10

До меня дошел слух, будто Кларк намерен продать меня на черном рынке одному из комиссионеров, которые сотнями отправляют невест колонистам. Может быть, это ложь с начала до конца, но слухи ходят.

Больше всего меня взбесила предполагаемая цена: не так уж высоко ценит он родную сестру!

Скорее всего, эту сплетню пустил сам Кларк, чтобы лишний раз меня позлить. Конечно, он вполне способен обречь меня на рабский труд и Постное Существование, если будет точно знать, что это сойдет ему с рук, но не такой он человек, чтобы поступиться хотя бы истертым пенни в любой грязной сделке. Голову даю на отсечение.

Вероятнее другое: Кларк жалеет, что в тот вечер вел себя со мной почти как человек, и решил таким образом восстановить наши отношения до нормального здорового статуса холодной войны. Пожалуй, такое не сошло бы ему даже на черном рынке: контракта с Корпорацией я не подписывала, а, если бы Кларк умудрился его подделать, в моей колоде есть еще козырной король — Декстер, и братец это знает. Герди просветила меня, что подпольная торговля невестами идет, в основном, за счет разменщиц и горничных отелей, которые не сумели урвать мужей в Венусбурге, где недостает мужчин, и поэтому готовы завербоваться в глубинку, где недостает женщин. Сами они довольны и не пищат, а Корпорация смотрит на все это сквозь пальцы.

Многие такие невесты — иммигрантки, только что с кораблей. Комиссионеры оплачивают их проезд, но за это выжимают мзду и из самих невест, и с колонистов-женихов. И все довольны.

Никак не пойму, на чем держится здешнее общество. На Венере нет никаких законов, если не считать правил Корпорации. Желаете жениться? Бог в помощь! Найдите кого-нибудь, кто называет себя священником, и женитесь по любому обряду. Но закон здесь ни при чем, закон — это контракт с Корпорацией. Хотите развестись? Соберите вещички и делайте ноги, а уж оставлять прощальную записку или нет — ваше дело. На Венере слыхом не слыхивали о незаконнорожденных. Ребенок — это ребенок, он подрастет и начнет работать, а на Венере хроническая нехватка рабочей силы, так что Корпорация не оставит крошку в нужде. Здесь нет запрета ни на полигамию, ни на полиандрию. Всем на это наплевать, а Корпорации — в первую очередь.

Физическое насилие? В Венусбурге это не проходит — патрули здесь на каждом шагу. Кроме того, считается, что преступления против личности плохо влияют на бизнес. Марсополис, например, довольно безопасный город, но в некоторые районы я ни за что не пошла бы в одиночку. Дело в том, что некоторые «песчаные крысы» сильно стукнуты солнцем и не отвечают за свои действия в полной мере. А по Венусбургу можно ходить в одиночку, и единственное насилие, которому я здесь подвергаюсь — неотвязная реклама.

Другое дело джунгли. Но и там опасны не люди, а сама Венера. Кроме того, всегда существует вероятность напороться на аборигена, который недавно перехватил крупинку-другую «пыльцы блаженства».

Убийство? Оно здесь считается очень серьезным нарушением. Ваш заработок будет арестован на долгие-долгие годы, чтобы компенсировать убыток, нанесенный внезапным расторжением контракта. При этом учитывается средний период трудоспособности и предполагаемая ценность жертвы для Корпорации. Обсчитывают все это специалисты страхового общества при Корпорации, а у них, как известно, сердец нет, а только системы циркуляции жидкого гелия.

Если вы задумали кого-то убить, не делайте этого в Венусбурге. Выманите жертву на такую планету, где убийца — враг всего общества, где вас за убийство всего лишь повесят или расстреляют. На Венере у этого жанра нет будущего.

Люди здесь делятся на три категории: крупные акционеры, наемные служащие и обширная прослойка, в которую входят акционеры-служащие (такой собирается стать Герди), служащие-предприниматели (таксисты, скотоводы, шахтеры, мелкие лавочники и т.п.) и, конечно, будущие служащие — дети, чье образование еще не закончено. Туристов на Венере за людей не держат: они здесь на положении кастрированных бычков. О них заботятся, как о любом другом ценном имуществе, но не жалеют.

Гость с другой планеты может быть здесь туристом хоть один час, хоть всю жизнь, смотря по тому, насколько хватит денег. Никаких виз, никаких ограничений, был бы обратный билет. Кстати, получить за него наличные можно только после заключения контракта с Корпорацией, если вы, конечно, подпишете этот контракт. Я бы, например, не стала.

И все же я не могу понять, на чем держится здешняя общественная система. Дядя Том долго и терпеливо объяснял мне это, но потом признался, что сам еще не все понимает. Он называет эту систему корпоративным фашизмом и до сих пор не решил, то ли это самая мрачная тирания в истории человеческой расы, то ли самая совершенная демократия.

Он говорит, что условия здесь получше, чем те, в которых пребывают девяносто процентов земного населения, а последние, в свою очередь, живут лучше, чем определенные категории марсианского населения, «песчаные крысы», например. И это при том, что на Марсе никто не голодает и все пользуются медицинской помощью.

Не понимаю, и все тут. Правда, теперь я ясно вижу, что раньше судила обо всем исключительно по марсианским меркам. Конечно, в школе нам рассказывали о других планетах, но все это как-то не доходило до моей души. Сейчас я эмоционально постигаю, что есть иные пути… и что люди, которые по ним идут, вполне счастливы. Возьмем Герди. Я могу понять, почему она решила покинуть Землю: там ей солоно пришлось. Она могла бы остаться на Марсе — нам нужны иммигранты такого класса — но Марс ее не прельстил.

Это меня обескуражило. Я, как вы уже, наверное, догадались, считаю, что Марс почти совершенен. Герди, как мне кажется, тоже почти совершенна. И все-таки она выбрала для себя этот дикий Венусбург. Она говорит, что для нее это Вызов.

Дядя Том, узнав об этом, сказал, что Герди совершенно права: она в два счета заставит весь Венусбург есть у нее из рук и станет акционером быстрее, чем я научусь правильно выговаривать «добавочные дивиденды».

Наверное, он прав. Я очень жалела Герди, когда узнала, что у нее нет денег. «Я горевал, что у меня нет башмаков, пока не встретил человека, у которого нет ног». Примерно таким образом. Я никогда не бывала разорена, будущее всегда сияло передо мною радужными красками, я сроду не голодала, и все же мне частенько бывало жаль бедняжку Подди, которая не может получить новое вечернее платье из-за финансовых затруднений в семье. И вдруг оказалось, что богатая и блистательная мисс Фитцснаггли (я все же не хочу называть ее настоящее имя) занимала деньги, чтобы купить пресловутый обратный билет. Мне было жалко ее до слез.

Но теперь я понимаю, что Герди крепко стоит на ногах, точнее — приземлилась на ноги. Есть у нее такой талант.

Она и вправду сделалась разменщицей (на целых две ночи) и попросила меня не пускать Кларка в казино. Ей, наверное, было совершенно безразлично, увижу ли я ее в таком виде… но она понимала, как втюрился в нее Кларк, и, по доброте душевной, не хотела усугублять процесс и (или) шокировать парня.

Сейчас она уже банкомет и учится на крупье, а Кларк каждый вечер ошивается в казино, хотя она настрого запретила ему играть за ее столом. Она прямо сказала, что может иметь с ним дело или как человек и друг, или как профессионал, но ни в коем случае не желает смешивать эти свои роли. Кларк никогда не спорит с неизбежным: он играет за другими столами, а все остальное время таскается за Герди.

Я начинаю подозревать в своем братце при-способности. Ясно, что он не телепат, иначе он давно бы перерезал мне горло. Но дело в том, что он все еще выигрывает.

Декстер заверил меня в том, что:

а) игра ведется абсолютно честно;

б) никто не может здорово разбогатеть на игре, если вовремя не остановится.

Конечно, бывает, что выигрывают по-крупному. Декстер рассказал, что в прошлом году некий турист унес с собой поболее полумиллиона. Казино с радостью выплатило ему выигрыш, разрекламировав это по всей Системе, и вернуло свое, когда счастливчик сел за стол во второй раз.

— Не подумай, что мы делаем поблажку твоему брату, — сказал Декстер. Мы с ним давно уже перешли на «ты». — Если он будет продолжать игру, заведение отыграет у него не только весь выигрыш, но и те монеты, с которыми он сел за стол в первый раз. Если он такой умный, как ты говоришь, он остановится, пока еще выигрывает. Большинству игроков не хватает для этого ума, а Венерианская Корпорация никогда не рискует, если не уверена в выигрыше.

Я снова почувствовала себя дура-дурой. То ли из-за Герди, то ли из-за перманентных выигрышей Кларк снова повел себя со мною как человек. Временно, конечно.

Это случилось на прошлой неделе, в тот вечер, когда я встречалась с Декстером. Герди велела мне спать, я пошла, но никак не могла заснуть. Дверь я оставила открытой, чтобы услышать, как придет Кларк, или, если он не вернется, позвонить кому-нибудь, чтобы его приволокли домой. Хотя дядя Том отвечает за нас обоих, я считаю, что, как и раньше, отвечаю за брата. Мне бы очень хотелось, чтобы Кларк оказался в постели, прежде чем проснется дядя Том. Привычка.

Через два часа он все-таки вернулся, крадучись на цыпочках. Я зашипела на него, и он зашел ко мне.

Я в первый раз увидела шестилетнего мальчишку с такой кучей денег!

Он сообщил мне, что Жозе проводил его до самого номера. Не спрашивайте меня, почему он не положил деньги в сейф «Тангейзера»; может, он хотел насладиться ими.

И похвастаться. Он разложил их стопками на моей постели, пересчитал, чтобы я непременно увидела, сколько он выиграл. Он даже подтолкнул одну пачку ко мне.

— Тебе нужна мелочь, Подди? Я даже процентов с тебя не возьму. Там, откуда я это принес, еще много осталось.

У меня перехватило дыхание. Не из-за денег, конечно, я и сама была при деньгах, а из-за такого великодушного предложения. Кларк и раньше ссужал меня деньгами и драл сто процентов за такое одолжение, пока Па не узнал об этом и не отлупил нас обоих.

Я от всей души поблагодарила его и немножко пошелестела деньгами, чтобы сделать ему приятное.

Вдруг он спросил:

— Как ты думаешь, сестренка, сколько лет Герди?

«Так вот почему он такой странный», — подумала я и осторожно ответила:

— Честно говоря, догадаться трудно. — Мне не нужно было догадываться, я это точно знала. — Почему бы тебе не спросить у нее самой?

— Я спросил, но она только улыбнулась и сказала, что у женщин не бывает дней рождения.

— Возможно, на Земле не принято спрашивать об этом, — сказала я и сменила тему — Слушай, Кларк, как тебе удалось столько выиграть?

— Ничего сложного, — ответил он. — Во всех этих играх кто-то выигрывает, а кто-то проигрывает. Ну а я стараюсь оказаться в числе выигравших.

— Да, но как тебе это удается?

В ответ он только гнусно осклабился.

— А сколько денег у тебя было в самом начале? — спросила я.

Тут он насторожился. И все же он еще оставался удивительно мягок для обычного Кларка, так что я решила дожать его.

— Слушай, — сказала я, — насколько я тебя знаю, ты не будешь счастлив, если хотя бы кто-нибудь не будет знать, насколько ты преуспел. А мне-то ты можешь рассказать. Я ведь никогда еще на тебя не капала. Так?

В знак согласия он промолчал. Я сказала чистейшую правду. Когда он был еще маленьким, я, бывало, отвешивала ему затрещины, но никогда не ябедничала. Сейчас с затрещинами стало сложнее: он учинит мне сотрясение мозга гораздо быстрее, чем я ему. Но я все равно на него не доносила.

— Ну давай, выкладывай, — подзуживала я. — Тебе ведь больше не перед кем похвастаться. Сколько тебе заплатили, чтобы ты проволок на «Трезубец» эти три килограмма в моем багаже?

Он расплылся от уха до уха.

— Достаточно.

— Что ж, не говори, если не хочешь. Но что это было? Я все мозги вывихнула, но так и не догадалась.

— Ты бы непременно обнаружила это, если бы не загорелась идиотским желанием немедленно обследовать весь корабль. Согласись, Подди, ты ведь глуповата. Ты так же предсказуема, как движение светил. Поэтому я так часто обхожу тебя.

Я сдержалась. Если Кларк сумеет разозлить вас — вы у него в руках.

— Похоже, что так, — признала я. — Так ты скажешь мне, что это было? Надеюсь, не «пыльца блаженства»?

— Боже упаси! — Кларк даже оскорбился. — Знаешь, что здесь делают с контрабандистами, если заловят на пыльце? Их отдают аборигенам, которые наглотались пыльцы, так что потом даже кремировать нечего.

Меня передернуло и я поспешила вернуться к прежней теме.

— Так ты расскажешь мне, или нет?

— Ммм…

— Клянусь Святым Подкейном, я никому не скажу, — это моя личная клятва.

— Лучше не стоит, — предупредил меня Кларк. — Боюсь, тебе это не понравится.

— Клянусь Святым Подкейном! — повторила я.

Лучше бы мне тогда зашили губы проволокой.

— Ладно, скажу, — сдался он. — Но помни, чем ты поклялась. Это была бомба.

— ЧТО?!

— Да-да, маленькая такая бомбочка кустарной работы. Полное разрушение в радиусе чуть больше километра. Сущий пустяк.

Я кое-как вернула сердце на место.

— Но зачем? И что ты с нею сделал?

Он пожал плечами.

— Они болваны. Заплатили мне солидную сумму только за то, чтобы я пронес эту коробку на борт «Трезубца». Наплели мне сорок бочек арестантов насчет того, что это, мол, сюрприз для капитана. Я должен был завернуть коробку в серебряную бумагу и передать капитану в последнюю ночь перед посадкой на Венеру. Этот кретин сказал мне: «Сынок, только никому ее не показывай, помни — это сюрприз. Дело в том, что последняя ночь перед посадкой — это не только праздник на корабле, но и день рождения капитана Дарлинга».

Ты меня знаешь, сестренка: я и в детстве не проглотил бы такую чепуху, шитую белыми нитками. Если бы это и в самом деле был подарок ко дню рождения, его можно бы было отдать казначею на хранение, и это не стоило бы им ни гроша. Так вот, я прикинулся дурачком, но при этом изрядно набил себе цену. И этот идиот заплатил! Он сильно перетрусил — помнишь, ведь подходила наша очередь на паспортном контроле — и заплатил столько, сколько я запросил. Потом я просто запихнул коробку в твой чемодан, пока ты трепалась с дядей Томом, ну а дальше ты все сама видела.

Как только мы оказались на борту, я хотел изъять коробку, но помешала стюардесса: она чем-то опрыскивала твою каюту. Пришлось поторопиться, а тут еще пришел дядя Том, чтобы забрать свою трубку. Как бы то ни было, в первую же ночь я открыл коробку в темноте и со стороны дна. Я уже понял, что это такое.

— Каким образом?

— Почаще шевели мозгами, сестричка, не жди, пока они вконец заржавеют. Посуди сама. Сначала они предлагают мне сумму, о которой, как они полагают, мальчишка и мечтать не может. Я отказываюсь. Тогда они начинают обильно потеть и увеличивают сумму до тех пор, пока я не нахожу ее приемлемой. Заметь еще одно: они даже не потрудились сплести сказочку о том, с какими словами и от чьего имени я должен вручить коробку капитану. Из этого следует: для них было важно, чтобы эта штуковина попала на корабль, а что с нею дальше будет — им наплевать. По-моему, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы раскумекать, что к чему.

Поэтому я и открыл коробку. Там оказалась бомба, и часовой механизм был поставлен на три часа третьего дня полета. БА-БАХ!!!

Я вздрогнула.

— Какой ужас!

— Да, могло получиться не смешно, — согласился Кларк, — если бы я в самом деле был таким дураком, за какого они меня приняли.

— Но почему они хотели взорвать именно «Трезубец»?

— Кому-то очень не хотелось, чтобы корабль попал на Венеру.

— Почему?

— Сообрази сама. Я уже понял.

— Э-э… ну и что же ты с нею сделал?

— Разобрал на части и оставил у себя. Нельзя сказать заранее, когда может понадобиться бомба.

Вот и все, что я из него вытянула, оказавшись при этом связанной страшной клятвой. У меня еще оставалось десятка два вопросов. Была ли бомба на самом деле? Или я снова осталась в дураках, благодаря таланту моего братца на ходу придумывать сказки, которые уводят тебя с прямого пути? А если была, то ГДЕ ОНА ТЕПЕРЬ? Все еще на «Трезубце»? Или прямо здесь, в номере? Может, в сейфе «Тангейзера»? Возможно, Кларк поручил ее Жозе, своему личному телохранителю? В тысяче возможных мест по всему огромному Венусбургу? Или я от волнения просто ошиблась на три килограмма, а Кларк копался в моих вещах, следуя поганой своей привычке совать нос в чужие дела? Это ведь его любимое занятие от нечего делать.

Гадать было бесполезно. Поэтому я решила выжать все возможное из минуты родственной близости, если, конечно, это можно так назвать.

— Здорово, что ты ее нашел, — сказала я. — Но мне больше понравилось, что ты сотворил с миссис Гарсиа и миссис Роуйер. Герди тоже в восторге.

— Правда?

— Конечно, правда. Ясно, я не сказала, что это твоих рук дело. Можешь сам рассказать ей, если хочешь.

— Ммм… — на его физиономии появилось выражение неземного блаженства. — Для подстраховки я сделал еще кое-что: запустил мышь в постель почтенной миссис Роуйер.

— Кларк, милый, вот здорово! А где ты взял мышь?

— Договорился с корабельным котом.

Боже, как бы мне хотелось жить в симпатичной, нормальной, чуть глуповатой семье. Как бы мне было легко и приятно. И все же, надо честно признать, что у Кларка есть кое-какие достоинства.

Впрочем, у меня не было времени скорбеть о душе моего братца: Венусбург предлагает слишком много развлечений для вполне развившейся девушки, доселе не изведавшей, что такое шикарная жизнь. А ведь есть еще Декстер…

Я больше не прокаженная и могу ходить где угодно, даже за городом, без фильтра-намордника. В нем я похожа на голубоглазую хрюшку. Кстати, душка Декстер всегда готов сопровождать меня по магазинам. С двумя лишними руками девушка вполне способна оставить в магазинах Венусбурга капитал любого банка. Но я веду себя почти разумно и трачу только те деньги, которые у меня отложены для Венеры. Если бы я была менее строгих правил, Декстер купил бы все, что мне угодно. Для этого ему достаточно просто указать пальцем. Он не носит с собой ни наличных, ни чековой книжки; даже чаевые он дает по какой-то невидимой кредитной системе. Однако я не позволяю ему покупать мне ничего дороже какого-нибудь затейливого мороженого. Не стоит менять свой статус почетной гостьи на красивые шмотки. Но мороженое не может меня скомпрометировать, а за талию беспокоиться не приходится: я пока от макушки до лодыжек состою из вогнутостей.

Пробегав целый день со мной по магазинам, Декстер ведет меня в кафе, где подают хорошее мороженое. Кафе это так же похоже на наш Дворец Сладостей, как «Трезубец» на пескоход. Он сидит, ковыряя порцию мороженого с изюмом, и с изумлением смотрит, как я разминаюсь каким-нибудь пустячком, вроде содовой с клубничным сиропом, потом берусь за нечто серьезное, созданное шеф-кондитером из мороженого, кремов, сиропов, экзотических фруктов и, конечно же, орехов, и заканчиваю парой десятков мини-рожков с различными сортами мороженого, каким-нибудь «Тадж-Махалом» или «Большими Скалистыми Карамельными Горами».

Бедная Герди! Она сидит на диете все триста шестьдесят пять дней земного года. Интересно, пойду ли я когда-нибудь на такие жертвы ради красоты? Или я страшно растолстею, как миссис Грю?

С Декстером мне приходится быть настороже и по другому поводу он оказался профессором по части обольщения, и у него всегда наготове какая-нибудь амурно-постельная история. Но в моем возрасте рано еще становиться Покинутой Девой. Трагедия Ромео и Джульетты не в том, что они умерли молодыми, а в том, что рефлексы возобладали у них над здравым смыслом.

Ну мои-то рефлексы в полном порядке и гормональный баланс в норме, хотя бесплодные увертюры Декстера вызывают у меня приятное чувство где-то в глубине желудка и подхлестывают обмен веществ. Наверное, мне следовало бы оскорбиться по поводу его Гнусных Намерений. В Марсополисе я так бы и сделала, но здесь же Венусбург, и разницу между гнусным предложением и официальным предложением руки и сердца может уловить только специалист-семантик. Все дело, как мне кажется, в интонации. Насколько я знаю, у Декстера уже было семь жен, он зовет их по дням недели: Суббота, Воскресенье и так далее. Мне до этого дела нет, равно как и намерения становиться восьмой, тем более что восьмого дня недели еще не придумали.

Я обсудила все это с Герди и спросила, почему я не чувствую себя оскорбленной. Неужели в мою схему забыли вмонтировать контур морали, как это, вне всякого сомнения, случилось с Кларком?

Герди улыбнулась своей мягкой и таинственной улыбкой, которая обычно означает, что она не собирается выбалтывать все свои мысли.

— Подди, — сказала она, — девушек учат оскорбляться по поводу таких предложений для их же собственной пользы или, если хочешь, для защиты. Это здравая мысль, так же полезно держать в доме огнетушитель, хотя и не ожидаешь немедленного пожара. Но ты права: это вовсе не оскорбление и никогда не было оскорблением. Просто это абсолютно честное признание очарования, привлекательности и женственности. Все остальное, что говорят нам мужчины — вежливая ложь или около того… но в этом, единственном, мужчина абсолютно честен. И вовсе незачем оскорбляться, если предложение делается галантно и вежливо.

Я поразмыслила и сказала:

— Наверное, ты права, Герди, и это — своего рода комплимент. Но почему это все, чего хотят мужчины? Во всяком случае, девять из десяти.

— Посмотри на все это с другой стороны, Подди. Чего ради они должны хотеть чего-то еще? Миллионы лет эволюции — вот основа каждого такого предложения. Мы должны радоваться, что они научились добиваться своего, целуя нам руки; раньше нас просто лупили дубиной по голове. Сейчас у нас больше возможностей, чем когда-либо за всю историю человечества. Мы живем в женском мире, Наслаждайся этим и благодари бога.

Я никогда не думала об этом в таком ключе. Честно сказать, когда я раньше думала о мужчинах и женщинах, все сводилось к досаде, из-за того что женщине трудно получить «мужскую» профессию. Например, трудно стать пилотом космического корабля.

В последние дни я часто думала о профессии пилота и о том, как ловчее снять шкуру, не убивая при этом медведя. Смогу ли я жить, если все-таки не стану знаменитой исследовательницей дальнего космоса, то есть капитаншей? Или меня вполне осчастливит любая должность на корабле?

Конечно, я должна работать в космосе, и моя маленькая прогулка с Марса на Венеру окончательно укрепила меня в этом намерении. Я с легкостью отказалась бы даже от кресла Президента Республики ради места младшей стюардессы на «Трезубце». Корабельная жизнь — это нечто особое: отправляясь в космос, ты берешь с собой и свой дом, и своих друзей. А новые межзвездные корабли с приводом Дэвиса — это же целые города. Одним словом, Подди собирается в дальнюю дорогу. Она рождена для странствий.

Но давай-ка не будем себя дурачить. Кто доверит Подди корабль, на который угрохали миллиарды и еще раз миллиарды монет?

У Декстера, например, куда больше шансов, чем у меня. Он не глупее меня, а то и поумнее, образование он получит (или купит) первоклассное. Я не собираюсь изменять Арес-Университету, но хорошо понимаю, что с Кембриджем ему не сравняться. Более того, мистер Куна может просто КУПИТЬ Декстеру корабль типа «Звездный Скиталец». Но главное все-таки в том, что Декстер — мужчина и сложен куда крепче меня. Даже если вывести за скобки капиталы его отца, кого, по-вашему, выберет любая комиссия?

Но складывать руки все же не стоит. Вспомните-ка Федру или Екатерину Великую. Предоставьте мужчине управлять всем, чем он хочет, а сами управляйте мужчиной. Я вовсе не против брака, но, если Декстер захочет на мне жениться, придется ему тащиться за мной в Марсополис, а у нас там довольно старомодные обычаи. И никаких венусбургских шалостей! Конечно, брак — главная цель любой женщины, но вовсе не конец жизни.

Герди рекомендует мне «быть естественной и оставаться собой». Попробуем, а пока давай-ка, милочка, внимательно посмотрим в зеркало и оставим на время Знаменитую Исследовательницу Дальнего Космоса Подкейн Фрайз. Что мы там видим?

Бедра у меня округляются, точно. Меня уже не спутаешь в полутьме с мальчиком. Так уж нас спроектировали, чтобы легче было рожать детей. А что, неплохая мысль, правда? Особенно, если малыш будет похож на нашего славного Дункана. Все малыши очень милые, хотя некоторые их проявления милыми не назовешь.

Признайся, Подди, разве разнесчастные восемнадцать часов солнечного шторма не были самой яркой страницей в твоей жизни? Возиться с малышом даже интереснее, чем решать дифференциальные уравнения.

На межзвездных кораблях, конечно, будут ясли. Что же выбрать? Изучать педиатрию, психологию раннего возраста и педагогику, чтобы сделаться хозяйкой межзвездных яслей? Или все-таки прорваться на курсы пилотов, осилить все трудности и сделаться женщиной-пилотом… которую никто не берет на работу.

Что ж, у меня еще есть время подумать.

Скорее бы на Землю. «Злачные места», в конце концов, надоедают девушке со здоровыми — или ограниченными, если вам угодно, — вкусами. Мои «венерианские» деньги иссякли: надо же оставить сколько-нибудь и на Париж. Конечно, можно попытать счастья в казино, но ведь я отношусь к той категории игроков, которые обеспечивают выигрыши Кларку и ему подобным. Кстати сказать, местная реклама вполне способна породить преждевременные морщины там где прежде были милые ямочки. Похоже, Декстер, начинает надоедать моя наивность: я, видите ли, никак не пойму, к чему он стремится.

За свои восемь с половиной марсианских лет я поняла, что отношения с мужчиной надо закруглять прежде, чем ему станет с тобой скучно. Я увижусь с Декстером еще один, ПОСЛЕДНИЙ, раз, когда буду стоять на трапе «Трезубца» и подарю ему последний, страстный и настоящий поцелуй, чтобы всю свою жизнь он думал, что все могло быть, если бы он сделал верный ход.

За пределами Венусбурга я побывала один-единственный раз, да и то в герметичном туристском автобусе. Мне кажется, что весь этот шарик, целиком состоящий из болот и плотного смога, надо бы оставить аборигенам, вот только и им он, похоже, ни к черту не нужен. Однажды мне показали летящую фею, но из-за тумана я ничего не разглядела.

Мне бы очень хотелось увидеть фею, летящую или сидящую. Декстер говорит, что километрах в двухстах от Венусбурга располагается их колония, и берется свозить меня туда на своем «роллсе». У его машины есть автопилот, но я бы предпочла Герди или, на худой конец, Кларка.

Кое-чему Венера меня научила. Давать чаевые, например. Бывалому Путешественнику без этого не обойтись. В Марсополисе чаевые считают пороком, но в Венусбурге без них шагу не ступишь: механизм обслуживания не может работать без смазки.

Честно говоря, отношение к туристу в Марсополисе колеблется от безразличного до чудовищного. До сей поры я считала это совершенно естественным. Марсианин треплется с коллегами или занимается чем-нибудь еще, а потом, как бы случайно, замечает вас и снисходит до ваших нужд.

Другое дело — Венусбург! И дело здесь не только в деньгах. Похоже, я постигла Великий Секрет Великих Путешественников. Португальский я почти не знаю, а на орто здесь говорят далеко не все. Однако не надо быть великим лингвистом, чтобы выучить на пяти-шести-семи-восьми языках слово «спасибо».

Я начала постигать это, общаясь с Марией и Марией: раз по сто в день я лопотала «прига-прига», что, если Произносить правильно и не торопясь, должно звучать как «о бригадо». Вас обслужат гораздо лучше, если вы дадите ничтожные чаевые и скажете при этом «спасибо», чем если вы молча отвалите солидную купюру.

Я выучилась этому волшебному слову на десятке языков и всегда стараюсь поблагодарить человека на его родном языке, если, конечно, могу угадать его национальность. Не страшно, если ошибешься: швейцары, клерки и таксисты знают Волшебное Слово на нескольких языках. Вот что следует выписать и выучить каждому путешественнику:

«О бригадо, Данке Шен, Мерси, Спасибо, Киат осс, М'гой, Грациа, Ори гато, Грейси-осс, Ток».

Или «деньги-ток», что, по мнению Кларка, означает «в деньгах толк». Бедняга Кларк ошибается по молодости лет: он не снисходит до того, чтобы сказать «спасибо», и ему приходится давать «на чай» гораздо больше, чем мне. Ему это, — нож острый, но даже торговые автоматы, не говоря уже о таксистах, обходятся с ним, как с неодушевленным предметом, едва он пробует восстать против местной простой, но эффективной «системы смазки». Он, ясное дело, бесится, и каждый чих обходится ему вдвое дороже, чем мне.

Если я скажу финну «ток», а не «киат-осс», он поймет меня правильно. Если я спутаю японца с кантонезцем и скажу «м'гой» вместе «ори гато», он не обидится. А уж «о бригадо» знают все.

А если вы угадаете родной язык вашего собеседника, то перед вами расстелют цветной коврик и преклонят колени, причем с искренней улыбкой. С меня в таких случаях даже чаевых не брали — и это в Венусбурге, где патологическая меркантильность Кларка считается совершенно естественной.

А я-то сдуру изучала книжонки с советами «как-вести-себя-на-других-планетах»! Клянусь, мой способ стоит двух дюжин других.

Мне кажется, что дядя Том чем-то здорово озабочен. Он какой-то рассеянный… Правда, он по-прежнему улыбается мне, когда я (с трудом) обращаю на себя его внимание, но улыбка у него какая-то ритуальная и быстро тает. Может, это связано с Венусбургом и пройдет, как только мы стартуем. Скорее бы! Следующая остановка — Луна-Сити.