Четвертая часть
Пески и Памятник

Лыш не знал никаких научных терминов и выражений. Не запоминал их. Там, где образованные люди сказали бы: "Данные факты вызывают у меня цепь непредвиденных ассоциаций", Лыш изъяснялся проще: "В голове – опять завязочки"…

В тот день особых завязочек не было. Ну, подумаешь, встретил парня Валерия (студента, кажется), с которым у них стыковка насчет Песков! Что особенного, если у людей случаются одинаковые сны (тем более, что в общем-то и не сны это)? А на белобрысого мальчишку по имени Грин Лыш сперва не обратил внимания. Решил, что это новичок из отряда сестрицы-командирши. И лишь в сумерках, когда летел домой, что-то щелкнуло в мозгах у Лыша. Он в один миг понял… нет, почуял… нервами ощутил: что-то здесь есть. Какая-то завязка, где в одном узелке Валерий, Грин, он (то есть Лыш) и странное, рассеянное в вечернем воздухе беспокойство.

Это требовало разгадки.

Прискакав домой, Лыш сжевал круто посоленную горбушку, запил молоком из холодильника и сел на табуретке в позе размышляющего йога. Он и правда размышлял. Мама сказала:

– Почему не поужинаешь по-человечески? На плите гречка и сосиски.

– Не-а. Пусть Гретхен их ест… Но она тоже не будет, бережет фигуру.

– Только мои нервы никто не бережет, – пожаловалась мама. – Кстати, где эта особа?

– Грета унд Света шпацирен, – доложил Лыш, который в третьем классе начал изучать немецкий язык.

– Позвони ей, пусть немедленно идет домой. Иначе я… не знаю, что сделаю.

Лыш выволок из кармана похожий на мыльницу мобильник.

– Генриетта! Мама сказала, что если сию минуту не придешь, она оторвет тебе голову!

– Не говорила я этого! – жалобно возмутилась мама.

– Она не говорила… но оторвет… Что?.. Ма-а, она сказала, что, пока не пришла, оторви мне… Но я сейчас занят, я иду ночевать к Веткиным.

Веткины были Света, Май и все их большое семейство.

– Еще не легче! Зачем?

– Дела…

– Только тебя там и не хватало! У них повернуться негде, шестеро детей!

– Сейчас, наверно, даже больше. Но повернуться есть где. Толь-Поли построили вигвам, я лягу с ними.

– И что это за дела на ночь глядя!

– Те, что надо обсудить…

– Скорей бы вернулся отец, взялся бы за ваше воспитание.

Отец по контракту работал на норвежской нефтяной платформе.

– Ему будет некогда. Ты заставишь его делать ремонт.

– Тогда я сама в конце концов возьмусь…

– Тебе тоже некогда. У тебя курсы…

– Ох, верно. Мне надо еще три английских страницы перевести.

– Лучше посмотри телек, там сериал "Бразильская теща". А страницы я тебе завтра переведу…

– Что-о? Ты знаешь английский?!

– А чего такого? – сказал Лыш.

– Когда ты успел?

– Ну… я не специально. Как-то само. То в Информатории, то на британском канале…

– Ну-ка, скажи что-нибудь по-английски.

Лыш поморщил лоб и произнес фразу, из которой следовало, что сейчас ему пора убегать, а завтра он готов оказать любимой маме всяческую помощь. Произношение было ужасное, но по содержанию вроде бы все верно.

– Чудовище, – простонала мама. – Почему же у тебя в школе-то одни тройки?

– Но там же не спрашивают английский. А таблицу умножения выучить все некогда. И зачем она, когда есть калькулятор?.. Ма-а, я поехал…

На крыльце Лыш тихонько свистнул. Тонконогий стул выбрался из кустов сирени, подскакал к ступеням.

– Хороший мой Росик, – шепнул ему Лыш. – Ну, давай. Напрямую, через заборы…

В доме Веткиных светилось только одно окно. Кстати, открытое. Лыш спрятал Росика за поленницу, подошел к окну. В большой комнате, у выключенного телевизора, сидели в одном обширном кресле Май и Света. Склонились над коробочкой Мая. Лыш ногтем стукнул по стеклу.

– Это я…

– Лезь, – не оглядываясь, позвала Света.

Лыш неуклюже, но проворно преодолел подоконник, по-турецки сел на половик перед креслом.

– Чего хочешь? – сказала Света. – Чаю с вареньем или сока?

– Ничего… – вздохнул Лыш.

Тогда Май попросил:

– Лыш, скажи. Гравитация зависит от напряжения хронополя?

– Че-во?

– Ой… Ну, сила тяжести зависит от напряжения времени?

– Конечно! А то как бы стулья летали…

– Да, верно… А сколько стульев надо, чтобы удержать в воздухе миллион тонн?

– Ни фига себе!

– Ну, а все-таки? – терпеливо сказал Май.

– Считать надо. Включи калькулятор… Вот… Мой Росик поднимает меня и может еще двоих таких же, как я. Это примерно сто кэ гэ. Миллион разделить на сто… Ты включил?

– Можно без калькулятора. Десять тысяч, – сказала Света.

– Ну вот… Тут надо полтайги на мебель извести, – обиделся за земную растительность Лыш. – Да еще не всякий стул годится… Вам такое дело зачем?

– Май хочет соорудить Всемирный Храм. Это должен быть литой шар из стела, метров сто диаметром. Человеческие души будут проникать в него, как свет… и сами делаться светлыми.

– Не хило… – отозвался Лыш. Он уважал грандиозные проекты. – А зачем эта… антитяжесть-то?

– Потому что шар… храм то есть… должен висеть в высоте, – слегка стесняясь, – объяснил Май. – Где-нибудь над полем или над озером…

– Или над Песками, – вставил Лыш. Май и Света кивнули, решив, что он про обычную пустыню.

– Да, если туда проведут дороги… – согласился Май.

Лыш размышлял с полминуты.

– А где взять столько стекла?

– Я уже думал… – сосредоточенно сказал Май. – Миллион тонн это миллиард килограммов. На земле шесть с половиной миллиардов человек. Если хотя бы каждый шестой принесет килограмм стекла…

– Это сколько же бутылок надо найти! – вырвалось у Лыша.

– Ох, Лыш, – сказала Света. – Мы серьезно, а ты…

– И я серьезно… А бутылочное стекло и не годится. Оно мутное.

– Можно найти химические вещества, чтобы оно при переплавке стало прозрачным, как хрусталь – упрямо сказал Май.

Лыш потер наморщенный лоб.

– А как сделать такой шар? Его ведь надо отливать…

– Ну да! – оживился Май. – Если убрать силу тяжести, это будет легко. Надо построить высокую, будто башня, печь, расплавить все стекло и выпустить его в пространство. В невесомости всякая жидкость принимает форму шара, это космонавты сто раз доказали… Вот и получится… А потом шар застынет.

Лыш озабоченно сказал:

– А если они не захотят?

– Кто? – Удивилась Света.

– Что не захотят? – насупился Май.

– Миллиард людей. Тащить стекло…

– Ну… главное начать, – отозвался Май не так уже уверенно. Видимо, это сомнение было и у него. – А самое главное это все-таки как убрать тяжесть…

Лыш взял себя за голову, покачался.

– Стулья тут не помогут. Нужна прямая энергия многих башен и пирамид…

– Это как в игре "Красные пески", что ли? – недоверчиво сказала Света.

– Это не игра, – нахмурился Лыш. – Многие думают, что игра, будто кто-то запустил ее по всем компьютерам. А это… что-то просачивается. По правде…

– Ты уверен? – тревожно спросила Света.

– Еще как…

– Ладно… – со сдержанным нетерпением заговорил Май. – Может, это и лучше. Лыш, а как управлять такой энергией?

Лыш пожал тощими плечами:

– Может, как в игре?

– Но там чушь какая-то и путаница! – вскинулась Света. – Бредут куда-то, катают по плитам какие-то шары, ищут их в песке…

– Не какие-то, а те, что ищет Гретхен, – отозвался Лыш. – Их не катать надо, а спускать в глубину этих… всяких сооружений. Тогда время делается послушней…

– Но Грета говорит, что это тоже игра, – напомнила Света. Их, отрядная. И следопытство…

– Иногда она говорит наоборот… – неохотно отозвался Лыш. И сменил разговор: – Грин у вас?

Света слегка удивилась вопросу:

– Конечно. Только он уже спит.

– Вы не спите, а он спит? – усомнился Лыш.

– Не веришь? Посмотри сам, – Света кивнула на дверь.

Лыш спустил ноги с табурета. Не верить было нехорошо, но любопытство пересилило. Он осторожно подошел к приоткрытой двери. В комнате на столике между кроватями горел желтый ночничок. Свет слабо отражался от потолка. На кровати с откинутым одеялом, разметав руки-ноги, спал вверх лицом светлоголовый мальчик Грин. Видно было – умаялся за день. Узелки-завязочки потуже затянулись в голове у Лыша. А тут еще Май со своим шаром. И что к чему?..

Оглянувшись через плечо, Лыш сказал:

– Жалко… Я с ним поговорить хотел. Узнать…

– Ты, если хочешь, можешь и так про него много узнать, – утешила Света. – Он рассказывал, а мы записали это на «коробочку». Сейчас будем скачивать Вите, договорились уже. Будешь слушать?

Лыш кивнул. Май протянул ему крохотный шарик-наушник на тонком проводе…

Запись истории мальчика Грина тянулась минут сорок. Когда закончилась, был уже двенадцатый час. Лыш все выслушал молча. Никаких суждений не высказал, протянул Свете наушник.

– Я пойду спать к «индейцам». Дайте какое-нибудь одеяло…

Света принесла большущий клетчатый плед и диванную подушку. С этим имуществом в охапке Лыш отправился в сад, где темнел конус обширного вигвама. Лыш сунулся внутрь.

– Эй… можно к вам?

Толя-Поля не спали. Разом обрадовались:

– Давай!

Лыш тихонько сопя, устроился между плетеной стенкой и Толей. Приготовился дремать и в этой дреме обдумывать все, что узнал. В состоянии полусна размышления – самые дельные и полезные. Но Поля спросила:

– Ты на Росике приехал?

– А на ком еще…

– Лыш, покатай! – выдохнули Толя-Поля.

– На ночь-то глядя… – отозвался он маминым тоном.

– Ну Лы-ыш…

– Только недолго…

– Ага! – близнецы радостно выкатились наружу.

Круглое сиденье было небольшим, но все же устроились втроем. Полю Лыш усадил перед собой, она спустила ноги из-под спинки. Толя пальцами встал на кромку сиденья позади Лыша.

– Росик, не сердись, что тяжело, – попросил Лыш. – Мы недалеко…

Росик не сердился. Взлягивая ножками, он обвез седоков вокруг сада, потом скакнул через забор, прокатил по темной заросшей улице, где одуряюще пахло сиренью. Прыгнул обратно в сад. Прочно встал на четыре ноги: хватит, мол.

– Спасибо, Росик! – дружно сказали Тополята, а Лыш погладил его по спинке. Росик убежал в кусты.

Когда легли, Толя спросил:

– А почему ты, Лыш, назвал его Росиком?

– Сокращенно от Росинанта. Это был конь дон Кихота.

– Ты читал про дон Кихота? – изумилась Поля. – Такая толстенная книга…

– Я тонкую читал, пересказ для младших классов. И кино смотрел…

Опять подал голос Толя:

– Я тоже смотрел… Но ведь Росик не похож на Росинанта. Тот старый и костлявый…

– Зато он очень преданный. И Росик преданный, он мой друг… Все стулья удирают, едва отвернешься, а этот привязался навсегда. Ни разу меня не бросал…

– Может, потому, что в давние времена на нем сидел такой же мальчик, как ты… – догадливо сказала Поля.

– Может быть… Спим.

– Ага… – согласились Толя-Поля и послушно засопели.

Лыш тоже стал засыпать и при этом думать про "давние времена".

…Он увидел Пески. Их плоская красноватая поверхность была приглажена ветром. Но приглаженность выглядела не совсем ровной, а мелко-ребристой, будто стиральная доска, которую мама берегла в память о бабушке.

Кое-где из-под песка виднелись мраморные плиты со стертыми письменами. Иногда в поле зрения торчали самые неожиданные предметы: мотоцикл без переднего колеса, безголовая статуя какой-то тетеньки, белый конский череп, мятый холодильник, зубчатое колесо великанских размеров, хвостовое оперение самолета… Солнце светило с блеклого неба размытым неярким пятном, но тени от предметов были четкие и черные. При этом – удивительные. Мотоцикл был с двумя колесами, статуя с головой (и волосы ее развевались), вместо холодильника чернел на песке мохнатый медведь, вместо колеса – громадное число 908…

Сухой жар солнца был крепким, но не изнурительным. И тяжести чугунного шара Лыш не чувствовал, потому что не тащил его на плече, как раньше, а вез на Росике – держал на сиденье перед собой. Ехать было легко. Лыш, как обычно, сидел задом наперед, грудью к спинке стула, чиркал носками сандалий по песчаным гребешкам (он слышал где-то, что эти гребешки называются «свей» – ветер свеял песок в мелкую рябь). Ножки Росика иногда увязали в песке, но он выдергивал их и потом легко, по жеребячьи, скакал, будто по травянистой лужайке.

Лыш левой рукой держался за спинку, а правой придерживал перед собой чугунный шар. Но делал это машинально. Думал он о другом шаре. О том громадном и прозрачном, что висел впереди над Песками, как хрустальная планета. Шар весил миллион тонн. И в то же время он был невесомым, потому что составлял часть пространства. Так погруженная в воду капля внутри этой воды не весит ничего. Лыш ощущал это и не удивлялся. Он просто радовался, что круглый Храм, оказывается, уже есть, что Май сумел сотворить его так быстро и что его, Лыша, знания про Время и невесомость здесь пригодились…

Шар в небе становился то почти невидимым, то наполнялся переливами света. В нем обнаруживались прозрачные слои, стеклянные изломы, на которых загорались миллионы искр. Хрустальные миры пронизывали тонкие, как струны лучи.

"Может быть, это лучи людских душ, о которых говорил Май?" – мелькнуло у Лыша. И он метнул в прозрачность Шара свой луч. И сразу ощутил, как легко ему стало. Пропала память о всяких обидах и неудачах. Исчезла боль в суставах. Она и раньше почти не замечалась, потому что была постоянная и привычная, а сейчас вдруг по-новому проткнула, тряхнула Лыша и… пропала совсем (неужели навсегда?) Ощутилось ясно и с особой силой, как он любит всех: маму, отца, Грету (хотя та и вредничает порой), всех ребят (в том числе и почти незнакомого Грина). И вообще всяких людей тоже… И даже учительницу Эльзу Генриховну, которая вкатала ему трояк по немецкому за год…

"Спасибо", – сказал Шару Лыш… И увидел впереди шагающего человека. Тот шел навстречу. Он был с посохом, в широкой, как балахон, белой куртке и в похожей на морскую зюйдвестку шляпе. Шагал молодо, легко. Лышу сперва показалось, что это знакомый. Уж не тот ли Валерий, с которым повстречались накануне? Но, когда путник подошел, стало видно, что он пожилой. Лицом и правда напоминал он Валерия, но это был словно его отец или дед.

– Таа-ха, лана-кассан а лана-то, – чуть улыбнулся путник. ("Привет тебе, юный всадник на маленьком коне.")

– Итиа танка, ната хоокко. ("Прохлады тебе, добрый путник.")

– Тта токко-сата? ("К Пирамиде?")

– Тта иа ("К ней"), – согласился Лыш, поскольку и правда держал путь к пирамиде, что черным треугольником торчала у горизонта.

И дальше они говорили все на том же языке.

– Как дела в городе Ча, мальчик? – спросил путник, опершись на посох.

– Не знаю, добрый странник, – смутился Лыш. – Я там не был тысячу лет.

Человек в зюйдвестке опять слегка улыбнулся:

– Ты ошибаешься, мальчик. Лет прошло не так уж много, и, к тому же, пески стирают их… Впрочем, это неважно… Скажи, ты уже бросал в Пирамиду шары?

– Бросал, добрый странник. И не раз… Может быть, поэтому… то есть немножко и поэтому… появился Большой Шар… – невольная горделивость скользнула в голосе Лыша. Впрочем, чуть-чуть. Оба посмотрели на хрустальное чудо, которое теперь было главным в мире. Путник снисходительно согласился:

– Может быть, и так… Но сегодня ты хочешь бросить шар с другой целью?

Лыш до этого мига не думал, зачем он хочет бросить шар. Он собирался сделать то, что делал уже не единожды, когда оказывался в Песках. Он поступал так – преодолевал знойный путь, подымался по каменным ступеням и посылал круглую тяжесть в глубину таинственных механизмов – потому что это было надо. Его сестра и ее ребята-следопыты старались делать в Инске что-то похожее, но Лышу казалось, что это не всерьез, а отголосок просочившейся откуда-то игры (как забава ребятишек-дошкольников, насмотревшихся кино про короля Артура и мастеривших себе картонные щиты). А здесь, в Песках, это было главным смыслом. И зачем думать «зачем»?

Но сейчас, когда путник в широкой шляпе напомнил ему про город Ча, многое вдруг стало видеться по-иному и вспомнилось подробно.