Часть 2
«В горах Афганистана потерпел аварию вертолет с группой иностранных журналистов. Среди них двое россиян — корреспондент канала «Супер» Данила Кульчицкий и оператор Федор Масленников. Никаких сведений о крушении мы пока не имеем. Но с группой потеряна связь. Есть предположения, что вертолет укрылся от непогоды в горах, где вторые сутки бушует снежная буря. Из-за этого поиски группы пока невозможны».
Все средства массовой информации сообщили об исчезновении вертолета. В Интернете каких только версий не было! Они попали к талибам, это дело рук ИГИЛ и все в таком роде.
— Ерунда! — говорила Инна Львовна. — Я чувствую, Данька жив и все с ним в порядке!
— Как вы можете это чувствовать! — рыдала Илона.
— Материнское сердце! Вот года два назад было что-то похожее, а я точно знала, что он вернется. А когда он в армии всего только руку сломал, я сразу почуяла — с ним беда! И когда моей бабке прислали похоронку на моего отца, она тоже не поверила. И была права! Поверь мне, девочка, он вернется!
— Вашими устами…
— А ты сама разве не чувствуешь?
— Чувствую, еще как чувствую! Я всегда чувствовала — эта работа до добра не доведет! Да я со страху помираю… И не верю я вам, это вы меня утешаете, а вернее, себя! Нет, если он, Бог даст, вернется, я ему ультиматум выдвину!
— Не вздумай!
— Пусть только вернется!
И он через три дня вернулся! Их вертолет действительно потерпел аварию, но пилот сумел его посадить достаточно удачно, никто не погиб, но один французский журналист умер от инфаркта. А найти их не могли из-за снежной бури.
Едва пришло сообщение о том, что журналисты найдены, Инна Львовна позвонила невестке.
— Ну, что я тебе говорила!
— Да, вы были правы, — опять рыдала Илона.
— Что-то много ты рыдаешь, девочка. И главное, не вздумай ставить ему никаких ультиматумов!
— А как? Это вам, наверное, нравится, что ваш сын такой крутой мужик, да? А мне это не надо! По мне, пусть лучше работал бы в глянцевом журнале!
— Позволь, но зачем же ты замуж за него выходила?
— Я думала, он…
— Ты думала, что сумеешь его изменить? Так вот, запомни, девочка, это самое большое женское заблуждение! Если мужик настоящий, то измениться он может только сам, под давлением каких-то очень тяжких жизненных обстоятельств. И я своему сыну этого не желаю! Он такой, какой есть, и я им, таким, горжусь! Подумай над моими словами!
Вот еще, подумала Илона, просто ты уже старая кошелка, со всякими старомодными представлениями, и про ночную кукушку уже небось забыла! Илона обиделась на свекровь. Хотя та, кажется, желала ей добра. Но как-то уж очень по-своему.
…А вот Ариадна ничего даже не слышала об этом переполохе. Телевизор она не включала, Интернет тоже, она заканчивала срочную работу для Нижегородского оперного театра, где ставили оперу Глинки «Руслан и Людмила». Работа была увлекательная, и к тому же достаточно срочная. Только срочная работа помогала ей забывать обо всем. Она с головой погружалась в мир спектакля, жила этими образами и все время слушала дивную музыку Глинки. Постановщик спектакля, к счастью, не задавался целью шокировать зрителя, это была просто чудесная сказка, дававшая простор фантазии художников. И со сценографом, Валентином Губером, и с постановщиком, знаменитым греческим режиссером, влюбленным в оперу Глинки, установились теплые отношения и взаимопонимание. Грека звали Микис Кардонас, и он с ходу оценил не только талант Ариадны, но и ее несравненную красоту. Микис неплохо говорил по-русски, так как был женат на русской женщине. Его жена Маша, сама родом из Нижнего, была еще и его помощницей и очень хорошо отнеслась к Ариадне.
— Ты есть кинодива, Ариадна! Это, кстати, греческое имя! Бог неправильно распорядился тобой! — заявил Микис.
— Почему? — смеялась Ариадна.
— Он дал тебе такую красоту и обязан был дать талант актрисы, а дал талант художника по костюмам! Неправильно поступил!
— Микис, не богохульствуй! — одернула его жена.
— Что за неприличное слово ты говоришь, Маша! Я не могу его выговорить прилично! Ужасно!
Иногда по вечерам в гостинице она думала: как мне хорошо с этими людьми. Здесь никто не знает ни про Кондрата, ни про Данилу, даже про недоброй памяти Леонида. Я для них просто художник по костюмам. И Маша эта такая славная! Странно, я никогда не была в Греции… Столько стран объездила, а в Греции не была. Микис все твердит, что я должна приехать к ним на остров Корфу. Когда-то в раннем детстве я зачитывалась книгами Даррелла и мечтала попасть на этот благословенный остров. А может, и попаду еще? Они такие милые люди…
Ариадна часами пропадала в пошивочном цехе театра, следя буквально за каждым шовчиком, чем несказанно удивляла видавших виды театральных мастериц.
— Ты, дочка, не бойся, не напортачим, — успокаивала ее пожилая заведующая. — Опыт у нас есть, всякое видали, только вот таких дотошных художников мало осталось. По большей части скинут эскизы, а там хоть трава не расти. А ты на все примерки ходишь… Не доверяешь нам?
— Да что вы, Аграфена Игнатьевна! Я просто хочу добиться максимального эффекта. На одной певице костюм сидит так, а на другой иначе. А не дай бог еще новую певицу введут, а на ней он будет сидеть как на корове седло. Я уж лучше что-то поменяю в эскизе, постараюсь, чтобы на любой фигуре костюм сидел хорошо.
— А промежду прочим, артисты говорят, что твои костюмы легкие и удобные. А уж красотища какая…
Слышать это от опытной мастерицы было необыкновенно приятно.
— Скажи, а правду говорят, у тебя муж был олигарх?
— Был.
— И чего?
— Я от него ушла.
— Плохой был?
— Хорошего мало.
— Они все, что ли, сволочи, эти олигархи? Как посмотришь телевизор…
— Насчет всех не знаю.
— И чего нынешние девки мечтают за олигархов выйти?
— Дуры потому что. Только о деньгах думают.
— А ты, когда за него шла, о чем думала?
— Точно не о деньгах. Он приятный был, ухаживал красиво, заботился… А мне было грустно и тоскливо, ну я и подумала, а вдруг… Не получилось. Да бог с ним. Я на него зла не держу, тем более что он при разводе купил мне хорошую квартиру.
— Значит, не вовсе гад?
— Не вовсе, — улыбнулась Ариадна.
— А ты сейчас, говорят, не замужем?
— Да. Больше не хочу. Я сама себе хозяйка, сама зарабатываю…
— Правильно, промежду прочим! Вот как мой муж-то помер, я только, можно сказать, жить начала. Сватались ко мне разные… А я ни в какую! Скажи-ка, вот тут что, вытачку делать не будем?
— Ни в коем случае! Зачем она тут?
— Да я по привычке… А и впрямь не нужна, надо же… Интересно! Слушай, а ты и за границей работала?
— Работала. Много раз.
— Ну и где лучше?
— По-разному. Вот в Америке, в одном театре, меня просто не пустили в цех.
— Как не пустили?
— А так! Сказали — нечего вам там ловить. Вы свою работу сделали, сдали, а дальше уж наша забота. Это, мол, ваша русская привычка во все лезть самим, а у нас профсоюз, то, се… Мол, не первый день замужем.
— И чего?
— Я была в ужасе! Там одна артистка была худая как скелет, на нее этот костюм надо было по-другому сажать… Но она, как ни странно, осталась довольна. Так что по-разному бывает. Но теперь, когда меня приглашают за границу, я в контракт вставляю пункт о том, что контролирую все до выпуска спектакля.
— И они соглашаются?
— Бывает, что и нет. Тогда я отказываюсь категорически. Но больше люблю работать дома. Где еще так поговоришь, Аграфена Игнатьевна?
— Ну, и не всякий художник станет с нами разговаривать. Вот был один из Питера… Что ты! Такой гонор! Я все лучше всех знаю! А вообще все от человека зависит.
— Это верно!
— Скажи, а ты не только в оперных театрах работаешь?
— Нет, и в драматических тоже.
— А в кино?
— Нет, в кино пока не звали. Да я и не стремлюсь особо.
— Ты вот, я смотрю, жутко красивая баба…
— Спасибо!
— Да что спасибо! Трудно небось с такой красотой, особенно в театрах? Мужики небось лезут, как тараканы из всех щелей?
— Бывает. Но я умею отшивать. Даже одно время на карате ходила.
— Вот как! И чего, чуть что — ногой по яйцам?
— Это уж в крайнем случае, а так иной раз руку заломишь… Я еще и боксом занималась.
— Обалдеть от тебя! — восторженно воскликнула Аграфена Игнатьевна. — Нешто бабы боксом занимаются?
— А как же! У нас даже чемпионка мира по боксу есть, Наталья Рагозина. Красивая очень.
— Тоже небось в бокс пошла от этих козлов защищаться?
— Чего не знаю, того не знаю, — засмеялась Ариадна.
А на другой день в театральном буфете сценограф Валентин Губер вдруг спросил ее:
— Адочка, это правда, что вы владеете чуть ли не всеми боевыми искусствами?
— Владею, но далеко не всеми!
— Значит, к вам с гнусными намерениями лучше не соваться?
— А у вас есть гнусные намерения в отношении меня?
— Да как не быть! Я же мужик все-таки, и к тому же художник, как не оценить такую красоту?
— Но теперь вы знаете, что вас ждет?
— Знаю, — тяжело вздохнул Губер. — Я понятливый и впечатлительный.
— Вот и славно!
Ариадна решила остаться в Нижнем до премьеры.
В один прекрасный день ее вызвали на проходную.
— Ариадна Максимовна, вас тут спрашивают! — сообщил охранник Степан, всегда смотревший на нее с немым восторгом.
— Кто?
— Господин Кульчицкий. С телевидения.
Данила? Но как… Зачем?
— Что ему сказать?
— Я сейчас спущусь.
Она сбежала по лестнице. У будки вахтера стоял Данила.
— Вы?
— Ариадна!
— Какими судьбами? — довольно сухо осведомилась она.
— Я приехал. Не мог дозвониться.
— Почему? Телефон у меня работает. Но как вы узнали?
— Это не так уж сложно, имея Интернет и будучи знакомым с вашим соседом.
— Данила, подождите меня здесь минут пять, я предупрежу, что отлучусь.
— Я лучше на улице…
— Как угодно.
Никого предупреждать она не собиралась. Просто накинула пальто. Пойду выпью с ним кофе и вернусь. В бардаке, который творился в театре в преддверии генеральной, никто ее отсутствия не заметит. Зачем он примчался? Не хочу! Мне было так хорошо и спокойно тут, несмотря на предпремьерные волнения. Какого черта его принесло? Будет объясняться в любви…
Она вышла на улицу.
— Ариадна!
— Здравствуйте, Данила! — Она протянула ему руку. — Что вас сюда привело?
— А то вы не знаете!
— Данила, пойдемте куда-нибудь в кафе, я хочу есть… Там и поговорим!
— О, с радостью, я тоже голоден как волк.
— Данила, что-то случилось? У вас какой-то странный вид. Вам больно? Какая-то травма?
— Больно, но терпимо. Сломал два ребра. Но это не страшно.
— Как вас угораздило?
— Да в Афгане…
— Когда?
— Две недели назад. Постойте, а вы что, ничего не знаете?
— О чем?
— С ума сойти! Весь мир гудел…
— Да скажите уже толком!
— Мы были в Афганистане, с группой журналистов из разных стран. Наш вертолет поломался…
— Боже мой!
— К счастью, пилот был классный, сумел посадить машину, но связи в горах не было, и к тому же началась жуткая снежная буря. Нас сочли пропавшими без вести. Но через четыре дня нашли. Я отделался легким испугом. Сломал два ребра. Один французский журналист умер от инфаркта. А так у людей травмы вполне совместимые с жизнью. Переполох был страшный…
— Ох, а я даже ничего не знала…
— Вы не смотрите телевизор и, как я понимаю, с компьютером не дружите?
— Нет, не дружу. Но я могу себе представить, что пережили ваши близкие, Андрей…
— Ни слова об отце! Ариадна, я свободен!
— В каком это смысле?
— Я ушел от жены!
— Господи, зачем?
— Затем, что она выдвинула мне ультиматум. Или она, или моя работа. Вот я и выбрал работу. И вас.
Черт, я что-то не то говорю… И не так.
— Погодите, Данила…
— Нет. Это вы погодите, дайте сказать… Когда я был у вас, вы плакали, говорили, что вам не хватает любви, что все к вам лезут, а никто не любит…
— Я была пьяная.
— А что у трезвого на уме… Сами знаете. Так вот, я заявляю вам, в твердом уме, трезвый как стеклышко, — я люблю вас. Выходите за меня замуж.
— Ой, — поморщилась Ариадна. — Замуж? Да ни за что!
— Я буду хорошим мужем, буду любить, беречь, заботиться…
— Слова, слова, слова!
— А вы испытайте меня…
— Мальчик мой, возвращайтесь к жене, я уверена, она вас примет, небось сто раз уже пожалела о своем ультиматуме. Она молодая, очаровательная, она родит вам детей, и ультиматум-то выдвинула из любви к вам. А я, увы, не люблю вас…
— Вы… Вы любите отца?
— О нет! Да и не любила, наверное. Я, похоже, вообще любить не умею. Зачем вам это?
— Да все я понимаю, но ничего не могу с собой поделать. Знаете, там, в горах, было тяжко и ужасно холодно. Но стоило мне подумать о вас, у меня кровь буквально вскипала…
Какой он милый… Хороший… Но не мой. А что мне мешает? Разница в возрасте? А кроме разницы в возрасте? Пожалуй, ничего… Что, если просто завести с ним легкий роман, без этой дури с замужеством, просто роман? Он очень привлекателен, этот Данила… Эти густые каштановые волосы, так и хочется запустить в них руку, рот просто обольстительный, чудесные большие руки…
— Послушайте, я не лошадь, а вы не барышник! — вдруг взорвался он.
— Что? — ахнула она.
— Вы на меня сей час смотрите как на товар. Да, неплохая лошадка, осталось только зубы посмотреть…
— Данила, что вы плетете?
— А разве не так?
— Совершенно не так! Я просто думала: до чего же хороший парень и как жаль…
— Ни слова больше! И послушайте меня! Я человек целеустремленный и всегда добиваюсь своей цели. Вы же ничего обо мне не знаете. Так уж будьте любезны послушать, чтобы сделать выводы на основании информации, что называется, из первых рук.
«Да он взбешен! — с удивлением отметила Ариадна. — Интересно!»
— Так вот, я — мальчишка из интеллигентной семьи, с моим отцом вы слишком хорошо знакомы, а моя мать даже работала вместе с вашей в «Огоньке».
— Да вы что?
— Это потом. Так вот, я теоретически должен был бы стать типичным мальчиком-мажором, но меня от них тошнило! Я поступил, причем самостоятельно, без блата, в МГИМО, а через год бросил и пошел в армию, учтите, что тогдашняя армия коренным образом отличалась от нынешней. И попал в «войска дяди Васи»…
— Куда?
— ВДВ у нас так расшифровывали, и был там, поверьте, не из последних!
— Верю! — Ей вдруг стало интересно.
— Я вернулся и пошел доучиваться. Но стал уже другим человеком. И решил, что буду военным корреспондентом. Пробиться было нелегко, но я пробился. И на канале «Супер» меня оценили, кроме репортажей из горячих точек я начинаю делать свою ежемесячную программу. Мой репортаж о падении вертолета показали во всем мире, даже там, где не верят ни одному слову российских журналистов.
— Круто!
— И вы полагаете, что я отступлюсь от женщины, в которую влюбился как последний бобик?
Ариадна засмеялась.
— Этот «бобик» в такой пафосной речи прозвучал просто прелестно! А теперь послушайте меня, мачо! Вы тоже обо мне ничего не знаете! Думаете, я такая слабая, нежная, тростинка на ветру? Я отлично владею приемами карате, более того, я кандидат в мастера спорта по боксу! И я умею за себя постоять!
— Это тоже круто! Не ожидал! Но вы что, решили, что я буду действовать силой? Нет. Я просто буду действовать! А сейчас всего наилучшего! Встретимся в Москве!
Он встал, подошел к официантке, расплатился с нею и ушел, даже не оглянувшись на Ариадну.
— Вот это да! — восхитилась она. И что-то шевельнулось в душе. Нет, каков! Мужик! На сто процентов мужик! Неужели такие еще есть? Сильный, гордый, решительный! И умный! Сразу смекнул, что я его по статьям оцениваю. Надо же… Черт побери, а может, это мой шанс на любовь? Так хочется любви и романтики. Это старомодно… но что поделать. А он такой романтичный тип! Она на минутку закрыла глаза и представила себе, что Данила ее обнимает. Хорошо!
— Адочка, вы о чем это размечтались? Или о ком? — раздался голос Губера.
— Да нет, Валя, я просто задумалась о своем следующем проекте.
— И что это будет?
— Мольер.
— Какой Мольер?
— Что значит какой? Жан-Батист. «Лекарь поневоле» в антрепризе.
— Фу!
— Почему это фу? Мольер!
— Но в антрепризном спектакле какие у художника возможности?
— У художника по костюмам очень неплохие. И потом, у меня цель сделать все минимальными средствами, а это интересно, как исходная задача. Вот когда ты разлетишься со своим воображением, а тебе скажут «ша, детка», втрое сокращаем бюджет… Тогда плохо. А когда с самого начала говорят: можешь рассчитывать максимум на эту сумму, начинается самое интересное.
— А что это мы вдруг еще похорошели, хотя, казалось бы, куда уж? Говорят, тут был какой-то молодой человек…
— Вы поэтому сюда приперлись, а не в театральный буфет? — фыркнула Ариадна.
— Признаюсь, любопытен безмерно. И, как художник, просто не могу пройти мимо такой невероятной красоты. Как вам с такой красотой живется?
— Да как-то живется. Не сказать, чтоб очень счастливо, — улыбнулась Ариадна. — Мне когда-то бабушка моя сказала: «Ты, девочка, не должна все время думать о том, какая ты красивая. Эта мысль многим жизни загубила. Красота — это капитал только для безмозглых. Одной красоты мало и для жизни, и для счастья». И я всегда помню ее завет. Вот как-то так. Ладно, Валя, я пойду!
— Но вы мне не ответили, что за молодой человек тут был?
— Да так… просто один молодой человек. Очередной.
И она вернулась в театр.
Премьера прошла с огромным успехом. После новаций в Большом театре народ безмерно обрадовался возвращению дивной сказки Пушкина и Глинки. Известный московский критик восторженно пожимал руку Микису и говорил:
— Вот! Вот! Наши режиссеры стараются угнаться за модными европейскими тенденциями и вовсю уродуют классику, а европеец в русской провинции возвращает нас к нашей культурной традиции! Чудны дела твои, Господи!
Костюмы тоже были высоко оценены. Все сияли.
— Ариадна, если ты не приедешь к нам на Корфу, я с тобой и знаться не буду! — сказала Маша, провожавшая Ариадну на вокзал. — Первую половину сентября ничем не занимай. Это лучшее время там. Микис всегда планирует свои дела так, чтобы провести сентябрь на Корфу. И, кстати, если захочешь приехать с хахалем, будем рады. У нас большой дом!
— Там видно будет, до сентября еще далеко!
— А я нарочно заранее тебя предупреждаю.
— Маша, в Москве моя квартира всегда к вашим услугам, имей в виду!
— Спасибо, но мы отсюда в Питер, а оттуда в Стокгольм. Ну, приедешь к нам?
— Приеду!
— Будем купаться и загорать, и вообще блаженствовать. А какая там рыба!
— Все! Уговорила!
…Когда она вошла в свой подъезд, навстречу ей попался Саша Тимохин.
— Богиня! Приехала? А меня тут твой поклонник навещал. Золотой мужик!
— Ты о ком, Саша?
— Да о Кульчицком! Помирает парень.
— Ничего, жить будет!
— Богиня, ты оставляешь мне надежду?
— Ни малейшей!
— А сколько сердец ты разбила в Нижнем?
— Ни одного сердца, только один нос!
— Супер! И кто же этот несчастный?
— Так, один дурно воспитанный тенор.
— Богиня, увы, мне пора на съемки! С возвращением!
— Спасибо, Саша!
В квартире было чисто, и даже в кувшинчике стоял букет вербы. Это постаралась Анна Афанасьевна, приходящая домработница. И в холодильнике обнаружился овощной суп и тушеное мясо. Слава богу, можно сегодня просто побыть дома. И вдруг она подумала: телевизор, что ли, купить? Да ну, еще чего! Она рассердилась на себя.
Снизу позвонила консьержка.
— Ариадна Максимовна, вам тут цветочки доставили. Впустить?
— Впустите!
Неужто от Данилы?
Ей вручили изящную корзинку с ярко-красными розами. Она дала посыльному на чай и поспешила закрыть за ним дверь. Ага, есть записка: «Дорогая, я в Москве! Горю желанием поскорее увидеться. Андрей».
Вот только этого не хватало! Интересно, а откуда он знает, что я уже приехала? Но я ни за что не хочу с ним встречаться! Скорее всего, он заехал, консьержка сказала ему, что я в отъезде, он дал ей денег и попросил сообщить о моем возвращении. Или это… Данила проверяет меня? Но с какой стати? Ох, сам черт ногу сломит. Не хочу, ничего и никого! И она позвонила подруге.
— Грета, я вернулась!
— Поздравляю! Ваш спектакль, кажется, произвел фурор! Слушай, подруга, надо повидаться, и срочно!
— Я потому и звоню. Сможешь приютить меня дня на два?
— А что случилось?
— Кульчицкие достали!
— Вот так? Во множественном числе?
— Ага!
— Как интересно! А поехали со мной на дачу? Затопим печку, дернем водочки, картошки испечем, а?
— Да с радостью!
— Тогда я за тобой через полтора часа заеду!
— Здорово! Жду!
Ариадна разобрала чемодан, запихнула его на антресоль, достала оттуда небольшую дорожную сумку, сложила туда вещи, которые могут понадобиться на даче. Подумав, хорошенько завернула приготовленный для нее обед и аккуратно поставила в другую сумку. Не пропадать же добру! Грета явилась раньше назначенного часа.
— Спускайся, — скомандовала она по телефону.
Ариадна не заставила себя долго ждать.
— Это что за багаж? Ты собираешься уйти в подполье надолго?
— Да нет, просто взяла продукты, чтоб не пропали.
— В тебе, Адка, рацио преобладает!
— Да ну…
— А теперь рассказывай про Кульчицких. Хотя Данила сейчас в Египте.
— Уже на работе?
— Да.
— У него же ребра сломаны!
— А ты почем знаешь?
— Да уж знаю…
И она рассказала подруге о визите Данилы в Нижний.
— Слушай, какой парень! Настоящий мужик! Неужто ты осталась совершенно бестрепетной?
Грета была писательницей и любила иной раз выражаться нестандартно.
— Да не совсем. Когда он уехал, я маленько трепыхнулась. Но ненадолго. А тут, не успела войти, мне приносят корзинку роз от Андрея.
— Ну, с Андреем понятно. Дал денежку консьержке. Он предсказуем, твой Андрей. А Данила, похоже, нет. А знаешь, это роскошный сюжет для романа. Отец и сын… Одна женщина… Сын отбивает женщину у отца, мстит за то, что отец когда-то увел у него подружку…
— Откуда ты знаешь?
— Что?
— Про уведенную подружку?
— Ничего я не знаю. Я это сию минуту придумала…
— Грета, не ври!
— Да я чем хочешь клянусь! Ты мне просто скажи, я могу воспользоваться этим сюжетом?
— Только если у героев будут другие имена и профессии.
— Ну, это само собой! Здорово! Я как раз собираюсь писать новый роман, и у меня был затык с сюжетом…
— Рада помочь подруге! — хмыкнула Ариадна.
На даче было чудесно. Снег уже весь стаял, и когда пригревало солнышко, громко чирикали птицы.
— Знаешь, хорошо, что тебе вздумалось удрать из Москвы, — заявила Грета, — а то я давно сюда не выбиралась. А тут так легко дышится…
Вечер подруги провели у горящего камина. Ариадна рассказывала о нижегородском спектакле, Грета о своих отношениях с издателями, о муже, который жил в основном во Франции, у них был так называемый гостевой брак, что вполне устраивало обоих.
А утром, после завтрака, Грета заявила:
— Все! Я пошла писать новый роман!
— Я тоже поработаю.
— Отлично! Обед у нас есть, а после обеда пойдем гулять. Ты же знаешь, я после обеда не работаю.
— Счастливо тебе! Надеюсь, моя история принесет тебе удачу!
— Это еще не история. Историю я должна придумать. Героиню я назову Аглая.
— Хорошо!
— Все, я пошла!
И Грета поднялась к себе в кабинет.
Вчера Ариадна выключила телефон. Но держать его все время выключенным невозможно, мало ли кому она может понадобиться. И телефон стал звонить беспрерывно, не давая даже взяться за карандаш. Ладно, решила она, пусть я не буду работать, авось, сегодня прозвонятся все, кому я нужна, а завтра возьмусь за дело. Телефон продолжал звонить.
На улице светило солнце, в форточку проникал свежий весенний воздух. Пойду пройдусь, решила она. Оделась и вышла во двор. Как хорошо!
— Куда? — крикнула сверху Грета.
— Пойду пройдусь!
— Гуляй!
Телефон вдруг умолк. Слава богу! Она медленно брела по улице дачного поселка. Тихо.
Спокойно. Ни людей не видно, ни машин, только один велосипедист проехал. Она шла, ни о чем и ни о ком не думая. Только вертелась в голове стихотворная строчка: «Где-то пели смычки о любви…» Что это? Откуда? Ах, Блок… В ранней юности я безумно любила Блока. Как там? «Я сидел у окна в переполненном зале. // Где-то пели смычки о любви. // Я послал тебе черную розу в бокале. // Золотого, как нёбо, аи». Красиво, но почему-то уже не трогает. Душа, что ли, зачерствела? Или насмешливые слова Кондрата: «Декадентская чушь!» — проникли в мозг? Ерунда! Дивные стихи. Конечно, где крутому рокеру Блока понять? У Греты тут есть Блок, надо будет перечитать. Вдруг опять зазвонил телефон. Она вздрогнула. Андрей! Надо ответить. Тут я в безопасности.
— Алло! Андрюша!
— Красавица моя, ты куда подевалась? Ты получила мою корзинку?
— Да, спасибо! Розы чудесные, но мне пришлось срочно опять уехать.
— И где ты сейчас?
— В Ижевске! — ляпнула первое, что пришло в голову, Ариадне.
— В Ижевске? Что ты там делаешь?
— Костюмы для местного театра.
— А что, ты попала под европейские санкции? Тебя уже не пускают в Европу?
— Да нет, пока все не так плачевно! Просто мой друг ставит в здешнем театре «Бешеные деньги», — вдохновенно врала Ариадна.
— А! И ты там надолго?
— Надеюсь дней за десять управиться. У меня есть кое-какие наработки. А ты надолго в Москву?
— Увы, только на неделю. Хотел Даньку повидать. Ты же знаешь, что с ним случилось?
— Да, я слышала! Какой ужас! Воображаю, что ты пережил!
— И не говори! Но его неожиданно услали в Египет, только завтра возвращается. Я было подумал, не махнула ли ты с ним в Египет?
— Я? С ним? С какой это радости? Ты с ума не сошел? — совершенно искренне возмутилась Ариадна.
— Да он, видишь ли, от жены ушел, ну я и подумал… Он же был от тебя в таком диком восторге…
— Андрей, ты меня извини, но больше всего это похоже на старческие бредни. Рановато в твоем возрасте. Всех благ!
И она отключила телефон. Пусть теперь обзвонится! Будет умолять о прощении. Или обиделся на «старческие бредни»? И хорошо! Пусть! Не хочу я больше даже думать о нем. Хватит с меня музыкантов! Попортили они мне крови изрядно. И Данила мне тоже не нужен. Мальчишка! И вообще… Ну их всех!
Она повернула обратно. Грета встретила ее вопросом:
— Чего вид такой воинственный? С кем воевала?
— С Кульчицким-старшим.
— И как?
— Придралась к слову, оскорбилась и послала его. А как твои успехи?
— Да вроде нормально. Я начала со сцены в кафе. И знаешь, взяла эпиграф из Блока. «Я сидел у окна в переполненном зале…» Ты чего глаза вытаращила, они и так у тебя как плошки!
— Я шла и почему-то в башке вертелись именно эти строчки и вспомнилось, как меня презирал Кондрат…
Грета очень внимательно на нее посмотрела.
— Знаешь, я подозреваю, что это будет лучший мой роман. Я буду просто считывать тебя…
— Боюсь, это будет провальный роман, если станешь на меня ориентироваться. У меня нет сейчас никакого романа. И не предвидится.
— Будет-будет! И очень скоро!
— И с кем же?
— Подозреваю, что Кульчицкий-младший своего не упустит.
— Да брось ты! Не хочу я этого.
— А кто тебя спрашивать будет? Он из породы воинов, даже завоевателей! А при этом не бандит. И переспать с ним уж точно стоит!
— Знаешь, он сказал мне одну фразу…
— Какую?
— Правда, он был тогда нетрезв… «Неужели вам неохота хотя бы сравнить отца и сына в постели».
— Да, гадкая фразочка… Но у парня просто крышу снесло.
— Какая разница! Что у трезвого на уме… И к тому же ему есть за что мстить отцу. Как-то грязно получается.
— Все сказала?
— Ну, вроде да.
— А теперь послушай меня! Все это хорошо в литературе. А жизнь… она другая, и все доводы рассудка и морали отступают, если есть любовь.
— А если нет?
— Да есть! Есть! Он любит тебя, похоже, по-настоящем у, ну а ты… ты должна позволить ему тебя любить. Он молодой, горячий, сильный… Не надо выходить за него замуж, даже думать об этом не надо, а вот переспать надо! А вдруг понравится? Может, это твой мужчина? Ты его от жены не уводила и… Твоя совесть чиста.
— Ну, пока что моя совесть действительно чиста.
— Да ну тебя! И вообще, не ломай мой сюжет!
Данила возвращался в Москву в растрепанных чувствах. Он знал, что в Москве его ждет отец. Ему сейчас совершенно не хотелось его видеть. Мысль о том, что он спал с Ариадной, была непереносима. А ведь она уже должна была вернуться из Нижнего… А что, если они встретились? А если она с ним?.. Я умру! Я просто умру! Может, попытаться как-то избежать встречи? Или нет? Нет! Надо с ним увидеться, чтобы понять — было или не было? Если было… тогда я заставлю себя забыть о ней. Иными словами, отступлюсь? Да никогда в жизни! Несмотря ни на что! Она должна быть моей. И будет!
Данила сейчас жил в квартире у Федора, что категорически не нравилось Инне Львовне. Как бы эти два холостяка не спились без присмотра. Встреча с отцом произошла в ресторане гостиницы, где остановился Кульчицкий-старший.
Отец крепко обнял сына.
— Данька, если бы ты знал, как я испугался. А вот Инна… Когда я ей позвонил, она мне сразу заявила, что уверена — с тобой все в порядке. Поразительная интуиция! Или материнское сердце? А что ж твоя прелестная жена?
— Я не выношу ультиматумов!
— Но, может, стоит помириться? Уж очень девочка хороша!
— Она заявила, что вернется, только если я сменю работу. А это не для меня. Все, папа, закрыли тему. А как твоя прекрасная Ариадна?
Отец очень пристально посмотрел на сына. Тот смотрел ему в глаза честно и прямо.
— Увы, я ее не видел. Она была в Нижнем, вернулась и в тот же день умотала в Ижевск.
— В Ижевск? А там что?
— Говорит, какой-то ее друг ставит там какую-то пьесу Островского. Забыл, какую именно. А что, она тебя интересует, сын?
— Женщина такой сокрушительной красоты производит впечатление. Ты счастливец, папочка! Скажи, а ты ее любишь?
— Люблю? Да, пожалуй, нет. То есть сперва мне показалось, что люблю… Но любовь, знаешь ли, обременительная штука. Да и она… Она непростая девушка, к тому же этой самой любовью ударенная. Но у нас всегда были прелестные отношения, мы несколько раз отдыхали вместе, с ней всегда интересно. Она отлично разбирается в живописи, знает безумное количество стихов, благодаря чему я написал свой цикл на стихи Ходасевича, которого до нее как-то недооценивал. Словом, идеальная любовница, особенно учитывая, что мы живем в разных странах.
Данила едва не закричал от боли. Идеальная любовница!
— А ты же говорил, что готов даже жениться на ней?
— Ох, мало ли что я сболтнул.
— Скажи, папа, а что это значит — «ударенная любовью»?
— Ну, она была совсем еще ребенком, когда влюбилась в одного взрослого музыканта из какой-то рок-группы. А он ее бросил, уехал в Штаты и там сгинул.
— И она его до сих пор любит?
— Не знаю, не думаю. Прошло столько лет. Она потом еще была замужем. Да и вообще, отнюдь не монахиня, а очень даже горячая женщина. Но, видимо, самолюбие в юности было так сильно уязвлено… Послушай, а у нас что, нет другой темы, сын? Хочу только предупредить — она не любит мальчиков, предпочитает мужиков постарше. Так что выкинь ее из головы!
— Дело совершенно не в ней. Мало ли на свете красавиц. Просто, папа, мне вообще не нравится, как ты говоришь о женщинах. В принципе!
— О! Да ты законченный романтик, Данька! Неужто тебе мало романтики в твоей ужасной профессии?
— О нет, я совсем не романтик! Я, папа, циник и в профессии и в жизни.
— Ты романтик, Данька! И не пытайся меня разубедить. А вот поживешь с мое, нахлебаешься от баб и вспомнишь старика отца. Как ты выражаешься? Закрываем тему?
— Именно!
Вернувшись в холостяцкую берлогу Федора в Бескудникове, Данила сразу полез в Интернет. Что там за история с ижевским театром? В настоящий момент ни слова о новой постановке Островского в этом городе найти не удалось. Но может быть, все еще только на стадии переговоров? Но тогда что там делать на этой ста дии художнику по костюмам? Он не слишком разбирался в театральных делах, но простая логика подсказывала, что это очень сомнительно. А что, если она просто ляпнула что-то отцу, чтобы избавиться от него? Тем более что она наверняка знает, что отец с гарантией не полезет в Интернет ее проверять? Хотелось думать именно так. Он набрал ее домашний номер. Никто не ответил. Он позвонил на мобильный. Долго никто не отвечал, но потом ответил незнакомый женский голос:
— Алло!
— Простите, я могу поговорить с Ариадной?
— Не можете! Она ушла гулять, а телефон оставила. Что ей передать?
— А вы, простите, кто?
— Я, Данила, ее подруга Грета. Может, слыхали?
— Извините, нет. А как вы догадались, что я Данила?
— Мальчик мой, вы это от любви так поглупели? На дисплее высветилось имя.
— Ох, и вправду сдурел!
Голос этой женщины ему понравился. Он внушал доверие и симпатию.
— Скажите, Грета, а она… Ариадна, ведь не в Ижевске?
— О нет! Она у меня на даче!
— О! А вы не дадите адрес? Мне необходимо с ней увидеться… С Ариадной…
— Она меня убьет!
— А я ей ничего не скажу! Я что-нибудь придумаю! Пожалуйста, умоляю вас!
— Ну хорошо, записывайте адрес! Только не приезжайте сегодня, у нее голова болит.
— Да-да, я приеду завтра. Спасибо вам огромное, я навеки ваш должник! Только еще одна крохотная просьба.
— Слушаю вас!
— Удалите из телефона мой звонок!
— О, это мысль, тогда на меня не падет никаких подозрений! Удачи вам, Данила!
Я нашел ее! А отец остался при пиковом интересе! Эта Грета, похоже, хорошая женщина. И она знает, кто я. Иными словами, они говорили обо мне. И, похоже, Грета мне сочувствует!
Это хорошо, это просто здорово иметь союзниц у в лице ее лу чшей подру ги! Есл и не са ма Ариадна, то ее подруга, кажется, дала мне вожделенную ниточку! Ура!
Вскоре вернулся Федор.
— Чего светишься, как идиот? — спросил он друга. — Нешто трахнул свою Ариадну?
— Пока нет! И я не так примитивен, брателло.
— Да ну, тоже мне сложная натура! Запал на охренительно красивую бабу, любовницу папашки, поставил себе цель и прешь как танк! Только с интеллигентскими подходцами.
— Федька, ты чего злишься? Я тебе тут мешаю? Так ты скажи прямо!
— Да ну, извини, брат, просто зверею от пробок! Час проторчал на Третьем кольце! И нисколечко ты мне не мешаешь. А ты вообще думаешь Илонку возвращать?
— Предлагаешь бросить работу? Да ни за что!
— Но это ж как она тебя любит?
— Нет, Федя, это она себя любит, вот мама меня любит и понимает.
— Так то мама! Слушай, а если твоя Ариадна потребует, чтобы ты сменил работу?
— Будет послана! Только она не потребует, ей зачем? А что твоя иркутская мясоедка? Пишет?
— Пишет. И по скайпу общаемся. Только она в этом году институт кончает, диплом пишет… А потом обещает приехать. Но не раньше лета.
— Понял. К лету с жильем разберусь.
— Данька, кончай бодягу! Живи, сколько влезет.
— Господи, как птицы поют! — радовалась Ариадна. — Весна!
— Пора любви! — констатировала Грета.
— Да какой там любви! Просто весна! Знаешь, мне такой странный сон приснился…
— Какой? Расскажи! — потребовала Грета.
Подруги сидели за завтраком.
— Я и собиралась, может, ты растолкуешь, к чему это. Мне снилось, что я сижу на берегу моря и вдруг ко мне подходит девочка лет десяти и говорит: меня тоже зовут Ариадна. Давай с тобой дружить! И я почему-то жутко радуюсь во сне, и мы с ней начинаем бегать по пляжу, а потом девочку кто-то позвал, она убежала, а мне стало так грустно-грустно. Вот и все. Как по-твоему, что это значит?
— Понятия не имею. А как девочка выглядела?
— Такая худенькая, длинноногая, я думала, ей двенадцать, а оказалось, всего десять.
— А у тебя с кишечником все в порядке?
— С кишечником? — фыркнула Ариадна. — В полном порядке.
— Ну, тогда я не знаю. Сначала, когда ты сказала, что во сне тебе было очень хорошо, я испугалась, сны же надо толковать наоборот, но потом все оказалось как-то грустно… Просто выкинь этот сон из головы. И все!
— А как твой роман? Продвигается?
— Да. Ну вначале всегда есть какие-то сомнения… Да, кстати, ты где познакомилась со старшим Кульчицким? Я как-то плохо помню…
— Ох, не хочу я это вспоминать.
— Ну, Адочка, пожалуйста, очень тебя прошу, я ж не буду буквально все повторять, мне просто нужен толчок.
— Тогда сделай мне еще чашку кофе и дай еще грушу.
— Не вопрос! — обрадовалась Грета.
— Это было, когда я ушла от Леонида, у меня было так хорошо и легко на душе! К тому же меня как раз пригласили сделать костюмы для «Снегурочки». В квартире шел ремонт, и я поехала в Пярну, там было тихо, еще не сезон. Я много гуляла и работала. Такой был душевный подъем… Благополучно выдралась от Леонида, я свободна, у меня чудесная работа — «Снегурочка», такой простор для фантазии. Я сидела в парке и рисовала, вокруг цвела розовая сирень. И вдруг ко мне подошел мужчина, очень привлекательный, с чудной улыбкой… Вот так и познакомились.
— И у вас быстро все началось?
— Нет. Он меня долго обхаживал, в Москву приезжал… С ним было здорово интересно. А потом он предложил мне сделать костюмы к его одноактной опере, которую ставили в «Комише опер». Ну вот…
— Но это не любовь?
— Ах, боже мой, Грета, откуда я знаю? В моем представлении любовь — это муки, слезы, нестерпимая боль…
— Понятно. Кондрат…
— Не знаю я ничего. Я тогда была совсем сопливая девчонка. Ничего ни в чем не соображала, была слепа, глуха, наивна. И я сегодня четко понимаю — я тогда была ему обузой. Он рвался в другой мир, в другую страну, а что там толку от такой дуры, как я?
— А если бы вы сейчас встретились?
— Ох, нет, не хочу!
— Почему? Ты сейчас куда лучше, чем в юности!
— Я-то, может, и лучше. А он? Его музыкальная карьера не задалась, он вообще исчез, никто о нем ни чего не знает. Может, спи лся и ли подсел на наркоту, опустился… Нет. Не хочу!
— А и вправду, ни к чему. Ну все, я пошла работать.
— Погоди, я хочу показать тебе, что я вчера вечером нарисовала. Это эскизы к новой постановке Михайловского театра.
— Это что будет?
— Новое прочтение «Раймонды». Очень интересная постановка, потрясающий балетмейстер…
— И что, ни одной традиционной пачки?
— Да, это было заявлено сразу, никаких пачек.
— А музыка по-прежнему Глазунова?
— Да, но в современной обработке. Все будет короче, компактнее, а то «Раймонда» в традиционном виде…
— Скучища та еще!
— Вот-вот!
У Греты зазвонил телефон.
— Алло! — весело откликнулась она. — Да? С чего это вдруг? Обязательно сегодня? Ну раз надо… Хорошо. Приеду. Часа через два. Я за городом. Выеду через полчаса, а там уж как ситуация на дороге… — Она повесила трубку. — Черт, придется тащиться в Москву.
— Зачем?
— Да откуда я знаю? Говорят, директор срочно хочет меня видеть. А в чем дело, не сообщают. Боюсь, ничего хорошего. Небось скажет, что вынужден снизить мне гонорар.
— С какой стати?
— Да они там с ума сходят, продажи у них падают, спрос…
— Именно на твои книги?
— Да на мои-то как раз не падает…
— Тогда почему?
— А на всякий случай!
— И ты согласишься?
— А что я могу сделать? Они теперь практически монополисты, куда мне деваться? Да ладно!
— Слушай, Грета, а давай я с тобой поеду? Погостила и будет! Андрей уж наверняка уехал…
— Не вздумай! Здесь сейчас так хорошо, я с тобой тут тоже себя по-другому ощущаю. И воздух какой! Я тебя не возьму! Сиди и жди меня. Тебе же тут спокойнее, чем в Москве.
— Это верно!
И Грета уехала.
Ариадна открыла окно на кухне. Светило солнце, и было тепло. Она вымыла посуду, прибралась, принесла свои альбомы и, накинув теплую шаль, принялась за работу. За работой она забывала обо всем. И вдруг свет в окне померк. Она подняла голову и закричала. В окно влез мужчина.
— Тише! Это я!
— Вы с ума сошли?
— Да! Сошел! Окончательно и бесповоротно!
— Фу, как я испугалась! Разве так можно?
— Только так с вами и можно!
Он спрыгнул на пол, схватил ее в объятия, сжал изо всех сил и стал целовать куда попало.
— Пустите!
— Ни за что!
Она пыталась вырваться, но где там! Он был очень силен и держал ее мертвой хваткой.
И ей вдруг понравился этот сумасшедший напор, кровь вскипела, и она перестала сопротивляться.
«Он из породы завоевателей», — вспомнилась вдруг фраза Греты. И в самом деле, завоеватель. Ох, а не из-за него ли уехала Грета? Я же вчера забыла телефон, когда ушла гулять, он вполне мог позвонить, она взяла трубку, и они сговорились? Если так, не знаю, что я с ней сделаю! Хотя парень хорош… Просто потрясающе хорош… Но все равно, какое право имела Грета… А я сейчас это проверю! Она наверняка не догадалась убрать его звонок. Данила спал, и во сне на его губах играла нежная улыбка.
Ариадна тихонько встала и, завернувшись в шаль, пошла искать телефон. Ага, вот он! Нет, вчера Данила не звонил. Или надоумил Грету убрать его звонок? В доме стоял лютый холод. В кухне окно было по-прежнему распахнуто настежь. Она закрыла его. Надо нормально одеться. Она вернулась в спальню. Данила вдруг открыл глаза и протянул к ней руки.
— Замерзла? Иди сюда, согрею!
Она не устояла. Юркнула к нему под одеяло.
— Ты прости…
— Мачо прощения не просят, а уж десантники тем более. Ничего не скажешь, ты удачно десантировался!
— Боже! Какая женщина! Лучшая в мире! Я люблю тебя, с первой минуты, как увидел.
— Признайся, вы это с Гретой все подстроили?
— Да боже упаси! Я нашел тебя окольными путями, подъехал к дому, а тут выезжает машина, там одна женщина за рулем, я понял, что ты осталась в доме. А тут и окно открылось. Я, правда, еще раздумывал, позвонить в дверь или, как ты выразилась, десантироваться. Мне просто повезло, сама судьба была за меня… И противник не оказал сопротивления. Крепость пала.
— Я очень надеюсь, что репортажа с места боевых действий не будет?
— С ума сошла!
— Да ведь нынешние мальчики все выкладывают в Интернет.
— Я могу обидеться!
— И что тогда? Снова пойдешь на штурм или сбежишь с поля боя?
— Это вызов! И я его принимаю!
…Потом они сидели на кухне и она кормила его тем, что нашлось в холодильнике. Надеюсь, Грета догадается купить продукты, думала Ариадна. Она не испытывала ни малейших угрызений совести. А только восхитительную легкость во всем организме. Он ей очень нравился, этот Данила Кульчицкий.
— По-моему, тебе пора домой!
— Выпроваживаешь? А я не хочу. Поехали в Москву, к тебе!
Надо установить дистанцию, подумала Ариадна. А то он скоро начнет мной командовать, а я этого не выношу. Да еще вздумает у меня поселиться… А этого я тоже совершенно не хочу!
— Ты выйдешь за меня замуж?
— Замуж? Да ты рехнулся, мальчик! Ты сегодня со мной переспал, а на большее ты не рассчитывай! — пропела она.
— То есть я для тебя одноразовый шприц? Использовала и в помойку? — вскипел он.
— Послушай, мальчик…
— Не смей называть меня мальчиком!
— А как еще тебе объяснить, что ни о каком браке речь идти не может? Ты моложе меня почти на семь лет…
— Ерунда! Для меня это не имеет значения.
— А для меня имеет! Это раз! Я долго крутила роман с твоим отцом…
— Плевать я на это хотел! Ты же его не любишь!
— Но я и тебя не люблю!
— А тогда почему…
— Почему я сдалась? Потому что ты очень привлекательный и чудовищно сильный. Я, что называется, сдалась на милость победителя.
— Но тебе же понравилось?
— Да. Понравилось. И если бы ты не завел дурацкий разговор о замужестве, я бы тут сейчас ворковала, как голубица…
— То есть ты поставила меня на место?
— Именно. Хорошо, что ты это понял.
— Но спать со мной ты не отказываешься?
— Нет, не отказываюсь. Но не более того. Я даже не буду встречаться с тобой на людях…
— То есть?
— Нас запросто могут засечь в каком-нибудь кафе, выложить фотографии в Сеть. Это причинит боль твоей жене, твоему отцу. И твоей матери тоже. Зачем это?
— То есть ты заботишься о моей родне? А у тебя кому это причинит боль?
— А у меня некому! Отца своего я не знаю, мама умерла, родственников нет.
— То есть ты одна как перст на этом свете?
— Да.
— Сирота казанская?
— Но ощущаю свое сиротство как блаженство.
— Но тебе нужна защита и опора…
— В твоем лице?
— Хотя бы. Ничего, я сумею сделать так, что ты будешь во мне нуждаться не только в постели. Хотя для начала и это неплохо. Ты уже убедилась, что я добиваюсь своей цели. Ну все, я поеду! И имей в виду, это только начало, что бы ты ни говорила. Заруби это себе на носу!
И с этими словами он выскочил из дома.
Данила был взбешен. После того, что между ними было — такой женщины он еще не встречал, — она вдруг кобенится, что-то из себя строит… Ничего, я эту лошадку объезжу! По дороге к Москве он попал в пробку, и вдруг его накрыла волна такой любви и нежности… Охватил невероятный восторг, благодарность, счастье, наконец! Господи, как я мог? Я же хамил ей… Она, прекраснейшая в мире женщина, одинокая, сопротивлялась просто по привычке, может быть, нахлынувшему чувству, а я… Что это было? Одноразовый шприц! Кретин безмозглый! Заруби себе на носу! Скотина! Он вытащил мобильник и отправил ей эсэмэску: «Ради бога, прости мое идиотское хамство! Люблю безумно, преклоняюсь и смиренно надеюсь на прощение».
Ответ пришел очень быстро: «На первый раз прощаю. Вхожу в положение, мальчик!»
Ах, стерва, с восторгом подумал он.
Грета вернулась поздно, хмурая и раздраженная.
— Ну что? Зачем тебя вызывали?
— Да обсуждали возможности бесплатной пиар-кампании.
— Как это?
— Спроси чего полегче! Нормальную рекламу им делать дорого. А ну их всех, лень эту чушь малиновую пересказывать. Ну а ты что? Что это у тебя с лицом? Откуда такое сияние?
— Да понимаешь ли… Тут ко мне в окно влез мужик…
— Как в окно? Какой мужик?
— Кульчицкий-юниор. Я открыла окно на кухне, а он в него залез.
— Похоже, не только в окно?
— Не только!
— Ни фига себе! И как?
— Да недурно…
— И что теперь?
— С ходу хотел жениться, ну я дала ему отлуп, он взбесился, нахамил, умчался, потом прислал покаянную эсэмэску.
— Поздравляю, подруга. Себя в первую очередь.
— То есть?
— Я теперь знаю, что мне делать с героем. Я все ломала себе голову, как быть… А надо просто лезть в окно и брать силой! Класс! Ну и тебя я поздравляю. Только советую — живи пока здесь. На тебя и так-то мужики клюют, а сейчас будут просто кидаться. У тебя глаза так блестят… Давно я тебя такой не видела. Похоже, слово «недурно» не передает накала ощущений…
— Верно, не передает, — каким-то пьяным смехом залилась Ариадна. — Но это ж ты у нас мастер слова, а я, увы, нет. Но я и в самом деле поживу пока у тебя.
— Да живи сколько хочешь, мне одной тут кисло бывает, а с тобой совсем другой коленкор. А работать тут лучше.
— Брателло, ты чего, пьяный? — встретил его Федор.
— Пока нет! Но я тут купил вискарика, и мы сейчас дернем!
— Есть повод?
— Еще какой!
— Ох, судя по тому, как тебя прет, ты догнал свою красавицу?
— Догнал, Федька, догнал!
— Поздравляю! За это и впрямь стоит выпить! И что теперь? Съедешь к ней?
— Да ты что! Я жениться хочу! А она пока не готова!
— Умная, значит, баба!
— Почему это?
— Ну, во-первых, ты еще не разведен.
— Какое это имеет значение?
— И потом, сгоряча, с бухты-барахты, после первого траха… Она тебя сопляком не обозвала?
— Практически обозвала. Мальчиком называла. Нашла мальчика!
— Видишь ли, друг, если женщина говорит мужику «мой мальчик!», это просто нежность, пусть даже этому мальчику шестьдесят и он полтора центнера весом. А вот если женщина под сорок просто называет тебя мальчиком, считай, что это практически «сопляк».
— Федя, какая мудрость! Откуда?
— От дедушки.
— От какого дедушки? — крайне удивился Данила. Никогда прежде он не слыхал от Федора ни о каком дедушке.
— Да был у меня дед. Незаконный вроде.
— Что значит незаконный?
— Ну, он вообще-то мой родной дед, отец моего отца, только он развелся с бабкой, та вышла замуж за другого, и этот другой воспитывал отца, как родной. А через много лет, когда мне уже было тринадцать, этот родной дед объявился. Никто признавать его не желал, а я с ним подружился. Классный был старик, в прошлом китобой, бравый моряк и все такое. Вот он меня жизни учил. Говорил мне: никогда, Федя, не вяжись с бабами, которые старше. То есть спи с ними, но не вздумай жениться. Потому как они все время будут бояться, что ты слиняешь к молоденькой, и так тебе этим жизнь отравят, что ты рано или поздно слиняешь-таки. Зачем портить себе нервы?
— Да, житейская мудрость… Но не всегда работает.
— Не работает, если есть меркантильный интерес. А когда баба…
— Хватит житейских мудростей. Здесь не тот случай. Какой у кого меркантильный интерес? Она вон от олигарха ушла. И у меня, как ты понимаешь, меркантильного интереса нет. Но все равно давай помянем твоего мудрого дедушку!
…Ариадна все-таки вскоре вернулась домой. К Грете приехал ее французскоподданный муж.
Данила появлялся не так часто, но всякий раз оставался на ночь. Она даже привязалась к нему. Он, казалось, что-то понял, не заговаривал больше о браке, не хамил, а был просто счастлив. А она волновалась, когда он уезжал в командировки. Как-то она столкнулась у лифта с Сашей Тимохиным.
— Богиня! Сто лет тебя не видел! Что с тобой?
— А что со мной?
— Что-то невероятное! Ты еще больше похорошела! Я думал, это невозможно… А это часом не Кульчицкий виноват?
— Саша, ты слегка подшофе, вот тебе и кажется.
— Да ты что, богиня? Я же опытный, можно сказать, прожженный бабник, я в таких вещах разбираюсь. Ну ладно, передавай ему привет, он золотой парень!
Однажды, когда Данила был в командировке, в дверь к Ариадне позвонили. На пороге стояла незнакомая пожилая дама.
— Здравствуйте! Вы Ариадна?
— Да. А вы, простите?..
— Я Инна Львовна, мама Данилы.
Начинается, с тоской подумала Ариадна.
— Добрый вечер, прошу вас, заходите.
— Спасибо. Ох, какая вы красивая, просто невероятно.
— Спасибо. Кофе? Чай?
— Я бы выпила кофе.
— Отлично, я сейчас сделаю. Вам черный или с молоком? Можно капучино.
— Спасибо, просто с молоком.
— Да, я тоже. Капучино как-то надоел.
— Да? Мне тоже.
— Ничего, что мы на кухне?
— Да прекрасно!
Ариадна возилась с кофеваркой. Подала чашку гостье, поставила на стол две вазочки с печеньем.
— Вот тут сладкое, а тут соленое.
— Соленое вы для Данилы держите?
— Нет. Я сама предпочитаю соленое.
— Вы, вероятно, думаете, чего эта тетка ко мне приперлась?
— Да нет, мне все более или менее понятно.
— Что вам понятно?
— Будь я на вашем месте, я бы тоже была недовольна тем, что сын ушел от молоденькой жены к бабе, которая старше него. Это нормально. Я только сразу, во избежание недоразумений, хочу сказать, что это не страшно. Ни о каком браке речь не идет. Ну, зациклился ваш мальчик на мне. Бывает. Но это не смертельно. Наиграется и охолонет.
— То есть? Он же любит вас без ума.
— Разлюбит. И еще вернется к жене и будет хорошим мужем и отцом.
— А вы что, не любите его?
— А я этого вообще не умею. Любить.
— Я вам не верю. Вы так защищаетесь, понимая, что он моложе вас.
— Да нет, мне хорошо с ним, он чудесный парень! Чистый, романтичный, хоть и кажется себе невесть каким циником. Он как-то освежает душу…
Инна Львовна очень внимательно посмотрела на Ариадну. И вдруг улыбнулась.
— А вы мне нравитесь, Ариадна! Я все знаю про вас. И про Андрея тоже. Погодите, дайте сказать! Я когда-то работала вместе с вашей мамой в «Огоньке».
— Да, Данила как-то обмолвился. Мама умерла несколько лет назад.
— А от чего она умерла?
— От аневризмы. Внезапно.
— Как жаль… Но я знаю и про Кондрата.
— Что вы знаете про Кондрата? — вдруг страшно напряглась Ариадна.
— Я от вашей мамы слышала. Она так убивалась, когда вы связались с ним, это в шестнадцать-то лет. Она всегда твердила: этот рокер ее бросит.
— Так и вышло. Но жизнь на этом не закончилась. А любовь…
— Данька вас приступом взял? — засмеялась Инна Львовна ласково. — Он такой, он может.
— Да. И с ходу хотел жениться. Но я ему все объяснила.
— А он обиделся, нахамил, а потом слезно просил прощения?
— Вы хорошо знаете своего сына.
— Да. И вот еще что… Я сперва думала, что он так помешался на вас еще и потому, что у вас был роман с его отцом. Там могла идти речь о мести…
— Я знаю.
— Но, поговорив сегодня с вами и поглядев на вашу невероятную красоту, я отлично поняла своего сына. Вы изумительная женщина!
— Спасибо вам!
— И вы не сердитесь на меня за этот визит?
— Да нисколько! Я даже рада.
— А может, еще чашечку кофе? Так не хочется от вас уходить. С вами как-то уютно.
— Мне с вами тоже легко! Сейчас сделаю. А может, вторую без кофеина?
— Пожалуй! Знаете, муж все талдычит, давай купим кофеварку. А я консерватор в таких делах, но теперь точно куплю!
— Я тоже не хотела, но мне ее подарили на день рождения, и я теперь ее просто обожаю.
— А вы с годами стали только лучше. Я помню вас совсем девочкой, вы как-то приходили к маме в редакцию. Красивая девочка, но в этом возрасте многие девочки хороши. А сейчас… Почему вас не снимают в кино?
— Потому что я не актриса. Совершенно.
— Ариадна, я задам вам бестактный вопрос, можно?
— Можно!
— Почему у вас не сладилось с Андреем?
— Потому что мы оба по натуре не семейные люди. Нам было хорошо вместе, мы встречались не часто, ездили вместе отдыхать, но это и все. Мы скорее были друзьями. Знаете, у французов есть такое выражение: «amitié amoureus». Влюбленная дружба.
— Да, такие отношения — это прелесть. А скажите, что вы подумали, когда я к вам заявилась?
— В первый момент испугалась, что будет скандал, — рассмеялась Ариадна. — Что вы начнете читать мне лекцию на темы морали… А вообще-то, Инна Львовна, вы зачем пришли?
Инна Львовна тоже рассмеялась.
— А черт меня знает… Может, просто любопытно было познакомиться с женщиной, от которой мой сын совсем с ума сошел. Но я рада.
— И я рада, что вы пришли и мы познакомились. Приятно сознавать, что один из потенциальных врагов вовсе не враг тебе.
— Здорово! А Даниле мы скажем про этот визит?
— А почему бы и нет? Разве в этом есть что-то плохое?
— Одно только хорошее, Ариадна! И еще вопрос: когда Данька в горячих точках, вы волнуетесь за него?
— Волнуюсь, еще как волнуюсь.
— А я почему-то всегда знаю, обойдется или нет. Вы, когда волнуетесь, звоните мне. Вот моя визитка. И в любое время!
— Ох, спасибо!
Женщины на прощание обнялись и расцеловались.
…Даниле вдруг позвонила Илона.
— Дань, как ты?
— Я хорошо! А ты?
— А я плохо.
— Что случилось?
— Ничего не случилось. Просто я скучаю.
— Ты сделала свой выбор!
— Даня, пожалуйста, давай встретимся.
— Зачем?
— Поговорить. Пожалуйста, Даня, я тебя умоляю.
В ее голосе слышались слезы, а женских слез он не выносил.
— Хорошо. Встретимся.
— Ты приедешь ко мне?
— Нет. Встретимся на нейтральной территории. Через полтора часа в кафе «Булка».
— Где это?
— На Покровке. Я там буду неподалеку. И у меня будет только один час. Пока.
Будет каяться, просить прощения, умолять вернуться. Но этот поезд уже ушел. У меня есть моя Ариадна… Когда я на днях вернулся в Москву, она мне сказала, что к ней приходила мама и они вроде как подружились. А мама сказала, что Ариадна чудо, но лучше бы я вернулся к Илоне. Женская логика!
Илона явилась минута в минуту.
— Привет!
— Привет! Выглядишь отлично, свежа как майская роза!
— Да уж посвежее некоторых!
— Ну, ты же знаешь, я равнодушен к цветам. Предпочитаю фрукты, а они лучше спелые. Вкуснее.
Илона вспыхнула. Но промолчала.
— Итак, что ты хотела мне сказать?
— Что в нашем разрыве виновата вовсе не я!
— Значит, я?
— Да! Ты воспользовался тем, что я… что у меня сдали нервы! Ты бы все равно ушел к этой старой суке…
— Еще одно слово, и я опять уйду.
— Ну так она же и правда старая! И детей иметь не может…
— А ты не хочешь.
— Я хочу! Очень хочу! Данечка, вернись, я больше не стану отговаривать тебя от твоей работы, я рожу тебе ребенка… Она же тебя не любит, я знаю! Просто пользуется тем, что ты молодой мужик…
— А мне, знаешь ли, хватает моей любви. Я ее люблю, понимаешь? И счастлив тем, что имею!
— А скажи мне… Если б я тогда не объявила тебе ультиматум, ты все равно бы ушел?
— Вряд ли… Я, если ты не заметила, человек долга. Я бы все равно думал о ней, стремился бы к ней, но скорее всего не ушел бы, тем более что она меня гнала поначалу…
— А почему ж ты все еще живешь у Феди, почему не переезжаешь к ней?
— А каким боком тебя это касается?
— Ну, это же неправильно!
А ведь она дура! Как я раньше этого не замечал? И я совершенно ее не люблю. И хорошо, что она не родила. Ребенок был бы несчастный… Я все равно от нее бы сбежал. Даже и без Ариадны.
А Илона вдруг поняла, что он смотрит на нее холодным недобрым взглядом.
— Даня, это что, бесповоротно?
— Ничего, Илонка, ты такая красоточка, найдешь себе мужа как нечего делать!
— Если так, то почему ты со мной не разводишься?
— Да некогда все. Но если очень надо, я готов в любой момент!
— Эта твоя грымза…
Данила захохотал.
— Ты чего смеешься?
— Я скажу тебе одну, вероятно, обидную вещь, но ты сама напросилась. Ты тоже красивая, но… Ты девочка начитанная, наверняка слышала эти строки Заболоцкого о красоте.
— Какие? Не помню!
— Там так ставится вопрос: «Сосуд она, в котором пустота, или огонь, мерцающий в сосуде?»
— Что ты хочешь этим сказать?
— Только то, что сколько бы ты ни называла эту женщину грымзой, но ты останешься красивым пустым сосудом, а она… она огонь, мерцающий в невероятно красивом сосуде! Засим прощай!
Он встал и ушел. У него не было чувства вины. Ни на йоту. Пусть даже Ариадна не останется со мной, но я всегда буду благодарен ей за освобождение от этой дурёхи.
Ариадна простудилась. Жар, кашель, слабость. Данилы в Москве не было. Она по телефону заказала все необходимые лекарства, температура снизилась, но слабость была такая, что хотелось только лежать, укутавшись в теплое одеяло.
Ей позвонила Грета.
— Адка, что у тебя с голосом?
— Простудилась.
— Температура есть?
— Была высокая, сейчас тридцать семь и шесть. Но абсолютно нет сил.
— А у тебя продукты есть?
— Есть что-то, но ничего не хочется.
— А где твой бравый солдат?
— В очередной командировке.
— Я сейчас к тебе приеду! И не возражай! Ты теперь не только моя подруга, но и моя героиня!
Ариадна хрипло рассмеялась. Но обрадовалась. Грета умела заботиться о больных. И действительно, через два часа она ввалилась в квартиру с множеством пакетов и пакетиков.
— Ну и видок! Краше к гроб кладут! Сейчас я за тебя возьмусь! А ты иди, ляг!
И в самом деле Грета заставила ее выпить какие-то таблетки, сунула ей в рот какую-то пастилку и наказала немедленно ее рассасывать. Принесла бульонную чашку чаю с лимоном.
— Тебе глотать больно?
— Нет, глотать не больно.
— Ты сегодня что-нибудь ела?
— Не помню.
— Хочешь, кашку сварю?
— Какую?
— Какую хочешь, у тебя там разная крупа есть.
— А манную умеешь без комочков?
— Манной кашки захотелось?
— Да. Я всегда ее любила. С вареньем. Там есть вишневое и клубничное.
— Откуда? Из магазина?
— Нет. Данилина мама прислала.
— О как! Вы с ней познакомились?
— Ага! Она пришла ко мне…
— Нет, так не бывает! — закричала Грета.
— Как не бывает?
— Я в книге написала, что мать героя приходит к героине и они не только не скандалят, а, наоборот, находят общий язык! Так и было?
— Да, именно так. С ума сойти, Гретка! А что там дальше будет?
— Не знаю пока, но, думаю, героиня простудится, — засмеялась Грета, — будет долго выздоравливать и врачи отправят ее куда-нибудь к теплому морю.
— Только, пожалуйста, не на Корфу.
— Зачем на Корфу? Я там не была. Зато была на Родосе. Вот на Родос и отправим.
— А там что?
— А там она встретит свою любовь!
— Грета, это плохие шутки! А как же герой?
— Там появится новый герой.
— А старого куда денешь? Только не вздумай его убить!
— Да ты что? Я ненавижу убивать героев, тем более этот такой симпатяга у меня получился… Нет, я его пристрою, не волнуйся. Слушай, а давай-ка температурку померяем, лоб горячий!
Температура оказалась очень высокой, тридцать девять и две.
— Все! Я вызываю врача! И не смей вякать! С этим не шутят! А если у тебя пневмония? Я сейчас позвоню Виктору Моисеевичу, он разберется.
— Кто это?
— Один знакомый Виктор Моисеевич. Чудесный доктор!
Ариадна ожидала увидеть хрупкого старичка-еврея, а явился здоровенный детина лет сорока.
— Грета, три привета! Что стряслось?
— Да вот, подруга моя чудит. Температура, кашель…
— Принеси мне кофе кружку, а я послушаю подружку. Здрасьте! Это и есть больная? А подружка хороша, но здоровья ни шиша!
— Вы всегда стихами разговариваете? — еле слышно прошелестела Ариадна.
— Да нет, — засмеялся Виктор Моисеевич, — просто я начинал как педиатр, а с малыми так лучше. И это въелось. Как вижу больного, несу всякую рифмованную хрень. Уж извините. Так, дышите, не дышите… Так. Ну что ж, картина ясная, у вас, красавица, пневмония! Двусторонняя. Хорошо бы в больницу.
— Ох, нет, не надо!
— Есть кому ухаживать?
— Есть, Витя, есть! Я тут побуду, я и уколы делать умею, так что справимся без больницы.
— Ну, тебе можно доверять. А неужто за такой красавицей некому больше ухаживать?
— Понимаешь, ухажеров у нее полно, а вот ухаживать некому на данном этапе.
— Ну да, слишком красивая. И это с такой температурой! А что же за красота, когда температура нормальная? Даже страх берет!
Он выписал все лекарства, сделал кучу назначений и ушел.
— Какой славный! — сказала Ариадна.
— Да, но главное — диагност от Бога. И человек чудесный! У него четверо детей!
— Мама дорогая!
Ариадна была рада тому, что Грета останется у нее. Хворать под присмотром как-то приятнее. Грета сделала ей укол, накормила-напоила, перестелила постель.
— Спи! А проснешься, тебе будет лучше!
Зазвонил телефон. Грета схватила его и выбежала на кухню.
— Алло!
— Любимая, я вернулся!
— Данила, это Грета!
— Ох, здравствуйте! А где Ариадна?
— Она заболела. И спит.
— Что-то серьезное? — встревожился он.
— Да, двустороннее воспаление легких!
— Так надо врача!
— Был врач. Назначил лечение. Я с ней побуду, пока не станет лучше.
— Я сейчас приеду!
— Данила, не стоит…
— Я просто должен ее увидеть.
И он отключился.
— Надо же… — проворчала Грета.
Он появился через сорок минут.
— Тсс! Тише! Она спит!
— Может, лучше в больницу?
— Нет, не лучше! Я умею ухаживать за больными. И поживу у нее, пока не станет лучше. Вот что, Данила, вы сможете пробыть здесь часа два?
— Конечно, а что?
— Мне нужно смотаться домой за ноутбуком и кое-какими вещами, чтобы тут расположиться. Вы умеете делать уколы?
— Умею.
— Отлично. Тогда я прямо сейчас поеду, а вы через полчаса вколите ей вот эту ампулу.
— Это что?
— Антибиотик!
— Внутримышечно?
— Да.
— Будет сделано!
Когда Грета вернулась, то застала такую картину: Данила сидел на полу, его лохматая голова покоилась на краешке кровати. Он спал. И Ариадна тоже спала. Но вид у нее был получше, видимо, температура немного спала.
Грета не стала их будить и на цыпочках пошла в кухню. Данилу надо покормить. Хороший какой парень! А что, может, и сладится у них? И она стала припоминать браки среди своих знакомых, где муж был моложе жены. Однако хороших крепких браков было немного. Ерунда, какой, к черту, брак? А что я буду делать со своим Демьяном? Так звали молодого героя ее нового романа. Роман дописан лишь до половины. Совсем я сдурела, со смехом подумала она. Все перемешалось в башке. Жизнь, литература… Да и Ариадна никогда не выйдет за Данилу, она слишком боится этой разницы в возрасте. Она ей мешает. А мне вот не мешала бы… Но люди разные.
…Ариадна проснулась, и тут же проснулся Данила.
— Данька, откуда ты взялся?
— Любимая, я вернулся, позвонил, Грета сказала, что ты больна…
— А где Грета?
— Поехала домой за вещами. А тебе лучше, скажи, лучше?
— Кажется, да. Но я вся мокрая… надо принять душ.
— Не вздумай! Я сейчас тебя оботру, тут есть салфетки, а в душ нельзя.
— Нет, не надо, я лучше сама, а ты выйди.
— Ты меня стесняешься? — безмерно удивился Данила. — А я, между прочим, делал тебе укол, я умею. В попу.
— Нет, принеси мне салфетки и выйди!
— Ну, как скажешь!
Но тут в комнату вошла Грета.
— Проснулись?
— Я не спал!
— Спали, как сурок. И это выглядело очень трогательно. Он, Адка, спал сидя на полу и положив свою буйную головушку на кровать. А тебе, подруга, явно лучше.
— Я вся мокрая…
— Я сейчас тебя оботру! Данила, марш отсюда!
Грета быстро и умело обтерла ее, надела на нее чистую сорочку.
— Тебе никуда не надо?
— Надо!
— Я тебя провожу!
В этот момент опять возник Данила с теплым халатом в руках.
— Вот, я сам провожу!
— Данила, я не хочу…
— Да кто тебя спрашивает!
Он подхватил ее на руки и отнес в уборную.
— Какой ты милый…
Наконец Грете удалось выпроводить его.
— Слушай, Адка, золотой парень.
— Согласна. Золотой. А вот я серебряная, и с патиной…
— Ты дура! И без патины! Чистейшая дура.
— Ну что поделаешь…
Ариадна медленно шла на поправку. Слишком медленно, как считала Грета. И увезла подругу к себе на дачу.
— Тебе нужен свежий воздух!
— Грета, я тебе еще не обрыдла?
— Да нисколько! Мне с тобой веселей. И Данила может сколько угодно приезжать и даже жить…
— Ну вот еще!
— Да он чудесный парень! И вам надо попробовать жить вместе!
— Не хочу!
— Глупости!
— Знаешь, у Марины Кусковой…
— Кто это?
— Очень талантливый сценограф, мы с ней три спектакля делали, так вот, у нее свекор на четыре года моложе свекрови.
— И что?
— У них двое взрослых прекрасных детей, они прожили вместе долгую жизнь…
— Вот именно!
— Не спеши! Так вот, свекровь больна, ей уже под восемьдесят, а свекор пустился во все тяжкие!
— Загулял с бабами? — расхохоталась Грета.
— Загулял! То есть под нажимом детей он в будние дни выполняет свой долг — ходит в магазины, выводит жену гулять, а в выходные исчезает, что бы дома ни было. И заявляет — я еще человек, я еще мужик и знать ничего не желаю. Несколько раз в год сваливает из Москвы на месяц, как минимум, куда-то под Сочи, у его бабы там домик. А я так не хочу!
— И ты совсем Даньку не любишь?
— Я очень к нему привязана. А любовь… Это все-таки что-то другое. Но я не позволяю себе даже думать о любви. Боюсь.
— Ну и дура! А он же по тебе с ума сходит.
— Потому и сходит, что чувствует — я принадлежу ему только отчасти. А предалась бы ему со всеми потрохами, он уже давно слинял бы.
— Может, ты и права. Мужики, они такие, со всеми потрохами нельзя… — тяжело вздохнула Грета.
Данила был на седьмом небе, когда Грета сказала ему, что он может немного пожить на даче. Засыпать и просыпаться с любимой, смотреть, как она работает… Он умел сидеть тихо, только иногда задавал какие-то вопросы.
— Прости, может, я глупость спрошу, но почему ты делаешь для героини такой костюм, он ведь, насколько я понимаю, не очень соответствует эпохе?
— Прав! Но играть героиню будет Аршинова, она дивная актриса, но фигура у нее для костюмов той эпохи, мягко говоря, тяжеловата. А в этом она будет потрясающе смотреться, к тому же приметы эпохи будут в деталях, а платье с кринолином сделало бы ее достаточно комичной, а героиня трагедийная… Вот как-то так!
— А режиссер в курсе?
— И режиссер, и сама Аршинова. Она в полном восторге. А режиссер решил, что и для остальных героев костюмы будут тоже только стилизованные, но с деталями той эпохи. Получится очень интересно. Что ты на меня так вылупился?
— Ты чудо!
— А! Это уже не новость, — засмеялась Ариадна.
— Скажи, а вот… у меня в сентябре будет отпуск, давай куда-нибудь поедем вместе, куда-нибудь к теплому морю, а?
— Не получится!
— Почему?
— Я поеду в Грецию, к Микису, мы там будем работать…
— А жить ты где будешь?
— У них дом на Корфу.
— Я не был на Корфу.
— И слава богу!
— Почему это?
— Слава богу, что там пока не горячая точка!
— Ты не хочешь со мной ехать?
— Даня, это попросту неудобно. К тому же Микис дружит с твоим отцом, а это, сам понимаешь…
— То есть отец там тоже будет? — задохнулся Данила.
— Нет! Но Микис запросто может ляпнуть Андрею, что познакомился с его сыном… Короче, нет и нет!
— А отец, между прочим, в курсе…
— В курсе чего?
— Наших отношений.
— Это ты ему сообщил?
— Боже сохрани! Илонка постаралась, когда поняла, что я к ней не вернусь.
— Очень мило!
— Да уж!
— А что Андрей?
— Прислал мне эсэмэску. Одно слово.
— И какое?
— «Квиты!»
— Изящно!
— Та к что ничего нового твой грек папаше не сообщил бы. Но ты явно не хочешь, чтобы я там засветился. А что, если я просто приеду на два-три дня в какой-нибудь отель?
— Это совсем другое дело!
— В таком случае я обязательно свалюсь тебе на голову! Приеду тайком, возьму машину напрокат и послежу за тобой. Посмотрю, как и с кем ты проводишь время.
— Ну, если без слежки никак нельзя… Только все зря. Я ведь предупреждала, что, если что-то случится в моей жизни, я скажу тебе об этом открытым текстом. И ты мне тоже!
— Какая ты жестокая! Я же люблю тебя без ума! Просто спятил от этой любви, перестал замечать других женщин…
— Уймись, дружок! И бога ради, не мешай мне работать! Представь себе на минутку, что я увязалась бы за тобой, допустим, в Донбасс или в Сирию, бегала бы за тобой с вопросом: «Данечка, ты меня любишь?» Тебе бы это понравилось?
— Да! Понравилось бы! Но я бы живо тебя отловил, запер бы где-нибудь, а ночью доказал бы, как я тебя люблю!
— Кто о чем, а вшивый о бане! Катись в сад и не мешай мне работать!
Он вышел в сад, где Грета собирала с кустов крыжовник.
— Вам помочь?
— Помогите! Что, шуганула она вас?
— Шуганула.
— Я тоже ненавижу, когда мне мешают работать. Знаете, Даня, вы мне очень нравитесь, и я дам вам один вполне примитивный совет.
— Я весь внимание!
— Исчезните недели на две, не подавайте о себе вестей. Она испугается, взволнуется и встретит вас с распростертыми объятиями.
— Фи, Грета! — раздался из дома голос Ариадны. — Как примитивно и даже пошло! Не слушай ее, Данила! Со мной такие номера не проходят. А ты, Гретка, когда даешь советы, понижай голос!
— Ну вот, — развела руками Грета. — Больше я советов не даю! Разбирайтесь сами!
