Глава пятая
Это было лето охоты и патрулирования. Незанятый работой человек несчастен, поэтому на все имевшееся у меня серебро я купил лошадей, и мы отправлялись на север исследовать границы с землями Сигурда. Если Сигурд и знал, что я здесь, то он на это никак не реагировал – возможно, опасался, что я выкину с ним еще один трюк вроде того, как тот, который привел его людей к бессмысленной битве с дикими валлийцами. Однако мы не искали битвы. У меня не было достаточного количества людей, чтобы встретиться лицом к лицу с Сигурдом. Я развертывал свои знамена, однако на самом деле это было всего лишь блефом.
Хестен все еще сидел в Сестере, хотя сейчас численность гарнизона увеличилась в пять раз по сравнению с тем, какой она была весной. Вновь прибывшие не были дружинниками Хестена, они присягали Сигурду и его союзнику Кнуту, и прибыли они лишь для того, чтобы охранять стены крепости по всей протяженности. Они вывесили свои щиты на палисад, а знамена водрузили над южными воротами. Рядом с летящим вороном Сигурда реяло знамя Кнута с изображением топора и расколотого креста. Знамени Хестена не было, и это говорило мне о том, что он подчинился одному из более высоких лордов.
По прикидкам Мереваля, сейчас в крепости насчитывалось порядка тысячи человек.
– Они все время провоцируют нас, – рассказывал он. – Хотят вызвать нас на битву.
– Но ведь ты не вступишь в бой?
Он покачал головой. У него было всего сто пятьдесят дружинников, и он отступал каждый раз, когда гарнизон Сестера устраивал вылазку.
– Я не знаю, сколько еще мы продержимся здесь, – честно признался он.
– Ты просил помощи у лорда Этельреда?
– Просил, – мрачно ответил он.
– И?
– Он говорит, что мы должны наблюдать за ними, – с отвращением произнес Мереваль.
У Этельреда было достаточно людей, чтобы затеять войну, он мог бы захватить Сестер в любой момент, а вместо этого бездействовал.
Я обозначил свое присутствие тем, что, как и в предыдущий раз, проехал под стенами, высоко подняв свое знамя с головой волка. Хестен не смог удержаться от искушения. На этот раз он прихватил с собой целую дюжину человек, однако ко мне подъехал один, причем с распростертыми объятиями. Он все еще улыбался.
– Ловко получилось, дружище, – поприветствовал он меня.
– Ловко?
– Ярл Сигурд был недоволен. Он пришел спасать меня, а ты сжег его флот! Он расстроен.
– А я и не стремился радовать его.
– И он поклялся прикончить тебя.
– Думаю, ты тоже когда-то дал такую же клятву.
– Я исполняю свои клятвы, – сказал он.
– Ты их нарушаешь с той же легкостью, с какой неуклюжий ребенок бьет яйца, – буркнул я. – Так перед кем ты преклонил колена? Перед Сигурдом?
– Перед Сигурдом, – признал Хестен, – а в ответ он отправил ко мне своего сына и еще семьсот человек. – Он указал на всадников, сопровождавших его, и я увидел искривленное злобной гримасой лицо Сигурда Сигурдсона.
– А кто командует здесь? – спросил я. – Ты или мальчишка?
– Я, – ответил Хестен. – Моя задача – научить его уму-разуму.
– Неужели Сигурд рассчитывает, что у тебя получится? – спросил я, и у Хестена хватило благоразумия рассмеяться. Он то и дело посматривал мне за спину, на линию леса, прикидывая, сколько человек я привел к Меревалю в качестве подкрепления.
– Достаточно, чтобы погубить тебя, – ответил я на его невысказанный вопрос.
– Сомневаюсь, – покачал он головой, – иначе ты бы тут не болтал со мной, ты бы уже давно вступил в бой.
Это было правдой.
– Так что Сигурд пообещал тебе в обмен на твою присягу? – спросил я.
– Мерсию, – последовал ответ.
Настала моя очередь рассмеяться.
– Ты получишь Мерсию? А кто будет править Уэссексом?
– Тот, кого выберут Сигурд и Кнут, – беспечно ответил он и улыбнулся. – Может, ты? Думаю, если ты, лорд Утред, немножко полебезишь перед ярлом Сигурдом, он простит тебя. Он предпочел бы, чтобы ты сражался за него, а не против.
– Передай ему, что я бы предпочел убить его, – сказал я и подобрал повод своего жеребца. – Как твоя жена?
– С Брунной все в порядке, – ответил он, удивленный моим вопросом.
– Она все еще христианка? – поинтересовался я.
Брунна крестилась, но я подозревал, что вся церемония была циничным фарсом, нацеленным на то, чтобы унять подозрения Альфреда.
– Она верит в христианского бога, – сказал Хестен не без отвращения. – Она постоянно оплакивает его.
– Молюсь, чтобы ее вдовство было приятным, – сказал я.
Я повернулся к нему спиной, но тут кто-то закричал, и я, резко повернувшись, увидел, как ко мне галопом скачет Сигурд Сигурдсон.
– Утред! – заорал он.
Я сдержал свою лошадь и спокойно ждал его приближения.
– Сразись со мной, – потребовал мальчишка, спрыгивая с седла и выхватывая меч.
– Сигурд! – предостерегающе произнес Хестен.
– Я Сигурд Сигурдсон! – заорал щенок. Он поедал меня глазами и размахивал мечом.
– Пока нет, – спокойно произнес Хестен.
– Послушай, ты, щенок, – обратился я к мальчишке, и он, оскорбленный моими словами, бросился на меня. Я парировал его правой ногой, и клинок со звоном ударился о металл стремени.
– Нет! – закричал Хестен.
Сигурд плюнул в мою сторону.
– Ты старый трус! – Он снова плюнул и заговорил громче: – Пусть люди говорят, что Сигурд Сигурдсон обратил Утреда в бегство!
Он горел жаждой мести, он был молод, он был глуп. Он был достаточно взрослым парнем, и у его меча был отличный клинок, но его амбиции опережали его возможности. Он хотел прославиться, и я помнил, что в его возрасте мечтал о том же, но боги любили меня. А вот любят ли они Сигурда Сигурдсона? Я ничего не сказал, просто вытащил ногу из стремени и спрыгнул на землю. С улыбкой глядя на мальчишку, я неторопливо вытащил «Вздох змея» и увидел тень сомнения на его лице.
– Прошу, не надо! – крикнул Хестен.
Его люди приблизились к нему, мои – ко мне.
Я широко развел в стороны руки, приглашая Сигурда к атаке. Он колебался, но все же ответил на вызов. Мысль, что если он сейчас уклонится от поединка, то навечно прослывет трусом, была для него невыносима. Его меч был быстрым, как жало змеи, и я парировал удар, удивленный такой стремительностью, а потом просто толкнул мальчишку свободной рукой, и тот попятился. Однако он снова нанес удар, и я снова парировал его. Я не мешал ему нападать, не делал ничего, только защищался, и эта пассивность привела его в дикую ярость. Его учили военному мастерству, но бешенство затуманило ему сознание, и он позабыл преподанную ему науку. Он остервенело замахивался мечом и наносил удары, которые ничего не стоило отразить. Я слышал, как люди Хестена наперебой давали ему советы.
– Острием! Коли его!
– Сражайся со мной! – заорал он и снова бросился вперед.
– Щенок, – сказал я.
Он едва не рыдал от ярости. Он нацелился мне в голову, клинок со свистом разрезал летний воздух. Я слегка отклонился назад, и мимо моих глаз промелькнуло острие. Тогда я сделал шаг вперед и, наклонившись, свободной рукой схватил его за левую щиколотку и дернул. Мальчишка повалился, как бычок, которому подрезали сухожилия, и я приставил к его шее «Вздох змея».
– Повзрослей, прежде чем сражаться со мной, – сказал я. Он дернулся и замер, ощутив, как острие вспарывает кожу. – Сегодня не твой день, Сигурд Сигурдсон, – добавил я. – А теперь отдай меч. – Он что-то промяукал. – Отдай меч, – рявкнул я, и он подчинился. – Это подарок отца? – спросил я. Он не ответил. – Сегодня тебе не судьба умереть, – продолжал я, – но я хочу, чтобы ты запомнил этот день. День, когда ты бросил вызов Утреду Беббанбургскому.
Я несколько мгновений пристально смотрел ему в глаза, затем сделал быстрое движение той рукой, которой держал «Вздох змея», и полоснул лезвием по его правой руке. Он сморщился, когда потекла кровь. Я отступил на шаг, нагнулся и подобрал его меч.
– Передай его отцу, что я сохранил жизнь щенку, – обратился я к Хестену.
Я вытер клинок подолом своего плаща, бросил меч мальчишки Осви, своему слуге, затем запрыгнул в седло. Сигурд Сигурдсон прижимал к животу раненую руку.
– Передай наилучшие пожелания своему отцу, – бросил я и пришпорил лошадь.
Я услышал, как Хестен громко выдохнул, – настолько велико было его облегчение от того, что мальчишка остался жив.
Почему я сохранил ему жизнь? Потому что он не стоил того, чтобы его убивать. Я хотел спровоцировать его отца, и смерть мальчишки как нельзя лучше послужила бы моей цели, но у меня не было достаточного количества людей, чтобы вести войну против Сигурда. Для этого мне была нужна армия западных саксов. Поэтому я вынужден был ждать, пока Уэссекс и Мерсия не объединят свои силы. Вот почему Сигурд Сигурдсон остался жив.
Мы не остались в Сестере. У нас не было сил, чтобы захватить старую крепость, а чем дольше мы там оставались, тем больше была вероятность прибытия Сигурда с войском, превосходящим нас по численности. Так что мы уехали, предоставив Меревалю наблюдать за крепостью, и вернулись в поместье Этельфлед в долине Темеза. Оттуда я отправил к Альфреду гонца с сообщением, что Хестен принес присягу Сигурду и что сейчас в Сестере находится полный гарнизон. Я знал, что болезнь помешает Альфреду сосредоточить свое внимание на этой новости, но надеялся, что Эдуард или, возможно, витан ею заинтересуются. Ответа я не получил. Осень плавно сменила лето, и молчание Уинтансестера начало беспокоить меня. От путешественников мы узнали, что король очень слаб, что он почти не встает с кровати и что его семейство постоянно находится при нем. От Этельфлед не было вообще никаких вестей.
– Мог бы хотя бы поблагодарить тебя за то, что ты помешал планам Йорика, – однажды вечером заявил мне Финан. Он имел в виду, естественно, Альфреда.
– Наверное, он был страшно разочарован, – сказал я.
– Тем, что ты остался жив?
Я улыбнулся.
– Тем, что договор так и не был заключен.
Финан в задумчивости уставился на противоположную стену. Огонь в очаге не горел, потому что вечер был теплым. Мои люди тихо сидели за столами, собаки растянулись на камышовых циновках.
– Нам нужно серебро, – наконец произнес он.
– Знаю.
Как получилось, что я так обнищал? Большую часть своих денег я потратил на этот поход на север, к Эльфаделль и в Снотенгахам. У меня еще оставалось немного серебра, но его было мало для моих амбиций, которые состояли в том, чтобы вернуть себе Беббанбург, эту мощную крепость на берегу моря. Ведь чтобы захватить ее, мне понадобятся люди, корабли, оружие, провиант и время. Практически целое состояние. Я же живу в долг и обитаю в убогом домишке на южной границе Мерсии. Я живу на подачки Этельфлед, и этот скудный ручеек, судя по всему, скоро иссякнет, потому что от нее нет писем. Я считал, что она подпала под пагубное влияние родственников и их неугомонных священников, которые так и рвутся научить нас, как правильно себя вести.
– Альфред не заслужил того, чтобы у него был ты, – сказал Финан.
– У него голова занята совсем другими вещами, – усмехнулся я, – к примеру, смертью.
– Если бы не ты, он бы уже давно был мертв.
– Если бы не мы, – поправил его я.
– А что он сделал для нас? – продолжал Финан. – Господь всемогущий, мы истребляем врагов Альфреда, а он обращается с нами как с собачьим дерьмом.
Я ничего не сказал. В углу зала перебирал струны арфист, музыка звучала тихо и вполне соответствовала моему настроению. Смеркалось, и две служанки поставили на столы свечи с фитилем, сделанным из сердцевины ситника. Я увидел, как Лудда засунул руку под юбку одной из девиц, и снова подивился тому, что он остался со мной. Когда я спросил его зачем, он ответил, что богатство приходит и уходит, а он чувствует, что удача снова повернется ко мне лицом. Я надеялся, что он прав.
– Что случилось с той твоей валлийкой? – спросил я у Лудды. – Как ее звали?
– Тег, лорд. Она превратилась в летучую мышь и улетела, – с усмешкой ответил он.
При этих словах многие из моих людей украдкой перекрестились.
– Может, и нам стоит обратиться в летучих мышей, – безрадостно произнес я.
Финан продолжал хмуриться.
– Если Альфред не нуждается в тебе, – сердито сказал он, – тебе следовало бы примкнуть к врагам Альфреда.
– Я давал клятву Этельфлед.
– А она поклялась в верности своему мужу, – вспылил он.
– Я не буду сражаться против нее, – твердо заявил я.
– Я не уйду от тебя, – сказал Финан, причем я знал, что он говорит совершенно искренне, – но не все из тех, кто сидит здесь, останутся с тобой до весны и выдержат голодную зиму.
– Знаю, – сказал я.
– Давай украдем корабль, – предложил он, – и станем пиратствовать.
– Время года не подходящее, – ответил я.
– Одному богу известно, как мы переживем зиму, – пробурчал он. – Надо что-то делать. Убить какого-нибудь богатея.
И в этот момент караульные у дверей объявили о прибытии посетителя. Человек был в кольчуге, шлеме и с мечом, вложенным в ножны. Позади него в сумерках маячили силуэты женщины и двоих детей.
– Я требую, чтобы меня впустили! – закричал мужчина.
– Господи, – произнес Финан, узнав голос Ситрика.
Один из караульных хотел забрать у него меч, но Ситрик сердито оттолкнул его.
– Оставьте меч этому ублюдку, – сказал я, вставая, – и пусть войдет.
Жена и двое сыновей остались у двери, а Ситрик прошел в зал. Царила гробовая тишина.
Финан вскочил, чтобы преградить ему путь, но я остановил ирландца.
– Это мое дело, – тихо сказал я ему, обошел стол и спрыгнул с подиума на застланный циновками пол.
Ситрик замер, увидев, что я иду к нему. У меня не было меча. Мы обычно не брали оружие в зал, потому что оружие и эль сочетаются плохо. Мои люди ахнули, когда Ситрик вытащил из ножен длинный клинок. Некоторые повскакали с мест, но я взмахом руки велел им сесть и остановился в двух шагах от него.
– Ну? – резко произнес я.
Ситрик усмехнулся, а я расхохотался. Я обнял его, он ответил на мое объятие и протянул мне свой меч рукоятью вперед.
– Он твой, лорд, – сказал он, – как и всегда был.
– Эля! – закричал я слугам. – Эля и еды!
Финан с отвисшей челюстью наблюдал за тем, как я, обхватив Ситрика за плечи, подвел его к столу на подиуме. Люди приветствовали его радостными возгласами. Они любили Ситрика и были озадачены его странным поведением. На самом же деле все было подстроено нами. Даже оскорбления были отрепетированы. Я хотел, чтобы его нанял Беортсиг, и Беортсиг вцепился в него, как щука в утенка. Еще тогда я приказал Ситрику служить у Беортсига до тех пор, пока он не выяснит все, что я хотел знать. И вот сегодня он вернулся домой.
– Я не знал, где тебя искать, лорд, – сказал он, – поэтому сначала отправился в Лунден, и Веостан сообщил, что ты поехал сюда.
Беорннот умер, рассказал он. Старик скончался в начале лета, незадолго до того, как люди Сигурда проехали через его земли, чтобы сжечь Буккингахамм.
– Они переночевали в его доме, лорд, – добавил он.
– Люди Сигурда?
– И сам Сигурд, лорд. Беортсиг накормил их.
– Он служит Сигурду?
– Да, лорд, – ответил Ситрик, и это известие не удивило меня. – Причем не только Беортсиг, лорд. С Сигурдом был один сакс, и Сигурд обращался с ним с большим почтением. Такой длинноволосый, зовут Сигебрихт.
– Сигебрихт? – переспросил я. Имя было знакомое, оно отозвалось в моей памяти, но я никак не мог сообразить, кто это, хотя и помнил, как вдова в Буккестане рассказывала, что один длинноволосый сакс приходил к Эльфаделль.
– Сигебрихт из Сента, лорд, – подсказал Ситрик.
– А! – воскликнул я, наливая Ситрику эля. – Отец Сигебрихта – олдермен Сента, так?
– Да, лорд, олдермен Сигельф.
– Значит, Сигебрихт очень расстроен тем, что Эдуарда провозгласили королем Сента? – предположил я.
– Сигебрихт ненавидит Эдуарда, лорд, – рассказал Ситрик. Он от души улыбался, довольный собой. Я запустил его в качестве своего шпиона в окружение Беортсига, и он знал, что хорошо выполнил порученное ему задание. – И дело не только в том, что Эдуард – король Сента, лорд, тут замешана еще и девушка. Леди Эггвинна.
– Он сам тебе все это сказал? – изумился я.
– Он рассказал одной рабыне, лорд. Он спал с ней, а когда он в охоте, у него язык без костей, и он рассказал ей, а та пересказала Алхсвит.
Алхсвит была женой Ситрика. Она с сыновьями уже перебралась в зал и ела. Когда-то она была шлюхой, и я категорически возражал против женитьбы Ситрика на ней. Как теперь выясняется, я ошибался. Она показала себя доброй женой.
– Так кто такая леди Эггвинна? – спросил я.
– Дочь епископа Свитвульфа, лорд, – ответил Ситрик. Насколько я знал, Свитвульф был епископом Хрофесестера в Сенте, однако я ни разу не встречался ни с ним, ни с его дочерью. – И она предпочла Сигебрихту Эдуарда.
Значит, дочь епископа – это та самая девушка, на которой хочет жениться Эдуард? Значит, это ее он должен был бросить, потому что их отношения не одобрял его отец?
– Я слышал, что Эдуарда вынудили бросить девушку, – сказал я.
– Но она убежала с ним, – рассказал Ситрик, – так говорил Сигебрихт.
– Убежала! – улыбнулся я. – И где же она сейчас?
– Никто не знает.
– А Эдуард обручился с Эльфлед, – подытожил я.
Наверное, отец с сыном сильно повздорили, подумал я. Эдуарда всегда преподносили как идеального преемника Альфреда, как безгрешного сына, как принца, обученного и воспитанного для того, чтобы стать следующим королем Уэссекса, но улыбка епископской дочки, очевидно, в одно мгновение разрушила то здание, которое было выстроено на основе проповедей отцовских священников.
– Значит, Сигебрихт ненавидит Эдуарда, – произнес я.
– Именно так, лорд.
– Потому что тот забрал у него епископскую дочку. Но разве этого достаточно, чтобы заставить его присягнуть Сигурду?
– Нет, лорд. – Ситрик так и сиял: свою главную новость он приберег на закуску. – Он присягал не Сигурду, лорд, а Этельволду.
Вот почему Ситрик вернулся ко мне: он выяснил, кто такой Сакс, тот самый сакс, про которого Эльфаделль говорила, что он разрушит Уэссекс. Почему же я сам об этом не подумал, спросил я себя. Я все время считал, что Сакс – это Беортсиг, потому что он хотел стать королем Мерсии. Однако Беортсиг по своему политическому весу был человеком незначительным. Сигебрихт же, вероятно, хотел однажды стать королем Сента, но я сомневался, что у него когда-нибудь хватит влияния, чтобы погубить Уэссекс. И все же ответ был очевиден. Он лежал на поверхности, но я так и не увидел его, потому что Этельволд был слабым глупцом. Хотя у слабых глупцов есть свои амбиции, они бывают хитрыми и решительными.
– Этельволд! – повторил я.
– Сигебрихт присягнул ему, лорд, и Сигебрихт является гонцом Этельволда к Сигурду. Есть и еще кое-что, лорд. Священник Беортсига одноглаз, тощ, как жердь, и лыс.
Я все размышлял об Этельволде, поэтому не сразу вспомнил тот далекий день, когда идиоты пытались убить меня, и мне на помощь пришел пастух со своей пращой и отарой.
– Это Беортсиг хотел убить меня, – проговорил я.
– Или его отец, – предположил Ситрик.
– Потому что так приказал Сигурд, – догадался я, – или, возможно, Этельволд.
Все в один момент стало совершенно ясно. И я понял, что нужно делать. Хотя я не хотел этого делать. Когда-то я поклялся, что больше моей ноги не будет при дворе Альфреда, однако на следующий день я выехал в Уинтансестер.
Чтобы увидеться с королем.
Этельволд. Как же я сразу не догадался! Я же знал Этельволда всю свою жизнь и всегда презирал его. Он – племянник Альфреда и чувствует себя обойденным. Альфреду следовало бы давным-давно убить Этельволда, но чувства – возможно, любовь к сыну своего брата или, что вероятнее, вина, которую так нравится испытывать христианам, – остановили его руку.
Король Этельред, отец Этельволда, был братом Альфреда. Этельволд как старший сын Этельреда рассчитывал стать королем Уэссекса, однако он был малолетним ребенком, когда его отец умер, и витан возвел на трон его дядю, Альфреда. Альфред хотел править и стремился к этому, и до сих пор некоторые считали его узурпатором. Этельволд возмущался тем, что его лишили трона, но Альфред, вместо того чтобы убить своего племянника, как я ему советовал, оправдывал его. Он отдал ему во владение некоторые из отцовских поместий, прощал многочисленные предательства и, без сомнения, молился за него. За Этельволда приходилось молиться денно и нощно: его преследовали неудачи, он был несчастен, много пил. Вероятно, именно поэтому Альфред и терпел его. Вряд ли он видел в этом пьяном глупце опасность для королевства.
И вот сейчас Этельволд ведет переговоры с Сигурдом. Этельволд хочет стать королем вместо Эдуарда, а чтобы заполучить трон, он ищет союза с Сигурдом. Сигурд же будет только рад иметь при себе ручного сакса, который имеет на трон Уэссекса те же права, что и Эдуард, если не большие. И это означает, что вторжение Сигурда в Уэссекс будет украшено фальшивым блеском легитимности.
Мы вшестером ехали на юг через Уэссекс. Я взял с собой Осферта, Ситрика, Райпера, Эдрика и Лудду. Финана я оставил на командовании и успокоил обещанием.
– Если в Уинтансестере мы не увидим благодарности, – сказал я, – то поедем на север.
– Нам надо что-то делать, – в очередной раз повторил Финан.
– Обещаю, – сказал я. – Мы будем пиратствовать. Мы разбогатеем. Но я должен дать Альфреду последний шанс.
Финана не особенно беспокоило, на чьей стороне нам сражаться, главное для него было, чтобы мы сражались с выгодой для себя, и я отлично понимал его чувства. Если моя цель состояла в том, чтобы в один прекрасный день вернуть себе Беббанбург, то его – вернуться в Ирландию и отомстить человеку, который разорил его и погубил его семью. Для этого ему нужно было серебро, он нуждался в нем не меньше, чем я. Да, конечно, Финан был христианином, но никогда не допускал, чтобы религия мешала удовольствию, и он с радостью взялся бы за свой меч, чтобы атаковать Уэссекс, если бы после битвы мог рассчитывать на достаточное количество денег для снаряжения экспедиции в Ирландию. Я знаю: он воспринимал мое путешествие в Уинтансестер как пустую трату времени. Альфред не любил меня, Этельфлед, судя по всему, отдалилась от меня, и Финан считал, что мне придется просить об одолжении людей, которые должны были бы с самого начала показать свою благодарность.
Во время этого путешествия были моменты, когда я начинал думать, что Финан прав. Я много лет сражался за то, чтобы Уэссекс выжил, и нажил себе немало врагов, многие из которых уже упокоились в земле, а в награду за это не получил ничего, кроме пустого кошеля. И все же я не мог пересилить себя и пойти против присяги. В жизни я нарушал клятвы, я переходил с одной стороны на другую, я срывал с себя оковы верности, и все же я был искренен, когда говорил Осферту, что хочу стать мечом саксов, а не щитом Мерсии. Вот поэтому я и решил в последний раз побывать в сердце сакской Британии и понять, нуждаются они в моем мече или нет. А если нет? У меня есть друзья на севере. Например, Рагнар: он мне ближе, чем друг, я люблю его как брата, и он поможет мне. Если ценой, которую мне придется заплатить, станет вечная вражда с Уэссексом, что ж, так тому и быть. Финан ошибается: я еду в Уинтансестер не как проситель, а как мститель.
Когда мы подъезжали к Уинтансестеру, начался дождь. Вода впитывалась в мягкую почву плодородных полей, стекала с крыш домов в деревнях, чье преуспеяние нельзя было не заметить по новым церквям, по толстым тростниковым кровлям, по отсутствию скелетов, свисавших со сгоревших балок. По мере нашего продвижения дома увеличивались в размерах – а все потому, что человеку нравится жить рядом с властью.
В Уэссексе было две власти, король и церковь, и церкви, как и дома, тоже увеличивались в размерах по мере приближения к городу. Неудивительно, что скандинавы жаждали владеть этой землей. Кто бы отказался? Тучные стада, полные амбары, красивые девушки.
– Тебе пора жениться, – сказал я Осферту, когда мы проезжали мимо открытых дверей амбара: там, на току, две светловолосые девушки веяли зерно.
– Я об этом уже думал, – мрачно ответил он.
– Только думал?
На его губах появилась слабая улыбка.
– Ты веришь в судьбу, лорд, – сказал он.
– А ты нет? – спросил я. Мы с Осфертом ехали чуть впереди остальных. – И какое отношение имеет судьба к девушке в твоей постели?
– Non ingredietur mamzer hoc est de scorto natus in ecclesiam Domini, – сказал он и устремил на меня серьезный взгляд, – usque ad decimam generationem.
– И отец Боекка, и отец Уиллиболд пытались научить меня латыни, – усмехнулся я, – и оба потерпели неудачу.
– Это из Священного Писания, лорд, – сказал он, – из книги Второзакония, и означает, что сын блудницы не может войти в общество Господне, и десятое поколение его не может войти в общество Господне.
Я с недоверием уставился на него.
– Тебя же готовили в священники, когда мы встретились!
– И я бросил учебу, – сказал он. – Пришлось. Как я могу быть священником, если Господь изгоняет меня из своей паствы.
– Ладно, ты не можешь быть священником, – сказал я, – зато ты можешь жениться!
– Usque ad decimam generationem, – произнес он. – Мои дети будут прокляты, и их дети тоже, и так целых десять поколений.
– Значит, судьба каждого бастарда предрешена?
– Так говорит Господь, лорд.
– Тогда это жестокий бог, – сердито заключил я и, повернувшись к нему, увидел, что он горюет искренне. – Не твоя вина, что Альфред обрюхатил служанку.
– Верно, лорд.
– Тогда как его грех может влиять на тебя?
– Господь не всегда справедлив, он просто действует по своим правилам.
– Ничего себе, просто! Значит, если я не могу поймать вора, я вместо этого должен отхлестать кнутом его детей – вот так, просто!
– Господь ненавидит грех, лорд, а нет лучшего способа отвратить от греха, чем пригрозить суровым наказанием. – Он направил лошадь к левой стороне дороги, чтобы пропустить вереницу вьючных лошадей. Они шли на север и везли овчину. – Если бы Господь строго не наказывал нас, – продолжал Осферт, – тогда что могло бы помешать греху распространяться?
– А мне нравится грешить, – сказал я и обратился к всаднику, чьи слуги вели вьючных лошадей. – Альфред жив? – спросил я.
– Едва-едва, – ответил мужчина. Он перекрестился и благодарно кивнул, когда я пожелал ему спокойного путешествия.
Осферт продолжал хмуриться.
– Зачем ты привел меня сюда, лорд? – поинтересовался он.
– А почему бы нет?
– Ты мог бы взять с собой Финана, а взял меня.
– Ты не хочешь повидаться с отцом?
Некоторое время он молчал, затем повернулся ко мне, и я увидел слезы в его глазах.
– Хочу, лорд.
– Вот поэтому я и взял тебя, – сказал я.
За поворотом дороги нашим взорам открылся лежащий внизу Уинтансестер с новой церковью, которая возвышалась над морем крыш.
Уинтансестер был, естественно, главным из всех бургов Альфреда, то есть городов, укрепленных против нападения датчан. Он был окружен глубоким рвом с палисадом на высоком берегу. Мало кто решился бы напасть на эту крепость: подобная затея закончилась бы полной катастрофой. Ее защитники, как и люди Хестена, имели бы все преимущества и могли бы обстреливать врага и забрасывать его камнями, а нападающим пришлось бы пробираться через препятствия и забираться по приставным лестницам под угрозой быть сброшенным вниз ударом топора. Именно бурги Альфреда сделали Уэссекс безопасным. Да, датчане совершали набеги на окрестности бургов, но все более-менее ценное находилось в пределах стен, поэтому врагам оставалось лишь выкрикивать тщетные угрозы. Захватить такую крепость можно было только через осаду, чтобы взять гарнизон измором, но на это ушли бы недели или даже месяцы, и все это время осаждающие оставались бы открытыми для нападения войск из других крепостей. Так что единственный способ состоял в том, чтобы бросать людей на стены и смотреть, как они гибнут во рву, а датчане всегда бережно относились к своим людям. Бурги – это цитадели, недостижимые для датчан, подумал я, а Беббанбург тверже, чем любой бург.
Северные ворота Уинтансестера были каменными и охранялись караулом из десяти человек, которые стояли шеренгой в открытой арке. Командовал им маленький седой дядька со свирепым взглядом. Увидев меня, он взмахом руки дал команду своему отряду разойтись.
– Я Гримрик, лорд, – сказал он, очевидно ожидая, что я узнаю его.
– Ты был при Бемфлеоте, – вспомнил я.
– Точно, лорд! – обрадованно воскликнул он.
– Ты был отличным рубакой, – сказал я в надежде, что это так.
– Мы показали этим гадам, как умеют сражаться саксы, правда? – довольно усмехнулся он. – Я не раз рассказывал этим молокососам, что ты можешь по-настоящему дать отпор врагу! – Он через плечо указал на своих людей, большинство которых были молодыми парнями, призванными с ферм или из лавок отслужить несколько недель в гарнизоне бурга. – А у них еще молоко на губах не обсохло, – добавил Гримрик.
Я дал ему монету. Я не мог себе этого позволить, но был вынужден вести себя как лорд.
– Купи им эля, – сказал я Гримрику.
– Обязательно, лорд, – кивнул он. – Я знал, что ты приедешь сюда! Мне, естественно, придется сообщить, что ты здесь, но я знал, что все будет хорошо.
– Все будет хорошо? – переспросил я, озадаченный его словами.
– Я знал, лорд! – Он широко улыбнулся и отступил в сторону, пропуская нас в город.
Я направился в «Два журавля», где хозяин знал меня. Он тут же велел своим слугам забрать у нас лошадей, вынес нам эля и отвел нас в просторную комнату с чистыми циновками на полу в задней части таверны.
Хозяин носил такую длиннющую бороду, что ему приходилось заправлять ее за широкий кожаный ремень. Его звали Синрик, и он лишился левой руки, сражаясь за Альфреда. Таверной он владел уже более двадцати лет и был в курсе практически всех событий, происходивших в Уинтансестере.
– Церковники правят, – сказал он.
– Не Альфред?
– Бедняга немощен, как пьяный пес. Чудо, что он все еще жив.
– А Эдуард под ногтем у клириков? – спросил я.
– Клириков, – подтвердил Синрик, – матери и витана. Но он не настолько набожен, как они думают. Ты слышал о леди Эггвинне?
– О дочке епископа?
– О ней, милашка, таких еще поискать. Юной была совсем, но очень красивой.
– Она умерла?
– Умерла в родах.
Я удивленно уставился на него. События последнего времени приобрели совершенно иной смысл.
– Ты уверен?
– Зуб даю, я знаю женщину, которая принимала у нее роды! Эггвинна родила близнецов, мальчика назвали Этельстаном, а девочку Эдгит, мать-бедняжка умерла в ту же ночь.
– Их отец Эдуард? – спросил я, и Синрик кивнул. – Два королевских бастарда, – тихо произнес я. Синрик покачал головой. – Разве они не бастарды?
– Эдуард утверждает, – понизив голос, заговорил он, – что женился на ней, а его отец считает, что все это было незаконно, и отец в этом споре, естественно, побеждает. Они держали все это в тайне! Один Господь знает, сколько они отвалили повитухе за молчание.
– Дети живы?
– Они в монастыре Святой Хедды, с леди Этельфлед.
Я в задумчивости смотрел на огонь. Итак, идеальный преемник оказался таким же греховодником, как любой другой мужчина. И Альфред убирает прочь плоды этого греха: запрятал детей в монастырь в надежде, что никто не узнает о них.
– Бедный Эдуард, – сказал я.
– А сейчас он женится на Эльфлед, – сказал Синрик, – что очень радует Альфреда.
– У него уже двое детей, – не без удивления произнес я. – Это же какая путаница в королевском семействе. Говоришь, Этельфлед в Святой Хедде?
– Заперта там, – ответил Синрик.
Он знал о моих нежных чувствах к Этельфлед, и по его тону я понял, что ее заперли там, чтобы держать подальше от меня.
– Ее муж здесь?
– Во дворце Альфреда. Все семейство здесь, даже Этельволд.
– Этельволд!
– Приехал две недели назад, рыдает и причитает по умирающему.
А Этельволд оказался храбрее, чем я думал. Он заключил союз с датчанами и при этом внаглую заявился ко двору своего дядьки.
– Он все пьет? – спросил я.
– Нет, насколько я знаю. Сюда он не заходил. Говорят, он все время проводит в молитвах. – В его голосе было столько презрения, что я расхохотался. – Мы все молимся, – печально добавил он, имея в виду, что всех волнует, что будет с королевством после смерти Альфреда.
– А как там Святая Хедда? – спросил я. – Аббатисой там все еще Хильдегит?
– Да, лорд. Она там, она сама святая.
Я взял с собой Осферта, когда поехал в Святую Хедду. От моросящего дождя на улицах было очень скользко. Монастырь стоял на северной окраине города, близко к восточному берегу, рядом с палисадом. К единственному входу в монастырь вел длинный, загаженный проулок, в котором, как и в прошлый раз, когда я здесь был, толпились попрошайки, ожидая милостыню и еду, – обычно монахини раздавали это по утрам и по вечерам. Попрошайки расступились, давая нам дорогу. Они занервничали, увидев, что мы с Осфертом в кольчугах и при мечах. Некоторые протягивали к нам горсти или деревянные плошки, но я не обращал на них внимания. Меня больше интересовали трое солдат, охранявших дверь монастыря. Все трое были в шлемах и вооружены копьями, мечами и щитами. Когда мы приблизились, они преградили нам путь.
– Туда нельзя, лорд, – сказал один из них.
– Ты знаешь, кто я такой?
– Ты лорд Утред, – с уважением произнес стражник, – и тебе туда нельзя.
– Аббатиса – моя старая знакомая, – сказал я, и это было правдой.
Хильд была другом, святой и женщиной, которую я когда-то любил, но мне, кажется, запрещалось навещать ее. Главным в троице стражников был крепкий мужик, немолодой, широкоплечий и, судя по выражению лица, уверенный в себе. Хотя его меч был в ножнах, я не сомневался, что он быстро выхватит его, если я попытаюсь прорваться в монастырь силой. Не сомневался я и в том, что смогу запросто сбить его с ног. Однако их было трое, а Осферт не стал бы нападать на западных саксов, охранявших конвент. Я пожал плечами.
– Я могу передать аббатисе сообщение? – спросил я.
– Это можно сделать через меня, лорд.
– Передай ей, что ее пришел навестить Утред.
Он кивнул. Я услышал, как позади меня охнули попрошайки, и, обернувшись, увидел, что проулок заполняют солдаты. Я узнал их командира, человека по имени Годрик, он служил под началом Веостана. Он вел отряд из семи солдат в шлемах, вооруженных, как и те, что охраняли дверь в монастырь, копьями и щитами. Они были готовы к бою.
– Меня попросили препроводить тебя во дворец, лорд, – поприветствовал меня Годрик.
– И тебе для этого понадобились копья?
Годрик проигнорировал вопрос и жестом указал в сторону выхода из проулка.
– Ты идешь?
– С удовольствием, – ответил я и последовал за ним через город.
Прохожие на улице молча смотрели нам вслед. Хотя мы с Осфертом остались при мечах, мы все равно выглядели как пленные под конвоем. Когда мы подошли к дворцовому парадному, управляющий потребовал, чтобы мы сдали оружие. Это было в порядке вещей. Только личной охране короля дозволялось носить оружие во дворце, так что я передал «Вздох змея» управляющему и последовал за Годриком мимо личной часовни Альфреда к маленькому домику с тростниковой крышей.
– Тебе предложено подождать здесь, лорд, – сказал Годрик, указывая на дверь.
Мы зашли в комнату без окон. Из мебели здесь имелось две лавки и стол, на стене висело распятие. Люди Годрика остались снаружи и, когда я собрался выйти, преградили мне путь копьями.
– Мы хотим есть, – сказал я, – и выпить. А еще нам нужно ведро, чтобы пописать.
– Мы арестованы? – спросил Осферт после того, как нам принесли еду и ведро.
– Похоже на то.
– А почему?
– Не знаю, – ответил я.
Я поел хлеба и твердого сыра, а затем лег на влажный земляной пол и попытался заснуть.
Стемнело, когда вернулся Годрик. Он все еще держался учтиво.
– Пойдем со мной, лорд, – сказал он.
Мы прошли через знакомый двор в один из малых залов, где в очаге ярко горел огонь. На стенах висели кожаные драпировки, на которых были изображены различные святые западных саксов. В дальнем конце зала стоял стол, застланный голубой скатертью, и за ним сидело пять церковников. Трое были мне не знакомы, зато двоих я узнал, и оба не числились среди моих друзей. Один – епископ Эссер, мстительный валлийский священник, наперсник Альфреда, другой – епископ Эркенвальд. Они сидели по обе стороны от узкоплечего человека с седыми волосами вокруг выбритой тонзуры и остреньким, как у голодной куницы, личиком. Облик дополнял длинный нос, умные глаза и тонкие, слегка вздернутые губы, которые открывали кривые зубы. Еще два священника, помоложе остальных, сидели по торцам стола. Перед каждым стояла чернильница с пером и лежала стопка пергамента. Они, судя по всему, оказались здесь, чтобы делать записи.
– Епископ Эркенвальд, – поприветствовал я его и перевел взгляд на Эссера. – Кажется, я тебя не знаю.
– Сними с его шеи молот, – сказал Эссер Годрику.
– Дотронешься до молота, – предупредил я Годрика, – и я поджарю твою задницу на огне.
– Хватит! – Голодная куница хлопнула ладонью по столу так, что чернильницы подпрыгнули. Два священника-писаря стали быстро что-то строчить. – Я Плегмунд, – объявил он.
– Главный колдун Контварабурга? – уточнил я.
Он уставился на меня с явной неприязнью, затем подвинул к себе лист пергамента.
– Тебе придется кое-что объяснить, – сказал он.
– И на этот раз никакого вранья! – сурово предупредил Эссер.
Много лет назад в этом самом зале витан устроил мне допрос по поводу преступлений, в которых, если говорить по правде, я был виновен. Главным свидетелем моих преступлений был Эссер. Во время того допроса я лгал напропалую, и Эссер знал это. С тех пор он презирал меня.
Я хмуро посмотрел на него.
– Как тебя зовут? – спросил я. – Ты напоминаешь мне кое-кого. Он был валлийским негодяем, жалким куском дерьма, но я убил его, так что ты не можешь быть им.
– Лорд Утред, – устало проговорил епископ Эркенвальд, – прошу тебя, не оскорбляй нас.
Мы с Эркенвальдом недолюбливали друг друга, но в былые времена епископ Лундена показал себя эффективным правителем и не стоял у меня на пути в период битвы при Бемфлеоте, более того, своим организаторским талантом он внес немалую лепту в победу.
– Каких объяснений вы хотите? – спросил я.
Архиепископ Плегмунд подвинул к себе свечу, чтобы лучше было видно пергамент.
– Нам рассказали о твоей деятельности этим летом, – сказал он.
– И вы хотите поблагодарить меня, – усмехнулся я.
В меня впился его холодный, острый взгляд. Плегмунд прославился своим аскетизмом, он отказывал себе в любых удовольствиях, будь то еда, женщины или роскошь. Он служил своему богу, создавая себе неудобства, молясь в уединении и ведя отшельнический образ жизни. Почему люди восхищались им, я не знал, но христиане говорили о нем с благоговейным восторгом, особенно когда он отказался от отшельничества, чтобы стать архиепископом.
– Весной, – начал он высоким, визгливым голосом, – у тебя состоялась встреча с человеком, который называет себя ярлом Хестеном, после этой встречи ты поехал на север в земли, которыми владеет Кнут Ранульфсон, а потом ты побывал у ведьмы Эльфаделль. Оттуда ты отправился в Снотенгахам, занятый Сигурдом Торрсоном, а затем снова встретился с ярлом Хестеном.
– Все верно, – беспечно сказал я, – только ты кое-что упустил.
– Вот опять ложь, – фыркнул Эссер.
Я посмотрел на него.
– Тебя мать в детстве табуреткой шандарахнула по голове?
Плегмунд снова ударил ладонью по столу.
– Что мы упустили?
– Один маленький правдивый фактик о том, что я сжег флот Сигурда.
Все это время Осферт ощущал, как усиливается враждебная атмосфера в зале, и его беспокойство росло. Наконец он не выдержал и, не сказав мне ни слова, вышел. Ни от кого из тех, кто сидел за столом, не последовало никаких возражений. Осферт их не интересовал, им нужен был я.
– Да, мы знаем, что флот был сожжен, – сказал Плегмунд, – и мы знаем причину.
– Расскажите-ка.
– Это был знак датчанам, что пути назад у них нет. Сигурд Торрсон уверяет своих сторонников, что их жребий – захватить Уэссекс, и в доказательство этого он сжег собственные корабли.
– И вы верите в это? – поинтересовался я.
– Это правда, – отрезал Эссер.
– Тебе вбили эту мысль в башку топором, поэтому она не может быть правдой, – заявил я. – Ни один северный лорд никогда не сожжет свои корабли. Они стоят целое состояние. Это я сжег их, и люди Сигурда пытались убить меня за это.
– О, никто не сомневается, что ты был там, когда они горели, – сказал Эркенвальд.
– Ты не отрицаешь, что встречался с Эльфаделль? – спросил Плегмунд.
– Нет, – ответил я, – точно так же, как я не отрицаю, что разгромил датские армии при Фернхамме и при Бемфлеоте в прошлом году.
– Никто не отрицает, что ты оказывал услуги королевству, – сказал Плегмунд.
– Когда тебе это было выгодно, – ледяным тоном вставил Эссер.
– Ты отрицаешь, что лишил жизни аббата Деорлафа из Буккестана?
– Я выпотрошил его, как рыбу, – ответил я.
– Ты не отрицаешь этого? – В голосе Эссера слышалось неподдельное изумление.
– Я горжусь этим, – заявил я. – Я прикончил еще двух других монахов.
– Запишите это! – прошипел Эссер клеркам, которые вряд ли нуждались в указании. Они и так все тщательно записывали.
– В прошлом году, – сказал епископ Эркенвальд, – ты отказался присягнуть высокородному Эдуарду.
– Верно.
– Почему?
– Потому что я устал от Уэссекса, – ответил я, – устал от священников, устал выслушивать, что на все воля вашего бога, устал выслушивать, что я грешник, устал от вашей бесконечной чепухи, устал от этого пригвожденного тирана, которого вы называете богом и который хочет только того, чтобы мы все были несчастны. Я отказался присягать, потому что моя цель – вернуться на север, в Беббанбург, и убить тех, кто захватил его, но я не смогу сделать это, если буду связан присягой, а Эдуард вдруг захочет от меня чего-то другого.
Возможно, моя речь была и не самой почтительной, но я и не испытывал никакого почтения. Кто-то, полагаю, Этельред, приложил все силы к тому, чтобы уничтожить меня, и привлек к этому дело церковников, поэтому я вынужден был противостоять этим мерзким ублюдкам. И кажется, я преуспевал, во всяком случае, в том, чтобы сделать их еще более мерзкими. Плегмунд морщился. Эссер крестился. Эркенвальд просто закрыл глаза. Два молодых священника все писали и писали.
– Пригвожденный тиран, – медленно проговаривал один из них, чиркая пером по пергаменту.
– А кому пришла в голову такая великолепная идея отправить меня в Восточную Англию, прямо в лапы Сигурда?
– Король Йорик уверяет нас, что Сигурд приехал без его приглашения и что если бы он знал об этом, то заранее атаковал бы вражеские силы, – сказал Плегмунд.
– Йорик – глист, – сказал я. – На всякий случай, архиепископ, если ты не знаешь, глист – это такая же штука, как епископ Эссер, мерзость, которая выползает из задницы.
– Я научу тебя уважению! – рявкнул Плегмунд, сердито глядя на меня.
– Зачем?
Он захлопал глазами. Эссер что-то настойчиво говорил ему на ухо, мне был слышен свистящий шепот. Что до епископа Эркенвальда, то он пытался накопать что-нибудь полезное для меня.
– Что тебе рассказала ведьма Эльфаделль?
– Что Сакс разрушит Уэссекс, – ответил я, – и что датчане победят и Уэссекс исчезнет.
Мои слова ошеломили всех троих. Пусть они и были христианами, причем важными и могущественными, они все же не без трепета относились к настоящим богам и их волшебству. Они испугались, хотя никто из них не перекрестился, потому что так они признали бы, что языческая предсказательница может иметь доступ к истине, а этого делать они как раз и не хотели.
– А кто такой Сакс? – прошипел свой вопрос Эссер.
– Вот для этого я и приехал в Уинтансестер, – ответил я, – чтобы рассказать королю.
– Так расскажи нам, – потребовал Плегмунд.
– Я расскажу королю, – твердо заявил я.
– Змея! – обрушился на меня Эссер. – Подлый вор! Сакс, который разрушит Уэссекс, – это ты!
Я сплюнул, чтобы показать свое презрение, но плевок не долетел до стола.
– Ты приехал сюда из-за женщины, – устало проговорил Эркенвальд.
– Прелюбодей! – не унимался Эссер.
– Это единственное объяснение твоего появления здесь, – добавил Эркенвальд и посмотрел на архиепископа. – Sicut canis qui revertitur ad vomitum suum.
– Sic inprudens qui iterat stultitiam suam, – в тон ему произнес архиепископ.
В первое мгновение я подумал, что они проклинают меня, однако маленький епископ Эссер не смог удержаться от искушения продемонстрировать мне свою ученость и перевел:
– Как пес возвращается на блевотину свою, так глупый повторяет глупость свою.
– Слова Господа, – сказал Эркенвальд.
– Нам надо решить, что с тобой делать, – сказал Плегмунд, и при этих словах люди Годрика придвинулись ко мне. Я спиной ощутил их копья.
В очаге треснуло бревно, и сноп искр вылетел на циновки, которые тут же задымились. В другой ситуации кто-нибудь из слуг или солдат обязательно поспешил бы затоптать огонь, но сейчас никто не шевельнулся. Они жаждали моей смерти.
– Нам было продемонстрировано, – нарушил молчание Плегмунд, – что ты вступил в сношения с врагами нашего короля, что ты с ними строил против него заговор, что ты делил с ними хлеб да соль. Более того, ты признался в том, что лишил жизни святого аббата Деорлафа и двух его братьев, а также…
– Святой аббат Деорлаф, – перебил его я, – был в сговоре с Эльфаделль, а еще святой аббат Деорлаф хотел убить меня. Что я должен был делать? Подставить ему другую щеку?
– Молчать! – приказал Плегмунд.
Я сделал два шага и затоптал тлеющие циновки. Один из солдат Годрика решил, что я сейчас наброшусь на церковников, и тут же нацелил на меня копье. Я повернулся и пристально посмотрел на него. Просто посмотрел. Он покраснел и медленно опустил копье.
– Я сражался с врагами вашего короля, – сказал я, продолжая смотреть на копейщика, – как хорошо известно епископу Эркенвальду. – Я перевел взгляд на Плегмунда. – Пока другие трусливо прятались за стенами бурга, я вел в атаку армию вашего короля. Я стоял в стенах из щитов. Я рубил врагов, я окрашивал землю кровью ваших врагов, я сжигал корабли, я взял крепость Бемфлеот.
– И ты носишь молот! – взвизгнул Эссер. Он дрожащим пальцем указал на мой амулет и продолжил: – Это символ наших врагов, это главный символ тех, кто будет снова терзать Христа, а ты надеваешь его ко двору нашего короля!
– Чем занималась твоя мать? – спросил я. – Пердела, как кобыла? Тебе это пошло на пользу?
– Хватит, – опять же устало произнес Плегмунд.
Нетрудно было догадаться, кто «надул» им в уши: мой кузен Этельред. Он носил титул лорда Мерсии и по своему положению был ближе всего к королю, однако любой знал, что он – щенок на сворке западных саксов. Он хотел обрезать поводок, и после смерти Альфреда он наверняка попытается завладеть короной. И обзавестись новой женой, потому что старая, Этельфлед, добавила к его привязи еще и рога. Этот щенок на привязи и с рогами жаждет мести и моей смерти, потому что знает: в Мерсии слишком много тех, кто предпочтет последовать за мной, а не за ним.
– Наш долг – решить твою судьбу, – сказал Плегмунд.
– Судьбу решают норны, – сказал я, – сидя под Иггдрасилем.
– Варвар, – прошипел Эссер.
– Королевство должно быть защищено, – продолжал архиепископ, игнорируя нас обоих, – оно должно иметь щит веры и меч праведности, и в королевстве Господа нет места человеку без веры, человеку, который может повернуть против нас в любой момент. Утред Беббанбургский, заявляю тебе…
Но все, что он хотел мне заявить, так и осталось невысказанным, потому что дверь зала со скрипом открылась.
– Король желает видеть его, – объявил знакомый голос.
Я обернулся и увидел Стипу. Доброго Стипу, командира гвардии Альфреда, крестьянина, попавшего в рабство и поднявшегося до великого воина, человека, тупого, как бочонок с дегтем, и сильного, как бык, моего друга и верного товарища.
– Король, – бесстрастно добавил он.
– Но… – начал Плегмунд.
– Я понадобился королю, ты, кривозубый ублюдок, – бросил я ему и перевел взгляд на копьеносца, угрожавшего мне. – Если ты еще раз направишь на меня острие, – пообещал я ему, – я вспорю тебе брюхо и скормлю твои кишки своим собакам.
Норны, вероятно, хохотали от души, когда я шел на встречу с королем.
