Драка произошла на улице у большой церкви, стоявшей рядом со старым мерсийским дворцом, где разместился Эдуард и его свита. Люди из Сента прибыли утром, они длинной вереницей прошли по старому римскому мосту, а затем под разрушенной аркой в стене, окружавшей Лунден со стороны реки. Над головами шестисот восьмидесяти шести человек, ведомых олдерменом Сигельфом и его сыном, Сигебрихтом, развевались знамена Сигельфа со скрещенными мечами и Сигебрихта с бычьей головой, рога которой были покрыты кровью. Было еще с десяток других знамен, по большей части с крестами или со святыми; всадников сопровождали монахи, священники и повозки, груженные припасами. Не все воины Сигельфа были верхом, пешие составляли как минимум сотню, и эта сотня последней вошла в город, сильно отстав от верховых.

Эдуард приказал сентийцам найти квартиры в восточной части города, но те захотели первым делом изучить город, и драка началась, когда с десяток человек Сигельфа заявились в таверну «Красный поросенок», популярную среди людей олдермена Этельхельма, и потребовали эля. Поводом для драки стала шлюха. Вскоре куча-мала вывалилась из дверей таверны на улицу. Мерсийцы, западные саксы и сентийцы спешно выхватывали мечи и ножи.

– Что происходит? – Эдуард прервал заседание совета и выглянул в окно. Он слышал крики и звон металла. На мостовой лежали мертвые и раненые. – Это датчане? – обеспокоенно спросил он.

Я проигнорировал вопрос короля.

– Стипа! – крикнул я, выбежал из зала и приказал управляющему немедленно нести мой «Вздох змея». Стипа уже созывал своих людей.

– Ты! – Я схватил за плечо одного из королевских гвардейцев. – Найди веревку. Длинную.

– Веревку, лорд?

– Там каменщики ремонтируют крышу дворца. У них точно есть веревка! Неси ее! Быстро! И найди кого-нибудь, кто может трубить в рог!

Я и еще десять моих человек выбежали на улицу. Там уже была сотня дерущихся, и еще больше народу наблюдало за дракой и болело за одних или других. Я мечом шлепнул первого попавшегося драчуна по голове, сбил с ног другого и заорал во все горло «Стоять!», но меня никто не услышал. Один, крича что-то, даже подбежал ко мне с мечом на изготовку, но потом, видимо, сообразил, что перепутал меня с кем-то, и исчез.

Тот самый гвардеец отыскал веревку, она была привязана к тяжелому деревянному ведру, и я воспользовался ведром как грузом, чтобы забросить веревку на вывеску «Красный поросенок».

– Давай сюда любого из дерущихся, – обратился я к Стипе.

Он нырнул в толпу, а я тем временем принялся делать петлю. Какой-то раненый с вываливающимися кишками полз вниз по улице. Кричала женщина. В канаве вода окрасилась кровью. Ко мне подбежал один из людей короля, в руке у него был рог.

– Труби, – велел я, – труби не прекращая.

Стипа приволок кого-то – мы не знали, из Уэссекса он или из Мерсии, – но для нас это не имело значения. Я затянул петлю у него на шее, врезал ему, когда он взмолился о пощаде, и вздернул его. Он повис, дергая ногами. Затрубил рог, настойчиво, въедливо, этот звук трудно было игнорировать. Я передал свой конец веревки Осви, своему слуге.

– Закрепи ее, – сказал я и заорал, обращаясь к собравшимся на улице: – Ну, кто еще хочет умереть?

Вид дергающегося на веревке и задыхающегося человека оказал на толпу успокаивающее действие. Наступила тишина. Из дворца вышли король и человек двенадцать придворных. Люди на улице тут же стали низко кланяться или преклонять колена.

– Еще одна драка, – прокричал я, – и умрете вы все! – Я взглядом поискал кого-нибудь из своих. – Дерни этого ублюдка за щиколотки, – велел я ему, указывая на повешенного.

– Ты только что убил одного из моих людей, – произнес чей-то голос. Я повернулся и увидел худощавого мужчину с лисьим лицом и длинными, заплетенными в косички рыжими усами. На вид ему было около пятидесяти, и его рыжие волосы на висках уже тронула седина. – Ты убил человека без суда! – обвинил он меня.

Я был значительно выше его, но он смотрел на меня с высокомерием.

– Я вздерну еще с десяток твоих людей, если они будут затевать драки на улицах, – сказал я. – И кто ты такой?

– Олдермен Сигельф, – ответил он, – и называй меня лордом.

– А я Утред Беббанбургский, – заявил я и был вознагражден проблеском изумления в глазах Сигельфа, – и ты тоже называй меня лордом.

Стало очевидно, что Сигельф раздумал биться со мной.

– Эх, и зачем они подрались, – ворчливо произнес он и нахмурился. – Ты ведь встречался с моим сыном, как я понимаю?

– Я встречался с твоим сыном, – ответил я.

– Он вел себя по-дурацки, – резко сказал Сигельф, – он молодой дурак. И получил хороший урок.

– Урок преданности? – спросил я, глядя туда, где Сигебрихт преклонял колено перед королем.

– Оба любили одну и ту же сучку, – сказал Сигельф, – но Эдуард был принцем, а принцы всегда получают желаемое.

– И короли тоже, – сказал я.

Сигельф понял намек и устремил на меня мрачный взгляд.

– Сент не нуждается в короле, – заявил он, явно пытаясь опровергнуть слухи о том, что сам хочет занять трон.

– У Сента есть король, – сказал я.

– Так нам говорят, – с сарказмом заметил он, – но Уэссексу следовало бы больше заботиться о нас. Все чертовы скандинавы, которых пинком под зад выкинули из Франкии, приходят к нашим берегам, и что делает Уэссекс? Сначала чешет задницу, а потом нюхает пальцы, мы же страдаем. – Он увидел, как его сын поклонился еще раз и сплюнул, только что обозначал этот плевок, почтение или пренебрежение к Уэссексу, определить было трудно. – Взгляни, что было, когда пришли Харальд и Хестен! – воскликнул он.

– Я разгромил обоих, – напомнил я.

– Но только после того, как они изнасиловали половину Сента и сожгли более пятидесяти деревень. Нам нужно больше защиты. – Его глаза гневно блеснули. – Нам нужна хоть какая-то помощь!

– Хорошо, что вы здесь, – примирительно проговорил я.

– Мы поможем Уэссексу, – сказал Сигельф, – даже если Уэссекс не помогает нам.

Я предполагал, что прибытие сентийцев подвигнет Эдуарда на какие-то действия, но он продолжал ждать. Совет заседал каждый день и принимал единственное решение: ждать и смотреть, что будет делать враг. Разведчики наблюдали за датчанами и ежедневно присылали донесения. В этих донесениях говорилось, что датчане все еще никуда не движутся. Я призывал короля атаковать их, но я мог бы с тем же успехом предлагать ему слетать на Луну. Я просил у него разрешения повести своих людей на разведку, но он постоянно отказывал мне.

– Он думает, что ты нападешь на них, – сказала мне Этельфлед.

– А почему он не атакует? – раздраженно воскликнул я.

– Потому что ему страшно, – ответила она, – потому что вокруг него слишком много тех, кто дает советы, потому что он боится совершить ошибку, потому что ему достаточно одной проигранной битвы, чтобы перестать быть королем.

Мы были на верхнем этаже римского дома, одного из тех великолепных зданий, в которых были сквозные лестницы с первого этажа до последнего. В окно и в дыры в крыше лился лунный свет. Было холодно, и мы кутались в одеяла.

– Королю нельзя бояться, – сказал я.

– Эдуард знает, что люди сравнивают его с отцом. Он все время задается вопросом, что на его месте сделал бы отец.

– Альфред вызвал бы меня, – сказал я, – прочитал бы мне десятиминутное наставление и выдал бы мне армию.

Этельфлед замерла в моих объятиях, размышляя и глядя вверх, на дырявую крышу.

– Как ты считаешь, у нас когда-нибудь установится мир? – спросила она.

– Нет.

– А я мечтаю о том дне, когда мы сможем жить в просторном доме, ходить на охоту, слушать песни, гулять у реки и не бояться врагов.

– Ты и я?

– Только ты и я, – сказала она и повернулась так, что я перестал видеть ее глаза. – Только ты и я.

На следующее утро Эдуард приказал Этельфлед возвращаться в Сирренсестер, однако она проигнорировала приказ.

– Я сказала ему, чтобы он дал тебе армию, – сообщила она.

– И что он ответил?

– Что он король и сам поведет армию.

Ее муж приказал Меревалю возвращаться в Глевесестер, но Этельфлед убедила мерсийца остаться.

– Мы нуждаемся в достойных людях, – сказала она ему, и это было правдой.

Только люди были нам нужны не для того, чтобы прозябать в Лундене. В нашем распоряжении имелась целая армия, более четырех с половиной тысяч человек, а мы занимались лишь тем, что охраняли стены да и оглядывали неменяющийся пейзаж.

Мы ничего не делали, датчане разоряли Уэссекс, однако попыток взять какой-нибудь бург не предпринимали. Осенние дни стали короче, а мы все сидели в Лундене. Архиепископ Плегмунд вернулся в Контварабург, и я подумал было, что в его отсутствие Эдуард осмелеет. Но я забыл о епископе Эркенвальде: тот остался с королем и советовал проявлять осторожность. То же самое советовал и отец Коэнвульф, духовник Эдуарда и его первый советник.

– Я бы не утверждал, что датчане совсем уж пассивны, – говорил он Эдуарду, – поэтому я опасаюсь ловушки. Пусть они сделают первый шаг, лорд король. Не могут же они вечно сидеть на одном месте.

Хотя бы в этом он был прав. Когда осень уступила место зиме с ее холодами, датчане наконец-то задвигались.

Раньше они проявляли такую же нерешительность, как и мы, а сейчас просто переправились через реку возле Кракгелада и вернулись тем же путем, что пришли. Об их уходе сообщила разведка Стипы, а потом каждый день к нам поступали донесения о том, что датчане движутся к Восточной Англии, уводя с собой рабов и домашний скот и увозя награбленное.

– И когда они доберутся туда, – обратился я к совету, – нортумбрийские датчане отправятся домой на своих кораблях. Они ничего не достигли, если не считать того, что теперь у них есть множество рабов и скота. Мы тоже ничего не достигли.

– Король Йорик нарушил условия договора, – с негодованием заявил епископ Эркенвальд, правда, я так и не понял, какое отношение это замечание имело к обсуждаемой теме.

– Он обещал хранить мир с нами, – сказал Эдуард.

– Его следует наказать, лорд король, – настойчиво продолжал Эркенвальд. – Договор был освящен церковью!

Эдуард бросил на меня быстрый взгляд.

– А если нортумбрийцы отправятся домой, – сказал он, – Йорик будет очень уязвим.

– Когда они отправятся домой, лорд король, – произнес я, сделав ударение на слове «когда». – Не исключено, что они будут ждать весны.

– Йорик не сможет прокормить такую ораву, – сказал олдермен Этельхельм. – Они быстро покинут его королевство! Вы взгляните на наши проблемы с питанием армии!

– Значит, вы вторгнетесь зимой? – насмешливо осведомился я. – Когда реки полны воды, когда льют дожди? И мы будем замерзать в жидкой грязи?

– Господь на нашей стороне! – объявил Эркенвальд.

К этому моменту армия находилась в Лундене уже почти три месяца, и запасы продовольствия в городе были на исходе. Так как враг у ворот не стоял, склады постоянно пополнялись, но для этого требовалось множество повозок, волов, лошадей и людей. Что же до воинов, то они устали от безделья. Некоторые обвиняли сентийцев в том, что они опоздали со своим приходом, то и дело, несмотря на устроенную мною показательную казнь, происходили драки, в которых уже погибло несколько десятков человек. Армия Эдуарда проявляла недовольство, мучимая скукой и голодом, но негодование епископа Эркенвальда на Йорика, предавшего нерушимую веру в него, каким-то образом вдохнуло жизнь в совет и убедило короля принять решение. Долгие недели датчане были в нашей власти, и мы их помиловали, сейчас же, когда они ушли из Уэссекса, у совета вдруг откуда-то взялась отвага.

– Мы будем преследовать врага, – объявил Эдуард, – заберем у него все, что он украл у нас, и отомстим королю Йорику за предательство.

– Если мы намерены преследовать их, – сказал я, глядя на Сигельфа, – нам понадобятся лошади.

– У нас есть лошади, – сказал Эдуард.

– Они есть не у всех сентийцев, – напомнил я.

Сигельф тут же возмутился. У меня сложилось впечатление, что он принадлежит к тем людям, которые любую критику воспринимают как оскорбление. Однако он знал, что я прав. Датчане всегда передвигались верхом, и армия с пешими подразделениями, которые замедляли ее продвижение, никогда не смогла бы догнать их или быстро отреагировать на их маневр. Сигельф мрачно уставился на меня, но не поддался искушению огрызнуться.

– Ты мог бы одолжить лошадей? – спросил он, поворачиваясь к Эдуарду. – Что насчет лошадей здешнего гарнизона?

– Веостану это не понравится, – уныло ответил Эдуард.

Любой человек считал лошадь своей главной ценностью, и мало у кого было желание отдавать ее чужаку, тем более отправляющемуся воевать.

На мгновение воцарилась тишина, затем Сигельф пожал плечами.

– Тогда пусть сотня моих людей останется здесь в качестве войска гарнизона, а ваш – как его зовут, Веостан? – пошлет вместо них свою сотню.

Так и порешили. Гарнизон Лундена отдаст армии сотню верховых, а на стенах города их заменит сотня людей Сигельфа. На следующее утро армия покинула Лунден через Епископские и Старые ворота. Мы шли по римским дорогам на север и восток, но едва ли это передвижение можно было назвать преследованием. Некоторые, самые опытные, отправились в путь налегке, однако слишком многие прихватили с собой повозки, слуг и запасных лошадей, поэтому день считался удачным, если мы за час проходили три мили. Стипа вел авангард, состоявший из половины королевских гвардейцев. У него был приказ не уходить далеко и постоянно быть в пределах видимости, и он ворчал, сетуя на медлительность. Мне Эдуард приказал держаться с арьергардом, но я ослушался и проехал далеко вперед, обогнав людей Стипы. Со мной поехали Этельфлед и ее мерсийцы.

– Я думал, твой брат будет настаивать, чтобы ты осталась в Лундене, – сказал я.

– Нет, – покачала она головой, – он приказал мне ехать в Сирренсестер.

– И почему ты не подчинилась ему?

– Я подчинилась, – ответила она. – Он же не уточнил, какой именно дорогой. – Она с вызовом улыбнулась мне, ожидая, что я попытаюсь прогнать ее.

– Просто останься в живых, женщина, – буркнул я.

– Да, лорд, – с наигранной покорностью произнесла она.

Я послал своих разведчиков вперед, но они нашли лишь отпечатки копыт датских лошадей. Какая-то бессмыслица, подумал я. Ведь датчане собрали целую армию, более пяти тысяч человек, они прошли через всю Британию, вторглись в Уэссекс и не занимались ничем, кроме грабежа. А сейчас они отступают. Едва ли это лето можно считать прибыльным для них. Бурги Альфреда выполнили свою задачу, обеспечив защиту большей части богатств Уэссекса, но предотвратить нападение датчан – это совсем не то же самое, что разгромить их.

– Так почему они не напали на Уинтансестер? – спросила Этельфлед.

– Он слишком хорошо укреплен.

– Они просто взяли и ушли?

– У них слишком много вождей, – сказал я. – Наверное, они, как и мы, постоянно проводят военные советы. У всех свое мнение, они их обсуждают, а сейчас возвращаются домой, потому что не смогли принять решение.

Лунден был расположен на границе Восточной Англии, поэтому на второй день нашего похода мы углубились в территорию Йорика, и Эдуард разрешил армии мстить. Войска рассредоточились и принялись грабить фермы, уводить скот и сжигать деревни. Наше продвижение замедлилось до скорости улитки, а о нашем присутствии свидетельствовали столбы дыма, поднимавшиеся над сгоревшими домами. Датчане ничего не предпринимали. Они отошли далеко за границу, и мы шли вслед за ними, переваливая через пологие холмы. Наконец мы спустились на широкие равнины Восточной Англии. Это была территория залитых водой полей, бескрайних болот, глубоких и длинных оврагов и медленных рек; территория тростника и пернатой дичи, утренних туманов и непролазной грязи, дождя и злобных холодных ветров с моря. Дорог здесь было мало, а направления таили в себе множество опасностей. Я снова и снова повторял Эдуарду, что нужно собрать армию в ударный кулак, но его желание отомстить Йорику было слишком велико, поэтому наши войска разбредались все шире и шире, и моим людям, продолжавшим вести разведку, было трудно взаимодействовать с флангами. Дни укорачивались, ночи становились холоднее, нам не хватало дров для бивачных костров, поэтому мы использовали тростник и бревна от разрушенных хижин. По ночам костры горели на огромной территории, однако датчане ничего не предпринимали, чтобы воспользоваться преимуществом. Мы все дальше углублялись в королевство воды и грязи, но датчан не видели. Мы обошли Грантасестер и взяли направление на Элег. На невысоких возвышенностях нам попадались огромные дома для празднеств с толстыми крышами из тростника, который горел ярко и с громким треском. Обитателей в этих домах не было – они уже давно ушли прочь, зная о подходе нашей армии.

На четвертый день я понял, где мы находимся. Все это время мы шли по остаткам римской дороги, прямой как стрела, ведущей через низину. Я решил разведать территорию к западу и нашел тот самый мост недалеко от Энульфсбирига. Мост починили: на закопченные римские опоры уложили длинные грубо обтесанные бревна. Итак, мы – на западном берегу Уз, там, где Сигурд бросил мне вызов, и дорога от моста ведет прямиком к Хунтандону. Я вспомнил, как Лудда рассказывал мне, что именно здесь люди Йорика планировали устроить мне засаду, и сейчас мне казалось вполне вероятным, что Йорик не отказался от этой идеи. Поэтому я отправил Финана и еще пятьдесят человек обследовать мост и окрестности. Они вернулись после полудня.

– Сотни датчан, – кратко доложил Финан, – и целый флот. Они ждут нас.

– Сотни?

– Не смогли перебраться через реку, чтобы их сосчитать, – ответил он, – опасались, что нас убьют. Я увидел сто сорок три корабля.

– Тогда датчан тысячи, – заключил я.

– Они ждут нас, лорд.

Я нашел Эдуарда в конвенте к югу. С ним были олдермен Этельхельм и олдермен Сигельф, а также епископ Эркенвальд и отец Коэнвульф. Они ужинали. Я прервал их светскую беседу, чтобы сообщить новость. Вечер выдался холодным, влажный ветер бился в ставни на окнах.

– Они хотят битвы? – спросил Эдуард.

– Они хотят, лорд, – ответил я, – чтобы мы проявили глупость и предложили им вступить в битву.

Мои слова озадачили его.

– Но мы же нашли их, – начал он.

– Мы должны разбить их, – объявил епископ Эркенвальд.

– Они расположились на дальнем берегу реки, через которую мы можем переправиться только по мосту, – пояснил я, – а мост обороняют они. Они будут убивать нас по одному, пока мы не отступим, а потом станут преследовать нас, как волк овечью отару. Вот чего они хотят, лорд король. Они сами выбрали поле битвы, и мы покажем себя полными дураками, если примем их выбор.

– Лорд Утред прав, – отрезал олдермен Сигельф.

Его заявления так изумило меня, что я промолчал.

– Да, прав, – согласился Этельхельм.

Эдуарду очень хотелось спросить, что же нам делать, но он знал, что этот вопрос обнажит всю его слабость. Я видел, как он лихорадочно ищет альтернативы, и обрадовался, когда он нашел правильный выход.

– Тот мост, о котором ты говоришь, он в Энульфсбириге? – спросил он.

– Да, лорд король.

– Мы можем пройти по нему?

– Да, лорд король.

– Значит, если мы перейдем по нему, мы сможем его разрушить?

– Я перейду мост, лорд король, – сказал я, – и двинусь на Беданфорд. Предложу датчанам атаковать нас там. Получится, что поле битвы выбрали мы, а не они.

– Вполне разумно, – робко произнес Эдуард, глядя на епископа Эркенвальда и на отца Коэнвульфа. Те кивнули. – Тогда мы так и поступим, – более уверенно сказал король.

– Я прошу тебя о милости, лорд король, – на удивление смиренно сказал Сигельф.

– Все, что пожелаешь, – великодушно ответил Эдуард.

– Позволь моим людям быть в арьергарде, лорд король. Если датчане атакуют, пусть мои щиты примут на себя их удар и пусть люди Сента защитят всю армию.

Эта просьба и удивила, и порадовала Эдуарда.

– Конечно, – ответил он, – и спасибо тебе, лорд Сигельф.

Во все разбредшиеся подразделения был разослан приказ прибыть к месту сбора у моста в Энульфсбириге. Предполагалось, что войска на рассвете выступят в поход, а люди Сигельфа одновременно с ними выдвинутся на дорогу, чтобы противостоять датчанам к югу от Хунтандона. Мы поступили точно так же, как когда-то поступили датчане. Мы вторглись на чужую территорию, чтобы сеять разрушение, а теперь уходим, только уходим в беспорядке.

Утро принесло жесточайший холод. Поля покрылись инеем, воду в канавах сковала корка льда. Я так хорошо помню тот день, потому что одна половина неба была чистой, лазурно-голубой, а другая, к востоку, серой от туч. Как будто боги не до конца натянули на мир одеяло. Линия раздела между половинками была прямой, как лезвие, и подсвеченной солнцем. Под тучами земля была мрачной, и именно по этой территории войска Эдуарда двигались на запад. Многие были нагружены трофеями и хотели идти по той самой римской дороге, по которой выдвинулись вперед люди Сигельфа. Я увидел поломанную повозку, нагруженную жерновами. Какой-то человек криком требовал от своих воинов, чтобы они починили ее, и одновременно подстегивал двух волов, которые не могли сдвинуть с места тяжелый груз. Мы – со мной был Ролло и еще двадцать два человека – просто обрезали постромки, освободили волов из упряжи и столкнули тяжеленую повозку в канаву.

– Это мои жернова! – рассерженно завопил мужчина.

– А это мой меч, – отшил я его. – Веди своих людей на запад.

К этому времени Финан уже успел подойти с моими людьми к Хунтандону, я же приказал Осферту взять двадцать всадников и обеспечить эскорт для Этельфлед. Я приказал ей идти к западу от реки, и она отреагировала на мой приказ с удивительным смирением. Я вспомнил, как Лудда рассказывал мне, что здесь есть другая дорога, ведущая от Хунтандона к Энульфсбиригу в обход большой речной излучины. Я доложил об этой дороге Эдуарду и отправил Мереваля и его мерсийцев охранять ее.

– Датчане могут предпринять попытку отрезать нам пути к отступлению, – сказал я Эдуарду. – Они могут отправить свои корабли вверх по реке или воспользоваться окольными дорогами, и люди Мереваля сразу увидят, если датчане затеют какую-нибудь каверзу.

Эдуард кивнул. Я не был уверен, что он хорошо понимает то, что я говорю, но его благодарность мне за советы была настолько огромной, что он соглашался со всем. Думаю, он кивнул бы, даже если бы я предложил отправить людей для охраны темной стороны луны.

– Я не могу быть полностью уверенным в том, что они попытаются отрезать нам путь к отступлению, – сказал я королю, – но как только твоя армия перейдет мост, дождись остальных. Никто не должен двигаться на Беданфорд, пока все не переправятся через реку! Выстраивай подразделения для битвы. Когда все целыми и невредимыми переправятся через реку, мы все вместе двинемся на Беданфорд. Нам ни в коем случае нельзя растягивать армию вдоль дороги.

По плану мы должны были перейти мост к середине дня, но в итоге все смешалось. Одни отряды заблудились, другие так были нагружены трофеями, что с трудом передвигались. Более того, люди Сигельфа запутались, в какую сторону им идти. Датчане могли бы запросто переправиться через реку и атаковать нас, но вместо этого они продолжали сидеть в Хунтандоне, а Финан наблюдал за ними с юга. Сигельф добрался до Финана лишь к полудню и выстроил своих людей у дороги в полумиле от реки. Позицию он выбрал великолепную. Обзор противнику ограничивали деревья, по флангам сентийцев защищали болотистые участки, а спереди – глубокая канава с водой. Если бы датчане перешли мост, они смогли бы выстроить стену из щитов, но чтобы атаковать Сигельфа, им пришлось бы преодолеть эту канаву, позади которой их поджидали бы щиты, мечи, топоры и копья сентийцев.

– Они могут попытаться обойти болота, чтобы атаковать тебя с тыла, – сказал я Сигельфу.

– Я уже давно воюю, – отрезал он.

Меня не волновало то, что он воспринимает мои слова как оскорбление.

– Не стой здесь, если они перейдут мост, – сказал я ему, – отступай. А если они не перейдут, жди, когда я пришлю сообщение, чтобы вы присоединились к нам.

– Ты у нас главнокомандующий? – осведомился он. – Или Эдуард?

– Я, – ответил я, и на его лице отразилось искреннее изумление.

Его сын, Сигебрихт, все это время слушавший наш разговор, вызвался поехать со мной на север, на разведку.

– Они атакуют нас, лорд? – спросил он у меня.

– В этой войне я ничего не понимаю, – честно признался я, – абсолютно ничего. Ублюдкам следовало бы напасть на нас еще несколько недель назад.

– Возможно, они боятся нас, – сказал юнец и рассмеялся.

Его реакция вызвала у меня любопытство, но я объяснил ее юношеской глупостью. Сигебрихт и в самом деле был глупцом, но красивым глупцом. Его длинные волосы, как и прежде, были связаны в хвост полоской кожи, на шее он, как и прежде, носил розовую шелковую ленту, на которой все еще сохранились пятна крови, напоминание о том утре у Сефтесбери. Его дорогая кольчуга была начищена до блеска, ремень с золотыми накладками сиял, меч с хрустальным навершием покоился в ножнах, украшенных извивающимися драконами из крученой золотой проволоки. От холода его скуластое лицо покраснело.

– Значит, им следовало бы атаковать нас, – сказал он. – А как следовало бы поступить нам?

– Атаковать их у Кракгелада, – ответил я.

– И почему мы не атаковали?

– Потому что Эдуард боялся потерять Лунден, – сказал я, – и ждал твоего отца.

– Он нуждается в нас, – с очевидным удовлетворением произнес Сигебрихт.

– Он гораздо больше нуждается в подтверждении верности Сента.

– Он нам не доверяет? – равнодушным тоном спросил Сигебрихт.

– А с какой стати? – осведомился я. – Вы поддержали Этельволда и отправили гонцов к Сигурду. Естественно, он вам не доверяет.

– Я покорился Эдуарду, лорд, – почтительно произнес Сигебрихт и, глянув на меня, решил, что нужно кое-что добавить: – Я признаю все то, что ты сказал, лорд, но юности присуще безумие, не так ли?

– Безумие?

– Мой отец говорил, что молодые люди одержимы до безумия. – Он секунду помолчал. – Я любил Эггвинну, – с тоской сказал он. – Ты когда-нибудь встречался с ней?

– Нет.

– Она была миниатюрной, лорд, как эльф, и прекрасной, как рассвет. Она была способна разжечь огонь у мужчины в крови.

– Безумие, – сказал я.

– Но она выбрала Эдуарда, – сказал Сигебрихт, – и это сводило меня с ума.

– А сейчас? – спросил я.

– Раны заживают, – ответил он, – но шрамы остаются. Я не безрассудный безумец. Эдуард – король, и он был добр ко мне.

– И еще есть другие женщины, – хмыкнул я.

– Слава богу, есть, – согласился он и снова рассмеялся.

С того момента он стал мне нравиться. Я никогда не доверял ему, но он был абсолютно прав в том, что есть другие женщины, которые способны доводить нас до безумия и до глупостей, что раны действительно заживают, хотя шрамы и остаются. На этом мы закончили разговор, потому что к нам во весь опор несся Финан, а позади него уже были видны позиции датчан.

В этом месте Уз была широкой. Тучи медленно затягивали небо, и вода в реке постепенно приобретала серый цвет. По почти ровной глади неторопливо плавало с десяток лебедей. Мне казалось, что мир вокруг замер, что даже датчане затихли, хотя их были сотни, тысячи, и их яркие знамена четко выделялись на фоне мрачного неба.

– Сколько? – спросил я у Финана.

– Слишком много, лорд, – ответил он, и другого ответа он дать не мог, так как невозможно было сосчитать врага, укрывшегося за зданиями в маленьком городке.

Часть вражеских подразделений заняла позиции на берегу реки по обе стороны от города. На возвышенности в центре города я видел летящего ворона на знамени Сигурда, а на дальнем конце моста – флаг Кнута с топором и разрубленным крестом. В рядах противника были и саксы: кабан Беортсига был так же хорошо различим, как и олень Этельволда. Ниже по течению от моста стоял датский флот, правда, только у семи судов были сняты мачты, и это говорило о том, что датчане не собираются проходить под мостом и подниматься вверх по реке до Энульфсбирига.

– Так почему они не атакуют? – спросил я.

Никто не поднимался на мост, сооруженный еще, естественно, римлянами. Я иногда думаю, что, если бы римляне никогда не вторгались в Британию, у нас бы не было мостов, чтобы переправляться через реки. На южном берегу, рядом с тем местом, где мы разместили наших лошадей, стоял полуразрушенный римский дом и кучка хижин с тростниковыми крышами. Эта позиция как нельзя лучше подходила для вражеского авангарда, но по какой-то причине датчане предпочитали выжидать на противоположном, северном, берегу.

Начался дождь, мелкий, но назойливый, а с ним налетел ветер, который мгновенно поднял рябь вокруг лебедей. Мокрые щиты датчан на том берегу поблескивали в предсумеречных тенях. Далеко на севере вверх поднимался столб дыма, и это удивило меня, так как получалось, что горит жилье на территории Йорика – ведь наших людей так далеко на севере не было. Возможно, решил я, это обман зрения, игра туч или случайный пожар.

– Твой отец прислушивается к тебе? – спросил я у Сигебрихта.

– Да, лорд.

– Передай ему, что мы отправим гонца с сообщением, что он может отступать.

– А пока нам стоять на позиции?

– Да, если только датчане не нападут, – ответил я. – И еще кое-что. Следи за вон теми ублюдками. – Я указал на датчан, расположившихся далеко на западе. – Там есть дорога, по которой можно обойти излучину. Если увидишь, что враг двинулся по этой дороге, шли гонца.

Он нахмурился.

– Это из-за того, что они могут отрезать нам путь к отступлению?

– Именно так, – ответил я, довольный его понятливостью. – Если им удастся перекрыть дорогу на Беданфорд, тогда нам придется отбиваться от них и спереди, и сзади.

– Значит, мы направляемся туда? – спросил Сигебрихт. – В Беданфорд?

– Да.

– Это к западу? – уточнил он.

– К западу, – ответил он, – но тебе не надо искать собственный путь туда. Вернешься вместе с армией сегодня же вечером.

Я не сказал ему, что я оставил немалую часть своих людей позади сентийского войска. Сигельф, отец Сигебрихта, человек гордый и трудный в общении, и он тут же обвинил бы меня в том, что я не доверяю ему, если бы узнал о присутствии моих людей. Я же не хотел выпускать из поля зрения Хунтандон, а самым зорким из моих людей был Финан.

Я оставил Финана в полумиле к югу от Сигельфа, а сам в сопровождении десятка человек вернулся в Энульфсбириг. Когда я добрался до города, уже опустились сумерки. С хаосом удалось совладать. Епископ Эркенвальд проехал по дороге в хвост нашего обоза и приказал бросить перегруженные повозки, и теперь армия Эдуарда постепенно стягивалась к полям у реки. Если бы датчане атаковали, они были бы вынуждены перейти реку по мосту и тогда оказались бы перед лицом целой армии, или обходить нас по плохой дороге вдоль излучины.

– Мереваль все еще охраняет дорогу, лорд король? – спросил я у Эдуарда.

– Да, он говорит, что признаков противника нет.

– Хорошо. Где твоя сестра?

– Я отправил ее в Беданфорд.

– И она уехала?

Эдуард улыбнулся.

– Уехала!

Теперь было ясно, что вся армия, кроме моих людей и арьергарда Сигельфа, еще к ночи в безопасности переправится через Уз, поэтому я отправил Ситрика на дорогу с приказом для обоих подразделений отходить как можно быстрее.

– Передай им, чтобы шли к мосту и переправлялись по нему. – Если датчане не попытаются обойти нас с фланга и если мои люди и люди Сигельфа успеют быстро соединиться с основными силами, значит, выбор противником поля битвы будет недействителен. – А еще передай Финану, чтобы пустил вперед людей Сигельфа, – сказал я Ситрику.

Я хотел, чтобы настоявший арьергард составлял Финан, самый надежный человек во всей армии.

– У тебя усталый вид, лорд, – сочувственно произнес Эдуард.

– Я и в самом деле устал, лорд король.

– Олдермен Сигельф подойдет не раньше чем через час, – сказал Эдуард, – так что у тебя есть время отдохнуть.

Я убедился, что мои люди и лошади расположились на отдых, и поужинал черствым хлебом и кашей из толченых бобов. Дождь усилился, и восточный ветер принес жесточайший холод. Король расположился в одном из домов, который мы еще тогда частично разобрали, чтобы сжечь мост. Королевским слугам каким-то образом удалось раздобыть кусок парусины, из которого они соорудили крышу. В очаге горел огонь, и под матерчатой крышей собирался дым. У дальней стены стояли ларцы – серебряные, золотые, хрустальные – со священными реликвиями, которые король решил взять с собой в эту военную кампанию, дабы обеспечить благосклонность своего бога. Два священника тихо спорили по поводу того, что находится в одном из ларцов: щепка от Ноева ковчега или ноготь с ноги святого Патрика. Я сидел у очага и не обращал на них внимания.

В полудреме я размышлял о том странном явлении, что все люди, как-то влиявшие на мою жизнь в последние три года, вдруг оказались в одном месте или почти рядом. Сигурд, Беортсиг, Эдуард, Кнут, Этельволд, Этельфлед, Сигебрихт – все они собрались в этом продуваемом ветрами и поливаемом дождями дальнем углу Восточной Англии. И это знаменательное событие, думал я. Три норны сплели три нити и сделали это ради какой-то цели. Я попытался разглядеть узор, но ничего не увидел, а потом заснул.

Проснулся я, когда в комнату через низкую дверь вошел Эдуард. Снаружи уже была ночь.

– Сигельф не хочет отходить, – недовольным тоном произнес он, обращаясь к двум священникам.

– Лорд король? – встрепенулся один из них.

– Сигельф упрямится, – пояснил король, протягивая руки к огню. – Говорит, что останется там, где сейчас! Я сказал ему, чтобы он отходил, но он отказывается.

– Отказывается? – спросил я, мгновенно проснувшись.

Эдуард, кажется, удивился, увидев меня.

– Сигельф, – сказал он, – он игнорирует моих гонцов! Ведь ты послал к нему человека, не так ли? А я послал еще пятерых! Пятерых! Но они вернулись и доложили, что он отказывается отходить! Он говорит, что сейчас уже слишком темно для марша и что он дождется рассвета. Господи, да он же рискует своими людьми! Датчане проснутся с первыми лучами солнца! – Он вздохнул. – Я только что отправил еще одного с приказом немедленно отходить. – Он помолчал, хмурясь. – Я же прав, верно? – спросил он у меня, явно нуждаясь в поддержке.

Я не ответил. Я молчал, потому что наконец-то разглядел, что затеяли норны. Я увидел узор всех наших жизней и наконец-то понял войну, которая была выше понимания. Вероятно, на моем лице отразился шок, потому что Эдуард испуганно уставился на меня.

– Лорд король, – сказал я, – прикажи армии перейти мост и присоединиться к Сигельфу. Ты меня понял?

– Ты хочешь, чтобы я… – озадаченно начал Эдуард.

– Всей армии! – закричал я. – Всем до одного! Пусть немедленно идут к Сигельфу! – Я кричал на него, как будто передо мной был подчиненный, а не король. Я понимал: если Эдуард меня не послушается, ему уже никогда не быть королем. Не исключено, что мы уже опоздали. В общем, времени на объяснения не осталось. Нужно было спасать королевство. – Гони их немедленно! – рычал я. – Гони той же дорогой, что пришли, к Сигельфу! Поторопись!

Я побежал к своей лошади.

Я созвал своих людей. Мы перешли мост, ведя лошадей в поводу, затем запрыгнули в седла и поехали по дороге к Хунтандону. Ночь была темной, темной и холодной, ветер швырял дождь нам в лицо, и мы не могли скакать во весь опор. Помню, как меня одолели сомнения. А вдруг я ошибаюсь? Если я ошибаюсь, тогда получается, что я веду армию Эдуарда на поле битвы, выбранное датчанами. Я веду ее туда, где река делает петлю, и датчане могут оказаться по обе стороны от нас. Однако я отгонял от себя все эти мысли. Раньше все выглядело бессмысленным, сейчас же смысл появился во всем, кроме пожаров далеко на севере. Во второй половине дня я видел один столб дыма, сейчас же было уже три, и красноватые всполохи огня подсвечивали низкие тучи на темном небе. С какой стати датчане сжигают дома и деревни на землях короля Йорика? Это была еще одна загадка, но я не придавал ей особого значения, потому что горело где-то далеко за Хунтандоном.

Мы ехали час, прежде чем нас окликнул часовой. Это был один из моих людей, и он привел нас в лесок, где расположился Финан.

– Я не отошел, – объяснил мне Финан, – потому что Сигельф не двинулся с места. Одному богу известно почему.

– Помнишь, как мы в Хрофесестере разговаривали с епископом Свитвульфом? – спросил я у него.

– Помню.

– Что они грузили на корабли?

Финан секунду молчал, осмысливая то, о чем я спросил.

– Лошадей, – тихо ответил он.

– Лошадей для Франкии, – сказал я, – а Сигельф приходит в Лунден и заявляет, будто у него не хватает лошадей.

– И сейчас сотня его людей находится в Лундене вместе с гарнизоном, – продолжил Финан.

– И готова открыть ворота, когда подойдут датчане, – кивнул я, – потому что Сигельф присягнул Этельволду, или Сигурду, или кому-то еще, кто пообещал ему трон Сента.

– Господи Иисусе, – выдохнул Финан.

– И никакой нерешительности датчане не проявляли, – сказал я, – они просто ждали, когда Сигельф присягнет им в верности. Сейчас они получили заверения в его благонадежности. Сентийский мерзавец отказывается отходить, потому что ждет, когда датчане присоединятся к нему. Возможно, они уже подошли. Они думают, что мы идем на запад, и двинутся на юг. Люди Сигельфа, оставшиеся в Лундене, откроют ворота, и город падет. Вот что случится, если мы будем сидеть и ждать этого говнюка в Беданфорде.

– Так что нам делать? – спросил Финан.

– Остановить их, естественно.

– Как?

– Переманить их на свою сторону, естественно, – ответил я.

А как иначе?