3. Тень прошлого
На Аликанте опустилась ночь. Под россыпью звезд все казалось волшебным – башни, дома и каналы, наполовину покрытые льдом. Эмма сидела на подоконнике в комнате близнецов и задумчиво смотрела на город.
Впервые она побывала в Аликанте с родителями, и мама постепенно знакомила ее с городом; она показала ей школу, где училась, а папа отвел к памятнику семейству Карстейрзов, о которых всегда говорил с гордостью. Девочка была в восторге от города и, конечно, даже представить не могла, что когда-нибудь при взгляде на башни ее сердце будет сжиматься от горя.
На лица близнецов падал свет луны. Тиберий весь день злился. Когда ему запретили выходить из дому, он стал пинать ногами все подряд и даже разбил кулаком изящную стеклянную шкатулку для украшений, стоявшую на полке. Вот спрашивается, чем она ему помешала? В итоге он сам себя наказал, серьезно поранив руку. До исцеляющих рун мальчишка еще не дорос, и поэтому Ливви крепко держала брата, пока Джулиан доставал пинцетом осколки стекла.
Наконец Тай лег в постель, но не спал до тех пор, пока Ливви не прилегла рядом. Теперь он мирно посапывал, положив голову на подушку и повернувшись лицом к сестре. От злости и отчаяния не осталось и следа, и Эмма невольно залюбовалась мальчиком: темные кудряшки, как на картинах Боттичелли, и тонкие черты лица.
Отчаяние, подумала Эмма. Только отчаянием можно объяснить все, что с ними происходит. Даже маленький Тэйви, как ей казалось, плакал от отчаяния. А что касается ее чувств… Никакое другое слово не могло более точно выразить, что происходит в ее душе, когда она думала о родителях. Каждый удар сердца, как поминальная служба: их нет, их нет, их нет…
– Эй! – тихо позвал кто-то. Эмма обернулась и увидела стоящего в дверях Джулиана. Его волосы, чуть светлее, чем у Тиберия, растрепались, лицо в лунном свете казалось бледным и усталым. За прошедшую неделю он еще больше похудел; из рукавов свитера выступали тонкие запястья. В руках он держал что-то пушистое. Игрушка?
– Они…
Эмма кивнула:
– Да, спят.
Джулиан на цыпочках подошел к кровати близнецов. Эмма заметила, что он не успел переодеться: на свитере остались следы крови Тая. И он действительно принес игрушку – большую пчелу, точь-в-точь такую же, какая была у Тиберия в разгромленном Институте, дома. Эмма припомнила, что, совсем малышом, Тай не ложился без нее спать. Джулиан наклонился, положил пчелу рядом с братом и ласково поправил одну из его кудряшек.
Потом он сел на подоконник рядом с Эммой. Девочка взяла его за руку. Рука была холодная и покрытая цыпками. Она повернула руку и стала выводить на запястье буквы, одну за другой. Та к они поступали с раннего детства, чтобы не получать замечания за болтовню на уроках.
Т-Ы-Е-Л? – написала она.
Джулиан помотал головой. Он, не отрываясь, смотрел на спящих детей. Непокорные кудри торчали в разные стороны, и он напоминал ощетинившегося ежа.
Эмма почувствовала, как он пишет у нее на плече:
– Н-Е-Х-О-Ч-У.
– Очень плохо, – сказала Эмма и соскочила с подоконника. – Идем.
Они вышли из комнаты и осторожно прикрыли за собой дверь; вниз вела крутая лестница. В семье Пенхоллоу было так заведено, что дети могли есть когда угодно, за режимом дня никто не следил, и семья очень редко собиралась за столом в полном составе. Эмма никак не могла к этому привыкнуть, хотя признавала, что иногда такое отношение к еде бывает удобным. В самом деле, когда кусок в горло не лезет, лучше потом перекусить. Джулс, хотя и разделял ее взгляды, все-таки следил за тем, чтобы его младшие братья и сестры ели вовремя. И он сам с ложки кормил малыша Октавиана, а потом стирал его одежду, на которой оставались следы соков, каш и томатной пасты.
На кухне Эмма поставила чайник и полезла в холодильник посмотреть, что там есть. Джулиан сел у стены, запрокинул голову и закрыл глаза. Худенькая грудь тяжело вздымалась.
– Джулс? – окликнула она.
– А! Ой, прости, я, кажется, вырубился.
Большие глаза, обрамленные густыми ресницами, казались черными. Эмма почему-то подумала, что, будь он девчонкой, то, наверное, расплакался бы. Сама она этого не помнила, но мама рассказывала, что однажды взрослые уложили их вместе, а сами куда-то ушли. Уж что они там с Джулианом не поделили в младенческом возрасте, но Эмма свалилась с кровати и до крови прикусила губу. Сама не слезинки не проронила, а Джулс кричал и плакал, пока не прибежали родители.
Они всегда были вместе. Одновременно начали ходить, одновременно пошли в школу, одновременно им вывели первые руны. Джулсу – Руну прозрения на правой руке, а ей такую же на левой. Они оба были горазды на проделки, за которые им влетало по первое число. Джулс не любил врать, но, чтобы выручить Эмму, мог и солгать, выгораживая ее.
Мама Джулиана умерла почти три года назад. Было ужасно видеть, как все Блэкторны переживают эту потерю, и Эмма, как могла, поддерживала своего друга. А теперь она сама потеряла родителей, и отца, и мать. Утрата была чудовищная, и, если бы не Джулс, еще не известно, как она справилась бы со своим горем. Эмма и Джулиан… Они были больше чем друзья, они были одним целым, как парабатаи.
– Джулс, – повторила девочка и взяла его за руку. Секунду рука его оставалась безжизненной, а потом он крепко сжал ее пальцы.
– Не знаю, что делать, – произнес он. – Мне кажется, я не справляюсь. Тэйви еще мал, а Тай… он ненавидит меня.
– Он твой брат. И ему всего десять лет. Он не может ненавидеть тебя.
– Хотелось бы верить… – Голос Джулиана дрожал.
– Все образуется, – вздохнула Эмма. – Твой дядя выжил после нападения на Лондон. Когда все закончится, вы поселитесь у него, и он позаботится о тебе и остальных. Ты уже не будешь за них отвечать.
Джулиан пожал плечами:
– Я почти не помню дядю Артура. Он присылал нам старые книги на латинском языке, иногда приезжал из Лондона на Рождество. Единственный из нас, кто читает по-латыни, – это Тай, он выучил этот язык, чтобы досаждать всем.
– Не вижу ничего плохого в том, чтобы выучить латынь, – улыбнулась Эмма, а потом горячо воскликнула: – Джулс, твой дядя сможет позаботиться о тебе. Вот увидишь, все наладится, и ты будешь встречать Рождество не в Идрисе, а у него. Ведь это же лучше!
– Было бы неплохо, чтобы и ты составила нам компанию, – грустно усмехнулся Джулиан.
Эмма почувствовала, как сердце у нее сжимается. При мысли о том, что она может расстаться с Джулсом, Ливви, Дрю, Тэйви… и даже с несносным Тиберием, она ощутила боль и растерянность, как будто ее уносило в океан.
– Ведь это зависит от твоего дяди, да? – спросила она. – Захочет ли он взять меня к себе?
– Захочет не захочет – это не имеет значения, – со злостью сказал мальчик. – Ты должна остаться с нами. – Словно подтверждая свои слова, он сжал кулаки.
– Джулс… – начала Эмма и, услышав чьи-то голоса замерла. Джия… Джия и Патрик Пенхоллоу. Ей стало не по себе.
– …маленького мерзавца было, разумеется, правильно, – прозвучал конец фразы; в голосе Джии чувствовалось раздражение. – Исчезли не только Джейс и Клэри, но вместе с ними Изабель и Алек. Я всегда говорила, что эти Лайтвуды просто безумные.
В ответ Патрик пророкотал низким басом:
– Ну, Алек уже взрослый. Та к что есть шанс, что они не наделают глупостей.
Джия ответила так тихо, что Эмма не расслышала. Она подалась вперед и напрягла слух.
– …могли бы оставить хотя бы записку… я способна понять их злость…
– Наверное, они подумали, что мы выдадим их Себастьяну.
– …сколько сил было отдано… Скорее всего, Клэри создала Портал, чтобы вывести их отсюда, но их нигде нет. Мы их не видим, они как сквозь землю провалились.
– Себастьяна мы тоже не видим, – заметил Патрик. – Может, имеет смысл допустить, что они все в одном месте? Что само это место закрыто от наших глаз?
Эмма еще больше подалась вперед, но услышала только удаляющиеся шаги. Вероятно, они говорили о Спиральном лабиринте? Или нет… они…
Девочка выпрямилась и увидела, что Джулиан смотрит на нее.
– Ведь ты знаешь, где они, – произнес он. – Правда?
Эмма приложила палец к губам и покачала головой. Не спрашивай.
– Ладно, не хочешь, не говори, – фыркнул Джулиан. Он испытующе посмотрел на нее и сказал уже серьезным тоном: – Я, кажется, знаю способ, как сделать так, чтобы нас не разлучили.
Эмма улыбнулась:
– Ну, гений, выкладывай.
– Мы могли бы… – он помолчал и начал снова: – Мы могли бы стать парабатаями.
Он сказал это робко, слегка отвернувшись от нее, чтобы скрыть выражение своего лица.
– Тогда нас не разлучат, – добавил он. – Никогда.
Эмма испугалась, что у нее сейчас сердце выскочит из груди.
– Джулс, стать парабатаями – это очень серьезно, – растерянно произнесла она. – Это… это навсегда.
Мальчик пристально посмотрел на нее:
– А разве мы не навсегда вместе?
Вот ведь странный вопрос… Эмма не могла представить свою жизнь без Джулиана. Это была бы просто какая-то черная дыра одиночества. Никто не понимал ее так, как он, не шутил так, как он, не защищал ее так, как он, – защищал не физически, физически она и сама могла за себя постоять, а оберегал ее чувства, ее сердце. Он радовался вместе с ней, утешал в грусти, понимал ее даже не с полуслова, а с полувздоха и… и он всегда выбирал огурцы из ее салата, потому что она их терпеть не могла.
– Я… – начала девочка, и вдруг наверху раздался грохот. Они в панике переглянулись и бросились в комнату, где спали Ливви и Тай.
Сонная Ливви сидела на кровати, протирая глаза, а Тай стоял у окна с кованой кочергой в руке. В середине окна красовалась дыра, на полу поблескивали осколки стекла.
– Тай! – Джулиан с испугом посмотрел на стекла. – Стой на месте, ты же босой. Сейчас веник принесу…
Мальчик кивнул и что-то протянул им. Эмма присмотрелась… желудь?
– Это записка, – пояснил Тиберий.
– От фей? – подала голос Ливви. – Я слышала, феи часто посылают их в чем-то таком… в желудях, листьях, цветах.
– Не тупи, – ответил Тай. – Это записка от Марка. И адресована она Консулу.
Наверное, сейчас день, подумал Люк, глядя на Рафаэля, который прикорнул в углу, положив под голову руку. Вампиры спят днем, а ночью бодрствуют. За окном все утопало в густом желтом тумане.
– Надо бы его покормить, – сказал Магнус, с нескрываемой нежностью глядя на Рафаэля, что удивило Люка. Что их может связывать?
– Вы давно знакомы? – спросил он.
Магнус грустно усмехнулся:
– Ах, Люк, Люк. У нас, бессмертных, время измеряется совсем другими категориями. Что значит «давно»? Сказать тебе, что до того, как ты появился на свет? Но почти все в моей жизни случилось до твоего рождения. – Взгляд Магнуса задержался на спящем Рафаэле. – Нет, я знаю его всего ничего. Полвека назад, ну, может, чуть побольше, когда я был в Нью-Йорке, ко мне пришла женщина и попросила спасти ее сына от вампира.
– И тем вампиром был Рафаэль?
– Нет, – покачал головой Магнус. – Рафаэль был ее сыном. Я не смог спасти его, было слишком поздно… – Колдун вздохнул, и Люк внезапно подумал, насколько же он стар. – Вампир убил всех его друзей. До сих пор перед глазами стоит эта картина… Не знаю, почему он обратил Рафаэля. Может быть, что-то увидел в нем. Волю, силу, красоту… Не знаю. Он и в самом деле был красив – живое воплощение ангела Караваджо.
– Он и сейчас красив, – признал Люк. Черноглазый Рафаэль всегда напоминал ему мальчика-хориста.
– Надеюсь, он переживет это, – вздохнул Магнус. – Переживет и займет подобающее место. Вампирам Нью-Йорка нужен кто-то с мозгами, чтобы руководить их кланом, и едва ли Морин для этого годится.
– Постой, постой… – нахмурился Люк. – Ведь он убийца. Он убивает людей, пьет их кровь, а ты относишься к нему…
– А ты не убийца? – перебил его Магнус. – У кого из вас руки не в крови? Ты – оборотень, он – вампир. Так что, по большому счету, разница между вами не большая.
– Но я… – попытался возразить Люк.
– Может быть, ты хочешь сказать, что не всегда был оборотнем? – снова перебил его Магнус. – А что ты делал, когда был нефилимом? Ты ведь, если мне не изменяет память, входил в Круг Валентина Моргенштерна?
Люк промолчал. О тех днях ему было противно вспоминать. Кровь, кровь, кровь… Валентин убеждал их, что все в порядке, что это во имя высших целей, и это усыпляло его совесть.
– Да, ты прав, – наконец признал он. – Но сейчас я беспокоюсь о семье. О Клэри, Джослин и… Аматис. Не могу поверить, что все это необратимо… Рафаэль… Он с нами, и этим все сказано. А ты… Разве тебя не волнует судьба Алека?
Магнус раздул ноздри:
– Не будем об этом.
– Ладно, – кивнул Люк.
В камере воцарилось молчание. Люк смотрел в узкое окно, а Магнус, ворочаясь, гремел своими цепями.
– Сумеречные охотники, – наконец сказал колдун, – это что-то особое. Они входят в твою кровь, проникают тебе под кожу. С кем только я ни имел дело… вампиры, оборотни, прекрасные феи, маги вроде меня… ну и люди, конечно, слабые беззащитные люди, примитивные. Но я всегда зарекался отдать свое сердце нефилиму. Иногда я бывал очарован ими… Эдмунд, Уилл, Джем Карстейрз… те, кого я спас и кого не смог спасти. – Его голос на секунду прервался, и Люк с изум лением понял, что Магнус Бейн с трудом сдерживает слезы. – Одно поколение сменялось другим, и я помогал им, иногда даже против собственной воли, просто… просто потому, что не мог не помочь. Когда Джослин пришла ко мне с Клэри, разве я мог ей отказать в помощи? Я полюбил Клэри, она выросла на моих глазах. Но… Слово «любовь» имеет тысячи смыслов и оттенков. Я никогда не любил ни одного Сумеречного охотника, пока не встретил Алека. И опять это «но»… Тебе ли не знать, что в нефилимах течет кровь ангелов, а это значит, что их чувства высоки и священны.
– Разве это плохо? – спросил Люк.
Магнус пожал плечами.
– Иногда приходится выбирать между спасением одного человека и спасением человечества, – сказал он. – А я… я достаточно эгоистичен и хочу, чтобы тот, кто любит меня, меня бы и выбрал. Но нефилимы всегда предпочтут другой вариант. Я смотрю на Алека и чувствую себя Люцифером из «Потерянного рая». «И посрамленный Дьявол почувствовал могущество добра». Могущество, внушающее благоговение. Благоговение – это прекрасно, но это яд для любви. Любовь может быть только между равными.
– Он всего лишь мальчик, – заметил Люк. – Алек… он не совершенство. А ты не падший ангел. Ты вообще не ангел.
– Все мы падшие. – Магнус снова загремел цепями и замолчал.
– Ты так на меня смотришь, будто хочешь похитить, – сказала Майя.
Бэт взъерошил коротко подстриженные волосы и покраснел.
– Это колесо обозрения? – задал он глупый вопрос.
Они стояли внутри пустого магазина игрушек на Сорок второй улице. Снаружи неоновый свет Таймс-сквер окрашивал ночь в синие, красные и зеленые тона. Магазин был огромный. Целые этажи игрушек: яркие пластиковые супергерои, плюшевые мишки, розовые красотки Барби… И перед ними действительно было колесо обозрения; разноцветные кабинки мерно покачивались. Майя смутно помнила, как мама водила ее и брата, когда им было лет по десять, покататься на колесе. Даниэль попытался вытолкнуть Майю, и она заплакала.
– Это… безумие, – прошептала девушка.
– Майя… – К ней обратился один из юных оборотней, тощий и дерганый, с дредлоками. Майе пришлось немало потрудиться, прежде чем она приучила их называть ее не «леди» и не «мисс Робертс», а только «Майя», пусть даже она и выполняла обязанности вожака стаи. Временно, пока не было Люка. – Мы прочесали это место, похоже, их здесь нет.
– Отлично, спасибо. – Майя посмотрела на Бэта, и тот пожал плечами. С ними было еще порядка пятнадцати волкодлаков; среди диснеевских принцесс и плюшевых северных оленей они смотрелись странновато. – Не мог бы ты…
Колесо внезапно заработало. Майя отскочила, едва не сбив с ног Бэта; он обнял ее за плечи, и они вдвоем замерли, услышав звуки музыки. В исполнении духовых звучала мелодия из «Волшебника страны Оз».
– Оборотни! Э-эй! Оборотни-и-и-и! – пропел чей-то голосок, и Майя наконец увидела Морин.
Она была в розовом бальном платье, как у диснеевской принцессы, но почему-то босиком; голову венчала тиара всех цветов радуги. Ее сопровождали порядка двадцати вампиров; все бледные, лица, как у манекенов. Лили шла позади всех, цокая каблучками. Ее черные волосы были аккуратно собраны на затылке. Поймав Майин взгляд, она отвернулась.
– Привет, привет, – промурлыкала Морин. – Как приятно тебя видеть.
– И я рада тебя видеть, – холодно ответила Майя. Она протянула руку, но Морин захихикала, схватила хлопушку из ближайшей коробки на витрине и осыпала всех конфетти.
– Я тут узнала, что Себастьян убил всех твоих друзей-оборотней, – сказала девочка и сморщила носик. – Фу, противный.
Майя вздрогнула, вспомнив лицо Джордана и то, как он умирал у нее на руках. Как же ей хотелось загрызть эту пигалицу! Но вместо этого она сказала:
– Именно об этом я и собиралась с тобой поговорить. Себастьян… Он представляет серьезную угрозу для всех обитателей Нижнего мира… – Морин, напевая, начала рыться в коробках с рождественскими Барби в красно-белых шубках Санты, и Майя замолчала. – Ну так и что? – оторвалась от кукол девочка.
– Он хочет натравить нас на Сумеречных охотников, – дрогнувшим голосом продолжила Майя; у нее не было выбора – она не могла просто так уйти. – Если мы объединимся…
– О, да, – Морин оторвала голову одной из кукол и бросила на пол. – Надо объединиться против Сумеречных охотников. Непременно.
– Нет, я сказала…
– Я слышала, что ты сказала. – Морин сверкнула глазами. – Глупость какая. У вас, оборотней, всегда полно глупых идей. Себастьян, конечно, не в моем вкусе, мне больше нравятся темноволосые, но Сумеречные охотники и того хуже. Они устанавливают глупые правила и заставляют нас им следовать. И они воры, да!
– Воры? – не поняла Майя.
– Да, воры. Они украли у меня Саймона. Я владела им, а теперь его нет. Я знаю, кто его забрал. Сумеречные охотники.
Майя поймала недоумевающий взгляд Бэта. Она забыла сказать ему, что эта малявка без ума от Саймона. Еще она заметила, что вампиры за спиной Морин, похоже, проголодались не на шутку, так как кое у кого из них выросли клыки.
– Я просила тебя о встрече, чтобы заключить союз…
– Как красиво звучи-ит, почти брачный. – Морин вытащила из складок платья огромный леденец и стала его разворачивать. – Но мы с тобой обе девочки, так что это не про нас, да? – Она лизнула леденец розовым язычком и сморщилась: – Фу, какая гадость! Эээ… В школе нам что-то говорили про военные союзы. Если мы образуем такой союз, то сможем совершить вторжение.
– Вторжение? – Майя поняла брови.
– Я слышала, что Себастьян собирается напасть на Идрис. Он, конечно, победит, а потом мы все поделим мир, и он разрешит нам пить кровь у людей, сколько захочется. Здорово, да?
– Понятно, – промолвила Майя. – Что ж, если ты считаешь, что так лучше, давай объединимся против Сумеречных охотников.
– Майя… – охнул Бэт.
Не обращая на него внимания, Майя сделала шаг вперед и протянула руку запястьем вверх.
– Кровь скрепляет союз, – сказала она. – Та к диктуют древние законы. Выпей мою кровь, чтобы все было по правилам.
– Майя, нет! – вскрикнул Бэт, но она метнула в него уничтожающий взгляд.
– О, занятно, – захлопала в ладоши Морин. – Как сестры по крови.
– Именно, – подтвердила Майя.
Тонкие пальцы Морин, холодные и липкие от леденца, переплелись с ее пальцами. Раздался щелчок – Морин обнажила клыки.
– Именно… – снова шепнула Майя, пытаясь не выдать своего страха.
Морин впилась зубами в запястье. Она даже не пыталась сделать это осторожно; боль была такой, что у Майи перехватило дыхание. Волкодлаки позади нее беспокойно перешептывались. Бэт тяжело дышал.
Морин с улыбкой глотнула, не выпуская зубов из запястья Майи; боль стала еще сильней. Девушка встретилась взглядом с Лили – та безучастно смотрела на нее.
Вдруг Морин отпрянула, прикрыв рукою рот. Ее губы распухли, как у страдающего аллергией на пчелиные укусы.
– Б-больно, – прошептала она, и вдруг по всему лицу пошли трещины, тело забилось в судорогах. – Мама, мамочка, спаси меня, – раздался душераздирающий крик, и с Морин стала сползать кожа, обнажая кости.
Майя отступила на шаг. Спустя мгновение платье Морин мягкими складками упало на пол, розовое, сверкающее и… пустое.
– Глазам не верю… Что случилось? – ошарашенно произнес Бэт, подхватывая Майю. Ее прокушенное запястье уже начинало затягиваться, но голова слегка кружилась.
Вампиры перешептывались, опасаясь напасть – охрана у Майи была внушительной…
– Что ты наделала? – наконец спросил юный блондин звонким голосом. – Что ты сделала с нашим вожаком?
Майя посмотрела на Лили и ощутила панический страх в груди. Лили…
– Святая вода, – ответила та. – В жилах. Она ввела ее туда с помощью шприца, и Морин этого не вынесла.
Блондин ощерился.
– Мы не можем оставить это без последствий, – заявил он. – Оборотни…
– Перестань, – приказала Лили. – Она сделала это по моей просьбе.
Майя перевела дух, а Лили оглядела вампиров.
– Себастьян Моргенштерн – наш враг, поскольку он враг всех обитателей Нижнего мира, – объяснила она. – Уничтожив Сумеречных охотников, он возьмется за нас. Морин этого было не понять. Девчонка всех нас вела к гибели.
– Мы с Лили договорились, – произнесла Майя. – Выход только один: союз между нами, крепкий союз, основанный на доверии. Сумеречные охотники пока еще сильны, и у нас есть шанс переломить положение. Мы сможем отомстить за тех, кто погиб.
– А кто поведет нас? – завопил блондин. – По нашим правилам, тот, кто убивает предыдущего вожака, берет мантию себе, но нас не может вести оборотень. – Он взглянул на Майю: – Прости, я не хотел оскорбить тебя.
– Я и не обиделась, – кивнула девушка.
– Это я убила Морин, – сказала Лили. – Майя стала оружием, но это был мой план, и это я осуществила его. Я встану во главе клана… если вы, конечно, не возражаете.
Вампиры смущенно переглядывались.
Красные губы Лили дрогнули.
– Я не стремилась к власти, но другого выхода нет. – Она шагнула к Майе, осторожно обходя тюлевое платье и горсточку пепла – все, что осталось от Морин. – Ну, – сказала она. – Почему бы нам не обсудить детали?
* * *
– Пирога я не испек, – заявил Алек, когда Джейс и Клэри вернулись в пещеру. Он лежал на спине, подложив под голову свернутую куртку. Пламя костра отбрасывало на стены длинные тени. – Но о еде я позаботился. – «Забота» заключалась в том, что он вытащил из рюкзака то, что они захватили с собой: хлеб, шоколад, орехи, батончики гранолы, воду и помятые яблоки. «Натюрморт» украшали три бутылки вина в пластиковой таре.
Почувствовав спазм в желудке, Клэри поняла, что здорово проголодалась.
– Что ж ты так с пирогом сплоховал? – язвительно спросила она.
– На то есть целых три причины. Во-первых, у меня не было необходимых ингредиентов. Во-вторых, я понятия не имею, как его печь.
– А в-третьих? – спросил Джейс.
– А в-третьих, я вам не козел отпущения. – Алек был явно доволен собой.
Клэри не смогла скрыть улыбку. Она сняла пояс с оружием и аккуратно положила его у стены.
– Вино-то зачем достал? – Джейс улегся на земле рядом с Алеком. – Ты же знаешь, что вино мы взяли в качестве антисептика.
Клэри присела. У нее болели все мышцы… долгих месяцев тренировок оказалось недостаточно, чтобы подготовиться к такому изнурительному походу.
– Не думаю, что вино может послужить антисептиком, – заметил Алек. – В нем градусов маловато.
Джейс разломил яблоко и протянул половину Клэри. Она откусила и вспомнила: в их первом поцелуе был привкус яблок.
– Я тут поразмышлял немного, – сказал Алек. – В Аликанте уже, наверное, заметили, что нас нет, и все такое. Мне неловко перед Алиной и Хелен. Надо было бы их предупредить.
– А перед родителями тебе тоже неловко? – спросила Клэри.
Алек долго молчал.
– Нет, – наконец ответил он. – У них был шанс поступить правильно, но они им не воспользовались. – Он повернулся на бок и посмотрел на девушку. В свете огня его глаза стали темно-синими. – Мне с детства внушали, что быть Сумеречным охотником значит одобрять то, что одобряют Конклав и Совет. Шаг в сторону, и ты уже предатель. Но как быть, если некоторые решения мне не нравятся? Если я не могу их принять? Иногда мне казалось, что я сражаюсь не только с демонами, но и с Конклавом тоже. И при этом я не считаю себя предателем.
– Бунтовщик, – засмеялся Джейс.
Алек скорчил гримасу и лег, опираясь на локти:
– Не вижу ничего смешного.
Джейс подался вперед, чтобы ответить другу… но в этот момент в пещеру ворвались Изабель и Саймон. Изабель раскраснелась, но скорее от бега, чем… Клэри не хотелось думать о том, от чего еще могла раскраснеться Изабель.
– Там, в конце тоннеля, решетка, – с ходу сообщила девушка. – Ну, вроде той, что мы уже видели, но она сломана. И там куча демонов, снаружи, к счастью. Они не подлетают близко. Но их видно. Надо, чтобы кто-то сторожил, на всякий случай.
– Я пойду. – Алек встал. – Мне все равно не хочется спать.
– Я с тобой, – поднялся Джейс.
Он посмотрел на Клэри, и девушка ободряюще улыбнулась. Она знала, что Джейс не выносит, когда Алек на него злится.
– Там три луны. – Изабель села и потянулась за батончиком гранолы. – А Саймону показалось, что он видит большой город. Город демонов.
– Я не уверен, – быстро вставил Саймон.
– В книгах говорится, что в Эдоме есть столица – Пандемониум, – заметил Алек. – А может, есть и другие города. Надо бы посмотреть. – Он поднялся, взял свой лук и пошел к восточному коридору.
Джейс быстро поцеловал Клэри и направился следом. Клэри улеглась на бок и закрыла глаза. Тихий шепот Изабель и Саймона убаюкивал ее.
Джейс и Алек уселись среди камней; оба старались не слишком глубоко вдыхать горький воздух.
Неприглядный пейзаж действительно освещали три луны. Они висели низко и были цвета крови.
– Ну что, будешь разговаривать? – спросил Джейс. – Или это один из тех моментов, когда ты, злясь на меня, предпочитаешь молчать?
– Я не злюсь на тебя, – ответил Алек и провел рукой в кожаной перчатке по своему луку.
– Да ладно… И мне, кстати, иногда тоже приходят в голову такие мысли. Я про Конклав… К тому же ты был прав насчет укрытия. Опасное местечко.
Алек кивнул. Лунный свет бросал красноватый отблеск на его лицо. С грязными, взлохмаченными волосами, в разорванной рубашке, он казался совсем юным.
– Мы знали, на какой риск идем, отправляясь сюда, – сказал он. – Не хочу драматизировать, но мы все подписали себе смертный приговор. Я, вообще-то, предпочел бы остаться в живых, но…
– Могу поспорить, ты посмотрел на меня и подумал: он не позволит, чтобы меня убили.
– Ты почти угадал.
– Всегда любил тебя за честность, – усмехнулся Джейс. – Слушай, а как ты думаешь, может быть, надо было оставить записку твоим родителям, Маризе и Роберту?
– Ну вот еще. Думаю, они поймут, куда мы отправились. И мне по барабану, поймет ли это отец. – Алек вздохнул. – Опять я говорю штампами… А что касается моего отца, то он ненавидит меня за то, что я неправильный. Та к что о какой записке ты говоришь. Перебесятся, короче.
– Мой приемный отец был убийцей, но, знаешь, я до сих пор думаю, что бы он сказал в том или ином случае. Думаю без всякого зла, вовсе не для того, чтобы противопоставить: вот он, такой плохой, а вот я, такой хороший. Твой отец в сравнении с Валентином совершенно нормальный.
– Ну да, и ты ему нравишься, – кивнул Алек. – У тебя нормальная ориентация, и ты не путаешься с колдунами.
– Ага, на моей могиле так напишут: «У него была нормальная ориентация, и он не путался с колдунами». Может, еще добавят: «И он не считался ни с кем».
Алек улыбнулся.
Джейс повернулся к нему:
– Ты правда не злишься? По-моему, ты все-таки зол.
Алек взглянул на небо, на странные луны, светившие сквозь облака:
– Джейс, заруби себе на носу: не всё вертится вокруг тебя.
– Алек, нам все нелегко, мы все в состоянии стресса, но…
Алек стукнул затылком о камень, потом еще и еще раз.
– Как ты не понимаешь! – воскликнул он. – Представь, как бы ты себя чувствовал, если бы Себастьян увел Клэри? Если бы ты не знал, жива она или мертва?
Джейс опустил голову и не сразу смог выжать из себя:
– Я… я был бы разбит вдребезги.
Алек вскочил; его коренастая фигура четко вырисовывалась на фоне тревожного неба. Джейс вспомнил, как Алек убил Мелиорна – не раздумывая, быстро и безжалостно. Он тогда подумал, что это не похоже на Алека. Что, что с ним произошло? Неужели причиной всему – Магнус?
– Это, – Алек указал на себя, – это вдребезги разбитый я.
– Алек…
– Я не такой, как ты, – вымолвил Алек. – Я… я не могу все время делать вид, что у меня все о’кей. Я могу посмеяться вместе с вами, но всему есть предел…
– Предел? Какой предел? Алек, ты так можешь сломаться…
– У тебя тоже было от чего сломаться. Валентин… Клэри, особенно когда ты думал, что она – твоя сестра. И эта битва в Беррене, ты ведь мог погибнуть, но ты выжил. Мы с тобой в одной связке, Джейс, если выжил ты, то выживу и я, что бы ни случилось. Я не сломаюсь.
Джейсу стало стыдно. Он думал о чем угодно, но только не о чувствах своего парабатая. Алек страдал, Алек не находил себе места, не зная, жив ли Магнус, а он в это время глупо подкалывал его.
– Алек, я не пример тебе, ты – лучше.
– Что ты себе вообразил, перестань, – резко бросил Алек, а потом вдруг спросил: – Что ты видел, когда мы проникли в этот мир? Ты ведь обманул нас, у тебя было такое лицо…
Джейс покачал головой:
– Прости, но даже тебе я не могу этого сказать.
– Хорошо, – кивнул Алек. – А я видел Зал Соглашений. Там был роскошный банкет в честь победы, и на нем собрались все. Макс… тоже был там. И ты, и Магнус, и все. Отец произнес тост в честь меня, он назвал меня лучшим воином… – Его голос дрогнул. – Я и не мечтал никогда быть лучшим воином, Джейс. Лучший воин – ты, у тебя дар особый. Я могу учиться до посинения, но все равно не стану таким, как ты.
– Ну, два Джейса Эрондейла – это слишком, – улыбнулся Джейс.
Алек перевел дыхание:
– Сам знаешь, я не завистлив. Я просто всегда, с самого начала знал, что все вокруг считают тебя лучше меня. Так думал отец, так думали все в Конклаве. Даже Иззи и Макс смотрели на тебя с обожанием, как на великого воина, и им хотелось быть похожими на тебя… Но в тот день, когда ты предложил мне стать твоим парабатаем, я понял: ты настолько доверяешь мне, что просишь о помощи. Хороший воин не может сражаться в одиночку, ему нужен тот, кто станет его второй половиной, зеркальным отражением. Я понял, что ты не считаешь себя лучше меня. Ты считаешь, что я – такой же.
– И все же у тебя есть черты, каких у меня нет. Ты – добрее, у тебя преданное сердце и безграничная вера в тех, кто тебя окружает.
Алек посмотрел на него с удивлением, а Джейс продолжил:
– Лучшее, что сделал для меня Валентин, это то, что он отправил меня к вам. Не случись этого, мы бы не встретились. Но главное даже не это. Если бы не ты, я бы стал… как Себастьян. Я хотел бы того, что хочет он: безграничной власти. – Он указал на раскинувшееся перед ними плато. – И в конце концов я стал бы королем пустыни, усыпанной трупами. Вот это я и видел, когда попал сюда. Подсознание иногда выдает такое, о чем мы стараемся не думать.
Они оба долго молчали.
– Ладно, надо бы пойти посмотреть, что там мог увидеть Саймон, – наконец сказал Джейс и достал клинок серафима. В лунном свете адамас мягко мерцал. – Подожди меня здесь.
– Джейс… – начал Алек, но его парабатай уже несся вниз по склону, перепрыгивая с камня на камень.
Постепенно место камней занял мелкий песок. Растительность была скудной: уродливые черные деревья, как после ядерного взрыва. Сбоку что-то сверкнуло. Джейс резко повернулся и крикнул:
– Эй, кто там? – Не услышав ответа, он нахмурился. – Разумеется, я знаю, что в фильмах того, кто крикнет «Эй, кто там?», немедленно убьют. Но было бы интересно посмотреть на потенциального убийцу.
На сей раз он услышал всхлип – даже не всхлип, а как будто кто-то изо всех сил пытается усмирить дыхание. Джейс присмотрелся и увидел тень.
Женщина. Съежившись, стоит на коленях. В темноте белело светлое платье. Кажется, она плакала.
Джейс сильнее сжал рукоять клинка. Ему не раз приходилось встречаться с демонами, которые, притворяясь беспомощными, меняли свой облик. Возможно, это тот самый случай.
– Думах, – прошептал он, и клинок озарился светом.
Теперь он видел женщину более отчетливо. У нее были длинные, ниспадающие до земли волосы, на голове – железный обруч. Платье в пятнах грязи и крови. Волосы отливали красноватым цветом. Кто это?
Он сделал еще шажок вперед и понял, что белое платье, подпоясанное под грудью, это одеяние Железной сестры. Щеки и лоб женщины испещряли темные руны, в глазах горел оранжевый огонь. Она опустила сомкнутые на груди руки, и у Джейса внутри все похолодело: из зияющей раны сочилась кровь.
– Ты ведь знаешь меня, Сумеречный охотник? – обратилась она. – Я сестра Магдалина, ты убил меня в Париже.
У Джейса пересохло в горле.
– Ты – не Магдалина. Ты – демон.
Она покачала головой:
– Я проклята, потому что предала своих. Когда ты убил меня, я попала сюда. Это мой ад, и я по нему брожу. Моя рана не заживет никогда. – Она повела головой назад, и он увидел следы босых ног; песок вокруг них был обагрен кровью. – Вот что ты со мною сделал.
– Это не я, – прохрипел он.
– Не ты? – повторила она. – Неужто не помнишь?
Еще бы ему не помнить… Небольшая мастерская в Париже, Чаша из адамаса, Магдалина, не ожидавшая нападения, выражение ее лица, когда она упала, умирая, на рабочий стол…
Кровь на его клинке, на руках, на одежде. Красная кровь… Кровь Сумеречного охотника, Железной сестры.
Магдалина склонила голову и попыталась улыбнуться:
– Откуда демону знать, что знаю я? Про Париж… Про Чашу… А, Джейс Эрондейл? Или нет, ты – Лайтвуд. Или, может быть, Моргенштерн? Как и Джонатан?
Джейс обливался потом, руки тряслись. Всё в нем взывало к тому, чтобы броситься вперед и снова пронзить Магдалину клинком. Снова… Перед глазами стояла картина: она истекает кровью в своей мастерской, а он стоит над ней, понимая, что́ сотворил, что он – убийца. Одно дело – убивать в битвах врагов, и совсем другое – лишить жизни того, кто не оказывает сопротивления.
– Тебе же нравилось? – вкрадчиво прошептала она. – Нравилось быть связанным с Джонатаном, быть заодно с ним? О да, понимаю, теперь ты скажешь, что действовал не по своей воле, что твоими руками руководили, что это не ты вонзил в меня клинок, но мы оба знаем правду. Ты не хотел сопротивляться, ведь так?
Клэри, с болью подумал Джейс. Будь она здесь, он бы чувствовал себя иначе. Клэри верила в то, что он добр, и эта вера ограждала его самого от любых сомнений. Но Клэри рядом не было, он был одинок в этой пустыне.
– Ведь ты это видел? – шипела Магдалина, почти вплотную приблизившись к нему; ее глаза вспыхивали оранжевым и красным светом. – Ты видел выжженную, опустошенную землю и себя – властителя. Этого и жаждет твоя душа. – Она схватила его за руку; ее голос возвысился. – Ты полагаешь, что это и есть твоя темная тайна – желание стать подобным Джонатану, но я скажу тебе большее – ты уже стал им. – Она оглушительно расхохоталась.
– Нет! – крикнул Джейс и поднял свой клинок; в небе вспыхнула огненная дуга.
Магдалина отпрянула, и на миг Джейсу показалось, что платье на ней вспыхнуло. Он ощутил жжение и услышал гортанный, нечеловеческий крик. И только тогда понял, что огонь источает он сам и этот огонь сжигает все вокруг. На его глазах Магдалина превратилась в отвратительное существо с извивающимися щупальцами, которое очень быстро рассыпалось в пепел. Падая на колени, он увидел, что его окружает огненное кольцо. Я заживо сгорю здесь, подумал он, но ему не было страшно.