Глава третья
Наступил и закончился Йоль, бури одна за другой несли с Северного моря снег, который плотным ковром устилал мертвую землю. Отец Уиллиболд, священники – западные саксы, близнецы из Мерсии и поющие монахи – все были вынуждены оставаться в Буккингахамме. Когда погода улучшилась, я выдал им Сердика и еще двадцать копейщиков, которым предстояло сопроводить их домой. Они забрали с собой волшебную рыбку и Иванна, пленника. Альфреду, если он все еще жив, обязательно захочется узнать о предательстве Йорика. С Сердиком я передал письмо для Этельфлед, и по возвращении он заверил меня, что передал его одной из ее доверенных камеристок, однако ответа не привез.
– Мне не разрешили увидеться с госпожой, – сказал Сердик. – Ее держат под замком.
– Под замком?
– Во дворце, лорд. Там все рыдают и причитают.
– Но ведь Альфред был жив, когда ты уезжал, так?
– Он все еще жив, лорд, но священники говорили, что только молитва удерживает его на этом свете.
– Меня бы удивило, если бы они говорили другое.
– И лорд Эдуард обручился.
– Обручился?
– Я присутствовал на церемонии, лорд. Он собирается жениться на леди Эльфлед.
– На дочери олдермена?
– Да, лорд. Ее выбрал король.
– Бедняга Эдуард, – сказал я, вспомнив рассказы отца Уиллиболда о том, что наследник Альфреда хотел жениться на какой-то девушке из Сента. Эльфлед была дочерью Этельхельма, олдермена Суморсета, и Альфред, вероятно, этим браком хотел обеспечить Эдуарду поддержку самых могущественных фамилий Уэссекса. Интересно, спросил я себя, а что случилось с той девушкой из Сента?
Сигурд вернулся в свои земли и оттуда, обозленный, рассылал рейдеров в сакскую Мерсию. Его люди жгли, убивали, уводили в рабство и грабили. Это была обычная пограничная война, ничем не отличавшаяся от постоянных стычек между скотами и нортумбрийцами. На мою территорию рейдеры не посягали, но мои поля лежали к югу от обширных земель Беорннота. Сигурд сконцентрировал свой гнев на олдермене Эльфволде, сыне того человека, который пал, сражаясь рядом со мной при Бемфлеоте, а к территории Беорннота не прикасался, и вот это я считал самым интересным. Так что в марте, когда звездчатка выбелила живые изгороди, я взял пятнадцать человек, и мы отправились на север, к Беорнноту, а в качестве новогодних гостинцев прихватили сыр, эль и соленую баранину. Старик встретил меня сидя в кресле и укутавшись в меховой плащ. Он осунулся, его глаза поблекли, нижняя губа все время дрожала. Он умирал. Беортсиг, его сын, угрюмо смотрел на меня.
– Пора, – сказал я, – проучить Сигурда.
Беорннот нахмурился.
– Хватит ходить туда-сюда, – велел он мне. – Из-за тебя я чувствую себя древним стариком.
– Ты и так старик, – сказал я.
Он поморщился.
– Я как Альфред, – заявил он. – Скоро встречусь со своим богом. Я отправлюсь на судилище, чтобы узнать, кому суждено жить дальше, а кому – гореть. Ведь они пустят его в рай, не так ли?
– Они с радостью примут Альфреда, – согласился я. – А тебя?
– В аду хотя бы не холодно, – хмыкнул он и вытер слюну, налипшую на бороду. – Значит, ты хочешь сразиться с Сигурдом?
– Я хочу прикончить этого ублюдка.
– Перед Рождеством у тебя был шанс, – напомнил Беортсиг. Я проигнорировал его.
– Он ждет, – сказал Беорннот, – ждет смерти Альфреда. Он не нападет, пока Альфред жив.
– Он уже нападает, – возразил я.
Беорннот покачал головой.
– Всего лишь совершает набеги, – небрежно произнес он, – да и весь флот свой в Снотенгахаме вытащил на берег.
– В Снотенгахаме? – удивленно спросил я. Этот город был так же далек, как любой остров, до которого добирались лишь мореходные суда.
– Все это говорит о том, что он не планирует ничего, кроме набегов.
– Это говорит только о том, что он не планирует морских набегов, – заявил я. – Но что помешает ему совершить марш-бросок по суше?
– Возможно, он его и совершит, – уступил Беорннот, – но когда умрет Альфред. А пока он будет просто воровать скот, уводить по несколько голов.
– Тогда я хочу увести несколько голов у него, – сказал я.
Беортсиг бросил на меня злобный взгляд, а его отец пожал плечами.
– Зачем будить лихо, когда оно тихо? – спросил старик.
– Эльфволд не считает, что оно тихо, – ответил я.
Беорннот расхохотался.
– Эльфволд молод, – проговорил он, – и амбициозен, он сам напрашивается на неприятности.
Сакских лордов Мерсии можно разделить на два лагеря: на тех, кого возмущает доминирование западных саксов на их земле, и на тех, что его приветствует. Отец Эльфволда поддерживал Альфреда, Беорннот же тосковал по тем временам, когда в Мерсии был свой король, и, как все его единомышленники, отказывался посылать войска и помогать мне бить Хестена. Тогда он предпочел, чтобы его людьми командовал Этельред, и они встали гарнизоном в Глевесестере, готовясь отразить атаку, которая так и не последовала. Эти два лагеря постоянно противостояли друг другу, однако у Беорннота хватило благоразумия – а может, он слишком близко подошел к смерти, – чтобы не усугублять старую вражду: он пригласил нас переночевать.
– Будешь рассказывать мне сказки, – сказал он. – Я люблю всякие истории. Расскажешь мне о Бемфлеоте.
Этим великодушным предложением он как бы намекал на то, что прошлым летом его люди оказались не в том месте.
Всю историю я ему не рассказал. Вместо этого, когда угли в очаге покраснели, а эль развязал всем языки, я поведал ему, как погиб старший Эльфволд. Как он сражался бок о бок со мной, и как мы разгромили датский лагерь, и как потом к датчанам подошло подкрепление и они пошли в контратаку. Люди внимательно слушали. Почти каждый из тех, кто сейчас сидел в зале, хотя бы один раз стоял в стене из щитов и познал тот страх. Я рассказал, как подо мной убили лошадь, как мы встали спина к спине и, загородившись щитами, отбивались от вопящих датчан, которые неожиданно превзошли нас числом. Я описал ту смерть, о которой мечтал Эльфволд, и рассказал, как он крушил врагов одного за другим, пока чей-то топор не расколол надвое его шлем. Я не стал рассказывать, как он с укоризной смотрел на меня и какой ненавистью сочились его предсмертные слова, а все потому, что он решил, будто бы я предал его. Он умер рядом со мной на рассвете, и в тот момент я готов был последовать за ним, так как знал, что датчане почти наверняка убьют нас всех, но потом подошел Стипа с отрядом западных саксов, и наше поражение неожиданно превратилось в победу. Сторонники Беорннота стучали по столу, хваля таким образом мой рассказ. Людям нравится слушать о битвах, и поэтому мы приглашаем поэтов, чтобы они по вечерам развлекали нас сказаниями о воинах, мечах, щитах и топорах.
– Хорошая история, – сказал Беорннот.
– Гибель Эльфволда на твоей совести, – прозвучал чей-то голос.
На мгновение мне показалось, что я ослышался или что эти слова предназначались не мне. Воцарилась гнетущая тишина – каждый из присутствующих задался тем же вопросом.
– Зря мы тогда вступили в бой! – В разговор вмешался Ситрик. Он встал, и я увидел, что он пьян. – Ты даже не отправил разведчиков в леса! – закричал он. – И сколько погибло только из-за того, что ты этого не сделал?
Я знал, все видят, насколько я ошеломлен. От шока я лишился дара речи. Ситрик когда-то был моим слугой, я спас ему жизнь – он тогда был мальчишкой – взял к себе и сделал из него мужчину и воина. Я дал ему золота, я награждал его так, как настоящий лорд должен награждать своих сторонников. И вот сейчас этот человек смотрит на меня с нескрываемой ненавистью. Беортсиг, естественно, наслаждался моментом, его возбужденный взгляд метался с меня на Ситрика и обратно. Райдер, сидевший на той же лавке, что и Ситрик, взял своего приятеля за руку, но тот оттолкнул его.
– Скольких ты убил в тот день своей беспечностью? – заорал он.
– Ты пьян, – хрипло произнес я, – и завтра ты будешь пресмыкаться передо мной, вымаливая прощения, и возможно, я прощу тебя.
– Лорд Эльфволд был бы жив, если бы у тебя была хоть капля мозгов, – не унимался он.
Мои люди закричали на него и зашикали, но я всех перекричал:
– Ко мне, на колени!
Он лишь сплюнул в мою сторону. В зале поднялся страшный шум. Люди Беорннота громкими воплями поддерживали Ситрика, мои же смотрели на все это в полнейшем ужасе.
– Дайте им мечи! – предложил кто-то.
Ситрик поднял руку.
– Дайте мне оружие! – заорал он.
Я шагнул к нему, но меня остановил Беорннот, дрожащими пальцами ухватив за рукав.
– Только не в моем доме, лорд Утред, – сказал он, – только не здесь. – Он с трудом поднялся на ноги. Чтобы выпрямиться, ему пришлось одной рукой опереться на край стола. Другой же он указал на Ситрика.
– Уведите его! – приказал старик.
– Держись от меня подальше! – крикнул я ему. – И прихвати с собой свою жену-потаскуху!
Ситрик попытался вырваться, но люди Беорннота крепко держали его. Он был сильно пьян, поэтому они просто выволокли его из зала под презрительные насмешки и колкости сторонников Беорннота. Беортсиг от души радовался моему унижению и хохотал. Отец сурово посмотрел на него и сел.
– Сожалею, – буркнул он.
– Это он завтра пожалеет, – мстительно произнес я.
На следующее утро Ситрика нигде не было, и я не спрашивал, где Беорннот спрятал его. Мы приготовились к отъезду, и Беорннот, опираясь на двух своих людей, вышел провожать нас на двор.
– Боюсь, – сказал он, – что я умру раньше Альфреда.
– Надеюсь, ты проживешь много лет, – почтительно произнес я.
– Британия погрузится в страдания, когда Альфреда не станет, – продолжал он. – Уверенность в завтрашнем дне умрет вместе с ним. – Он замолчал. Он все еще был озадачен вчерашним инцидентом. У него на глазах один из моих людей оскорбил меня, а он помешал мне заслуженно наказать провинившегося. Все это разделяло нас, как тлеющие угли. Однако мы оба делали вид, будто ничего не случилось.
– Сын Альфреда – хороший человек, – сказал я.
– Эдуард молод, – сокрушенно проговорил Беорннот, – и никто не знает, каким он станет. – Он вздохнул. – Жизнь – это поэма без конца, – добавил он, – но я все же хотел бы услышать еще несколько строф, прежде чем умру. – Он покачал головой. – Эдуард не будет править.
Я улыбнулся.
– Возможно, он думает иначе.
– Таково пророчество, лорд Утред, – совершенно серьезно сказал он.
Я тут же насторожился.
– Пророчество?
– Есть одна колдунья, – ответил он, – она видит будущее.
– Эльфаделль? – уточнил я. – Ты видел ее?
– Беортсиг видел, – сказал он, переведя взгляд на сына, который, услышав имя Эльфаделль, поспешно перекрестился.
– И что же она сказала? – спросил я у Беортсига.
– Ничего хорошего, – коротко ответил тот.
Я забрался в седло и оглядел двор в поисках Ситрика, но так его и не увидел, поэтому мы отправились в путь без него.
Поведение Ситрика сильно озадачило Финана.
– Наверное, он был пьян до безумия, – удивленно произнес он. Я ничего не ответил. Во многом то, что сказал Ситрик, было правдой, Эльфволд действительно погиб из-за моей беспечности, однако это не давало Ситрику право во всеуслышание обвинять меня. – Он всегда был таким добродушным, – продолжал Финан, – а в последнее время только и делал, что грубил. Я так и не понял, в чем дело.
– Он все больше становится похожим на своего отца, – сказал я.
– На Кьяртана Безжалостного?
– Зря я спас ему жизнь.
Финан кивнул.
– Хочешь, я разберусь с ним?
– Нет, – твердо ответил я, – только один человек может убить его, и этот человек – я. Понятно? Он мой, и пока я не вспорю ему брюхо, я не желаю больше слышать его имя.
Прибыв домой, я прогнал прочь Элсвит, жену Ситрика, и его троих сыновей. Ее подруги и друзья горько рыдали и умоляли меня, но я оставался глух. Она уехала.
На следующий день я стал готовить западню для Сигурда.
Те дни были пронизаны страхом. Вся Британия с содроганием ждала известия о смерти Альфреда, уверенная, что это событие смешает руны. Что новый расклад предскажет Британии новую судьбу, но вот что это будет за судьба, никто не знал. Возможно, ответы имелись только у той колдуньи с кошмарным именем. В Уэссексе все хотели увидеть на троне нового, но такого же сильного короля; в Мерсии одна часть хотела того же, а другая – вернуть собственного короля; весь же север, где правили датчане, мечтал о завоевании Уэссекса. И все же Альфред прожил весну и лето, люди же тем временем ждали и мечтали, а урожаи зрели. Я взял с собою сорок шесть человек и отправился на восток и север, туда, где устроил себе логово Хестен.
Я бы с радостью взял с собой три сотни. Много лет назад мне было предсказано, что однажды я поведу за собой целые армии. Но чтобы содержать армию, у человека должны быть земля, а моей земли хватало только для того, чтобы прокормить и вооружить небольшую дружину. Я собирал оброк, взимал пошлины с купцов, которые пользовались римской дорогой, проходившей по поместью Этельфлед, однако этого дохода было мало, поэтому в Сестер я взял с собою только сорок шесть человек.
Этот город был открыт всем врагам: на западе – валлийцам, а на востоке и севере – датчанам, которые не признавали никаких правителей, кроме самих себя. Когда-то римляне построили в Сестере крепость, и именно в ее развалинах и укрылся Хестен. Были времена, когда одно имя Хестена наводило страх на всех саксов, но сейчас он превратился в собственную тень, его дружина сильно сократилась и насчитывала менее двухсот человек, и преданность даже этих двух сотен вызывала сомнения. В начале зимы у Хестена было более трехсот сподвижников, но люди ждут, что лорд обеспечит их чем-то более существенным, чем еда и эль. Они жаждут серебра, мечтают о золоте и рабах, вот люди Хестена и разбрелись кто куда в поисках других лордов. Многие примкнули к Сигурду или к Кнуту, считая их щедрыми на золото.
Сестер располагался на границе Мерсии, и я обнаружил дружину Этельреда примерно в трех милях к югу от той крепости, где прятался Хестен. Дружина насчитывала более ста пятидесяти человек, чья работа состояла в том, чтобы наблюдать за Хестеном и брать его измором, грабя его фуражиров. Командовал этими людьми молодой парень по имени Мереваль, и мой приезд, судя по всему, его обрадовал.
– Ты приехал убить этого жалкого мерзавца, лорд? – спросил он.
– Только взглянуть на него, – ответил я.
Если честно, я приехал, чтобы дать Хестену взглянуть на меня, хотя я не решался никому рассказывать, какова моя истинная цель. Я хотел, чтобы датчане узнали о моем появлении в Сестере, поэтому я заставил своих людей промаршировать рядом со старой римской крепостью и даже щегольнул своим знаменем с волчьей головой. Я ехал впереди отряда в лучшей, начищенной до блеска моим слугой Осви кольчуге, и приблизился к старым стенам настолько, что один из людей Хестена решил попытать удачу и выстрелил в меня охотничьей стрелой. Я увидел, как в воздухе промелькнуло оперенье, и проследил, как короткая стрела, пролетев дугой, воткнулась в землю в нескольких футах от копыт моей лошади.
– Ему не под силу защитить все эти стены, – задумчиво произнес Мереваль.
Он был прав. Римская крепость в Сестере была огромной, размерами с небольшой город, и жалкой кучке приспешников Хестена не удалось бы организовать оборону на всем протяжении полуразрушенного крепостного вала. Мы с Меревалем могли бы объединить наши силы и ночью пойти в атаку – возможно, мы нашли бы незащищенный участок стены и вступили бы в бой на улицах крепости. Однако от такого рискованного предприятия нас удерживал численный перевес противника, мы не хотели терять людей в попытке победить уже побежденного врага. Так что я удовлетворился тем, что дал понять Хестену: я прибыл, чтобы понасмехаться над ним. Он наверняка люто ненавидит меня. Всего год назад он был самым могущественным из всех скандинавов, а сейчас забился в свою нору, как побитый лис, причем побитый не кем-нибудь, а мною. И все же я знал: этот лис хитер и только и думает о том, как бы вернуть себе былое могущество.
Старая крепость стояла в большой излучине реки Ди. Сразу за южной стеной лежало в руинах громадное здание, которое когда-то было ареной, где, как рассказали мне священники Мереваля, христиан скармливали диким зверям. Это было бы слишком здорово, чтобы быть правдой, поэтому я им и не поверил. Развалины арены могли бы послужить отличной цитаделью для такого маленького войска, как у Хестена, однако он предпочел сосредоточить свои силы в северной части крепости, той, которая была ближе всего к реке. Там у него стояли два корабля, вернее, старых торговых шлюпа, наверняка дырявых, так как они были вытащены на берег. Если бы в случае атаки Хестена отрезали от моста, эти шлюпы стали бы для него единственным средством спасения: он переправился бы на другой берег Ди и скрылся бы в пустошах.
Мое поведение озадачило Мереваля.
– Ты пытаешься спровоцировать его на битву? – спросил он меня на третий день, когда я в очередной раз проехал под старыми стенами.
– Он не хочет биться, – ответил я, – а вот я хочу выманить его. Для него искушение слишком велико, так что он выйдет к нам, никуда не денется. – Я остановился на римской дороге, которая, прямая как стрела, вела к двойной арке ворот в крепость. Сейчас эти ворота были заперты мощным брусом. – А тебе известно, что я однажды спас ему жизнь?
– Я не знал.
– Временами, – сказал я, – я кажусь себе глупцом. Надо было прикончить его при первой же встрече.
– Убей его сейчас, лорд, – предложил Мереваль, потому что Хестен, покинув крепость через западные ворота, медленно направлялся к нам.
Его сопровождали двое, оба верхом. Они остановились у юго-западного угла крепости, между стеной и развалинами арены, затем Хестен поднял руки, давая мне понять, что хочет всего лишь поговорить. Я повернул лошадь и поскакал к нему, но при этом старался держаться подальше от стен, вне пределов полета стрелы. С собой я взял только Мереваля, остальным же приказал оставаться на месте и наблюдать.
Хестен ехал вперед и улыбался, как будто встреча с нами доставляла ему величайшее удовольствие. Он не сильно изменился, только борода поседела, хотя густые светлые волосы сохранили прежний цвет. Его лицо выражало радушие, глаза весело блестели. У него на руках было с десяток браслетов, на плечи, несмотря на теплую погоду, он набросил котиковый плащ. Хестен всегда любил кичиться богатством. За бедным лордом люди не пойдут, и тем более за скаредным, поэтому он вынужден был демонстрировать уверенность в своих силах, если хотел вернуть себе власть.
– Лорд Утред! – воскликнул он так, словно и в самом деле был рад видеть меня.
– Ярл Хестен, – сказал я, с сарказмом произнеся его титул, – кажется, ты уже должен быть королем Уэссекса?
– Удовольствие занять этот трон откладывается, – ответил он, – поэтому позволь мне поприветствовать тебя в моем нынешнем королевстве.
Я рассмеялся, чего он и добивался.
– В твоем королевстве?
Он обвел рукой открытую всем ветрам низкую долину реки.
– Никто не заявил о своем желании быть здесь королем, так почему бы мне не стать им?
– Это земля лорда Этельреда, – сказал я.
– А лорд Этельред очень щедро распоряжается своими владениями, – заявил Хестен, – и даже, как я слышал, благосклонностью своей жены.
Стоявший рядом со мной Мереваль дернулся, и я предостерегающе поднял руку.
– Ярл Хестен шутит, – сказал я.
– Конечно, шучу, – произнес тот без улыбки.
– Это Мереваль, – представил я своего спутника, – и он служит лорду Этельреду. Он может заслужить благосклонность моей кузины, убив тебя.
– Он заслужит гораздо большую благосклонность, если убьет тебя, – отпарировал Хестен.
– Верно, – согласился я и посмотрел на Мереваля. – Хочешь убить меня?
– Лорд! – ошеломленно воскликнул тот.
– Лорд Этельред, – обратился я к Хестену, – желает, чтобы ты покинул его землю. У него и без тебя навоза хватает.
– Буду только рад, – сказал Хестен, – если лорд Этельред сам придет и выпроводит меня.
Весь этот обмен колкостями был таким же бессмысленным, как и ожидаемым. Хестен вышел из крепости вовсе не для того, чтобы пикироваться со мной. Он хотел выяснить, что означает мое прибытие.
– А вдруг, – сказал я, – лорд Этельред поручил мне выпроводить тебя?
– Это с каких же пор ты стал выполнять его приказы? – ухмыльнулся Хестен.
– Возможно, этого желает его супруга, – сказал я.
– Думаю, она предпочла бы мою смерть.
– Это тоже верно, – кивнул я.
Хестен улыбнулся.
– Ты, лорд Утред, приехал с одним отрядом. Мы, естественно, боимся тебя – а кто не боится Утреда Беббанбургского? – Говоря это, он поклонился. – Но одного отряда мало, чтобы исполнить желание леди Этельфлед.
Он ждал от меня ответа, но я ничего не сказал.
– Хочешь, я поведаю тебе, что сильнее всего озадачивает меня? – спросил он.
– Давай, – ответил я.
– Много лет, лорд Утред, ты трудишься во благо Альфреда. Ты убивал его врагов, командовал его армиями, обеспечивал безопасность его королевства, но в награду за эти услуги ты получил только один отряд. У других огромные владения, роскошные дома, у них закрома завалены сокровищами, их женщины обвешаны золотом, они в состоянии повести в битву сотни воинов. Однако же тот, кто обеспечивает их безопасность, так и остается без награды. Почему же ты хранишь верность столь скаредному лорду?
– Я спас тебе жизнь, – сказал я, – и тебя при этом озадачивают вопросы неблагодарности?
Он от души расхохотался.
– Он морит тебя голодом, потому что боится тебя. Ты еще не стал христианином?
– Нет.
– Тогда присоединяйся ко мне. Ты и я, лорд Утред. Мы прогоним Этельреда с его земель и поделим между собою Мерсию.
– Я предложу тебе участок в Мерсии.
Он улыбнулся.
– Длиной в два шага и шириной в один? – осведомился он.
– Да к тому же очень глубоких шага, – добавил я.
– Меня трудно убить, – сказал он. – Боги, очевидно, любят меня так же, как они любят тебя. Я слышал, после Йоля Сигурд клянет тебя на чем свет стоит.
– А что еще ты слышал?
– Что солнце садится и встает.
– Полюбуйся им, – сказал я, – потому что может случиться, что тебе в скором времени не придется восхищаться восходами и закатами.
Я неожиданно пришпорил свою лошадь. Она рванула вперед и заставила жеребца Хестена попятиться.
– Слушай, – резко произнес я. – У тебя есть две недели, чтобы уйти из крепости. Эй, дерьмо собачье, ты понял меня? Если через четырнадцать дней ты все еще окажешься здесь, я сделаю с тобой то же, что сделал с твоими людьми при Бемфлеоте. – Я скользнул взглядом по его двум спутникам и снова посмотрел на Хестена. – Две недели, – повторил я, – а потом придут войска западных саксов, и я превращу твой череп в ковш для воды.
Я, естественно, лгал, во всяком случае, насчет войск западных саксов, но Хестен знал, что именно эти войска помогли мне одержать победу при Бемфлеоте, так что ложь звучала вполне правдоподобно. Он начал что-то говорить, но я повернулся и поскакал прочь, взмахом руки приказав Меревалю следовать за мной.
– Я оставляю тебе Финана и двадцать человек, – сказал я мерсийцу, когда мы отъехали подальше, – потому что в течение этих двух недель ты должен ждать нападения.
– Хестена? – недоверчиво спросил Мереваль.
– Нет, Сигурда. Он приведет с собой как минимум триста человек. Хестену нужна помощь, и он попытается снискать благосклонность Сигурда, послав ему сообщение о том, что я здесь. И тогда Сигурд обязательно придет – уж больно ему хочется прикончить меня. – Конечно, я не был уверен, что все так и случится, но я сомневался, что Сигурду удастся побороть искушение и не попасться на мою наживку. – Когда он придет, – продолжал я, – ты отступишь. Уходи в леса, держись впереди него и доверяй Финану. Пусть Сигурд изнуряет своих людей на пустой земле. Даже не пытайся вступать с ним в схватку, просто маячь у него перед глазами.
Мереваль не стал спорить. Вместо этого после нескольких минут размышлений он вопросительно посмотрел на меня и спросил:
– И вправду, лорд, почему Альфред не вознаградил тебя?
– Потому что он не доверяет мне, – ответил я. Мой ответ так шокировал Мереваля, что он уставился на меня расширившимися от удивления глазами. – Если ты хотя бы отчасти верен своему лорду, – продолжал я, – дай ему знать, что Хестен предложил мне объединиться.
– А еще я скажу ему, что ты отказался.
– Можешь передать, что искушение было велико, – сказал я и тем самым снова шокировал его. Я пришпорил лошадь.
Сигурд и Йорик подстроили мне чрезвычайно хитроумную ловушку, и она почти сработала. Зато теперь я устрою ловушку Сигурду. Я не надеялся убить его – это подождет, – но очень хотел, чтобы он пожалел о своей попытке убить меня. Однако сначала я рассчитывал узнать будущее. Настала пора ехать на север.
Я отдал Сердику свою дорогую кольчугу, плащ и лошадь. Сердик был пониже меня, но так же широкоплеч, поэтому в моей одежде и в моем шлеме с нащечными пластинами, которые закрывали лицо, вполне мог сойти за меня. Я отдал ему свой щит, украшенный волчьей головой, и велел ежедневно показываться на глаза Хестену и его сподвижникам.
– Только не приближайся к стенам, – предупредил я, – пусть думает, будто я наблюдаю за ним.
Свое знамя с волчьей головой я оставил Финану и на следующий день уехал в сопровождении двадцати шести человек.
Мы тронулись в путь до рассвета, чтобы разведчики Хестена не заметили нас. Когда день вступил в свои права, мы стали продвигаться ближе к лесам, но все равно держали направление на восток. Лудда все еще ехал с нами. Мне очень нравился этот плут и мошенник. Лучшим его качеством было великолепнейшее знание Британии.
– Я все время перебираюсь с места на место, лорд, – объяснил он мне, – поэтому и знаю все пути-дороги.
– Перебираешься с места на место?
– Кто рискнет оказаться в пределах досягаемости того, кому вчера продал два ржавых железных гвоздя за кусок серебра, не так ли, лорд? Вот и приходится делать ноги, лорд.
Я расхохотался. Лудда был нашим проводником, и он вел нас на восток по римской дороге, пока мы не увидели поселок с хижинами, над которыми поднимался дым. Чтобы нас не заметили, мы свернули с дороги и обошли его по широкой дуге. Дальше поселений не было, и по козьим тропам мы стали подниматься на холмы.
– Куда он нас ведет? – спросил у меня Осферт.
– В Буккестан, – ответил я.
– А что там?
– Эти земли принадлежат ярлу Кнуту, – сказал я, – и тебе там совсем не понравится, поэтому я и не рассказываю, что там.
Я бы предпочел путешествовать в обществе Финана, но я верил, что ирландцу удастся избавить Сердика и Мереваля от неприятностей. Осферт мне нравился, но временами его осторожность становилась помехой, а не преимуществом. Если бы я оставил в Сестере Осферта, он слишком поспешно стал бы отступать при появлении Сигурда. Он утащил бы с собою Мереваля в глухие леса на границе Мерсии и Уэльса и тем самым отбил бы у Сигурда желание продолжать охоту. Мне же было нужно, чтобы кто-то постоянно дразнил и искушал Сигурда, и я знал, что у Финана это отлично получится.
Начался дождь, не моросящий, а самый настоящий ливень, который к тому же сопровождался резким восточным ветром. Осадки сильно замедлили нас, но зато обеспечили безопасность – мало кому захочется вылезать из дома в такую погоду. Когда же нам кто-то встречался по пути, я представлялся неким лордом из Кумбраланда, который едет к ярлу Сигурду засвидетельствовать свое почтение. Кумбраланд был необжитым районом с небольшим количеством лордов. Я не раз бывал там и знал его достаточно хорошо, чтобы ответить на любые вопросы, однако никто из встречных не задавал их.
Итак, мы поднялись на холмы и через три дня прибыли в Буккестан. Он лежал в долине между холмами и представлял собой довольно большой город, построенный вокруг древних римских зданий, в которых еще сохранились стены, а вот крыши были заменены на тростниковые. Город не был защищен палисадом, однако на границе дорогу нам преградили трое, до этого прятавшиеся в будочке.
– Вы должны заплатить за вход в город, – сказал один.
– Кто вы? – спросил другой.
– Кьяртан, – ответил я. Этим именем – оно было из прошлого, так звали злобного отца Ситрика, – я пользовался в Буккестане.
– Откуда вы? – продолжал расспрашивать второй. Он был вооружен длинным копьем с ржавым наконечником.
– Из Кумбраланда, – ответил я.
Все трое презрительно усмехнулись.
– Из Кумбраланда, да? – проговорил первый. – Имей в виду, у нас тут платят не козьим пометом. – Он расхохотался, довольный собственной шуткой.
– Кому вы служите? – спросил я у него.
– Ярлу Кнуту Ранульфсону, – ответил второй, – и слава о нем дошла даже до Кумбраланда.
– Он знаменит, – с деланым восторгом сказал я, а затем заплатил им нарубленными кусочками серебряного браслета.
Сначала я, естественно, поторговался с ними, правда, не слишком яростно, потому что все же хотел попасть в город и при этом не вызвать ни у кого подозрений. Так что мне пришлось смириться и отдать им серебро, которого у меня и так было мало, и вскоре мы уже ехали по грязным улочкам. Мы встали на постой на одной из ферм в восточной части. Хозяйка, вдова, уже давно отказалась от разведения овец и зарабатывала себе на жизнь тем, что принимала на постой путешественников, которых привлекали в эти места горячие источники, славящиеся своими лечебными свойствами. Только сейчас, добавила она, эти источники охраняют монахи, они требуют плату серебром со всех, кто хочет зайти в старые римские купальни.
– Монахи? – удивился я. – А разве это не земля Кнута Ранульфсона?
– А ему-то что за дело? – отмахнулась она. – Пока поток серебра исправно течет к нему в руки, ему плевать, кто какому богу молится.
Как и большинство жителей города, она была сакской, но говорила о Кнуте с явным уважением. Неудивительно. Он был богат, он был опасен и считался лучшим мечником во всей Британии. Поговаривали, что у его меча самый длинный и смертоносный клинок во всей стране, поэтому его прозвали Кнут Длинный меч. Кроме того, он был горячим сторонником Сигурда. Если бы Кнут Ранульфсон узнал, что я нахожусь на его земле, Буккестан тут же заполонили бы датчане, жаждущие моей смерти. – Так ты приехал сюда на горячие источники? – обратилась ко мне вдова.
– Я ищу колдунью, – ответил я.
Женщина перекрестилась.
– Да храни нас Господь, – поспешно произнесла она.
– Что мне сделать, – спросил я, – чтобы увидеть ее?
– Заплатить монахам, естественно.
Странные они, эти христиане. Утверждают, будто у языческих богов нет могущества и что старые верования – такой же обман, как железо Лудды, и в то же время, когда они заболевают, или когда бывает неурожай, или когда у них нет детей, они идут к ведьме – к колдунье, которая имеется в каждом городе. Священник читает проповеди, направленные против таких женщин, объявляет их порочными и еретичками, а на следующий день платит им серебром, чтобы узнать свое будущее или свести бородавки с лица. Монахи Буккестана были такими же. Они охраняли римские купальни, они распевали псалмы в церкви, и они же брали серебро и золото за то, чтобы устроить желающим встречу с троллихой. Троллиха – это женщина-чудовище, и именно так я воспринимал Эльфаделль. Я боялся ее и одновременно хотел поговорить с ней, поэтому я поручил Лудде и Райперу все организовать. Они вернулись и сообщили, что колдунья требует золота. Не серебра, а именно золота.
В это путешествие я взял ценности и почти все свои деньги. Я был вынужден забрать золотые цепи у Сигунн и двумя из них расплатился с монахами. При этом я мысленно поклялся, что однажды вернусь сюда и заберу у них свои драгоценности.
На второй день нашего пребывания в Буккестане, когда наступили сумерки, я пошел на юг и запад, к холму, который нависал над городом. Этот холм был знаменит тем, что на его вершине располагались могилы древних людей, такие ярко-зеленые курганы на фоне голых склонов. Вокруг таких курганов всегда обитают мстительные призраки, и когда тропа привела меня в лес, где росли ясени, березы и вязы, я ощутил сильный озноб. Мне объяснили, куда идти, и предупредили, что, если я ослушаюсь, колдунья не покажется мне, однако сейчас я страшно жалел о том, что пошел один, без спутника, который оберегал бы мои тылы. Я остановился, но не услышал ничего, кроме дыхания ветра в листьях да шелеста воды в ближайшем ручье. Вдова рассказала мне, что одни вынуждены ждать, когда перед ними появится Эльфаделль, по несколько дней, а к другим, даже к тем, кто заплатил серебром или золотом, колдунья вообще не выходит.
– Она может раствориться в воздухе, – сообщила вдова, перекрестившись. Однажды, добавила она, колдунья отказалась являться самому Кнуту.
– А ярл Сигурд? – спросил я. – Он тоже к ней ходил?
– Он приезжал в прошлом году, – ответила она, – и был очень щедр. Его сопровождал какой-то сакский лорд.
– Кто именно?
– Откуда мне знать? Они ко мне на постой не просились. Они ночевали у монахов.
– Расскажи мне все, что помнишь, – попросил я.
– Молодой, – начала она, – с длинными волосами, как у тебя. Но он точно был саксом. – Большинство саксов в отличие от датчан стригли волосы коротко. – Монахи называли его Саксом, лорд, – продолжала вдова, – но кем он был на самом деле, я не знаю.
– А он точно был лордом?
– Он был одет как лорд.
На мне была одежда из кожи и кольчуга. Я не видел в лесу никакой опасности и поэтому уверенно шел вперед, пока не обнаружил, что тропинка упирается в известняковый утес, рассеченный огромной трещиной, из которой вытекает ручеек и, обегая упавшие осколки, с громким журчанием устремляется в лес. Я огляделся по сторонам, но никого не заметил и ничего не услышал. Мне даже показалось, что и птицы замолкли, хотя наверняка это был плод воображения, разыгравшегося из-за беспокойства. Я различил следы на берегу у самой кромки воды, но потом убедился, что они давние, глубоко вздохнул, перебрался через камни и вошел в пещеру, узкий, похожий на щель вход в которую был обозначен папоротниками.
Меня охватил страх, такой же сильный, как при Синуите, когда люди Уббы выстроились в шеренгу, выставили перед собой щиты и двинулись убивать нас. Я прикоснулся к молоту Тора, висевшему у меня на шее, вознес молитву Хёду, сыну Одина, слепому богу ночи, и только после этого двинулся дальше, пригибаясь в тех местах, где потолок нависал слишком низко. Позади меня быстро таял сумеречный свет. Мои глаза привыкли к полумраку, и я видел, что ступаю по гальке, которая громко хрустела у меня под ногами. С каждым шагом становилось все холоднее. Своим шлемом я не раз чиркал по потолку. Я снова сжал в кулаке молот Тора, уверенный, что эта пещера – один из входов в подземный мир, туда, где раскинулись корни Иггдрасиля и где три норны определяют наши судьбы; что это идеальное обиталище для карликов и эльфов, для этих созданий тени, которые терзают наши жизни и насмехаются над нашими надеждами. Я был напуган до крайности.
Оскальзываясь на камнях, я продвигался вперед почти ощупью. Наконец я почувствовал, что коридор закончился и я нахожусь в просторном зале, в котором любой звук отдавался гулким эхом. Я увидел мерцание света и в первое мгновение решил, что зрение играет со мной плохие шутки. Я снова дотронулся до молота и положил руку на рукоятку «Вздоха змея». Я замер и прислушался. Я смог различить только плеск воды, ни один звук не свидетельствовал о том, что в зале, кроме меня, есть еще кто-то. Крепче сжав рукоять, я взмолился слепому Хёду, чтобы он провел меня по этой кромешной тьме.
А потом появился свет.
Совершенно неожиданно. Это был слабый проблеск ситной свечи, но до этого момента его скрывала ширма, которую вдруг быстро подняли. В непроглядной темноте крохотный, дымящийся язычок пламени показался мне ослепительно ярким.
Ситная свеча стояла на камне с ровной, как у стола, поверхностью. Рядом лежал нож и стояли чашка и миска. Огонь освещал помещение до самого потолка, с которого свисали камни. Они были странной формы и очень светлыми, такими, что было похоже, будто они внезапно застыли, скованные морозом. Все это, в том числе и жидкие камни, подернутые серым и голубым, я увидел в одно мгновение и только потом перевел взгляд на существо, сидевшее у камня-стола и наблюдавшее за мной. В темноте колдунья казалась темным облаком, тенью, силуэтом, чудовищем, но по мере того как мои глаза привыкали к свету, я все отчетливее видел, что она крохотная, хрупкая, как птичка, и древняя, как время. Ее лицо было настолько темным и морщинистым, что выглядело как кусок старой кожи. Подернутые сединой волосы закрывал капюшон от грязного черного плаща. Передо мной было уродство в человеческом обличье, женщина-чудовище, ведунья, Эльфаделль.
Я не двигался, а она не заговаривала. Она просто смотрела на меня не моргая, и я ощущал, как в душу закрадывается страх. А потом она поманила меня похожим на коготь пальцем и прикоснулась к пустой миске.
– Наполни ее, – сказала она. Ее голос напоминал шелест осенних листьев.
– Наполнить?
– Золотом, – ответила она, – или серебром. Но до краев.
– Ты хочешь еще больше? – возмутился я.
– Ты хочешь все, Кьяртан из Кумбраланда, – сказала она, правда, сделав крохотную паузу, прежде чем произнести имя, как будто она догадывалась, что оно ложное, – поэтому да. Я хочу еще больше.
Я едва не отказался, однако меня пугало ее могущество, поэтому я достал все серебро из своего кошеля, пятнадцать монет, и положил их в деревянную миску. Она довольно усмехнулась, когда монеты звякнули.
– Что ты хочешь знать? – спросила она.
– Все.
– Придет время жатвы, – небрежно произнесла она, – потом наступит зима, после зимы настанет пора сева, потом снова будет жатва и новая зима, и так до скончания времен, и люди будут рождаться и умирать, и это все.
– Тогда скажи мне, что я хочу знать, – заявил я.
Она поколебалась и едва заметно кивнула.
– Положи руку на камень, – сказала она и покачала головой, когда я положил левую руку на холодную поверхность камня. – Ту, которой ты держишь меч, – велела она, и я покорно положил на камень правую руку. – Переверни, – бросила она, и я перевернул руку ладонью вверх.
Пристально вглядываясь мне в глаза, она взяла нож. На ее губах блуждала полуулыбка, и мне очень хотелось убрать руку, но едва я шевельнулся, как она резким движением полоснула ножом по ладони, от большого пальца к мизинцу, потом еще раз, крест-накрест. Я смотрел, как из двух надрезов сочится кровь, и тут вспомнил крестообразный шрам на руке Сигурда.
– А сейчас, – сказала она, откладывая нож, – сильно ударь по камню. – Она пальцем указала в самый центр камня. – Вот сюда.
Я со всей силой ударил по камню, и на его гладкой поверхности в окружении кровавых брызг появился отпечаток ладони, обезображенный красным крестом.
– А теперь молчи, – сказала Эльфаделль и движением плеч сбросила плащ.
Оказалось, что под ним она абсолютно голая. Тощая, с бледной кожей, уродливая, дряхлая, дрожащая и голая. Ее груди напоминали пустые кошели, кожа была морщинистой и покрытой желтыми пятнами, а руки костлявыми. Она распустила волосы, которые до этого были собраны на затылке, и серо-черные пряди рассыпались по ее плечам, как у незамужней девицы. Она была пародией на женщину, она была ведьмой, и меня пробивала дрожь омерзения от этого зрелища. Она, казалось, не замечала моего взгляда, внимательно всматривалась в кровь, поблескивавшую в тусклом свете. Внезапно она пальцем размазала кровь по камню.
– Кто ты? – спросила она, и в ее голосе прозвучало искреннее любопытство.
– Ты сама знаешь, кто я, – ответил я.
– Кьяртан из Кумбраланда, – с насмешкой произнесла она. Из ее горла вырвался звук – возможно, это был смех. – И она указала заляпанным кровью пальцем на чашку. – Выпей это, Кьяртан из Кумбраланда, – сказала она, – выпей до дна!
Я поднял чашку и выпил. Вкус был мерзкий, едкий и горький, у меня даже запершило в горле, но я выпил все до дна.
И Эльфаделль расхохоталась.
Я мало что помню о той ночи, и многое из того, что помню, мне хотелось бы забыть.
Я проснулся голый, замерзший и уставший. Щиколотки и запястья были стянуты кожаными ремнями да еще притянуты друг к другу. Из коридора сочился бледно-серый свет, освещая пещеру. Пол был светлым от помета летучих мышей, от меня воняло моей же собственной блевотиной. Эльфаделль сидела скрючившись под черным плащом. Под себя она подгребла мою кольчугу, два меча, шлем, молот и одежду.
– Ты проснулся, Утред Беббанбургский, – сказала она и ощупала мои вещи. – И ты думаешь, – продолжала она, – что было бы проще меня убить.
– Я действительно думаю, что было бы проще тебя убить, женщина, – сказал я. Язык еле ворочался в пересохшем рту. Я натянул ремень, стягивавший руки и ноги, но это ничего не дало, только боль пронзила запястья.
– Я умею вязать узлы, Утред Беббанбургский, – сказала она. Она взяла за кожаный шнурок молот Тора и поболтала им. – Уж больно дешевый амулет для великого лорда. – Она закудахтала. До чего же она была отвратительна: сгорбленная, скрюченная. Похожими на когти пальцами она обхватила рукоять «Вздоха змея» и направила меч на меня. – Мне следует убить тебя, Утред Беббанбургский, – заявила она. У нее не хватило сил удержать на весу тяжелый меч, и она положила лезвие на мои согнутые колени.
– Так за чем дело стало? – поинтересовался я.
Она помолчала, глядя на меня.
– Ты стал мудрее? – спросила она. Я ничего не ответил. – Ты пришел за мудростью, – продолжала она. – Ты ее нашел?
Где-то далеко за пределами пещеры прокричал петух. Я снова попытался разорвать путы, и снова у меня ничего не получилось.
– Разрежь ремни, – сказал я.
Она расхохоталась.
– Я не дура, Утред Беббанбургский.
– Ты не убила меня, – сказал я, – и это, вероятно, было глупостью с твоей стороны.
– Верно, – согласилась она. Она снова приподняла меч и прижала его острием к моей груди. – Так ты нашел мудрость этой ночью, а, Утред? – спросила она и улыбнулась, обнажив гнилые зубы. – Этой ночью наслаждений? – Я отодвинулся от меча, но она ткнула в меня острием, и на моей груди появилась кровь. Это позабавило ее. Сил держать меч у нее не было, поэтому она положила его плашмя мне на бедро. – Ты стонал в темноте, Утред. Стонал от удовольствия. Неужели не помнишь?
Я вспомнил девушку, которая приходила ко мне в ночи. Темнокожую, темноволосую, стройную и красивую, гибкую как ива, девушку, которая улыбалась, сидя на мне верхом и кончиками пальцев гладя меня по лицу и по груди; девушку, которая сладострастно изгибалась, когда мои руки ласкали ее груди. Я вспомнил, как ее колени сжимали мои бедра.
– Я помню сон, – мрачно произнес я.
Эльфаделль принялась двигаться взад-вперед, напоминая мне, что ночью делала темноволосая девушка. Лезвие меча при этом скользило по моему бедру.
– Это был не сон, – насмешливо произнесла она.
Мне захотелось убить ее, и она, поняв это, захохотала.
– Другие тоже пытались убить меня, – сказала она. – Однажды за мной пришли священники. Целая толпа, а вел их старый аббат с горящим факелом. Они громко молились, называли меня ведьмой-язычницей. Их кости все еще гниют в долине. У меня есть сыновья, знаешь ли. Матери очень полезно иметь сыновей, потому что на свете нет более сильной любви, чем любовь матери к своим сыновьям. Ты забыл про эту любовь, Утред Беббанбургский?
– Еще один сон, – сказал я.
– Не сон, – возразила она, и я вспомнил, как ночью меня баюкала моя мама, качала меня в колыбели, давала мне грудь, и я вспомнил удовольствие того момента и свои слезы, когда сообразил, что это сон – ведь моя мать умерла во время родов и я никогда не знал ее.
Эльфаделль улыбнулась.
– Впредь, Утред Беббанбургский, – сказала она, – я буду думать о тебе как о сыне. – Мне снова захотелось убить ее, и она снова поняла это и посмеялась надо мной. – Прошлой ночью, – продолжала она, – к тебе приходила богиня. Она показала тебе всю твою жизнь, и все твое будущее, и весь бескрайний мир людей, и что случится с ним. Ты все забыл?
– Богиня приходила? – спросил я.
Я помнил, как говорил не умолкая, я помнил грусть от того, что моя мать покинула меня, я помнил, как темноволосая девушка сидела на мне верхом, я помнил, как чувствовал себя больным и пьяным, я помнил сон, в котором я летел над миром на гребне ветров точно так же, как корабль – на гребне волны. А вот богини я не помнил.
– Какая богиня?
– Эрсе, естественно, – ответила она таким тоном, будто вопрос был глупейшим. – Ты же знаешь Эрсе? А она тебя знает.
Эрсе была одной из древних богинь Британии, когда наши люди пришли сюда из-за моря. Я знал, что ей – матери-земле, дарительнице жизни, богине – все еще поклоняются в отдаленных уголках страны.
– Я знаю Эрсе, – сказал я.
– Ты знаешь, что есть много богов, – сказала Эльфаделль, – и поэтому ты не настолько глуп. Христиане думают, что один бог будет служить и женщинам, и мужчинам, но как такое может быть? Разве может один пастух защитить каждую овцу в целом мире?
– Старый аббат пытался убить тебя?
Я перекатился на другой бок и оказался спиной к ней. Она не видела, чем я занимаюсь, а я тем временем принялся тереть кожаный ремень об острый камень в надежде, что мне удастся порвать путы. Правда, резких движений я делать не мог, иначе она бы все заметила. А чтобы отвлечь ее, я решил занять ее болтовней.
– Так старый аббат пытался убить тебя? – снова спросил я. – И как же получилось, что сейчас монахи защищают тебя?
– Новый аббат не дурак, – ответила она. – Он знает, что ярл Кнут с него живого сдерет кожу, если он прикоснется ко мне, вот он и служит мне.
– И ему плевать на то, что ты не христианка? – спросил я.
– Он любит денежки, которые ему приносит Эрсе, – хмыкнула она, – и он знает, что Эрсе живет в этой пещере и оберегает меня. А сейчас Эрсе ждет твоего ответа. Ты стал мудрее?
Я ничего не сказал, озадаченный вопросом, и это разозлило ее.
– Я что, неясно сказала? – сердито пробурчала она. – Что, глупость забила тебе уши и размягчила мозги?
– Я ничего не помню, – соврал я.
Она аж затряслась от хохота – при этом меч задергался на моей ноге – и снова задвигала бедрами взад-вперед.
– Семь королей погибнут, Утред Беббанбургский, семь королей и женщина, которую ты любишь. Такова твоя судьба. И сын Альфреда не будет править, Уэссекс умрет, Сакс убьет то, что ему дорого, датчане заполучат все, все изменится, и все останется по-прежнему, как было и будет всегда. В этом, видишь, ты стал мудрее.
– Кто такой Сакс? – спросил я. Я продолжал тереть ремень о камень, однако кожа даже не истончилась.
– Сакс – это король, который разрушит то, чем он правит. Эрсе знает все, Эрсе все видит.
Шаги в коридоре на мгновение дали мне надежду, что это мои люди, но в полумраке пещеры появились три монаха. Их возглавлял старик с взлохмаченными седыми волосами и впалыми щеками. Он уставился сначала на меня, потом на Эльфаделль, потом опять на меня.
– Это действительно он? – спросил он.
– Это Утред Беббанбургский, это мой сын, – ответила Эльфаделль и расхохоталась.
– Господь всемогущий, – произнес монах.
Судя по его лицу, он был страшно напуган, и по этой причине я все еще был жив. И Эльфаделль, и монах знали, что я – враг Кнута, однако они не знали, чего Кнут хочет от меня, и опасались, что, убив меня, они тем самым оскорбят лорда. Седой монах подошел ко мне. Он оробел, неспособный предугадать, что я могу учудить, моя непредсказуемость ужасала его.
– Ты Утред? – спросил он.
– Я Кьяртан из Кумбраланда, – ответил я.
Эльфаделль фыркнула.
– Он Утред, – сказала она. – Напиток Эрсе не лжет. Он болтал как неугомонный ребенок.
Монах боялся меня, потому что моя жизнь и смерть находились за пределами его понимания.
– Зачем ты сюда пришел? – спросил он.
– Разведать будущее, – ответил я. Я ощутил кровь на ладонях – мои усилия освободиться от пут привели к тому, что открылись шрамы от порезов, сделанных Эльфаделль.
– Он узнал будущее, – сказала Эльфаделль, – будущее мертвых королей.
– А в этом будущем была моя смерть? – спросил я у нее и впервые за все время увидел сомнение на морщинистом лице.
– Нужно послать за ярлом Кнутом, – сказал старик.
– Нет, убить, – сказал монах помоложе. Он был высоким и крепко сбитым, на его жестком длинном лице выделялся крючковатый нос, взгляд был безжалостным. – Ярл наверняка захочет покончить с ним.
Старик все еще сомневался.
– Мы не знаем волю ярла, брат Херберт.
– Убей его! Он наградит тебя. Наградит нас всех. – Брат Херберт был прав, однако боги заронили сомнение в умы остальных.
– Это должен решать ярл, – сказал старик.
– На то, чтобы получить ответ, уйдет целых три дня, – язвительно заметил Херберт. – И что с ним делать все это время? В городе его люди. Их там слишком много.
– Может, самим отвезти его к ярлу? – предложил старик. Он явно желал услышать ответ, который избавил бы его от принятия решения.
– Да ради бога, – пренебрежительно бросил Херберт. Он шагнул к моим вещам, наклонился и выпрямился, держа в руке «Жало осы». Короткое лезвие блеснуло в тусклом свете. – Что ты обычно делаешь с загнанным волком? – грозно осведомился он и подошел ко мне.
Я призвал на помощь всю свою силу – ту, которая накопилась в моих мышцах благодаря упражнениям с мечом и щитом, благодаря многим годам тренировок и войн – и резко выпрямил ноги и поднял вверх руки. Мои путы разорвались, я, откатившись в сторону, сбросил со своего бедра лезвие меча и издал крик, громкий боевой клич воина. Изогнувшись, я рванулся к рукояти «Вздоха змея».
Эльфаделль попыталась отодвинуть от меня меч, но она была стара и медлительна. Мой крик наполнил пещеру и эхом отдался от стен. Я схватил меч и пригрозил им колдунье. Она отпрянула, а Херберт, видя, что я вскочил на ноги, весь подобрался. Я едва не упал – ведь мои щиколотки все еще были связаны. Херберт сообразил, что открыт противнику, и быстро занял боевую стойку, направив короткое лезвие меча в мой голый живот. Я отбил его удар и повалился на него. Он упал навзничь и попытался достать мои голые ноги, когда я поднялся, но я опередил его и нанес удар «Вздохом змея» – моим мечом, моим возлюбленным клинком, моим боевым другом, – и он вспорол монаха, будто рыбу – острая, как бритва, сталь. Его кровь хлынула на черную рясу и окрасила пол, белесый от высохшего мышиного помета, а я продолжал вспарывать его плоть, не осознавая, что мой яростный клич все еще разносится под сводами пещеры.
Херберт вопил и дрожал, умирая, а два других монаха уже бежали прочь. Я срезал ремни с ног и побежал за ними. Рукоять «Вздоха змея» стала скользкой от крови, я чувствовал, что меч жаждет крови.
Я настиг монахов в лесу, шагах в пятидесяти от пещеры. Более молодого я свалил, ударив мечом плашмя по затылку, а старика схватил за рясу. Я развернул его лицом к себе и ощутил от него вонь страха.
– Я Утред Беббанбургский, – сказал я, – а ты кто?
– Аббат Деорлаф, лорд, – пролепетал он, падая на колени и протягивая ко мне руки.
Я схватил его за горло и воткнул в него «Вздох змея», а потом еще и дернул меч вверх, вспарывая ему брюхо. Он замяукал, как кошка, и заплакал, как дитя, и стал звать Спасителя Иисуса, умирая в собственном дерьме. После этого я прикончил другого, помоложе, перерезал ему глотку, а затем вернулся к пещере и вымыл меч в ручье.
– Эрсе не предсказывала твою смерть, – проговорила Эльфаделль.
Когда я разорвал путы и схватил меч, она дико заорала, а сейчас же была на удивление спокойна. Она просто наблюдала за мной, не испытывая ни малейшего страха.
– Ты поэтому не убила меня?
– Она не предсказала и мою смерть, – сказала Эльфаделль.
– Тогда, может, она ошиблась, – заявил я и вырвал «Жало осы» из мертвой руки Херберта.
И в тот момент я увидел ее.
Из глубины пещеры, оттуда, где открывается вход в преисподнюю, появилась Эрсе, юная девушка потрясающей красоты, такой, что захватывало дух. Та самая девушка, которая ночью скакала на мне верхом, стройная, белокожая и безмятежная. Она была такой же обнаженной, как клинок в моей руке. От потрясения я не мог шевельнуться, только таращился на нее, а она серьезно смотрела на меня и ничего не говорила. Я тоже молчал, пока ко мне не вернулся дар речи.
– Кто ты? – спросил я.
– Оденься, – сказала Эльфаделль то ли мне, то ли девушке – я так и не понял.
– Кто ты? – снова спросил я у девушки, но она продолжала хранить молчание.
– Оденься, лорд Утред! – велела Эльфаделль, и я подчинился.
Я надел кожаную куртку, сапоги, кольчугу, перевязь с ножнами. Все это время взгляд огромных темных глаз девушки был устремлен на меня. Она была красива, как летний рассвет, и молчалива, как зимняя ночь. Она не улыбалась, ее лицо ничего не выражало. Христиане утверждают, что у нас есть душа – не знаю, что это такое, – но мне казалось, что у этой девушки души нет. В ее темных глазах была пустота. Это и пугало, и манило к ней. Я медленно двинулся в ее сторону.
– Нет! – закричала Эльфаделль. – Тебе нельзя прикасаться к ней! Ты видел Эрсе при дневном свете. Больше никому это не доводилось.
– Эрсе?
– Иди, – сказала она, – иди. – Она преодолела страх и встала передо мной. – Прошлой ночью тебе снился сон, – продолжала она, – и в том сне ты нашел истину. Довольствуйся этим и иди.
– Поговори со мной, – обратился я к девушке, но она оставалась неподвижной и молчала, и взгляд ее был таким же пустым, однако я все равно не мог отвести от нее глаз.
Я готов был смотреть на нее вечно. Христиане толкуют о чудесах, о том, как люди ходят по воде и воскрешают мертвых, и они утверждают, что эти чудеса служат доказательствами их религии, хотя никто из них не умеет творить чудеса. И вот здесь, во влажном воздухе пещеры, я увидел чудо. Я увидел Эрсе.
– Иди, – сказала Эльфаделль. Она обращалась ко мне, но именно богиня повернулась и исчезла в своем подземном мире.
Я не убил старуху. Я ушел. Я оттащил тела монахов в кусты – пусть они станут угощением для диких зверей, – склонился к ручью и напился.
– Что тебе сказала ведьма? – спросил Осферт, когда я добрался до вдовьей фермы.
– Не знаю, – ответил я тоном, который отбил у него желание задавать вопросы. Один он все же задал:
– Куда мы направляемся, лорд?
– Мы едем на юг, – ответил я, все еще не оправившись от потрясения.
И мы поехали в земли Сигурда.
