Родной край
Месяц пребывания его в Ставрополе пролетел незаметно, несмотря на то что он каждый день возвращался в свое временное жилье, в комнату для гостей, чуть ли не в полночь. Мотался по городам и районным центрам, знакомился с начальниками отделов, которых раньше не знал, а их за пять лет его отсутствия появилось немало, беседовал, инструктировал, вникал в обстановку. Она пока не радовала: сами условия службы полицейских были неудовлетворительные, потому ею не дорожили, поступали на службу, лишь чтобы приобрести опыт и значимость, а через пару лет уходили в охранники фирм, где платили в три, а то и в пять раз больше.
Многие учреждения МВД находились в запущенном состоянии – на это тоже выделялись копейки, на которые не только капитальный ремонт не произвести, на выборочный марафет не хватало.
Чернобуров обещал помочь:
– Подожди немного. К концу года прояснится с бюджетом, и я смогу ориентироваться, сколько тебе отвалить, – с улыбкой говорил он.
А главное – не удавалось пока хотя бы снизить преступность. Чуть ли не каждый день на оперативке он узнавал о новых происшествиях – грабежах, насилиях, убийствах. И не только залетные горцы занимались разбоем. Кое-кто и из местной молодежи, не поступивший в высшее учебное заведение и не устроившийся на работу, предпочитал заняться преступным промыслом.
Август в этом году выдался неимоверно жарким. Солнце палило нещадно, даже ночью раскаленный за день воздух не остывал. Николай Васильевич возвращался в свою гостевую комнату три на шесть, пропахшую сигаретным дымом и еще какими-то непонятными запахами, оставленными прежними жильцами, сбрасывал с себя потную одежду и спешил под душ смыть неприятный липкий налет.
Заснуть сразу не удавалось – увиденное и услышанное вертелось в голове, заставляя напрягать мысли, искать решение трудных и порой непонятных вопросов. Беда заключалась в том, что он пока один, как Дон Кихот боролся с ветряными мельницами, и опереться, по существу, было не на кого. Многие начальники отделов и отделений настороженно относились к появлению нового начальника УВД, не откровенничали с ним, то ли напуганные прежней рокировкой его предшественников, то ли еще чем-то. Вот только в прежнем своем выдвиженце Сергее Сергеевиче Тимошкине, теперь начальнике по борьбе с бандитизмом, он видел настоящего помощника.
Два дня назад, после покушения на одного из главных предпринимателей края Михаила Шулепова, короля растительных масел, скупившего в окрестностях все маслозаводы, производящие подсолнечное, кукурузное, соевое и даже хлопковое масла, Сергей Сергеевич вышел наконец-то, как он выразился, на преступную тропу. Суть подоплеки покушения и что за этим стоит, он обещал доложить после расследования.
Покушение на Шулепова произошло рано утром, когда бизнесмен выходил из дома, чтобы отправиться в офис. Едва вышел из подъезда, как из дома напротив, с лестничной площадки третьего этажа киллер выстрелил трижды. Из винтовки с глушителем – соседи не слышали. Все три пули попали в цель, но Шулепов остался жив – раны оказались не смертельные, и пострадавший быстро был доставлен в больницу.
Николай Васильевич завтракал, когда ему сообщили о происшествии. Он тут же выехал к месту преступления и застал пострадавшего еще у дома, когда его укладывали в машину «Скорой помощи».
Врагов и конкурентов у короля постного масла было предостаточно, он не одного коллегу-предпринимателя пустил по миру, правдами и неправдами делая его банкротом или заставляя перепродать ему завод. Однако кто конкретно нанял киллера, оставалось пока загадкой. Тимошкин обещал в скором времени разгадать эту загадку.
В пятницу, едва Дубровин закончил совещание с начальниками отделов, как позвонил губернатор.
Поздоровавшись, с ходу начал по-дружески отчитывать генерала:
– Так, мой милый сверстник, нельзя – надорвешься. Когда ни позвоню, тебя нет. Что, у тебя мало подчиненных, что ты сам всюду мотаешься?
– Подчиненных не мало, но помнишь анекдот про учительницу, которая журила ученика Вову за то, что он пропустил занятия, корову водил с отцом к быку? – принял веселый тон Николай Васильевич.
– Забыл. Напомни.
– Учительница удивленно спрашивает Вову:
– А что отец сам не мог?
– Мог, конечно, – ответил Вова, – но бык лучше.
Олег Павлович от души захохотал.
– Понял тебя. Чем завтра собираешься заняться?
– Надо в Светлоград смотаться, нехорошие слухи о начальнике полиции доходят.
– Ты поменьше слухам доверяй. Да и пора об отдыхе подумать. Приглашаю тебя завтра на рыбалку. На Сенгилеевское озеро. Там, говорят, такой клев сазана и леща начался, на голый крючок ловятся.
– Спасибо, Олег Павлович, за приглашение. Но я не рыбак, да и время жалко тратить на пустое развлечение.
– Ну ты это зря, друг. Рыбалка – это не только общение с природой, вкусная уха на свежем воздухе под нашу ставропольскую, это еще и общение с друзьями, уход от служебных и домашних заморочек. Так что соглашайся.
– В другой раз, – пообещал Николай Васильевич, чтобы отделаться от назойливого приятеля…
В субботу Николай Васильевич позволил себе полежать в постели аж до семи утра. Знал, что рано в Светлоград ехать бесполезно – местное начальство в выходные тоже дает себе возможность расслабиться.
Сел завтракать, когда ему позвонили. Он никак не ожидал услышать женский голос: жена звонила накануне, выразила неудовольствие, что он не звонит, оправдание, что занят, не приняла; на его предложение ответила усмешкой, а на то, что он остается работать в Ставрополе, разозлилась не на шутку и бросила трубку.
И вот этот звонок. Он, ответив на приветствие, гадал, кто это.
– Что молчишь? – спросила женщина. – Не узнал?
– Не узнал, – честно признался он.
– Ну, Николай Васильевич, наверное, слишком много женщин беспокоит вас.
– Увы, – вздохнул Дубровин. – Если бы.
– Серьезно? – рассмеялась женщина. – Вот не ожидала…
И он узнал – Вероника!
– Не ожидала, что забудешь свое обещание посетить наш театр. А сегодня как раз выступают приезжие артисты. Может, и не такие профессионалы, как в Москве, но, поверь, очень приличные. Не пожалеешь.
Идти в театр у него желания не было, да и работы было столько, что он каждый день допоздна задерживался в штабе, изучая дела отделов, начальников, которых раньше не знал; и все больше расстраивался, читая отчеты о происшествиях, докладные офицеров нижнего звена с предложениями и просьбами, связанными со службой.
Второй месяц пошел с момента прибытия его в Ставрополь, и если поначалу предложение возглавить Управление внутренних дел края обрадовало, то теперь в его голову закрадывались неутешительные мысли, все более тревожащие утренними сообщениями о новых происшествиях. За трехлетнее пребывание в столице в должности главного инспектора штаба МВД, а затем и начальника инспекции он отвык от таких глубоко проникающих в душу информаций, его больше волновали выступления на итоговых коллегиях, на которых частенько между высокопоставленными начальниками разгорались настоящие баталии с непредсказуемыми последствиями, чего он терпеть не мог и от чего, получая новое назначение, считал, что избавился. Оказалось, ежедневные доклады о преступлениях в крае отзываются в душе более щемящей болью.
Спускаясь из номера с третьего этажа в кафе-столовую, он думал как раз над покушением на местного короля растительных масел Шулепова: кому он помешал и что за всем этим кроется, имеет ли это какую-то связь с начальником полиции Светлогорска Сергеевым и как построить с ним разговор.
Звонок Вероники нарушил всю выстраиваемую в голове цепочку мыслей, удивил его и озадачил: Олег Павлович, насколько ему известно, уехал на рыбалку на два дня. Неужели вернулся? Или Вероника решила без него отправиться в театр, пригласив сопровождающим начальника УВД края?
– Обещание я не забыл, – ответил Николай Васильевич. – Но ведь Олег Павлович укатил на рыбалку…
– Вот и хорошо. Разве от этого нам будет хуже? – весело спросила Вероника. – Или генеральские погоны не соответствуют вашему предназначению?
Ее прямые вопросы ошарашили его еще больше. Давненько не встречался он с такими откровенными женщинами. Или за всем этим кроется совсем иное, о чем подумал он с ходу? Вероника на первый взгляд показалась ему умной и серьезной женщиной, знающей себе цену и не раболепствующей перед супругом, несмотря на его домостроевские замашки; не лишенная юмора, умения держать себя свободно и даже в какой-то степени игриво. И не игра ли в данном случае? Олег Павлович хитрый и коварный человек, с тремя начальниками УВД не мог ужиться. К Николаю Васильевичу со школьных лет не питал симпатии или уважения, правда, когда занял ступеньку губернатора города, а Дубровин вырос до заместителя начальника УВД, отношения между ними не сказать, чтобы были приятельские, но при встречах на совещаниях или праздничных вечерах они тепло здоровались, как сверстники, бывшие одноклассники; а прежняя их симпатия, Маша Бабайцева, не доставшаяся ни тому, ни другому, будто сблизила их, не более. На совещаниях они не скрывали своих разногласий по тем или иным экономическим или служебным вопросам, но жарких дискуссий не заводили и относились друг к другу терпимо. Однако, когда должность начальника УВД освободилась, губернатор предпочел взять «варяга», а чтобы Николай Васильевич не обиделся, порекомендовал его на генеральскую должность в Смоленск. Спустя пять лет вспомнил о нем и вытребовал на родину…
– Если вы сомневаетесь в моих чисто служебных обязанностях, я готов продемонстрировать вам, – с тем же юморком ответил и он. – Во сколько прикажете заехать за вами?
– Жду вас в восемнадцать. Могу сама заехать за вами.
– Не надо, милая Вероника, принижать мои кавалерские достоинства. Я еще не утратил их.
– Что ж, посмотрим. Итак, жду вас.
Весь день прошел в мимолетных и суетливых встречах с начальниками отделов и отделений Светлогорского РОВД, слушаниях докладов, разговорах о происшествиях, о мерах, предпринимаемых против воров и бандитов, налетчиков с гор, охотников на отары овец, об угонщиках машин. Николай Васильевич слушал, делал короткие замечания и в мыслях подспудно закрадывалось сожаление, что он согласился на эту, хотя и почитаемую, но очень уж ответственную должность. Дело даже не в ответственности, а в малой эффективности своих полномочий – не все от него зависит, не все его указания и приказы выполняются как должное; здесь давно сложились свои правила и традиции; начальники приезжают и уезжают, а они, простые правоохранители, остаются и выполняют черновую, рискованную работу. Ранее, когда Дубровин исполнял должность начальника уголовного розыска, все было просто: раскрыть какую-то банду, найти какого-то убийцу, перекрыть канал поступления контрабандного товара. Он разрабатывал план, расставлял на нужных направлениях подчиненных и раскрывал банду, находил убийц, перекрывал путь контрабандистам. Теперь же… Он не представлял, как широко и прочно охватили его родной край мафиозные структуры, как глубоко проникла коррупция в сферы власти, как зависима от местных воротил оказалась полиция. Развязать, разрубить этот порочный узел будет не так-то просто…
Угнетало и одиночество. Правда, в Москве он тоже не успел обзавестись настоящими друзьями, надеялся, здесь найдет прежних соратников и единомышленников, но жизнь – сложная штука; за пять лет многое изменилось и прежних сослуживцев разбросало по великой матушке-России; а иных уже нет в живых… А тех, оставшихся, похоже, отпугивают его генеральские погоны: знай, мол, свое место. Вот только один Тимошкин относится к нему по-прежнему, запросто, откровенно и независимо, как и к другим высоким чинам. Пока еще не в продолжительной беседе с ним Дубровину удалось уловить в его донесениях не очень-то благосклонные нотки в отношении Чернобурова, но Сергей Сергеевич, похоже, только обозначил серьезные проблемы в предстоящей деятельности.
Что ж, за этим дело не станет. Дубровин и по короткому ознакомлению с обстановкой в крае узрел, что губернатор по-прежнему гнет свою линию, держит опору на олигархов, крепко их поддерживает, и они не остаются в долгу. Вот и сегодня укатил на рыбалку с «королем» ликеро-водочного завода и председателем ставропольских предпринимателей по экспорту-импорту. Вот и попробуй взять их за мягкое место, если садятся они не там, где следует, когда у них такой высокий покровитель. Да и не хотелось Дубровину конфликтовать со своим бывшим соклассником, земляком, который встретил его по-человечески и тоже надеется на взаимопонимание и сплоченную работу. Олег, уезжая на рыбалку, даже пошутил:
– Оставляю тебя на попечение Вероники. Она, кстати, взяла билеты на концерт «Лейся, о серенада!», где прозвучат романсы, арии, неаполитанские песни. Но я предпочитаю рыбалку. Так что послушайте музыку Моцарта, Шуберта, Глинки, Чайковского без меня. Разрешаю поухаживать за Вероникой, только не очень. – И весело рассмеялся, услышав какую-то реплику супруги…
Вероника. Интеллигентная, симпатичная женщина. И судя по разговорам, по замечаниям мужу, очень уж нескромно восхвалявшему экономические успехи края, умная и серьезная женщина. Приглашению в театр Николай Васильевич не очень-то был рад, он и в Москве не раз слушал известных солистов вокального искусства, талантливых певиц, хотя не все ему нравились, особенно те, кто слишком вольным поведением на сцене и броскими нарядами нарушал все рамки приличия. Отказаться, не пойти – неудобно, он же обещал. Да и что делать вечером? Ждать звонка от своей благоверной? Не очень-то она радует его своим вниманием. Хотя… радости ее звонки ему вовсе не доставляют. Особенно после того, когда она напрямую не одобрила его выбор остаться в крае и дала понять, что не собирается оставлять Москву. Что ж, настаивать он не станет… Как же быть дальше? Найти любовницу? Не по душе это ему. И в молодости избегал легких на передок девиц…
Вероника, похоже, не очень-то счастлива своим выбором и тоже чувствует себя одинокой. Николая Васильевича встретила тепло и мило, приятно побеседовали; похоже, он произвел на нее неплохое впечатление – иначе не пригласила бы его в театр. Видимо, испросила разрешение Олега. Он поддержал ее идею. Почему? Искренне верит бывшему своему сокласснику и сопернику или преследует другие цели? По крайней мере, цель пока может быть одна – наладить добрые отношения. Дубровин не против…
Николай Васильевич долго и внимательно осматривал свой штатский костюм и долго выбирал сорочку с галстуком. Усмехнулся над собой – как в молодости на свидание. И сознался: хочет понравиться Веронике. Она ему тоже нравится. И снова усмехнулся: надо же, одинаковые вкусы с Олегом. Интересно, как они познакомились и что заставило девушку пойти замуж за мужчину старше ее на семнадцать лет? Хотя и его благоверная моложе на пятнадцать. Любит ли Вероника Олега?.. Во всяком случае, когда выходила замуж, любила. Так и у него с Татьяной. Только любовь оказалась недолгой. В чем же дело, кто виноват? Наверное, и он. Татьяна – с большим самомнением, темпераментная и своевольная. А главное, пожалуй, у нее совсем иные, свои, интересы. И хотя изредка она писала о полиции, но отношение к людям в серой форме у нее было далеко не благосклонное. Видимо, кто-то или что-то (вероятнее всего, ее герой-спортсмен, о котором она написала очерк, а потом взялась и за книгу) влияло на нее. Вероника, как показалось Николаю Васильевичу, тоже не без ума от своего губернатора – очень уж корректно держалась с ним при встрече гостя. Не любит домашние приготовления? Хотя с Николаем Васильевичем была внимательна и любезна…
Сам черт не разберет этих женщин. И надо было пообещать ей посетить вместе местный театр. А Олег улизнул. Специально или тут что-то другое?..
Гадай не гадай, а идти надо.
Надел белую рубашку с синим в полоску галстуком и темно-синий, тоже в полоску, костюм. Покрутился около зеркала. Вроде ничего. Поправил прическу, совсем выглядит добрым молодцем. Вот если бы не пробивающиеся сединки на висках. Вроде бы рановато – сорок три, – но в их профессии и в двадцать пять становятся седыми. Вспомнилось, как в бытность участковым пришлось обезоруживать пьяного дебошира, застрелившего своего обидчика, бригадира колхоза.
…Стоял жаркий июльский день. Старший лейтенант полиции Николай Васильевич Дубровин находился на дежурстве, когда зазвонил телефон и неизвестный абонент, назвавшийся завхозом Сидоркиным, тревожным голосом сообщил, что в деревне Заречное мужчина застрелил бригадира.
Николай Васильевич с дежурной командой срочно выехал в деревню.
Подъехали к правлению колхоза, откуда, видимо, звонил завхоз, увидели у двери пожилого мужчину, который на вопрос, где стрелявший, махнул в сторону реки:
– Туда побежал, наверное, чтобы ружье в воду бросить.
Полицейские выскочили из машины и кинулись за ним вслед.
Судмедэксперт отправился к трупу, который лежал невдалеке, а Дубровин – в контору, чтобы заняться протоколом осмотра. Устроился за пустым столом – из правления все куда-то исчезли, – достал бумагу и приступил к изложению уже известного: телефонного звонка, места происшествия.
Написал пару строчек, и вдруг над головой прозвучало:
– Ну что, мент, и ты уже тут?
Николай Васильевич поднял голову. В глаза ему уставились два зрачка двустволки, пахнущей пороховой гарью.
Это было так неожиданно и ошеломляюще, что по спине пробежал холодок, и он в первые секунды не нашел ответа. Лишь вспомнил о пистолете, который никогда не брал с собой за ненадобностью. А помог бы он в данной ситуации? Вряд ли, мелькнула мысль без всякого сожаления. И тут же вспомнилось то ли прочитанное, то ли услышанное от бывалых следователей: «В экстремальных ситуациях важно найти нужный тон разговора с преступником, чтобы сбить его агрессивность»…
– Что, страшно? – насмешливо-издевательски спросил пьяным голосом убийца.
– Страшно, – согласился Дубровин, уже оправившийся от внезапной угрозы. И добавил: – Умирать всем страшно. И зря ты убил бригадира.
– Да он, сука, – заскрежетал зубами пьяный, – давно заслуживал пули. Столько мне нагадил…
– Ну, садись, расскажи, что он нагадил, – предложил Николай Васильевич, указав на стул рядом.
И убийца послушался, сел…
Разговор длился долго. Вернулись полицейские от речки, но не мешали участковому вести допрос. Преступник высказал всю злость на бригадира, причину столь суровой мести и добровольно сдал ружье…
Может, в тот день и появились сединки…
Вероника поджидала его у подъезда. На ней было легкое, прямо-таки воздушное серебристо-голубое платье, будто сотканное из облаков и неба, сквозь которое не просвечивалась, а только обозначалась стройная фигура; большой вырез на груди и короткие рукава обнажали загорелое, привлекательное тело. Золотистая цепочка на шее с ажурным медальоном дополняли ее неброский, но очень милый, притягательный вид.
Николай Васильевич, восхищенный вдруг открывшейся невиданной ранее красотой, не мог оторвать взгляда и сидел без движения, пока не осознал, зачем он здесь и что надо делать. Вышел из машины и направился к встречающей его теплой улыбкой женщине.
Вероника протянула ему руку, сказала ласково:
– Здравствуйте. – Мельком взглянула на часы. – А вы точны, как истинный военный. Кстати, люблю обязательных людей и не терплю, когда опаздывают, не держат слово.
– Понял ваше предупреждение, – улыбнулся Николай Васильевич. – А если бы дела службы меня задержали?
– Но разве вы не нашли бы минутки сообщить о случившемся?
– Разумеется, нашел бы.
Он подвел ее к машине и открыл дверцу. Помог забраться на заднее сиденье и сел рядом.
– Поехали, – дал команду водителю.
– Как съездили в Светлогорск? – поинтересовалась Вероника. – Понравился город?
– Некогда было любоваться местными достопримечательностями. Проблем, как и во всем нашем царстве-государстве, через край. Не знаешь, с какой стороны ухватиться.
– Жалеете, что уехали из Москвы?
Николай Васильевич помотал головой и с улыбкой не то пропел, не то продекламировал:
– Я о прошлом теперь не жалею. – И оба рассмеялись. – В столице тоже свои заморочки. Вы же слушаете радио, знаете, что там происходит. А я все-таки человек от сохи, и меня больше возбуждает воздух провинции. Кстати, а вы где родились?
– В Краснодаре. Родители мои были педагоги, и я унаследовала их профессию.
– Что ж, завидная традиция. – Ему невольно вспомнилась школа, Маша Бабайцева, за которой они с Олегом ухлестывали. Усмехнулся. – Вот ведь странное совпадение, – признался Веронике, – у нас с Олегом одинаковые вкусы, в школе влюбились в одну девчонку.
– И характеры одинаковые? – Вероника пристально посмотрела ему в глаза.
Он пожал плечами.
– О своем характере не судят. Но по-моему – нет. Даже наши профессии говорят об этом. Если же судить о целеустремленности, тут, пожалуй, общее есть; наша замечательная учительница Анна Тимофеевна привила нам это. Олег не рассказывал о нашей русичке и литераторше?
– Так, что-то вскользь.
– Вам надо бы перенять ее метод. Вот редкого ума и обаяния была учительница. Мы все любили ее и знали ее предмет лучше других.
– Где она теперь?
– Не знаю. Еще до конфликта с Чечней вышла замуж за проживавшего у нас чеченца, молодого парня Анвара Гаджиева, и уехала с ним в Грозный. Где теперь – трудно судить.
– Как вам живется в гостевом домике? Жена не собирается приехать?
– Пока нет. Да и не приглашаю я ее в эту коммуналку. Меня устраивает, а ей вряд ли понравится. И мое согласие уехать из столицы она не одобряет.
– Вы еще присматриваетесь?
– Я принял решение. Родной край, меня все годы сюда тянуло.
– Понимаю. Хотя Ставрополь мало чем отличается от Краснодара, а свой город я люблю больше.
– Как вы познакомились с Олегом?
– О-о… – Лицо ее будто потускнело (или ему так показалось?), она покусала губу, помолчала. – Это было такое грустное знакомство. Моего мужа привезли сюда, в госпиталь, из Чечни. Он умирал от ран, а жена Олега – от аварии, вернее от автокатастрофы. Поехали с сыном в деревню к родственникам и врезались на повороте в грузовик. Сына сразу насмерть, а Ольга жила еще пять дней. Вот в госпитале мы и познакомились. Несчастье, говорят, сближает людей… так стали мужем и женой. – Она глубоко вздохнула.
Грустная тема навеяла обоим грустные воспоминания. В воображении Николая Васильевича промелькнула картина первой командировки в неугомонную Чечню весной 1995 года.
…С 3 по 7 апреля отряд подполковника полиции Николая Васильевича Дубровина располагался в поле, недалеко от поселка Самашки, довольно богатого, связанного с торговлей нефтью населенного пункта, где обосновался крупный отряд боевиков. Старейшины поселка вели переговоры с генералом Романовым и просили не вводить в их поселок войска.
– Никто не собирается вести у вас боевые действия, – объяснял генерал. – Пусть боевики сложат оружие или уйдут из вашего поселка. Мы произведем проверку паспортного режима, установление личности некоторых и оставим ваше население под вашу ответственность.
– Но боевики пришлые, не из нашего поселка и не слушаются нас.
– Тогда уводите мирное население из поселка, пока мы не проведем специальную операцию по выявлению и разоружению незаконно вооруженных граждан…
Переговоры велись три дня, но безрезультатно.
Утром 7 апреля, после оперативного совещания, поступила информация, что в 12.00 все население и старейшины выйдут из села Самашки и там останутся только бандиты.
Обстановку в поселке подполковник Дубровин знал. Знал и то, что кроме боевиков в поселке, в раскинутом невдалеке лесном массиве, находится отряд полевого командира Асланбека в 250 человек. Положение серьезное. Боевых столкновений вряд ли удастся избежать. Однако рассчитывал, что против танка, бронетранспортеров и большого количества российских полицейских боевики не рискнут выступать: к зачистке привлекались московские, подмосковные омоновцы и Софринская бригада. Задача ставилась обычная: разоружить незаконные бандформирования, проверить паспортный режим и установить личности подозрительных людей.
К селению выступили после полудня, рассчитывая зачистку завершить к вечеру. Впереди двинулся танк Т-80, он шел по основной шоссейной дороге; к селу вели еще две дороги, с запада и юго-запада.
Невдалеке от железнодорожного переезда танк неожиданно напоролся на крупный фугас, и его, как игрушечный, взрывной волной подбросило вверх; гусеница слетела, и стальная машина, завалившись набок, затихла.
На помощь танку были посланы два бронетранспортера. Но один из них тоже подорвался на мине, второй прикрывал бойцов, которые вынуждены были отступить.
Было проведено срочное оперативное совещание, на котором генерал Романов принял решение вступить в село не по главной дороге, шоссейной, а по второстепенным, грунтовым. Ворвались в Самашки со стороны железнодорожной станции по полю, по садам и огородам. Подполковник Дубровин, заняв центральную улицу, распределил отряд по девяти улицам.
Боевики встретили полицейских интенсивным огнем. Улицы в поселке узенькие и кривые, что затрудняло продвижение и давало преимущество боевикам – бить из окон и подвалов кирпичных домов из пулеметов, автоматов, гранатометов. А у полицейских только автоматы, гранаты да пистолеты. И все-таки дали ответный огонь по окнам, прикрываясь теми же кирпичными домами, забрасывали подвалы гранатами.
Продвижение по селу было приостановлено, бойцы, рассредоточившись, били очередями по чердакам, по крышам, где разместились снайперы, не давали боевикам высунуться, чтобы вести прицельный огонь.
В горячке боя не заметили, как наступил вечер. В горах быстро темнеет, и тут Дубровину стали докладывать, что кончаются боеприпасы.
Никто не предполагал, что бой в Самашках затянется надолго: ведь в других, более крупных населенных пунктах и даже городах зачистки проходили без особых осложнений, боевики, видя превосходство российских войск, уходили либо в леса, либо в горы. А здесь разыгралось целое сражение…
Постоянно по радиосети шла информация о раненых и погибших сотрудниках, которых под прикрытием отправляли в тыл, на КП.
Плохо дело. Если боевики почувствуют, что патроны и гранаты у омоновцев кончаются, устроят Варфоломеевскую ночь. Надо срочно что-то предпринимать. И Николай Васильевич, оставив за себя майора полиции Тарасова Валерия, командира подмосковного омона, вместе с помощником и другом капитаном Смирновым перебежками от дома к дому пробрались к околице, где у крайнего дома приткнулся БТР, прикрывавший бойцов для отхода в безопасные места.
Вышедшие из-под удара бойцы заняли круговую оборону в трех точках. Дубровин приказал водителю объездными дорогами мчаться к штабу, до которого было километров пятнадцать. Информацию по радиосвязи о том, что заканчиваются боеприпасы, давать было нельзя: радиосвязь прослушивалась бандитами.
Прибыв на КП, Николай Васильевич доложил обстановку и, получив разрешение на боеприпасы, загрузил целый кузов «Камаза», рванул обратно.
Подъезжали к Самашкам с другой стороны, где находились бойцы. Над селом будто висело солнце – так было светло; и глазам Николая Васильевича представилась холодящая спину картина: в свете спускающихся на парашютах огней хорошо видны были поднимающиеся ввысь клубы черного дыма и красных языков пламени. Всполохи разрывов тут и там метались по селу. Пунктирные трассы автоматных очередей перекрещивались на улицах. В небе гудели самолеты. Оттуда, видимо, сбрасывали не только осветительные бомбы – на другой окраине села взметались ввысь крупные всполохи, – но и фугасные.
«Эх, сейчас бы микрофон в руки да радиостанцию, чтобы связаться с летчиком, подсказать ему, куда бросать бомбы и куда стрелять», – подумал подполковник Дубровин. О том, как важна связь в бою, он уже не раз размышлял и сожалел, что не все наши командиры, даже высокого ранга, придают должное значение хорошей радиосвязи. А полевые командиры боевиков оснащены превосходными импортными радиостанциями, сканирующими устройствами, которым ни горы, ни помехи нипочем…
Летчики, несомненно, видят и БТР и «КамАЗ». Не примут ли их за вражеские, не шарахнут ли бомбами или из пушек?
Не шарахнули.
Водители бронетранспортера и «КамАЗа» при подъезде к селу стали сбавлять скорость. Понятно, при таком освещении машина как на ладони.
– Не сбавляй! – крикнул подполковник водителю бэтээра. – Наоборот, дай газу! Проскочим на скорости.
Двигатель взревел, и шофер, проскочив освещенное место, приткнул броневик к кирпичному дому. Рядом остановился и «КамАЗ». Николай Васильевич спрыгнул с брони бэтээра, за ним – капитан Смирнов, его друг и надежный помощник.
Невдалеке раздался хлопок, будто вверху лопнула осветительная ракета, но Дубровин тут же понял, что это выстрел из снайперской винтовки. Только так подумал, как Смирнов, словно споткнувшись, стал падать на землю. Николай Васильевич подхватил его на руки и увидел, как из-под пилотки по лицу разливается кровь…
Да, нет ничего печальнее терять близких людей. И права Вероника: несчастья сближают. Он искоса посмотрел на лицо попутчицы, оно оставалось все еще печальным. И, чтобы развеять грустные воспоминания, спросил, меняя тему:
– Олег не звонил, не хвастался уловом?
– Звонил. Про улов не говорил, но настроение было хорошее. Значит, уха была наваристая, – и мило улыбнулась.
Водитель припарковал «Волгу» среди иномарок разных цветов и моделей. Похоже, прав губернатор – зажиточно живут ставропольчане, аншлаг концерту обеспечен.
До концерта оставалось пятнадцать минут: упреждение Николай Васильевич взял на то, что Вероника, как и все женщины, предпочтет, чтобы ее подождали, но приятно ошибся.
Фойе было уже заполнено. Женщины, наряженные, надушенные так, что непонятные запахи парфюмерии всех стран и народов вытеснили остатки кислорода, и дышать было трудно. Даже Вероника поморщилась и потянула Николая Васильевича к буфету.
– Идемте, освежимся. Сразу в горле запершило и пить захотелось.
– Минералки или кофе? – спросил Дубровин, отодвигая стул от стола для Вероники.
Она, глядя ему в глаза, лукаво улыбнулась:
– А не лучше ли холодного шампанского?
– Извините, не догадался. Пожалуй, лучше.
Через минуту он поставил на стол два бокала с янтарным напитком, играющим мириадами лопающихся пузырьков.
– Спасибо, – поблагодарила Вероника. – Не посчитайте меня алкоголичкой, но в такой жаркий день шампанское – самое благостное утоление жажды.
Она отхлебнула напиток. Николай Васильевич невольно залюбовался красивым рисунком ее чуть пухловатых губ маленького рта. Сквозь загар на щеках с ямочками выступил румянец.
«Она совсем еще девчушка, – мелькнула у него мысль. – Сколько же ей лет? Двадцать, двадцать пять? Или умеющие следить за собой женщины и в сорок могут с помощью макияжа представить себя восемнадцатилетними? Нет, Вероника не из тех лицедеек, которым требуются пудра и помада; ни одной морщинки, первых признаков увядания, ни под глазами, ни на шее нет, кожа будто шелковая, ровная, эластичная. Губа у Олега не дура. И здесь он обошел Николая… Любит ли она его? – мелькнул в голове назойливый вопрос. – Хотя какая разница, соперничать с ним он не собирается».
Она подняла на него глаза, и он отвел взгляд.
– У вас слишком озабоченный вид. Скучаете по столице?
– Как раз наоборот. Здесь климат здоровее, и, поверьте, меня туда нисколько не тянет. – Он отхлебнул шампанское. – Вы любите свою педагогическую профессию?
– Временами, – усмехнулась она. – Хотя другого ничего не умею и не хочу. Страшно не люблю домашние заботы, особенно готовку, потому мой благоверный предпочитает обедать и ужинать на службе. А на завтрак мы с ним довольствуемся яичницей и бутербродом с кофе. А вас жена, наверное, балует? Вы с Олегом одногодки, а выглядите моложе.
– Это потому, что я чаще бываю один. Жена – журналистка, то она уезжает в командировку, то я. Вот и теперь второй месяц я холостякую.
– И еще никакая ставропольчанка не положила на вас глаз?
– Вот здесь с нас обоих одна дамочка действительно не сводит глаз. Может, ваша знакомая? Вон слева, недалеко от двери.
Вероника обернулась и, улыбнувшись, приветливо помахала женщине рукой.
– Наша математичка. И тоже жена полицейского. Знаете капитана Галенчика? Он в СОБРе служит.
– Может, и видел. Но близко не довелось знакомиться.
– Теперь познакомитесь. Завтра весь СОБР, если не вся полиция, будет рассуждать, с кем это начальник УВД распивал шампанское. А если узнают, что с женой губернатора, и до Москвы молва дойдет.
Вероника весело рассмеялась и снова приложилась к фужеру с шампанским.
– Вас это беспокоит?
– Нисколько. Послушайте, Николай Васильевич, мы второй раз пьем с вами шампанское, а все «вы» да «вы». Не пора ли нам перейти от этого надоевшего на работе официального тона?
– Вполне согласен. За доверительность и открытость. – Он звякнул своим бокалом о ее бокал и выпил до дна.
Если быть откровенным, Николай Васильевич давненько не посещал театры, тем более концерты. С год назад смотрели с Татьяной в театре Российской армии «Последний пылко влюбленный», а потом служба так его закрутила, что было не до театров. Спектакль тогда не очень ему понравился, хотя Зельдин и Голубкина играли великолепно – настроение было не для восприятия смешных сцен: снова в их ведомстве шла перетасовка кадров, которая могла коснуться и его. Да и публика в малом зале была довольно жиденькая. Ныне же, к его удивлению, зал был заполнен.
Он с Вероникой заняли кресла во втором ряду, и пока на сцене шло приготовление, зрительно знакомились с публикой. В основном это была молодежь, и больше слабого пола – студентки, школьницы старших классов. А когда на сцену вышел долговязый конферансье в помятых, с дырками на коленях джинсах и стал рассказывать пошленькие, затасканные анекдоты, у Николая Васильевича снова испортилось настроение – потерян вечер. Не подняла его и певица из ансамбля «Ночная звезда» Алла Пичугина со своей надоевшей песенкой «Ах, целуй меня слаще». Глянул искоса на Веронику. Она чуть наклонилась вперед, то ли разглядывая экстравагантный наряд певицы, прикрывавший лишь интимные места, то ли еще что, но по искривленным в насмешке губам понял, что Вероника не в восторге от заезжей шансонетки.
Они еле высидели до антракта и направились к выходу.
– Прости, не ожидала, что такие труппы стали вояжировать по стране, – извинилась Вероника.
– Ничего удивительного – ныне такие вкусы. Молодежи нравится.
– К сожалению, – вздохнула Вероника. – Сильно не ругай, тебе надо изучать подрастающее поколение и его запросы.
– Да я не ругаю. Спасибо, что вытащила. В гостинице я чувствовал бы себя не лучше.
– Хорошо, сейчас заедем ко мне, я подниму твое настроение. У нас в буфете стоит отличная бутылка «Хеннесси». Не пробовал?
Николай Васильевич помотал головой.
– А что это?
– Я и сама не пробовала, – рассмеялась Вероника. – Видимо, коньяк. Бутылка очень красивая. Это Олегу привез знакомый коммерсант из Египта.
Приглашение было заманчиво. Но… не достаточно ли того, что их вместе видели в театре. А если еще и встретятся соседи или, того хуже, за домом присматривают охранники, стукачи Олега… Соперничать с ним, как в школьные годы, было бы очень глупо. Хотя Вероника Николаю Васильевичу нравилась не только внешне, но и добрым, располагающим характером.
– Спасибо, Вероника, – поблагодарил он. – В другой раз. Сегодня я должен еще одолеть инструкцию по борьбе с нелегальными наркосиндикатами, наводнившими в последнее время наш благодатный Ставропольский край.
Вероника вздохнула с сожалением:
– Что ж, отложим до другого раза.
