«Да они отличиться захотели — устроили банкет, чтобы пыль в глаза пустить!», «Покупать такую дорогую машину сегодня просто неприлично…» — произнося подобные фразы, осуждая других, мы, скорее всего, имеем в виду нечто другое. Возможно, нас огорчает сам факт, что кто-то может себе позволить то, что нам не по карману, и мы откровенно завидуем. Или нам просто не нравятся люди, о которых идет речь. Но ребенок не способен разгадать этот скрытый смысл! Зато он наверняка почувствует несоответствие: он-то знает, что мы мечтаем о такой же машине и не прочь сами закатить такую же вечеринку. В результате он заподозрит нас в неискренности. Лев Толстой говорил: «Дети нравственно гораздо проницательнее взрослых, и они, часто не выказывая и даже не осознавая этого, видят не только недостатки родителей, но и худший из всех недостатков — лицемерие родителей, и теряют к ним уважение и интерес ко всем их поучениям».

Часто двойственность, неоднозначность родительской позиции в вопросе о роли денег заключается в том, что слова, правильные и убедительные, никак не стыкуются с тем, что родители делают.

Вспоминается история, рассказанная мне владельцем крупной компании. Он воспитывал 12-летнего сына как своего наследника, преемника, говорил ему много правильных вещей об уважении к людям, о честности, о деловой репутации: «За работу надо платить. Человек отработал — заплати!» И в целом его слова не расходились с делом — пока не грянул кризис. Сын случайно стал свидетелем телефонного разговора отца, когда тот отдавал распоряжения: «Зарплату выдать только тем, кто потом пригодится, а тем, кого будем сокращать, не платить». На вопрос сына, почему люди не получат то, что заработали, он ответил, что сейчас кризис и у компании просто нет денег.

А буквально через неделю они всей семьей уезжают отдыхать: берут с собой няню, учителя, который занимается с детьми языками, арендуют вертолет, ходят по дорогим ресторанам. И мальчик никак не может понять: как же так, ведь денег нет, а они столько тратят и даже не пытаются сократить расходы. Когда он спросил об этом отца, тот сначала даже растерялся, но потом ответил: «Это у компании нет денег, а у нас все хорошо, ничего не изменилось». Но до этого сын всегда слышал от него: «Компания — это я». Неудивительно, что авторитет отца в глазах ребенка пошатнулся. Мальчик перестал слушаться, изменил свое отношение к учебе, да и во всем остальном демонстрировал протестное поведение. Отец был для него непререкаемым авторитетом, носителем и воплощением определенных ценностей. А в ситуации, когда надо было делать выбор, он поступил исходя из совсем других ценностей. И это подростковое отрицание «всего и вся», этот протест — не что иное, как реакция ребенка на непосильную для него ситуацию крушения жизненных ориентиров.