— Well done! — Даллес прохаживался по кабинету, держа в руке неприкуренную трубку. — Очень хорошая работа, Олег. Меньше, чем за год, вам одному удалось достичь большего, чем всей нашей европейской резидентуре за тот же срок.

Даллес прибыл в Швецию специально для встречи со Штейном, и Олег Николаевич более трех часов докладывал своему новому боссу положение дел. Никакие шифровки, никакие письменные отчеты не могли заменить живого общения. Для построения дальнейшего сотрудничества с русским перебежчиком Даллесу была необходима личная беседа. Придраться к работе Штейна было нельзя, но полного и абсолютного доверия в его глазах этот русский еще не заслужил.

— В Вашингтоне высоко оценили добытые вами документы по атомной тематике. И Гейдельбергский университет, и профессор Рикард — это все очень перспективно. Печально, что вы не уберегли профессора. На его приезд в Штаты многие возлагали большие надежды.

— Позвольте, Ален! — стал оправдываться Штейн. — Но ведь это была именно ваша идея — повременить с вывозом профессора. Я вам давно предлагал вывезти Рикарда в Штаты. Мне, кстати, это было бы даже выгодно, потому что отпала бы необходимость приезжать в Рейх для встреч с ним.

— Никто вас не винит, Олег. Просто все сложилось так, как сложилось. Кто же мог предположить, что у такого здоровяка, как профессор Рикард, окажется аллергия на аспирин? Редчайший случай, вы не находите?

— Я не знаю подробностей его смерти.

— Нелепый случай! Никогда не болевший профессор попытался вылечить банальную простуду обыкновенным аспирином, купленным в ближайшей аптеке, и в результате аллергии на препарат скончался от отека легких. Один случай на миллион. Можно было бы предположить происки наследников, которые решили ускорить получение наследства, узнав о возможном отъезде богатого родственника за океан. Но Рикарда сложно было назвать богатым человеком. Его могли отравить аптекари из СС, но он был неинтересен для немцев. Немецкое руководство просто не понимало важности его работ и даже лишило его кафедры в университете. Немцам гораздо выгоднее было загрузить профессора работой, создать ему условия, позволить самому подобрать персонал, чем убивать его. У меня только две версии относительно причин его смерти. Либо в наши дела вмешалась некая таинственная третья сила, либо действительно произошел тот курьезный и нелепый случай, который вторгается иногда в самые стройные расчеты и путает всю игру.

Штейн промолчал. Он был непричастен к смерти профессора. Когда тот в теплой Германии солнечной весной внезапно и случайно подхватил простуду, Олег Николаевич уже две недели как вернулся в Стокгольм. Олег Николаевич был непричастен к этой смерти настолько, что лицам, желающим доказать обратное, пришлось бы очень сильно потрудиться для опровержения его алиби. Поэтому Штейн напустил на себя выражение лица, которое, приличествуя случаю, должно было сказать Даллесу: «Да, все это очень прискорбно. Но такова жизнь. Все мы смертны».

— Олег, ускорьте, пожалуйста, работу по розыску перспективных европейских ученых и переправке их в Америку, Даллес положил перед Штейном два машинописных листа. — Вот еще тридцать две фамилии, которые интересуют нас в первую очередь.

— Хорошо, Ален, я займусь этим немедленно.

Даллес одобрительно посмотрел на Штейна:

— Ну, хватит на сегодня о печальном. Давайте поговорим о хорошем. Во-первых, президент Рузвельт прислушался к моим настоятельным просьбам и подписал приказ о присвоении вам звания полковника американской армии. Теперь ваше будущее в Штатах можно считать обеспеченным — пенсия и все такое. Не благодарите, это еще не все.

— Не все? — Штейн не стал скрывать того, что новость была для него приятной. Устранялась двойственность его положения.

— Я думаю, что хороший отдых на теплом пляже вам бы не помешал. Я согласовал со своим руководством, что после выполнения одного задания вы получите три недели отдыха в Штатах. Вам, кстати, самому будет интересно и полезно познакомиться с вашей новой родиной. Выполните срочное задание и полетите греться во Флориду.

Штейн не стал спрашивать, что это будет за задания, ожидая, что Даллес сам знает, когда лучше начать разговор.

Даллес откладывать не стал.

— Из вашего доклада, Олег, я понял, что вам удалось связаться с представителями норвежского движения Сопротивления и установить с ними самые тесные контакты? — Штейн утвердительно кивнул. — Насколько я понял, вам удалось объединить разрозненные группы патриотов в цельную организацию, управляемую из одного центра, — Штейн кивнул второй раз. — По документам и по вашим отчетам выходит, что норвежское движение Сопротивления располагает достаточным количеством оружия и боеприпасов. Запас оружия создавался не только из наших поставок по вашим заявкам. Со стороны англичан тоже была поддержка.

— Я докладывал вам о каждом факте приема оружия со стороны моря и о ввозе оружия из Швеции. Я, разумеется, учитываю только те заявки, которые исходили от меня. Если потребуется, я готов отчитаться за каждый ствол.

— Не потребуется. Я и без того убежден, что вопрос учета оружия у вас поставлен надлежащим образом.

Даллес прервался и стал раскуривать трубку. Делал он это достаточно долго для того, чтобы позволить Штейну собраться с мыслями, но тот все никак не мог понять, куда клонит его шеф.

— У вас должен был образоваться запас оружия и боеприпасов, достаточный для организации и ведения общевойскового боя, — продолжил Даллес, выпустив дым.

Штейну не удалось скрыть своего удивления. Одно дело — ввозить оружие в страну для далеких и туманных целей, складировать его в тайниках и схронах, другое — используя накопленное оружие, организовать открытое вооруженное выступление. И не просто вывести людей на улицу побряцать оружием, а вступить в самый настоящий бой с регулярными армейскими частями. Тут одного оружия недостаточно. Тут требуется еще подготовить и обучить людей, отработать слаженность действий каждого бойца в отдельности и в составе подразделения, закрепить порядок взаимодействия между подразделениями. Такая слаженность достигается только на полевых учениях и не за одну неделю. Проведение даже батальонных учений в оккупированной стране граничило бы с безрассудством.

— Мне до сих пор никто не ставил такой задачи, — ответил он. — Более того, меня даже не ориентировали на возможность самой такой задачи в будущем. Но если командование считает, что норвежское движение Сопротивления должно открыто выступить против частей вермахта и СС, расквартированных на территории Норвегии… — Внезапная догадка осенила Штейна: — Я вас правильно понял, Ален?! Англо-американские войска планируют открыть второй фронт и высадиться в Норвегии?

— Нет, — опроверг догадку Даллес. — В этом нет никакого смысла. Мы с вами обсуждали это. Ситуация в России еще не ясна. Понятно, что Гитлер увяз в ней, как в трясине, которая с каждым днем засасывает его все глубже и глубже. Пусть сначала наши русские союзники перемелют все лучшие части вермахта и СС. А вот когда большевики выйдут на границу Германии, когда Гитлеру для обороны своих рубежей от славяно-монгольских орд потребуется ставить под ружье сопливых мальчишек и дряхлых стариков, тогда и только тогда мы сможем войти в Берлин с черного хода, не подвергая лишнему риску наших бравых парней из Оклахомы и Арканзаса.

— Так второй фронт в этом году открыт не будет?

— А какой в нем смысл? — повторил еще раз Даллес. — Я не думаю, что и в следующем году появятся предпосылки для нашей высадки в Европе. Кроме того, вы упускаете из виду, что нашим парням на Тихом океане приходится воевать на огромной территории. Площадь театра военных действий превышает территорию самих САСШ в одиннадцать раз! Я не думаю, что президент Рузвельт решится распылить силы и высадить в Европе полнокровную армию для помощи большевикам. Разве только пятидесятитысячный корпус… Но это должно произойти в самом конце.

— Для чего же тогда понадобилось вооруженное выступление норвежского Сопротивления? Я понимаю, что если бы целью такого выступления было занятие и удержание плацдармов для крупномасштабной высадки союзного десанта…

— Тут большая политика, дорогой Олег. Рузвельту и Черчиллю с каждой неделей все труднее объяснять кремлевскому дядюшке Джо причины своих проволочек с открытием второго фронта. Черчилль имел неосторожность пообещать высадку союзников в Европе еще в прошлом году. Год прошел. Фронта нет. Русские справедливо высказывают свое недоумение президенту и премьер-министру. С точки зрения элементарной человеческой порядочности русские были вправе рассчитывать на открытие такого фронта еще в прошлом году. Но с точки зрения политики… Вы поняли меня?

— Я понял вас, Ален.

— Вот и отлично. Сегодня кажется ясным, что определилась основная цель Гитлера на Восточном фронте на летнюю кампанию сорок третьего года. Он хочет взять реванш за зимнее поражение на юге и устроить большевикам Сталинград наоборот, то есть поймать в котел полуторамиллионную группировку русских в районе Курского выступа. Нас устроит любой исход этой кампании. Если Гитлеру удастся реализовать свои планы, это будет означать только то, что агония Рейха продлится еще на пару лет, так как в экономическом отношении война им уже проиграна. Если Советам удастся сломить Гитлеру голову на этом Курском выступе, то это будет означать, что Советы приблизят нашу общую победу на те же пару лет. Уже сегодня можно предсказывать, что битва на Востоке будет жаркой. По своему накалу она превзойдет всякие человеческие возможности. Вполне вероятно, что победу в будущем грандиозном сражении добудет последний свежий батальон, введенный в действие. Гитлер уже ослабил свою группировку в Северной Африке, латая дыры, полученные под Сталинградом. Наверняка сейчас в немецких штабах подсчитывают собственные силы до последней роты. Если та дивизия вермахта и та бригада СС, которые дислоцируются сейчас в Норвегии, останутся на своих местах и не будут переброшены в район Курска, то тем самым мы поможем нашим русским друзьям, вашим соотечественникам. С другой стороны, Сталин вынужден будет на некоторое время смягчить тот тон, которым он предъявляет претензии президенту Рузвельту и премьер-министру Черчиллю.

— И вы полагаете, что гражданские люди, которые пошли в Сопротивление, будут в состоянии что-либо противопоставить регулярным немецким частям в открытом бою? — усмехнулся Штейн.

— Нет, — рассудительно ответил Даллес. — Я так не думаю. Но Норвегия и ее порты жизненно необходимы Германии. Если Гитлер увидит даже мнимую угрозу своим интересам в Норвегии, то он, пожалуй, не только не стронет имеющиеся там войска с места, но и усилит гарнизоны. Поэтому, если вам удастся организовать серьезное вооруженное нападение на один из норвежских портов, то тем самым вы окажете косвенную поддержку своим соотечественникам.

— Я все понял, Ален. Каким временем я располагаю?

— Малым. Недели три. От силы — месяц. Мы, к сожалению, не знаем точной даты начала немецкого наступления на Востоке.

Во время разговора Даллес прохаживался по кабинету, останавливаясь у окна и снова начиная ходить. Штейн уже освоил американскую бесцеремонность и, не смущаясь присутствием старшего, продолжал спокойно сидеть в кресле. Потом и Даллес сел в другое кресло и стал заканчивать разговор. Ему нравился этот русский, особенно методы его работы. Будь этот русский малость похитрее, он мог бы хорошо заработать на тех материалах, которые добывал в Германии и отдавал американцам бесплатно, лишь из одного желания утвердиться в глазах своего нового руководства. Если русскому удастся обозначить в немецком тылу нечто, похожее на народное восстание, то акции Даллеса в президентской администрации сильно возрастут. При этом возрастет и авторитет той секретной службы, которую Даллес, с благословения президента Рузвельта, уже второй год создает в Европе. Именно от этой организации во многом будет зависеть вид политической карты после победы над фашизмом.

— Я не все вам сказал, Олег. Поймите меня верно — я не могу раскрывать вам всех карт. У нас с вами есть влиятельные противники в Конгрессе. Я по-хорошему завидую Сталину. Он один может практически бесконтрольно распоряжаться всеми ресурсами своей страны, вести дела по своему усмотрению. Президент Рузвельт лишен такой возможности. Его расходы на войну, в том числе и на ту войну, которую в Европе ведем мы с вами, контролируются Конгрессом. Многие конгрессмены имеют крепкие связи с немецким капиталом, и не в их интересах нанесение ущерба немецкой экономике. А такой ущерб неминуем при бомбардировках промышленных центров. Если в результате акции по захвату порта возникнет общественный резонанс — а он обязательно возникнет, если вам удастся захватить и удержать в течение нескольких часов хотя бы один порт — то эта операция станет оправданием деятельности всей нашей организации в Европе на очень долгий срок.

— Не беспокойтесь, Ален. Мы с моими друзьями постараемся пошуметь так, чтобы нас услышали во всем мире.

— Ну и последнее, пожалуй, — Даллес выколотил золу из трубки в пепельницу, будто подводя итог их беседы, и повторил в задумчивости: — Пожалуй, последнее. Война идет своим чередом. Каждый день войны приближает нас к миру, уж извините меня за патетику. Уже сегодня нам следует задуматься о первом дне мира. Когда смолкнут пушки и на самолеты накинут чехлы, люди тех стран, которые сегодня оккупированы Гитлером, задумаются о том, по какому пути им идти дальше. Коммунистические идеи все больше захватывают умы. Не стану скрывать от вас, не только в нищих Албании и Югославии, но и в благополучных буржуазных странах, таких, например, как Франция и Италия, левые настроения охватывают все более широкие массы. Если Гитлер продержится у власти еще хотя бы пару лет, а Советы будут и дальше одерживать победы одну за другой, то к концу войны половина Европы может оказаться под коммунистическим влиянием. Этого допустить никак нельзя. Я прошу вас, Олег, сосредоточиться на Скандинавии. Это будет не так трудно, как может показаться. Во-первых, сразу же отпадают Швеция и Исландия, так как их политическое устройство после войны гарантированно останется неизменным. Финляндия находится в сфере интересов англичан, и нам будет не с руки активно вмешиваться в отношения между сэром Уинстоном и господином Маннергеймом. Остаются Норвегия и Дания. Необходимо подобрать людей, известных и уважаемых в этих странах, с тем прицелом, чтобы после краха гитлеровского режима они смогли сформировать в своих странах демократические правительства, ориентированные в своей политике на Вашингтон, а не на Москву. В первую очередь необходимо подобрать кандидатуры на посты премьер-министра, министров иностранных и внутренних дел. Еще до того, как кончится война, целесообразно связать в общественном сознании их имена с движением Сопротивления, а для придания веса самому Сопротивлению надо вовлечь в него видных ученых и деятелей культуры. Разумеется, не подвергая их опасности. Достаточно будет того, чтобы они не запятнали себя открытым сотрудничеством с фашистами. А после войны пресса задним числом придумает им героические биографии и распишет их неоценимый вклад в освобождение от оккупации. Вы понимаете меня?

Штейн понял.

— Если я не ошибаюсь, речь идет о фактическом формировании проамериканских правительств и предварительном подборе персонального состава кабинетов.

— Именно, — подтвердил Даллес. — В Лондоне сейчас находятся девять правительств в изгнании. Знаете, все эти недобитые поляки и сбежавшие короли. Практического значения они сейчас пока не имеют, но как знать. Если после установления мира Лондон решит вывести их на политическую арену как легитимную власть в своих странах… Чтобы нивелировать усилия Лондона, мы должны представить свои кандидатуры. Но прежде чем выводить их на сцену, под лучи юпитеров и софитов, мы должны заранее позаботиться о политическом багаже этих персон. В первый день мира оценка любого политика будет начинаться с вопроса о том, что он сделал для освобождения своей страны. Вот поэтому курируемое вами движение Сопротивления и должно стать нашей козырной картой. Ради того, чтобы привести к власти удобное нам правительство, Конгресс пойдет на любые ассигнования.

В этот же день Даллес покинул Стокгольм.

На прощание он еще раз напутствовал Штейна:

— Олег, нам очень важно оправдать перед Конгрессом свое присутствие в Европе. Отнесетесь к этому со всей серьезностью. И еще… Я не должен был вам этого говорить. Примерно через месяц планируется высадка нашего экспедиционного корпуса на юге Европы. Немного шума на севере поможет отвлечь внимание немцев.

В ответ Штейн пообещал устроить маленькую, но шумную войну.