Впервые термин brainwashing употребил в своей сенсационной статье, опубликованной в 1950 году в Miami News, журналист (и одновременно сотрудник отдела пропаганды ЦРУ) Эдвард Хантер. Он буквально перевел на английский китайское выражение «си-нао» — «промывать мозги»: так говорили о методах принудительного убеждения, которыми искореняли «феодальный» склад мышления у китайцев, воспитанных еще в дореволюционную эпоху.

Позже было подробно описано, как во времена Корейской войны 1951–1953 годов, которую вели между собой две Кореи — Южная (среди ее союзников были США) и Северная (на ее стороне воевала армия Китая), китайские коммунисты в управляемых ими лагерях для военнопленных добивались глубоких поведенческих изменений у американских солдат, как психологическим и физическим воздействием разрушалась индивидуальность человека, переиначивалось все его мировоззрение. Поначалу «объект» изолировали от привычного окружения и альтернативных источников информации, чтобы прежние установки и убеждения не подкреплялись извне. Дальше наступал черед жизненно важных потребностей: человека лишали пищи, сна, элементарных удобств. Очень скоро он становился безвольным и беспомощным: если не удовлетворяются базовые потребности, ценности и убеждения волей-неволей отходят на второй план. Когда жертва физически и духовно истощалась и становилась полностью зависимой от «хозяев», ей внушали новые «истины». За хорошее поведение — отказ от прежних взглядов — понемногу выдавали еду, разрешали спать, улучшали условия. Постепенно человек принимал новую систему ценностей и соглашался сотрудничать.

При манипулировании массовым сознанием физические методы не применяются, но в ход идет тот же «трехсоставный» механизм: отключить рацио (снизить критичность мышления), вызвать страх (создать угрозу), поддеть на «крючок спасателя» (предложить выход).

Обычно мы довольно критически воспринимаем получаемую информацию — человеку вообще свойственно инстинктивно сопротивляться новому, ничего не принимать на веру. Мы дотошно рассматриваем ботинки, которые собираемся купить, нюхаем еду, прежде чем положить ее в рот, с подозрением относимся к новостям: «Да ладно, такого не бывает». Но при зомбировании наше рацио уже не работает, и мы готовы поверить во что угодно. У нас «отключают» критичность, и мы начинаем оперировать образами и «фактами» искусственно созданной и навязанной нам социальной мифологии. Как говорил Козьма Прутков, «многие люди подобны колбасам: чем их начинят, то и носят в себе».

Доказано, что в массе нас оболванить еще легче, чем каждого по отдельности. Общаясь, мы воздействуем друг на друга, заражаемся чужими эмоциями. Особенно заразительна паника. В 1897 году на ежегодном собрании Императорской военно-медицинской академии В. М. Бехтерев в речи «Роль внушения в общественной жизни» говорил: «B настоящую пору так много вообще говорят о физической заразе… что, на мой взгляд, нелишне вспомнить и о… психической заразе, микробы которой, хотя и не видимы под микроскопом, но… подобно настоящим физическим микробам действуют везде и всюду и передаются через слова и жесты окружающих лиц, через книги, газеты и пр., словом — где бы мы ни находились… мы… находимся в опасности быть психически зараженными». Воздействие на одного человека требует особого профессионализма, а в массах заражение происходит мгновенно — трудно «шагать правой», когда все вокруг «шагают левой». Эффект толпы срабатывает, даже если каждый из нас сидит в отдельной квартире, но при этом смотрит одну и ту же телепередачу.

Как превращают взрослого рационального человека в доверчивого ребенка? Создав угрозу его базовым потребностям. Самый жесткий пример — это промывание мозгов американским пленным в корейских лагерях или людям, попавшим в секты. Как ни парадоксально, этот же метод применяется в рекламе. Конечно, нас не лишают пищи, воды или сна, но погружают в воображаемый мир нехватки самого необходимого: чем талантливее реклама, чем достовернее образы людей, измученных недосыпом, сексуальной неудовлетворенностью, голодом, жаждой, тем быстрее мы превращаемся в «испуганного ребенка» и подчиняемся власти того, кто избавит нас от мук с помощью, например, картофельных чипсов, жевательной резинки с новым вкусом или газированной воды.

Главное — любым способом заставить нас бояться. Чего угодно: бессонницы, голода, фашизма, угрозы детям. Запуганные люди пойдут на все, даже если им это не выгодно. Например, достаточно просто произнести заклинание «международный терроризм» — и мы уже не протестуем, когда в аэропорту нас обыскивают, заставляют разуваться и выворачивать карманы.

Манипуляция сознанием предполагает игру на чувствах, обращение к страхам и предрассудкам, а они есть у любого из нас. Обыгрываются национальные стереотипы, мифы. У каждого народа есть что-то, на что можно надавить, за что зацепить. Каждый народ чего-то боится или ненавидит. Например, для русских за словом «фашизм» — миллионы погибших, ненависть к врагам, которые «сожгли родную хату, сгубили всю мою семью», что-то очень страшное. И контекст уже не имеет значения. Нам говорят: «Вот он, фашизм!» — и тут же открывается дверь в подсознательное, оживают страхи, актуализируются наши болевые точки. Такой прием безотказно действует на людей с более развитым правым полушарием, эмоционально восприимчивых.

Бьют в цель и «мертвые слова». В пропаганде это «фашисты», «бомбежка», «хунта». В рекламе — «бессонница», «боль», «жажда». У цыганки другой набор: «заговор на смерть», «венец безбрачия», «родовое проклятие». Нас словно загоняют в узкое пространство, где нет места аргументации, где в ход идут ярлыки, инфантильные обороты, где действительность объясняется простыми формулами. «Мертвые слова» не рассчитаны на критическое восприятие. Они должны запустить определенную эмоциональную реакцию: тревогу, ощущение угрозы.

Не надо думать, что в одной стране такое возможно, а в другой нет. Конечно, где-то люди в целом «взрослее», рациональнее, они лучше осознают свои права и обязанности, а где-то более инфантильные, внушаемые, живущие мифами, эмоциями, с «детским» сознанием. Наш народ в большей степени относится к «детскому» типу. У нас и у наших родителей годами вырабатывалась привычка «ходить строем» и абсолютно доверять средствам массовой информации: раз написали в газете или сказали по телевизору — значит, так и есть. К тому же мы многократно «раненая» нация, у нас много реальных страхов, засевших в подсознании: голод, репрессии, революции, войны. Нам пришлось испытать очень много такого, из чего трудно вырваться, но на что очень легко воздействовать.

Нас напугали, лишили самообладания и способности критически мыслить. И вот когда мы уже чувствуем себя жертвой и ищем спасения, нам является «спасатель» — и мы готовы выполнять любые его приказы.

Эта техника неплохо разработана у цыган. Ко мне на психотерапевтические приемы не раз приходили люди, у которых цыганки вытянули все деньги. «Как же так? Мне не угрожали ни ножом, ни пистолетом», — задним числом удивлялись они. А фокус прост. Сначала цыганка располагает к себе жертву. Потом вдруг «замечает» порчу, венец безбрачия, сглаз и страшную болезнь. Любой испугается, а в состоянии аффекта мы легко поддаемся внушению. В этот момент цыганка превращается в «спасателя»: «Твоему горю помочь несложно. Это сглаз завистника. Позолоти ручку…» И жертвы отдают им все добровольно.

Столкнувшись с трудностями, мы ищем простые ответы и стремимся исправить ситуацию простыми действиями, в том числе совершенно необоснованными. В рекламе «спасение» тоже всегда предлагается за счет псевдологики, выстраивания ложной причинно-следственной связи между явлениями: пей этот кофе — станешь богатым, жуй эту жвачку — понравишься девушкам, стирай этим порошком — и муж никогда не уйдет к другой.

Пропаганда «работает» так же. Нас пугают тем, от чего нам по-настоящему страшно: войнами, фашизмом, хунтой, убитыми, ранеными. И на фоне всего этого кошмара показывают — вот он, путь спасения: например, создать сильное государство, которое защитит, которого остальные боятся.