5
Первые три дня каюта Кларка была заперта — я точно знаю, потому что торкалась в дверь всякий раз, когда он выходил из номера.
На четвертый день он оставил ее незапертой, причем можно было сказать наверняка, что самого его в ближайший час не будет: он записался на экскурсию по тем отсекам, куда пассажиров обычно не пускают. Меня такие экскурсии мало трогали — к этому времени я успела укомплектовать из членов экипажа личную эскортную службу «Подди-спэшиал». С дядей Томом хлопот не было — он стакнулся с любителями пинокля и все время торчал в курительном салоне.
Замки на дверях кают — не проблема для девушки, у которой есть пилка для ногтей, кусочек того, кусочек сего и свободный доступ в контору казначея, словом, для меня.
И тут обнаружилось, что возиться с замком не надо — язычок не защелкнулся. Я прикинула, что выиграю на этом минут двадцать, и выдала положенный в таких случаях вздох облегчения.
Я не собираюсь подробно описывать обыск. Надеюсь, что даже Бюро Расследований не провернуло бы его быстрее и аккуратнее, если бы располагало только голыми руками. Предмет моих поисков наверняка числился в списке вещей, запрещенных к вывозу. На Деймосе нам всем выдали по копии; я свою сохранила и выучила чуть не наизусть. Весить он должен три кило с небольшим. Кларку пришлось прятать его в багаже — значит, он большой и жесткий, иначе бы братец спрятал его на себе и хладнокровно положился бы на свою молодость, невинный вид плюс покровительство дяди Тома. И, уж конечно, он не стал бы ничего совать в мой багаж — не было гарантии, что можно будет вызволить предмет без моего ведома.
Мог он рассчитывать, что я брошусь осматривать корабль, прежде чем распакую вещи? В принципе — да, хотя я сделала это под влиянием минуты. Приходится признать, что Кларк возмутительно точно и часто предугадывает мои действия. Как противника его нельзя недооценивать. Конечно, он рисковал, но немного.
Ладно. Большое, довольно массивное и запрещенное невесть что. И все, что отвечает первым двум требованиям, может быть лишь футляром.
Итак, я взялась за дело…
Минут через десять я установила, что ОНО может быть только в одном из трех чемоданов — их я нарочно оставила напоследок. В каюте полным-полно всяких лючков, ниш, подставок и прочего, но я знала, что чисто открыть их без специальных инструментов нельзя, я уже пробовала (в своей каюте). Я только осмотрела все это и поздравила Кларка с тем, что у него хватило ума не связываться с такими, с позволения сказать, тайниками.
Затем я проверила все явное по принципу «Похищенного письма» [имеется в виду знаменитый рассказ А.Конан Дойла] — одежду и прочее. Книга вполне могла оказаться лишь похожей на книгу, а пиджак — на пиджак.
В итоге — минус ноль, и я взялась за чемоданы, запоминая, как сложены вещи и в каком порядке.
Первый был пуст. Может, за подкладкой и было что-нибудь, но явно не то, что я искала, да и весил он не больше обычного.
Второй — то же самое, да и третий… но в нем я нашла конверт и сунулась в него, хотя он и не походил на искомое.
И тут меня взорвало.
На нем значилось:
"Мисс Подкейн Фрайз,
пассажиру К.К. «Трезубец».
Вручить на борту корабля".
Ах, мелкая сволочь!!! Перехватывать мою почту! Я еле открыла конверт, — так меня трясло от ярости — увидела, что его уже вскрывали, и совсем взбесилась. Слава богу, письмо было на месте. Я судорожно развернула его и прочла.
Всего пять слов:
«Привет, Подди. Опять ты шпионишь».
Естественно, написано это было почерком Кларка, Долго-долго я стояла столбом, красная как свекла и до меня доходило, что я — СНОВА — блистательно одурачена.
Три человека на всем белом свете способны заставить меня почувствовать себя дура-дурой, и двое из них — Кларк.
Позади меня кто-то кашлянул. Я резко обернулась. В дверном проеме (а ведь я защелкнула замок) стоял мой братец. Он улыбнулся и сказал:
— Привет, сестренка. Ищешь что-то? Тебе помочь?
Я не стала оправдываться и просто спросила:
— Кларк Фрайз, что ты протащил на корабль в моем багаже?
Он мигом надел личину клинического идиота, которая может довести самого уравновешенного педагога до визита к психиатру.
— О чем ты, Подди?
— Ты знаешь, о чем! О контрабанде!
— А! — он просиял лицом. — Ты о тех двух кило «пыльцы блаженства»? Господи, Подди, мне бы твои заботы! Не было никакой пыльцы, я просто подшутил над этим индюком-таможенником. Я думал, до тебя дошло.
— Я говорю не о «двух кило пыльцы»! Я говорю о трех кило невесть чего, что ты спрятал в моем багаже.
Он скроил озабоченную рожу.
— Слушай, Подди, может, ты заболела?
— Удушу, ПЕРХОТЬ!!! Не ломай дурака, Кларк Фрайз! Ты все отлично понимаешь! Когда меня крутили на центрифуге, я и мой багаж потянули на три кило сверх положенного. Ну?!
Он задумчиво осмотрел меня.
— Мне не хотелось огорчать тебя, Подди, но ты, похоже, чуть пополнела. Наверное, здешняя еда слишком калорийна, а у тебя не хватает воли ограничить себя. Подумай над этим, Подди. Плохо, когда девушка не следит за фигурой.
Жаль, что в руке у меня был конверт, а не топор. Я услышала утробное рычание, поняла, что рычу это я, и тут же перестала.
— Где письмо из этого конверта?
— Да оно же у тебя в руке, — истово удивился Кларк.
— И это все? Больше там ничего не было?
— Ничего. Только пара слов от брата к своей сестричке. Я что-то не то написал? Мне казалось, они как раз подходят к такому случаю… Я же знал, что письмо вскоре попадет к тебе. — Он гадко улыбнулся. — В следующий раз, когда тебе захочется покопаться в моих вещах, скажи мне. Я помогу. Видишь ли, там могли быть сюрпризы, которые делают бо-бо. Для разных недоумков, что суются в воду, не зная броду. Я бы не хотел, чтобы на них напоролась моя сестричка.
Говорить было больше не о чем. Я рванула мимо него в свою каюту, заперла дверь и разревелась…
Потом взяла себя в руки, привела в порядок лицо — я при этом обхожусь без полного комплекта чертежей — и решила впредь не говорить об этом с Кларком.
Но с кем же тогда? С Капитаном? Его я уже изучила: капитанское воображение не простирается дальше следующей точки траектории. Как сказать ему, что мой братец везет контрабандой невесть что, и хорошо бы обыскать весь корабль, ибо в каюте этой штуки нет? Не будь дурой в кубе, Подди! Во-первых, Капитан лишь посмеется над тобой, а во-вторых, маме и Па не понравится, если Кларка заловят.
Поговорить с дядей Томом? Он тоже не поверит, а если и поверит — сам пойдет к Капитану… с тем же результатом.
Я решила не тревожить дядю Тома до поры до времени. Лучше я буду держать глаза настежь, ухо востро и сама найду ответ.
Конечно, забота о грешной кларковой душе не занимала все мое время; ведь я первый раз летела на настоящем космическом корабле — то есть была на полпути к своей мечте — и мне было чем заняться и чему поучиться.
Кстати, об авторах рекламных проспектов — они стараются быть точными, но не всегда им это удается.
Вот, к примеру, фраза из роскошного буклета Линии Треугольника: «… полные романтики дни в Марсополисе, городе, древнее чем время. Экзотические ночи под стремительно летящими марсианскими лунами…»
А теперь переведем это на людской язык. Я люблю Марсополис, это мой родной город, но романтики в нем не больше, чем в бутерброде без джема. Его построили люди сравнительно недавно, построили для житья и работы, а не для романтики. Что касается развалин за городом, то, во-первых, марсиане называли свой город отнюдь не Марсополисом, а во-вторых, яйцеголовые, включая Па, закрыли от туристов все самое интересное, дабы они не царапали свои инициалы на том, что было древним городом еще в те времена, когда каменный топор считался чудо-оружием. Кроме того, эти руины не кажутся людям ни прекрасными, ни впечатляющими, ни красочными. Чтобы оценить их, нужно прочесть по-настоящему хорошую книгу с иллюстрациями, диаграммами и без зауми, например — «Путь, непохожий на наш», которую написал Па.
Теперь об экзотических ночах. На всякого, кто без крайней необходимости окажется за городом после захода солнца, следует надеть смирительную рубашку. Там ХОЛОДНО. Сама я всего лишь дважды видела Фобос и Деймос ночью и оба раза не по своей вине. Мне было не до «стремительно летящих лун», я боролась за жизнь.
Не стоит верить рекламе, когда речь идет о кораблях. Конечно, «Трезубец» — настоящий дворец, хоть присягнуть. Чудо из чудес, что такой огромный, такой роскошный и такой невероятно комфортабельный механизм способен летать (извините за выражение) в космосе.
Но заглянем в буклет…
Вы знаете, что я имею в виду: полноцветные трехмерные фотографии приятных молодых людей обоего пола, которые весело болтают, играют в холле, танцуют в бальном зале… а еще — интерьеры «типичных кают».
Это не надувательство. Просто каюта снята хитрым объективом с хитрой точки, вот она и кажется вдвое больше. А в ролях приятных веселых молодых людей, похоже, снимаются профессионалы.
Таких молодых и красивых пассажиров на нашем «Трезубце» можно перечесть по большим пальцам одной руки. Наш типичный пассажир — прабабушка, гражданка Терры, состоятельная вдова, в космосе — первый раз и, возможно, в последний, ибо она не уверена, что он ей нравится.
Правда-правда, все наши пассажиры, похоже, сбежали из гериатрической клиники. Я вовсе не издеваюсь над старостью и хорошо понимаю, что и мне не миновать ее, если доживу (900 миллионов вдохов-выдохов без поправки на тяжелую физическую работу). Старость может быть прекрасной, тому примером дядя Том. Почтенный возраст — не заслуга, это со всяким может случиться, вроде как с лестницы упасть.
Но мне начинает надоедать, что молодость здесь считают уголовно наказуемым деянием.
Наш типичный пассажир-мужчина — в том же духе, но в меньшем числе. От своей супруги он отличается тем, что не смотрит на меня сверху вниз и порой пытается «по-отечески» шлепнуть меня. Я не верю в это «по-отечески», терпеть этого не могу, избегаю, насколько это в человеческих силах — но обо мне все равно идут толки.
Наверное, я бы не так удивилась тому, что «Трезубец» — суперлюкс для престарелых, если бы лучше знала жизнь и экономику.
«Трезубец» — дорогой корабль. ОЧЕНЬ дорогой. Нас с Кларком здесь вообще бы не было, не выкрути дядя Том руки доктору Шенстайну. Сам он, конечно, может себе позволить все на высшем уровне, ведь он входит в вышеназванную категорию, правда, только по возрасту, а не по темпераменту. Па с мамой собирались лететь на «Космопроходце», дешевом грузовике, из тех что летают по экономичным траекториям. Па и мама не бедняки, но и богачами им, похоже, не бывать: ведь им предстоит вырастить пятерых детей.
Кто может позволить себе летать на роскошных лайнерах? Правильный ответ: старые богатые вдовы, состоятельные супруги-пенсионеры, большие шишки, чье время так дорого, что им приходится летать самыми скоростными кораблями, ну и прочие, входящие в категорию редких исключений.
Мы с Кларком — именно такие исключения. Еще одно — мисс, скажем, Герди Фитцснаггли. Если я назову ее настоящее имя, и если мои записи попадутся кому-нибудь на глаза, он легко ее вспомнит. По моему мнению, таких как Герди — еще поискать, и плевать мне, что там шипят корабельные сплетницы. Похоже, во все время полета от Земли до Марса молодые офицеры были ее личной собственностью. Я отхватила у нее порядочный кусок, но она не ревнует, обращается со мною тепло, как женщина с женщиной; о ЖИЗНИ и МУЖЧИНАХ я узнала от нее гораздо больше, чем от мамы.
(Похоже, мама гораздо наивнее Герди в этих вопросах. Наверное, это удел всех женщин-инженеров, которые стараются обыграть мужчин в мужских играх. Мне следует заняться этим всерьез… ведь такое может статься и с женщиной-астронавтом, а мой Генеральный План не предусматривает статуса скисшей старой девы.)
Герди примерно вдвое старше меня, иначе говоря, почти девочка в сравнении с прочей компанией. Соседство моей не совсем еще оформившейся фигуры подчеркивает ее прелести, достойные Елены Прекрасной. Одно могу сказать наверняка: с моим прибытием на корабль давление на Герди ослабло — сплетницы получили две мишени вместо одной.
А сплетничают они профессионально. Одна, например, сказала о Герди: «Она поменяла больше колен, чем салфетка».
Если это и так, ей, надеюсь, понравилось.
Теперь о наших веселых танцевальных вечерах. Свершаются они по вторникам и субботам, исключая время стоянок в портах. Музыка начинается в 20:30 и к этому времени Женская Ассоциация Охраны Моральных Устоев уже занимает места согласно штатному расписанию. Присутствует, дабы блюсти меня, дядя Том, — он очень представителен во фраке. Присутствую я, на мне вечернее платье, далеко не такое девчачье, как во времена приобретения, по причине хирургического вмешательства, произведенного при закрытых дверях. Мама бы его не узнала. Присутствует даже Кларк, ибо больше нигде ничего интересного не происходит. Чтобы попасть на бал, ему тоже приходится напяливать фрак, и он так хорошо сидит на нем, что я горжусь братом.
У чаши с пуншем мнутся младшие офицеры в парадных френчах.
Капитан безошибочно выбирает одну из вдовиц и ведет ее танцевать. Двое мужей приглашают своих благоверных. Дядя Том предлагает мне руку и выводит на танец. Двое-трое младших офицеров следуют примеру Капитана. Кларк, пользуясь моментом, атакует чашу с пуншем.
Но НИКТО не приглашает Герди.
Это неспроста. Капитан Сказал Свое Слово (абсолютно точные сведения от моих агентов) и ни один офицер не смеет приглашать мисс Фитцснаггли, пока не протанцует, по крайней мере, дважды с другими партнершами. Кроме меня, надо добавить, ибо и на меня простерта эта опала.
Попробуйте, скажите после этого, что Капитан — не Последний Абсолютный Монарх!
На площадке топчутся шесть или семь пар. Это максимум. Девять десятых кресел занято, а по площадке можно кататься на велосипеде, не мешая при этом танцам. У зрительниц такой вид, будто они вяжут близ черных колесниц. Не хватает лишь гильотины посреди зала [намек на так называемых «вязальщиц Робеспьера» — женщин, которые, присутствуя на публичных казнях, громко приветствовали приговоры Конвента; при этом в руках у них были спицы и вязание].
Музыка прерывается. Дядя Том ведет меня к месту и приглашает Герди — Капитан не выражает неудовольствия, ведь дядя Том Платит Наличными. Я все еще табу, поэтому я иду к пуншевой чаше, отбираю у Кларка бокал, приканчиваю его сама и говорю:
— Пошли, Кларк. Так и быть, поучись у меня.
— Э-э, да это же вальс! — (или «флай хок», или «гиассэ», или «файв стэп» — то есть нечто совершенно неприемлемое).
— Пошли… а то я скажу миссис Грю, что ты давно хочешь ее пригласить, только стесняешься.
— Только попробуй — я ее уроню! Нарочно споткнусь и опрокину!
Все же Кларк понемногу сдается и я развивало успех:
— Лучше выводи меня и потопчись чуток на моих ногах, или я сделаю так, чтобы Герди вообще с тобой не танцевала.
Это решает дело. Кларк в муках переживает свою первую щенячью любовь, и Герди ведет себя по-джентльменски, обращается с ним на равных и с теплой учтивостью принимает знаки внимания.
Итак, Кларк танцует-таки со мною. Танцует он вполне прилично, и вести его почти не приходится. Он любит танцевать, но не хочет, чтобы кто-нибудь (особенно я) подумал, будто ему нравится танцевать с сестрой. Я невысокого роста, и потому мы неплохо выглядим со стороны. А Герди отлично смотрится с дядей Томом. Это, конечно, заслуга Герди, ведь у дяди Тома нулевое чувство ритма, хотя и масса энтузиазма, Но Герди может танцевать с кем угодно. Если бы партнер сломал ногу, она бы сломала свою в том же месте. Но толпа помаленьку редеет: мужья, отработав первый танец, слишком устали для второго, а заменить их некому.
Да, здорово мы веселимся на нашем роскошном «Трезубце»!
Честно говоря, мы по-настоящему веселимся. После второго танца мы с Герди вольны выбирать кавалеров из младших офицеров. Все они танцуют хорошо или, во всяком случае, здорово поднатаскались. Около 22:00 Капитан удаляется спать, а вскоре и бдительные вдовицы исчезают по одной. Ближе к полуночи остаемся мы с Герди, полдюжины младших офицеров и казначей — он по долгу службы перетанцевал со всеми дамами и наслаждается честно заработанным отдыхом. Кстати, для своих лет он неплохо танцует.
С нами обычно остается и миссис Грю — она отнюдь не солидарна с вязальщицами и хорошо относится к Герди. Это толстая пожилая дама, под завязку набитая грехами и острыми шутками. Она не ждет, что кто-то пригласит ее, просто ей нравится смотреть на молодежь. И офицеры любят с ней поболтать. Она веселая.
Где-то к часу ночи дядя Том присылает Кларка сказать мне, чтобы я шла спать, если не хочу ночевать в коридоре. Конечно, он шутит, но я ухожу — у меня гудят ноги.
Старый добрый «Трезубец»!
