Глава 1
Через несколько минут настроение непонятным образом изменилось. Будто кто-то со стороны скомандовал мне: "Переключись!" Наверно, это была спасительная защита нервов, которые охраняли меня от нестерпимого горя.
Я подумал, что, может быть, ничего страшного и не случилось.
Жжения в плече уже не было. Я посмотрел – красный паук превратился опять в ягоду-бруснику, и она была даже меньше, чем раньше. Ну и ладно. Это уже плюс.
А еще плюс – и самый важнейший! – что Лыш жив. Теперь можно сколько угодно размышлять, выбирать, бояться, жалеть о сделанном, гадать, правильным ли было мое решение – ничего уже не изменить. И слава Богу! И не буду я жалеть и гадать! Потому что благодаря Лышу случится главное. Май в конце концов сумеет соорудить в пространстве свой Хрустальный Шар, где люди смогут увидеть все храмы мира. Всё доброе, что в этих храмах есть. Поможет ли это людям стать добрее? Я не знал… Но Май знал, а я ему верил…
И к тому же, я ведь, как и Лыш, живой! По крайней мере пока. А к переменам в жизни, к ее всяким вывертам разве мне привыкать?
"Ладно, поглядим, что за Дорога, что за Колея…" – подумал я с проснувшейся бодростью. Стало даже интересно.
Кусты давно кончились, рельсы тянулись теперь по усеянному ромашками и клевером лугу. Луг был бескрайний, не было видно ни Инска, никаких деревень и поселков. Лишь несколько строений, похожих на элеваторы. В густо-синем небе висели белые кучевые облака. Солнца они не закрывали, и воздух дрожал от нарастающей жары.
Рельсы неожиданно кончились, и вместо них потянулась в траве утоптанная тропа. Да, утоптанная, широкая, но никого на ней не было, только шагала рядом со мной моя неотступная тень. Летали над цветами мелкие пичуги, негромко вскрикивали. А я шагал. Долго ли – не знаю. Часы, которые подарила мне тетя Маруся, остались дома. (Нет, не надо про дом, про тетю Марусю, про всех, кто тамостался! Иначе тоска опутает по рукам, по ногам, сдавит горло. Она ведь, несмотря на мою нынешнюю бодрость, совсем рядом, почти как тень.) Я не чувствовал усталости в ногах, но начали утомлять однообразие и зной. Это что же, так и будет тянуться такое поле? Безконца?
Наконец появилось хоть какое-то разнообразие. Вдали я увидел серую стену. Тропа приблизилась к ней. Оказалось, это трехметровый бетонный забор, составленный из отдельных секций. А что с другой стороны? Секции внизу врастали в землю – не просунешься. И наверх по гладкому бетону не заберешься. А мне казалось, что по ту сторону какой-то совсем другой мир. Более интересный и… более прохладный…
Наконец я увидел то, что могло мне помочь. У стены стояло косо прислоненное к бетону большущее колесо. Ростом с меня. С могучим, расслоившимся от старости ободом, с брусьями-спицами крест-накрест, с похожей на маленькую мортиру ступицей. Я с разбегу взлетел на ступицу, вскочил на верхний край обода, встал на цыпочки… За стеной было то же самое поле. Ровная зелень, на которой местами лежали мохнатые тени облаков.
Я разочарованно прыгнул с колеса. И… увидел двух мальчишек. Они сидели неподалеку, прислонившись голыми спинами к бетону, и по очереди глотали из пластиковой бутылки газировку. Посмотрели на меня, улыбнулись, разом сказали:
– Привет.
– Привет… – растерянно сказал я.
Мальчишки были по возрасту вроде Лыша. Отчаянно загорелые, босые, с лохматыми светлыми головами, очень похожие друг на друга. Только на одном – зеленые трусики, а на другом – желто-пестрые.
Тот, что в зеленых, понимающе спросил:
– Заглядывал на ту сторону?
– Да… – признался я.
– Ничего там нет…
– А вот если пройти через пролом… – непонятно добавил другой мальчишка.
"Какой пролом?" – хотел спросить я, но промолчал. Будто мог лишним словом спугнуть этих ребят. Мне было хорошо-хорошо видеть их – ведь они в точности такие, как мальчишки в городе Инске. Может, и правда оттуда? Благодаря им, Дорога (или Колея – как точнее?) перестала для меня быть чужой.
Тот, что в зеленых трусиках, протянул мне бутылку:
– Хочешь?
– Да… – Я и правда хотел пить.
– Пей до конца, – сказал тот, что в пестро-желтых. – Нам уже хватило.
В бутылке оставалось не меньше половины. Я присосался и втягивал в себя прохладную шипучую жидкость ("Зорянку" или что-то похожее), пока не кончилась.
– Спасибо… – Я поставил пустую бутылку на бетонный выступ внизу забора.
Тот, что в зеленых, достал из-под локтя школьный рюкзачок, вынул отломанную половинку батона.
– Бери, мы уже поели…
– Спасибо, – опять сказал я и взял.
Они вспрыгнули из травы. Подхватили рюкзачок и пошли по тропе в ту сторону, откуда пришел я (им-то можно!). Оглянулись, помахали мне. И я помахал – зажатым в пальцах батоном. Потом тоже зашагал. На ходу откусывал от батона. Он был очень свежий, мягкий, с хрустящей корочкой. Вкуснота…
Я долго не решался оглянуться, а когда все же посмотрел назад, ребят на тропе уже не было…
И опять я шел, шел. Усталости не было, а встреча с мальчишками прибавила мне бодрости. Я думал о них, потом стал думать о Пузырьке и Тюнчике. Как хорошо, если бы мы оказались на Колее втроем! Тогда никакая печаль не страшна!
А что, если я их встречу? Здесь, на Дороге! Вдруг она, Дорога эта, решит подарить мне чудо? Если спасает от гибели, то, может быть, спасет и от одиночества?..
Но пока она не спасала. Я шел час за часом и больше никого не встретил. Небо затянулось пепельной дымкой – тонкой, не спасающей от жары. Через дымку светило яркое пятно. Нет, это было не солнце. Оно угадывалось слева, а этот свет был прямо впереди – словно сквозь пленку сухого тумана пыталась пробиться большая лучистая звезда.
Эта звезда вовсе не казалась мне зловещей. Наоборот! Было хорошо, что она горит – будто дает какую-то надежду. Я представил между звездой и землей висящий в пустоте громадный шар из стекла. Звезда разбилась в нем на сотни радужных огоньков, искр и змеящихся ручейков света. Эти ручейки вдруг обрисовали в стекле контур знакомой Михаило-Архангельской церкви, где стоял сработанный дядей Толей золоченый иконостас и где я однажды увидел Святую Троицу. Мне показалось, что я вижу ее и сейчас. Я моргнул. Шар в небе исчез, и звезда светила теперь в одиночку, сама по себе. Но, наверно, она была добрым маяком, потому что тропа вдруг уткнулась прямо в стену и я увидел в бетоне пролом – как раз такой, чтобы пролезть мальчишке размером с меня.
Я и пролез.
Теперь за стеной не было ровного поля. Вплотную подступил мелкий березняк. Тропа повела через него, прыгая по заросшим кочкам. Сквозь листья, слева от себя, я все еще иногда видел звезду, но реже и реже, потому что по сторонам стали появляться большие деревья – развесистые березы и косматые сосны. Постепенно они слились в сплошной лес. Запахло грибной сыростью, сделалось прохладно и сумрачно. "Вечер уже". – понял я.
А что я буду делать ночью? Идти в темноте? Не разгляжу тропу. Да и ноги уже ныли от усталости. Даже подумалось: может, прилечь на краю тропы, под сосной, свернуться калачиком… Но ведь будет, наверно, зябко да и комары, чего доброго, учуют добычу. Эх, раздобыть бы одежду поплотнее: куртку, длинные штаны (только не интернатский комбинезон, лучше уж окоченеть!). Но где ее раздобудешь?
Я пошел дальше. Подумал: "В конце концов свалиться от усталости никогда не поздно…" И в эту секунду, вроде бы без всякой причины, упала на меня, скрутила, забила горькой ватой горло совершенно непобедимая тоска.
Та, которой я боялся весь день и которую старался не подпускать.
Она взяла меня врасплох, и я понял, что совершенно не способен сопротивляться.
Я увидел наш дом, увидел всех, кто теперь изводится от тревоги за меня. Если бы хоть кто-то оказался рядом! Пусть даже любой человек из города Инска! Пусть даже… почти незнакомый пес Коржик, которого я недавно целовал в мокрый нос! Я бы прижался к нему, будто к лучшему другу! Как к спасению…
И я рванулся назад! Нет, не мысленно, а по правде! Пусть я околею через несколько часов, только бы хоть на миг оказаться еще раз дома! Вдохнуть запах свежего дерева, услышать, как лопочет мой годовалый братишка Евгений…
Я пробивался обратно – к березовому перелеску, к стене с проломом. Именно пробивался, потому что воздух стал тугим и плотным, приходилось расталкивать его плечом, как встречное течение воды… Потом стало легче. И я понял, что иду через широкую лужайку, освещенную вечерним небом. Дымка в небе исчезла, и похожая на серебряное лучистое солнышко звезда светила очень ярко. Она светила… опять слева. И я понял, что по-прежнему иду не к дому, а вперед.
Дорога не давала мне погибнуть, но и не пускала обратно. Видимо, у нее была одна цель: сохранить мне жизнь. "А она мне нужна, такая жизнь?" И я заплакал взахлеб.
Однако плачь, не плачь, а надо было как-то… существовать. Ну, не головой же о крепкий ствол, чтобы разом конец. Да и не получится, наверно…
Всхлипывая, побрел я дальше. И… тоска тоской, а «природа» себя давала знать: сказывалась выпитая газировка. Я боялся обидеть Дорогу нехорошим делом и подумал, что, наверно, тропа мне позволит отойти на несколько шагов в сторону, в кустики. Тропа позволила. Я сделал свое дело, вернулся на нее, прошагал еще немного и увидел на обочине полуразвалившийся шалаш. Такой, какие строят на одну ночь рыбаки и лесные путешественники.
Ну и ладно. Шмыгая носом, забрался внутрь, в щекотанье и запах березовых и сосновых веток. Нащупал какую-то дерюгу, сквозь нее пружинил хвойный настил. Так же наощупь отыскал брезентовые лохмотья, пахнувшие табаком – наверно, остатки большого плаща. Лег навзничь, натянул брезент до подбородка. Тоска немного отступила. Я вспомнил, как в прошлом августе ночевали мы с Пузырьком и Тюнчиком на пустыре, в конуре из бетонной бочки. Похоже… Ребята, где вы теперь?
Я стал смотреть в щели между ветками. Синевато светилось небо. Звезду я не видел, зато в большую дыру заглядывал молодой желтый месяц. Словно хотел утешить…
Потом показалось, что мягко прыгнул откуда-то и улегся у меня в ногах увесистый пушистый кот. Защекотал шерстью торчащую из-под брезента щиколотку. Я не удивился, спросил:
– Юшик, это ты?
– Мр… – тихонько сказал кот.
Впрочем, это я уже, наверно, спал.