменши?
— Они полагают, что это особого рода код, которым пользуются голоса в межпланетном пространстве.
— Они употребили термин «голоса»?
— Нет, «голос». Автор назвал его «голосом межпланетной цивилизации».
— Не так глупо для унтерменшей, – буркнул Ротте. – Когда я вернусь из командировки, мы детально поговорим на эту тему. Ступай. И, будь любезен, без всяких чинопочитаний.
Когда Густав удалился, Ротте как ни в чем не бывало продолжил.
— Прозит, Алекс!
— Прозит!
— Что касается Люцифера, его пути неисповедимы. Он бродит по земле в самых разных обличьях. Есть множество свидетельств. Не доверять им нет оснований. Это первый тезис, который тебе следует усвоить. А второй касается упомянутого тобой информатора – ему ни в чем нельзя доверять. Этот Hundsfott* (сноска: беспородный пес, дворняга), как говорят Советы, мать родную продаст.
— Может, и так, но он обещал подарить мне одну занятную книжицу. Угадай, какую?
— Что же здесь угадывать! Мою диссертацию.
«Умен, гад!» – подумал я, а вслух восхитился.
— Точно! Ты гений, Франц! По его словам, там много всяких тайн, а это неплохой товар. Тайны имеют спрос на рынке, надо только уметь их подать. Впрочем, меня мало интересуют тайны, меня интересует возможность выжить в том аду, который вскоре опустится на Германию. И сохранить капитал.
— А если не опустится? – тихо переспросил Ротте. – Если этот ад низвергнется на головы наших врагов? Если священный огонь испепелит всех унтерменшей, всех буржуазных плутократов и озверевших от крови большевиков?
— А если не испепелит? Впрочем, рассуждая подобным образом, мы никогда не придем к согласию. Если ты считаешь, что в твоем проекте нет и не может быть коммерческой выгоды, а исключительно адский огонь и разрушение, тогда нет смысла этим заниматься. И мы с тобой просто составим график погашения оставшейся части твоих долгов и на этом расстанемся.
Боров дал задний ход. Он ловко пользовался этим приемом – начинал вытирать шею, отдувался, искренне изображал испуг. Он всегда трусил в решающий момент.
— Ты меня неправильно понял. Я имел в виду, что в моем проекте можно отыскать выгоду, но чуть позже, когда закончится главный эксперимент. Когда рейх обретет несокрушимую мощь. Тогда можно будет поговорить об акционерном обществе, в которое войдут только надежные и влиятельные люди.
— Людвиг фон Майендорф подойдет? – не без иронии поинтересовался я.
— Без его поддержки дело застряло бы на самой нижней точке.
— А господин Хаусхофер?
— Вряд ли, – задумчиво ответил Ротте. – Кстати, мы отправляемся в Мюнхен спасать его. Это приказ самого рейхсфюрера. Профессор оказался причастен к заговору, однако вовремя спохватился, а вот его сынок Альбрехт увяз по самые уши. К сожалению, негодяй сумел улизнуть. Папаше, конечно, вряд ли известно, где прячется это дерьмо, впрочем, это дело гестапо. Наша задача втолковать профессору, что только с фюрером Германия в силах добиться победы. Кроме того, необходимо извлечь всю переписку профессора, особенно послания, которые он получал от небезызвестного Рудольфа Гесса во время войны. Слыхал о таком?
Я кивнул.
— Этот предатель, сидя в английском плену, берет на себя смелость давать указания Хаусхоферу. Трудность в том, Алекс, что изъять письма у профессора надо деликатно. Не без нажима, конечно, но деликатно. Не забывай, одно время он считался наставником фюрера и в 1938 году даже посмел повысить на него голос, что, конечно, непростительно для подлинного арийца. Изъять письма или сделать с них копии – твоя задача. Попытайся поладить со старым дуралеем, пусти слезу – как я мечтаю ознакомиться с документами отца!.. Твой отец тоже состоял в переписке с Хаусхофером и во многом с его подачи старый барон приобрел нелепое мнение, будто высших сущностей должно быть много.
Это заблуждение.
Высшая сила или Люцифер низвергнутый, может быть только в единственном числе. Он – Вождь мира (Führer der Welt), его цель – пасти народы, в его силах опрокинуть всех, кто отважится посягнуть на рейх. Пробьет наш час, и без пяти двенадцать огненная длань Сына света (Sohn des Lichts) сокрушит наших врагов.
— Ты сумасшедший, Франц?
Ротте не смог скрыть удовлетворение и принялся активно вытирать загривок. Для него было наслаждением просветить испорченного славянским воспитанием арийского миллионера, вернуть его на путь истины. Впрочем, каждому из нас приятно дурачить других.
— Я ждал этого вопроса. Я рад, Алекс, что ты задал его. Мне нравится твое большевистское прямодушие, иначе я заподозрил бы, что имею дело с коварным лицемером, скользким, как жаба, и ядовитым, как змея. Нет, Алекс, я не сумасшедший. Готов согласиться, мой пафос может выглядеть напыщенно, но когда ты воочию встречаешься с целью своих поисков, когда получаешь возможность вступить в контакт с неощутимой, но, тем не менее, самой могущественной силой на земле, ты так или иначе должен будешь поверить своим глазам.
Я веду речь о некоей физической сущности – подчеркиваю, физической! – владеющей миром и в частности, нашей планетой. Всякого рода христиане, моралисты и унтерменши страшатся ее. Так, устами Ницше, говорил Заратустра! Столкнувшись со всякой недоступной их пониманию тайной, они испытывают ужас. Только подлинные, кровь от крови, арийцы способны смело взглянуть тайне в глаза, подружиться с ней. Этим, я, в общем, и занимаюсь.
— Это программа «Аненэрбе»?
Боров вздохнул.
— В какой-то мере. К сожалению, моя лаборатория существует полуофициально. Тому есть серьезные причины. Наши поиски слишком опасны и непредсказуемы, чтобы Зиверс* (сноска: Зиверс Вольфрам (1905–1948) – генеральный секретарь Аненербе с 1935 г., оберфюрер СС, заместитель председателя управляющего совета директоров Научно–исследовательского совета рейха.) взял нас под свое крыло. Я действую на свой страх и риск, конечно, под негласным покровительством господина Майендорфа и самого рейхсфюрера, но об этом не стоит распространяться.
Наступила тишина.
Боров долго остывал после такого продолжительного монолога. Я не мешал ему и с бешеной скоростью прокручивал в уме вопросы, на которые надо было обязательно получить ответ.
Пусть Ротте выскажется.
Пусть его послушает его мой визави, укрывшийся в шкафу.
Пусть Крайзе запишет ответы борова.
Я первым нарушил тишину.
— Это серьезный разговор, Франц. Ты убедил меня, что занимаешься важным делом, однако непонятно, почему ты сам не можешь выудить у Хаусхофера необходимые тебе материалы? Насколько мне известно, ты защитил у него диссертацию.
— К сожалению, наши дороги разошлись. Мы крупно повздорили. Профессор почему-то решил, если он когда-то помог мне, то может считать меня своим преданным учеником. Я предан рейху, а не отдельному человеку, и эту границу никому не позволено переступать. Это размолвка связана с Гессом, тот был его верным последователем, но не будем развивать эту тему. При встрече с Хаусхофером пустишь слезу. Ты лучше других подходишь для этой цели. Профессор сентиментален. Можешь предложить ему выбор – свобода в обмен на письма. Можешь сыграть в оппозиционность режиму…
— Ни за что!! – воскликнул я.
Ротте хмыкнул.
— Не беспокойся. В этом деле замешаны такие высокие особы, что никому в голову не придет заинтересоваться твоей мнимой оппозиционностью.
— Майендорф в курсе?
— Это его идея привлечь тебя. Рейхсминистр, как говорят Советы, дал добро. Пора налаживать более тесные контакты между «Аненэрбе» и вермахтом.
После короткой паузы Ротте открыл карты.
— Несколько дней назад рейхсфюрер, докладывая о ходе следствия по делу июльских заговорщиков, упомянул о Хаусхофере – мол, этот выживший из ума профессор до сих пор ведет переписку с завзятым предателем Рудольфом Гессом. Фюрер своей гениальной мыслью сразу проник в самую суть. Он заявил, Рудольф не предатель… он никогда не изменил бы мне… этой перепиской следует обязательно заняться… может, мы что-то упустили в смысле возможности перемирия на западе… Рудольф даже в английском плену не станет терять времени даром. Возможно, он посылает нам сигналы? Возможно, англичане опомнились и перед лицом большевистского потопа пытаются возобновить прерванные переговоры? Цензурные копии не могут вскрыть тайный смысл…
Одним словом, рейхсфюрер поставил задачу добыть эти письма, причем, сделать это надо деликатно, не привлекая внимания врагов рейха.
Ты вступил в большую игру, Алекс. Имей в виду, это большая ответственность, но только в этом случае перед тобой откроются невиданные перспективы, по сравнению с которыми твои потуги подключиться к какому-нибудь выгодному дельцу, выглядят мелковато. Прозит!
— Прозт!..
Появившийся на мониторе Анатолий Закруткин продолжил:
« …ближе к полуночи Алекс и Ротте отправились на вокзал. Отвез их Густав Крайзе. Он настолько ловко управлялся с рулем, что заслужил похвалу штурмбанфюрера.
— Ты ловкий парень, Густав. Я полагаю, мы с тобой сработаемся.
Как только Густав вернулся, мы закрылись с ним в комнате Алекса. Для начала несколько раз прокрутили пленку.
— Не страшно? – спросил я Густава. – Смотри, как бы Люцифер тебе пятки не откусил.
— Господин Первый, кто только не кусал меня за пятки – и ничего, выжил.
— Густав, тебе не кажется, что мы разворошили осиное гнездо?
– …и заодно сунули руки в банку со скорпионами.
— Надо как следует потрясти Штромбаха. Говорят, есть такая штука, которую можно подключить к телефону…
— Если вы, господин Первый, обеспечите мне доступ в его квартиру, можно не только прослушивать разговоры, но и записывать их на специальный аппарат.
— А как насчет Ротте, Густав?»