Исполняя обещание, на Купалу Хельги сын Сванрад, или новый ладожский князь Ольг, созвал к себе на пир всю ладожскую старейшину, и те явились, расселись в гриднице на тех же местах по старшинству своих родов, как в предыдущие пятнадцать лет сидели тут при «старом князе», то есть Рерике. Хозяйки дом Хельги пока не имел, но его приближенные, хёвдинги и хирдманы, достаточно опытные в таких делах, быстро разобрались с полученным по наследству имуществом, и пир вышел не хуже других. В изобилии было жареного мяса, рыбы и пива, чечевичной и гороховой похлебки с копчеными свиными ребрами. Каждому из знатных гостей Хельги преподнес подарок: связки шкурок, чаши и украшения из серебра и бронзы, оружие – судя по виду, это была добыча из каких-то чудских и голядских земель, которые ему пришлось миновать по пути из Халогаланда. Но наиболее удивительный подарок получил самый молодой глава рода, то есть Честиша Путиславич. Ему было вручено нечто из рыжевато-бурого меха, несколько уже потасканного, длиной в пару локтей, похожее на хвост пушного зверя, только очень длинный.

– Это халогаландская меховая змея! – пояснил удивленному гостю Хельги.

– Но… меховых змей не бывает! – Честиша был все же не так прост, чтобы в это поверить.

– Как это не бывает, когда вот она лежит перед тобой? – Хельги посмотрел на него как на человека, сморозившего очевидную глупость.

– Но ни о чем таком никто и не слышал!

– Это очень редкий зверь, он водится только в Халогаланде. Там зимой очень холодно и много снега, поэтому и змеи у нас такие. Как она в чешуе будет по снегу ползать, сам-то подумай? Она замерзнет!

– Но… а как же рыба в чешуе плавает и не мерзнет?

– В чешуе плавать гораздо сподручнее, чем в мехе. Ты бы сам попробовал плавать в меховой шубе! Это же неудобно!

Эта беседа сопровождалась растерянным, недоверчивым, но веселым смехом гостей: никто не мог разобрать, шутит князь над Честишей или говорит правду.

Предслава, зашедшая ненадолго, сидела за женским столом и улыбалась, поглядывая на Хельги. Разговаривая с Честишей, он щурил левый глаз, отчего лицо приобретало насмешливое выражение, но когда черты его прояснялись, оно становилось открытым и красивым. Долго сидеть здесь она не могла: купальские обряды «вождения Лели», угощения предков, проводов русалок и прочего занимали весь день, с утра до ночи, и требовали ее участия, но она не могла не зайти сюда хоть ненадолго, просто чтобы его повидать. Сегодня ей это было особенно нужно. Вот уже две ночи подряд она просыпалась от собственного мучительного стона, с бешено бьющимся сердцем, насилу вырвавшись из пут ужасного, вязкого повторяющегося сна. Она видела поле битвы, усеянное телами, видела людей, которые бились друг с другом, но страшнее всего была фигура черной сгорбленной старухи, которая ходила между людьми, держа метлу с окровавленными прутьями, и там, где она взмахивала метлой, падали замертво все. Это была сама Марена, Темная Мать, и Предслава не знала, почему та стала ей являться. Как предвестие смерти? Чьей – своей или кого-то из близких? От будущего им не приходилось ждать мира и покоя, и ожидание свадьбы, радостное для женщины время, для нее с первых дней обручения было отравлено ужасом и предвидением будущих бед. А этой ночью, когда сон явился во второй раз, она увидела лицо одного из убитых, сраженных кровавой метлой в руках старухи. Это был Гостята – ее брат, погибший по вине Хельги. Между Велемом и Хельги уже было условлено о выкупе за эту смерть, но втайне – если бы Хельги пришлось расплачиваться со всеми родичами тех, кто погиб в битвах на Ореховом острове и перед мостом через Ладожку, ему не хватило бы для этого всего достояния беглого отца. В этих снах боги настойчиво напоминали Предславе: по кровавой дороге пришел в Ладогу этот князь, ее жених, и по кровавой дороге поведет он дальше тех, кто признал над собой его власть.

Впереди запели. На пирах Хельги держался как человек веселый – шутил, пел, охотно играл в кости и в «три камешка». Прислушавшись к словам песни, Предслава прикрыла лицо краем убруса, чтобы скрыть смущенную улыбку, поспешно поднялась и стала пробираться к выходу.

Наступил вечер – через пару месяцев в это время будет темно, однако сейчас светило солнце и мир был полон ярких красок: зелени деревьев над Волховом, белизны облаков и голубизны небес. Сегодня, в единственный вечер года, все это казалось особенно живым, одушевленным, как бывает только на Купалу – будто сама Правь в эту ночь спускается на землю и сливается с Явью, раскрывая суть и душу каждой вещи и каждого живого существа. Кажется, что и вдыхаешь не просто воздух, а сам небесный свет; он растворяется в крови расплавленным золотом вечерних лучей, чтобы потом весь год, даже в самые глухие зимние ночи, согревать и питать изнутри. И очень важно не упустить время, раскрыть себя навстречу этой силе, вобрать в себя мощь вершины лета – не менее важно, чем выполнить все обряды, а для этого нужно хоть ненадолго отойти от шумной толпы и побыть наедине с миром.

Предслава направилась прочь из крепости, но на середине моста остановилась, взявшись за жерди ограждения, изумленная и восхищенная. Как почти всегда бывает на Купалу, недавно прошел небольшой дождик, и сейчас над Волховом, ровно позади крепости, висела двойная радуга во всем блеске своей многоцветной красоты! Обрамленная сияющей полосой, облитая легким золотистым сиянием, сама крепость с серовато-белой, как дождевые облака, известняковой стеной и бревенчатой башней над воротами казалась поднятой в синее небо – будто она уже за воротами в Сваргу, будто это и есть те небесные палаты, где живут сами боги! Предслава огляделась, но вокруг никого не было – старейшины пировали у князя, прочие веселились в рощах у Ярилиной горы, и ей не с кем было разделить восхищение от этого зрелища. Ну и пусть. Она смотрела с бьющимся от восторга сердцем, пока не устали глаза, а потом побрела дальше через мост в сторону Дивинца, прижимая руку к груди, будто там, за пазухой, у нее лежало сокровище воспоминания. И это тоже – знак. Крепость, в которой пировал с ладожанами новый князь, боги взяли под покровительство, перенесли в Ирий – пусть всего лишь на краткий час в этот купальский вечер.

Однако приходилось торопиться, и Предслава ускорила шаг, входя в рощу. Уже пора угощать предков, а это без нее не начнут – она ведь не просто старшая жрица, но и самая знатная в Ладоге вдова, существо, наиболее близко стоящее к Закрадному миру, и именно ей принадлежит честь предлагать мертвым блины, яйца и прочую поминальную еду. Принимать будут старики и старухи, которые, как говорится, уже нагрели себе местечко на краде. В знак того, что представляют собственных дедов, опередивших их по пути на звезды, они одеваются в вывернутые кожухи, закрывают лица страшными размалеванными личинами и высушенными звериными мордами. Вот уже идут трое – в серых волчьих шкурах мехом наружу, с личинами из волчьих морд. Шагая навстречу, Предслава лишь успела удивиться, почему эти трое совсем не похожи на стариков – лиц она не видела, но, судя по росту и движениям, это были молодые крепкие мужчины. Кто такой-то?

Она остановилась, хотела что-то спросить – и тут трое «волков» разом набросились на нее. Предславу схватили за руки, один всунул ей в рот скомканный конец ее собственного убруса; женщину опрокинули наземь, веревка обвила ноги, потом врезалась в запястья. Предслава извивалась, билась и пыталась кричать, причем сильнее страха в ней было возмущение и недоумение. Кто смеет с ней так обращаться? Кто смеет желать зла бывшей и будущей княгине, дочери старшего ладожского рода?

Но вместо крика из ее рта вырвалось только чуть слышное мычание. «Волки» не обменялись ни единым словом, будто заранее точно знали, что и как им делать. Вот один поднял ее, перекинул через плечо, будто настоящий волк овечку, и бегом понес к берегу Волхова.

– Так ты говоришь, королева пошла к могилам?

– Туда, княже! – Шустрый дедок Братеня показал рукой. – Ей время идти мертвых угощать.

Было еще светло, но уже начинало темнеть. В задумчивости почесывая плечо под рубашкой, Хельги конунг огляделся. Будучи порядком пьян, вид он имел непривычно расслабленный и добродушный, щурил глаза, будто весь этот мир сейчас казался ему до крайности забавным. Но шум гульбы его утомил, хотелось пройтись. Да и глупо сидеть со стариками в душном доме, сейчас, в ночь Середины Лета, когда вокруг бродит множество женщин, жаждущих любви. А из всех местных женщин его особенно занимала королева – она пошла в ту сторону, и было бы очень кстати повстречать ее…

– Я пойду с тобой, конунг! – Едва он двинулся через мост, как его догнал Болли Буян. – Только дойду до курганов, мне надо поискать мой лук. Этот урод Хринг, ты представляешь, выпросил у меня сегодня лук на состязания, а потом они там стали пить, ну, он и забыл про него, рожа дурацкая! Не свое ведь, не жалко! Мой любимый лук, отец мне сделал!

– А что ты самого Хринга за ним не отправишь?

– Да он вон валяется под столом в обнимку с собакой. Его разве что за шиворот вести и пинать всю дорогу, только он сейчас собственную задницу не найдет! Ну его к троллям!

Они двинулись вдоль берега вместе, болтая по пути. На незнакомых людей Болли производил устрашающее впечатление, но со своими держался дружелюбно и приветливо. Им часто попадались навстречу люди – все нарядные, в бело-красных рубахах, в венках, подпоясанные жгутами из зелени. Обоим скоро выдали по пышному, хотя уже увядшему и растрепанному венку, и если Болли только помахивал своим на ходу, то Хельги без стеснения нахлобучил венок на голову. От предложения выпить они тоже нигде не отказывались, хотя оба и так уже были хороши. На то и праздник. Война, походы – все это завтра, а сегодня Середина Лета – пиры, мясо, пиво, песни, веселые женщины.

Вот перед ними выросли курганы, где сегодня урмане в честь праздника устраивали состязания во всяких воинских искусствах: по стрельбе, по плаванию и гребле, по метанию сулиц, пригласив и местных мужчин показать себя. Трава была утоптана, кое-где виднелись обглоданные кости, черепки разбитого кувшина и стояла забытая деревянная миска. Болли принялся кружить у подножия кургана, отыскивая свой лук; нашел несколько стрел, причем чужих, запутавшихся в траве – тоже какие-то раззявы спьяну забыли. Проспятся, придут искать, а хрен вам!

Хельги тем временем сел, потом растянулся на траве, сдвинув венок на затылок и глядя в темнеющее небо. Солнце наконец зашло, хотя все вокруг еще было видно. И всем телом он ощущал, что земля под ним – живая на очень большую глубину.

Если бы мать видела его сейчас, она наверняка осталась бы довольна. Хельги взглянул в небо, ожидая, не появится ли там фигура женщины верхом на коне-облаке – уж такая, как Сванрад дочь Свейна, наверняка сделается после смерти валькирией, тем более что и погибла она, можно сказать, в бою. И не может быть, чтобы она, владевшая таким могучим колдовством при жизни, не сохранила хотя бы столько сил, чтобы навещать сына в священные ночи. И если она где-то здесь, то видит: он сделал то, к чему она всегда стремилась. Завоевал королевство за морем, а заодно отомстил обидевшему ее отцу. И пусть тот еще жив и даже, как сказали, женился – не беда. Так, пожалуй, даже лучше. Убей его Хельги, он сейчас заседал бы в Валхалле и пил с Одином и героями древности, хвастаясь своей жизнью и смертью перед самими Сигурдом Убийцей Дракона и Харальдом Боевым Зубом. Нет, такого счастья Хрёрек не заслужил. Пусть живет где-то там, на юге, лишившись земли и богатств, накопленных за пятнадцать лет, и мучается мыслями о всех своих потерях. Хельги даже передумал спешить вслед за ним – такая жизнь хуже смерти, так пусть она продолжается как можно дольше! И пусть Хрёрек в конце концов сдохнет, как старая корова на соломе, и не попадет в Валхаллу вовсе!

Жаль, матери не довелось разделить торжество младшего сына. Но и это дело поправимое. У него ведь уже есть невеста, а значит, будут со временем дети. Люди рождаются вновь, и его мать сможет родиться снова, уже тут, в Альдейгье, и тогда она своими глазами увидит, сколь многого добился ее любимый сын. Ее новая жизнь будет лучше прежней!

Хельги подумал, что надо пойти подняться на священный могильный холм, позвать дух матери и рассказать ей все это. Но едва он собрался встать, как рядом раздался чей-то испуганный, смутно знакомый голос.

– Княже!

Хельги поднял голову. Перед ним стоял Честиша, державший за руку светловолосую растрепанную девушку лет пятнадцати, если не меньше. С пира старейшин он улизнул почти сразу после получения достопамятного подарка; сидеть со стариками двадцатилетнему нарочитому мужу было скучно, хотелось погулять с прочей молодежью. В позапрошлом году, когда он вдруг остался у себя в роду старшим из мужчин, мать и бабки поспешили его женить, но жена подобралась слишком юная и не вынесла первых родов: похворала пару недель и померла. Теперь Честиша приглядывал новую подругу, намереваясь завтра утром ввести в дом хозяйку. Хельги не одобрил его выбора: личико невыразительное, тоща, да и выглядит неряхой, – но Честиша явно жаждал сообщить нечто важное.

– Княже, у тебя много людей с собой? – Он тревожно огляделся. – Княгиня! Ее, похоже на то, хотят похитить! Мы были там, за кустами, – он кивнул на заросли возле подножия Дивинца, – и видели, как пристала лодка, а в лодке было три оборотня в волчьих шкурах и княгиня Предслава!

– Что? – Хельги приподнялся. Честиша не слишком хорошо говорил на северном языке, запинался, и Хельги с трудом улавливал смысл его довольно путаной речи.

– Это точно она! Она вся в белом, она ведь вдова, и я узнал ее убрус, хотя им закрыто ее лицо! Она лежит в лодке, и там сидят эти трое оборотней! – Честиша взмахом руки показал в сторону берега. – Они в волчьих рубашках, то есть шкурах. Идем скорее со мной, я покажу. Вот только… если у тебя тут нет людей, что же нам делать? Эх, я меча не взял! Но ведь праздник!

– Болли! – окликнул Хельги.

– Я здесь! – Тот уже бежал к нему, победно размахивая луком. – Нашел! Слава богине Скади и прочим асам, нашел! Ну, Хринг, да чтобы я ему хоть ложку без черенка еще когда-нибудь дал! я уж думал, пропал мой лук…

– Идем за ним. – Хельги кивнул на Честишу. – Он говорит, какие-то ульвхеднары хотят похитить мою королеву.

– Да ну! – Болли переменился в лице и грозно нахмурился. – Ну, сейчас мы этим ульвхеднарам открутим их песьи головы и пришьем к задницам!

Предславу бросили в лодку лицом вниз, но, когда уже отплыли, она сумела повернуться. На дне лодки собралась вода, и скоро ноги и бок у нее намокли. Но хуже было то, что отсюда она ничего не видела, кроме досок борта и темнеющего неба над головой. Ее похитители молча налегали на весла; они так ничего и не сказали, ни ей, ни друг другу, и оттого все сильнее казались не людьми, а настоящими выходцами с Той Стороны, прорвавшимися сюда в одну из тех ночей года, когда истончается грань. Ее везли вниз по течению, то есть к Дивинцу, это она понимала, но все прочее оставалось загадкой. От недоумения у нее даже не получалось испугаться как следует – настолько невероятным и диким казалось происходящее. Кто сейчас находится с ее родом в такой вражде, чтобы решиться на похищение знатной женщины, старшей жрицы? Это уж совсем надо ни к людям, ни к богам почтения не иметь! Если бы, допустим, в Ладоге сейчас оказались какие-то люди из Словенска, преданные Вышеславу, и решили бы увезти невесту Хельги, чтобы помешать ему стать полноправным ладожским князем… Но кто на такое решится без совета со старшими, а послать весть Вышене и получить ответ за такое короткое время никак невозможно! Да и знала бы она, если бы в Ладоге сейчас находились родичи Вышеслава. Они ведь родичи и Велемовой жены Остряны, она уж не пропустила бы! Однако лишь Вышене и Рерику Предслава сейчас могла мешать – не умыслом, но самим своим существованием. Вот только будь это происки поозёр, ее сейчас везли бы в другую сторону, вверх по реке. Может, перепутали с кем? Но ведь на ней сряда вдовы по первому году, ей и замуж идти еще нельзя, это видит всякий, кто не слепой, и поэтому не может быть даже такого, чтобы ее решил умыкнуть какой-нибудь добрый молодец, опаленный страстью. И зачем эти волчьи шкуры? Она ничего не понимала… до тех пор, пока лодка не пристала.

Насколько Предславе, лежа на днище, удавалось различить кусочки берега, они находились на том же месте, где она на днях побывала, – на отмели чуть дальше Дивинца. Один из оборотней выскочил и до половины втащил лодку на сушу, но все трое по-прежнему молчали. Темнело, возле курганов было тихо. Предслава ухитрилась немного приподняться и занять полусидячее положение, опираясь на борт; мужики в волчьих личинах не мешали ей, и она огляделась. Никого! Хоть бы кто-нибудь забрел сюда во время праздничных игр и гуляний! Но в то же время она знала тщету этих надежд. Слишком хорошо ей был известен порядок празднования: как раз сейчас в роще «изгоняют русалок», а потом будут скатывать в воду горящее колесо-солнце. К могилам никто сейчас не пойдет – не захотят пропустить самый важный обряд, да и побоятся. Ее, конечно, ждали для обряда угощения предков, но, скорее всего, подумали, что в Купальскую ночь у недавно обрученной молодой женщины нашлись другие дела. Никто ее не будет искать, все только будут значительно кивать друг другу, обмениваясь ухмылками. Если только сам Хельги не будет в это же время у людей на глазах…

Осознавая, что целиком находится во власти троих оборотней, Предслава все сильнее ощущала страх. Замелькали мысли о купальских жертвах. Мало ли у кого такая большая нужда в помощи богов, что он готов оплатить эту помощь жертвой княжеской крови, пусть и беззаконно похищенной? Начиная дрожать, она снова и снова вертела головой, надеясь различить в сумерках на берегу белое пятно хоть чьей-нибудь рубахи, жадно вслушивалась, не раздастся ли поблизости хоть чей-нибудь голос…

– Привезли, волчатки мои, – послышалось вдруг рядом, и Предслава вздрогнула от неожиданности.

А повернувшись, вскрикнула, пусть крик сквозь убрус во рту прозвучал едва слышно. Она сразу узнала того, кто стоял на песке в двух шагах от лодки, у конца спускавшейся от курганов тропинки. Это была сама Марена, та, которую она видела во сне. Седая, скрюченная, перекошенная старуха, такая уродливая, что среди живых подобного ужаса не может быть, с выпученными глазами, искривленным провалившимся ртом и неровным темным пятном на пол-лица. На выпяченном подбородке отросла настоящая борода из длинных серых волосков, делая ее не женщиной даже, пусть и дряхлой, а совершенно чуждым существом, мужчиной и женщиной сразу, не тем и не другим. Одета она была в серые, некрашеные, небеленые рубахи, старые, кажется, как она сама, рваные и засаленные, что придавало ей особенное сходство с мертвецом, выползшим из земли. Она походила скорее на облезлую больную ворону со сломанной лапой и перебитыми крыльями, на комок полусгнившего вонючего тряпья, чем на живого человека. Предслава не удивилась бы, если бы под рваным подолом обнаружилась голая кость вместо ноги.

Опиралась старуха на метлу; в густеющей тьме Предслава не видела прутьев, но не сомневалась, что на них запеклась темная кровь. Мелькнула мысль, что все это – очередной сон, но жесткие доски и веревки, впившиеся в запястья, не оставляли на это надежды.

От пронзительного ужаса она задохнулась; сердце едва не остановилось. Вот почему она видела эти сны! Марена предупреждала, что придет за ней, – и вот пришла, наяву, пользуясь одним из немногих дней в году, когда ей открыт путь в Явь.

Вспомнилась мельком осенняя ночь в Коростене… луна – Марина Чаша… череп… Незвана… Неужели мертвая колдунья, которую Предслава тогда поневоле вызвала, сумела-таки пробиться к ней в Явь, пусть и в ином облике?

Сильно припадая на левую ногу, так что ее пошатывало при ходьбе, будто от ветра, старуха приблизилась к Предславе и остановилась в паре шагов. До Предславы донеслась душная вонь старого давно не мытого тела; подумалось, что если мертвец полежит да и встанет, он вот так и будет пахнуть! При каждом движении старухи звенели и гремели разные обереги, которыми была обвешана она вся: черепа птиц и змей, какие-то косточки, серебряные серпы и лунницы. Непокрытые седые волосы, жидкие и засаленные, были заплетены во множество тонких свалявшихся косичек, как носят волхвы, чтобы показать дорожку призываемым духам. От одной близости старухи по телу разлилась томительная тоска, похожая на недостаток воздуха; оставаться в неподвижности стало нестерпимо, и Предслава невольно изогнулась, чтобы хоть как-то разогнать кровь. И отвернулась, не в силах смотреть на Марену; от ужаса и отвращения ее пробирал лихорадочный жар и озноб, казалось, под взглядом этих диких глаз с нее сползает кожа. Голова кружилась, мутило, и Предслава с трудом сдерживала тошноту. Никто из живых не мог полнее воплощать в себе Владычицу Мертвых, саму смерть во всем ее ужасе и отвратительном безобразии. Старуха несла в себе Бездну, и ей ничего не стоило открыть туда ворота.

– Вот ты и пришла ко мне, – прошамкала Марена.

Она говорила довольно невнятно, видимо, не имея уже совсем зубов, и ее шамканье походило на змеиное шипение. Но тем не менее она будто вкладывала каждое слово не в уши, а прямо в сердце Предславы, и та хорошо ее понимала. Всей кожей она ощущала, что рядом с ней находится существо, имеющее гораздо более сильную связь с Той Стороной, чем она сама, чем любой, кого она знает – волхв Святобор, Ведома с сестрами, Велерада… чем даже покойная бабка Милорада. Эта старуха еще была живым человеком из плоти и крови, но все же по большей части находилась там. Предславе было с ней не тягаться. И нет во всей Ладоге никого, кто смог бы ей помочь.

– Вот я и дождалась… Семнадцать лет я ждала тебя… Она хотела взять тебя и воспитать, как я воспитала ее. Но твоя мать убила ее… мою доченьку, мою богиню, мою волчицу молодую… А бабка ей путь назад затворила. Не могла она воротиться, и знала я, что она не воротится, Зверь Забыть-реки не выпустит ее снова в белый свет, пока я жертву искупительную ему не принесу. Пока не получит он взамен другую деву, ту, что мы ему пообещали. Твоя мать уже стара и не нужна ему. Но ты должна была стать нашей еще тогда, когда тебе было всего три года от роду. Она убила ее… – снова прошипела старуха и опустила голову, затрясла жидкими седыми космами. – Убила… Она не могла ко мне вернуться… я не могла ее найти…

От потрясения, охватившего каждую косточку и жилочку, Предслава слушала ее и не слышала, но тем не менее начинала все лучше понимать происходящее. И чем больше понимала, тем больше мутилось и уплывало сознание, не в силах выдержать навалившегося ужаса. Да, это Незвана из Нави прислала за ней. Сам шепот старухи сковывал душу, подчинял, готовил к переменам. Перед Предславой была не сама Марена, но почти что она – существо не менее страшное и опасное. Столько лет спустя, здесь, в Ладоге, на другом конце света ее догнали события, свершившиеся в Коростене без малого двадцать лет назад! После смерти киевского князя Аскольда, отца Предславы, колдунья Незвана, «молодая Марена», намеревалась принести в жертву ее мать, Дивомилу, а трехлетнюю Предславу забрать и сделать своей преемницей, вырастив по-своему. И сама Дивляна, и бабка Елинь, и свекровь Чтислава много раз рассказывали Предславе, как у них на глазах молодая княгиня и Незвана вместе упали со стены Коростеня, но Дивляна уцелела, а Незвана сломала шею. «Тяжелее она, знать, оказалась!» – говорила Елинь Святославна маленькой девочке, и та даже тогда понимала, что не только в весе тела тут суть. Незвана давно мертва, и ее череп, последнее пристанище души, сама же Предслава невольно разбила вдребезги – в тот страшный вечер, когда вопрошала полную луну, Марину Чашу, о посмертной судьбе своего мужа, в тот прекрасный вечер, когда впервые увидела Вояту и вновь обрела защиту материнского рода…

Но и у Незваны ведь была мать! Ее, кривичскую колдунью по имени Безвида, Велем и Дивомила встречали только один раз, когда невеста Аскольда ехала из Ладоги в Киев. Сама Дивляна ее не видела, потому что ей не разрешали появляться на людях без покрывала. Но вуй Велем рассмотрел колдунью; он кривился и сплевывал каждый раз, когда его просили об этом рассказать. Хорошо слушать страшные байки, сидя в кругу родни зимним вечером при лучинах! Предслава знала об этом все, что только могли поведать очевидцы, и привыкла считать Безвиду кем-то вроде той Лесной Бабы с костяной ногой, о которой рассказывают жуткие сказки. И вот – она перед ней, вынырнувшая из тьмы десятилетий, из глуши лесов, где столько времени растила свою месть. Думалось, что ее давно и на свете-то нет, а вот она, стоит въяве и во плоти, куда более страшная, чем может изобразить самый умелый баяльник. Безвиде сейчас могло быть лет шестьдесят, но, калека почти с детства, она выглядела старой, как тот, у кого вовсе нет возраста, потому что нет жизни в теле, как та бабка с костяной ногой и вросшим в потолок носом, что ждет в избушке на курьих ножках в глухом лесу… В глаза старухе Предслава не смотрела, но всей кожей чувствовала ее взгляд – тусклый и мертвый, будто у снулой рыбы, однако при этом полный сил самой Бездны.

– Она лишила меня моей дочери – и я отниму ее дочь, – бормотала старуха, у которой было почти восемнадцать лет на то, чтобы лелеять свою ненависть к Дивляне, бывшей Огнедеве. – Отниму ее дочь… я отдам тебя Ящеру, и за это он отпустит мою дочь. Ты дева, сами твои тебя затворили и тем мне помогли… Она снова родится, я снова найду ее и выращу, выкормлю… Только сегодня, когда… – Старуха задыхалась, ей было трудно говорить, видимо, обряд подготовки отнял у нее последние силы. – я призвала его. Он ждет. Он уже был призван однажды и ждал, теперь он получит обещанное – в самый глухой час этой ночи, когда откроются ворота. Ты сама обручилась с ним, он сказал мне. Ты пойдешь к твоему жениху, а я буду искать мою дочь… Три года с половиною я буду искать ее и найду…

Предславе стоило бы думать о себе, но в ее воображении мигом развернулась целая повесть. Если у старухи все получится, то отпущенный Зверем Забыть-реки дух Незваны вселится в какую-нибудь еще не рожденную девочку. Через пять месяцев после этого девочка появится на свет, и у старухи будет три года на то, чтобы отыскать ее в одном из бесчисленных родов и племен, населяющих землю. Три года этот ходячий мертвец будет скитаться по дорогам, по лесам и полям, по долам и рекам, из племени в племя, из веси в весь, выбиваясь из сил под солнцем и ветром, дождем и снегом, ведомый силой Богини Мертвых, потому что собственных человеческих сил в ней давно уже нет. Ковыляя с неуклонным и нерассуждающим упорством того, кого ведет чужая воля. И каждый, кому не повезет ее повстречать, будет уверен, что попался на пути самой Марене – да и не слишком ошибется.

А потом… Потом она найдет. Темнота ночного дома, и это жуткое лицо, склоняющееся над маленьким ребенком, который еще знать не знает, что судьба его была решена задолго до рождения… Морщинистые трясущиеся руки, поднимающие нежное тельце в белой рубашонке… И даже если родичи девочки проснутся и увидят это, они лишатся чувств от ужаса, а утром будут причитать, думая, что ребенка унесла Темная Мать. А девочка вырастет, не зная, каким именем ее нарекли при рождении, и откликаясь на имя Незвана. Ведь это действительно будет снова она…

Но вот ей, Предславе, никогда больше не возродиться, не вернуться в свой род. Погибнет вместе с ней соединенная кровь Велеса и Дажьбога, варяжских, полянских и словенских князей. Невеста Ящера, она пыталась уйти от него, но судьба сильнее князей и даже богов…

– Вон они, княже! – Благоразумно не высовываясь из-за куста у подножия кургана, Честиша показал в сторону берега. – Вон у них княгиня, в лодке!

Но Хельги и сам уже увидел: на песке лежала до половины вытащенная лодка на четыре весла, на корме полусидя прислонилась спиной к борту женщина с полузакрытым лицом, в которой он, однако, без труда узнал Предславу. Тут же виднелись еще четыре фигуры. Мужчина в волчьих шкурах сидел в лодке, еще один такой же на песке готовился столкнуть ее в воду, а третий уже поднимал на руки скрюченную старуху, чтобы перенести на скамью.

Не дожидаясь приказа, Болли вскинул так вовремя найденный лук и выстрелил в ближайшего из мужчин-волков – того, что уже хотел взять на руки старуху. Стрела прошила его насквозь, и он упал прямо на бабку; раздался истошный сиплый крик. Не давая противнику опомниться, Хельги бросился вперед с мечом наготове: ничего из снаряжения у него с собой не было, но без меча он не расхаживал по Ладоге, пусть она и считала его с позавчерашнего дня своим господином. Тот, что сидел в лодке, метнул ему навстречу сулицу; сумерки густели, но древко, как видно, совсем новое, ясно белело в темноте, и Хельги сумел увернуться. Прямо перед ним очутился третий – тот, кто перед этим готовился столкнуть лодку. Хельги с размаху пытался снести ему голову под личиной из высушенной волчьей морды, но тот пригнулся с истинно звериной ловкостью и ударил Хельги по ногам тяжелым посохом. Как видно, это были не какие-нибудь ряженые, напялившие звериные шкуры, чтобы в священный праздник пугать женщин и детей, пока медовухи не поднесут. Это были настоящие здешние ульвхеднары, как их там по-словенски называют!

От удара Хельги рухнул и покатился по песку. И едва успел перевернуться лицом вверх, как на него набросился один из «волков» – который, он не разобрал, да и какая разница? В последний миг Хельги успел перехватить устремленную к нему руку с зажатым ножом.

Нет, это все-таки был другой, тот, из лодки. Сбивший его «волк» с посохом достался Болли – у того тоже был при себе меч, но не было щита, нечем было прикрыть левую сторону. В несколько выпадов он попытался достать противника, избегая в то же время встречи клинка с дубиной, что могло бы кончиться плохо; потом бегло оглянулся на шум борьбы, пытаясь понять, жив ли еще конунг, – и пропустил удар тяжелым посохом по ребрам. Однако Болли Буян был человеком сильным, устойчивым и к тому же опытным в драках – как на любом оружии, так и вовсе без него. Несмотря на боль, он сумел прихватить посох локтем и, удерживая его, резко кольнул обезоруженного на миг противника острием меча прямо в лицо, то есть в волчью морду, под которой виднелись борода и злобные глаза. Тот отшатнулся, на песок выплеснулась кровь, и «волк» рухнул, то ли ослепленный, то ли с пробитым черепом.

А Болли, не теряя времени, прихватил посох в левую руку – пригодится вместо щита – и устремился на помощь конунгу. Хельги и третий из волков еще продолжали барахтаться на вязком песке: «волк» был заметно крупнее и тяжелее, да и сильнее, пожалуй: лезвие ножа все ближе придвигалось к горлу Хельги и уже почти коснулось кожи, как Болли обрушил отвоеванный посох прямо на его голову. «Волк», выдержав удар, резко обернулся – и Болли добавил с другой руки мечом поперек морды.

– Тьфу! – Спихнув с себя «волка», Хельги сел, пытаясь отдышаться, отплевываясь и вытирая лицо рукавом. – Спасибо тебе большое, Болли, за твою отвагу и доблесть… Но я теперь весь в его йотуновых мозгах!

А тем временем старуха, видя, что на помощь «волчаток» надеяться больше нечего, взяла дело в свои руки. Еще пока Хельги и его противник катались по песку, она с силой, неожиданной в этом дряхлом искалеченном теле, сама ухватилась за нос лодки и спихнула ее с песка в воду. И Предслава, будто на самой себе, ощутила, откуда эти силы: Безвида обратилась к своей госпоже, Марене. Такие вещи даром не проходят, но старуха знала, что пришел последний, решительный час: либо она победит, либо навсегда утратит надежду вернуть то, что ей дорого. За победу ей было не жаль заплатить остатками своей жизни, а с поражением и эти остатки сделаются не нужны. С дикой резвостью, которую проявляют опоенные чародейными травами, она запрыгнула в лодку, ухватила весло, оставленное кем-то из «волков» вдоль борта, и принялась выгребать прочь от берега. Предслава забилась, замычала, как могла, сквозь конец убруса во рту.

Конечно, люди на берегу слышать ее не могли, но Хельги, переведя дух, оглянулся и увидел лодку с двумя женскими фигурами – черной и белой – уже в паре десятков шагов от берега. Вскочив, он кинулся за ней, вбежал в воду почти по бедра, но опомнился; даже если бы ему удалось в одежде и с мечом в руке доплыть до лодки, старая троллиха просто даст ему веслом по голове, да на этом и закончатся славные подвиги Хельги сына Сванрад.

– Конунг, стой! – Вслед за ним устремился Болли, вздымая тучу брызг и держа в одной руке лук, а в другой окровавленную стрелу. – Сейчас я эту троллеву бабку достану!

Наложив стрелу, он прицелился и выстрелил. Расстояние было еще совсем не велико для такого лука, да и света оставалось достаточно, чтобы хорошо видеть черное пятно цели, но старуха, на миг опустив весло, проворно взмахнула в воздухе рукой – и стрела ушла в воду!

– Дай я! – Хельги вырвал у хирдмана лук. – Еще стрела у тебя есть?

– Две еще есть. – Озадаченный Болли передал ему то и другое. – Но как это, конунг? Как это я промазал? Тут даже наша телка Тордис попала бы!

Не отвечая, Хельги наложил стрелу и тщательно прицелился. Старуха усердно продолжала грести, белую фигуру лежащей на дне лодки Предславы было уже почти не видно. Вот стрела сорвалась с тетивы и улетела вслед за лодкой; но старуха снова вскинула ладонь, а потом продолжала грести как ни в чем не бывало – мужчины даже не поняли, куда стрела делась.

– Да колдовство это! – сообразил Болли. – я слышал про такое! Такие ведьмы умеют накладывать заклятья, чтобы их не брало ни железо, ни камень, ни кость или дерево… Что же делать, конунг?

Хельги помедлил. Да, это колдовство. Оставалась последняя стрела, ее нельзя было потратить даром. Лодка уже приблизилась к середине реки. Ни железо, ни камень, ни кость, ни дерево… что остается?

– Подержи. – Он передал Болли лук. – И сними наконечник со стрелы.

– Снять наконечник? Но она же далеко не улетит!

Не отвечая, Хельги вынул из ножен на поясе свой старый нож с потертой рукоятью из рога, поднял лезвие к шее, будто собирался перерезать себе горло, и подцепил кончиком короткий ремешок. В ладонь его лег костяной клин с зазубренными краями и широким основанием – зуб дракона.

– Ого! – оценил его замысел Болли, уже держащий в одной руке маленький наконечник из черного железа, а в другой – древко. – Ты думаешь, поможет?

– Если есть на нее управа, то это один Нидхёгг, – сказал Хельги, вставляя зуб тупым концом в древко и приматывая ремешком. – Помогите мне, Один и Халейг, бог Высокого Пламени, справиться с этим великаньим отродьем!

Последняя стрела легла на тетиву, зуб дракона уставился во тьму, будто вынюхивая жертву. Старуха тем временем уже бросила весла и пробиралась на корму к лежащей Предславе, шатаясь, пригибаясь и обеими руками хватаясь за борта. Вот она уже почти добралась до молодой женщины и потянулась к ней; неуправляемая лодка качалась на воде, ее сносило дальше по течению.

Стрела, снабженная драконьим зубом, рванулась во тьму; в последний миг старуха обернулась, будто чуя опасность, – и белый острый зуб впился ей прямо в горло.

Безвида упала комом тряпья, лодка закачалась, и Предслава, уже едва живая от ужаса, снова замычала сквозь убрус. И до того она ощущала под собой не дно лодки и даже не воду Волхова, а сплошную черноту Бездны, готовой ее принять. Сейчас они опрокинутся и она уж точно утонет! Старуха корчилась, хрипела, из горла ее вырывалось отвратительное бульканье, зловоние стало сильнее. Предслава билась, пытаясь уползти, но только больнее упиралась спиной в доски.

А лодку уносило все дальше вниз по течению.

– Попал! – оценил Болли. – Но, конунг, их снесет!

Не отвечая, Хельги стал раздеваться, и Болли живо последовал его примеру. Вдвоем они вошли в воду и поплыли вслед за лодкой. Сильное течение мгновенно подхватило их и понесло; обоих, особенно Хельги, не оставляло ощущение, что они – мелкие букашки, ползущие по спине огромного змея, настоящего дракона… И этот дракон был совсем рядом: так и казалось, что вот-вот в темной воде коснешься исполинского чешуйчатого тела… если огромная пасть не поглотит тебя прямо из волн, так что даже не успеешь ничего увидеть… Но Хельги отбросил эти мысли, сосредоточившись на усилиях догнать лодку. Иначе женщину унесет в море, только ее и видели.

Плавали оба хорошо и через какое-то время лодку догнали. В ней все было тихо и неподвижно, словно внутри не осталось никого живого, и Хельги, похолодев, подумал было, что старуха все же успела сбросить Предславу за борт и связанная женщина мгновенно ушла на дно – а они и не заметили.

– Держи с той стороны! – велел он Болли.

Тот уцепился за борт, придерживая лодку, чтобы она не перевернулась, а Хельги подплыл с другой стороны и взобрался внутрь. Белая ткань одежд Предславы сразу бросилась ему в глаза на корме, с души свалился камень. Хельги помог залезть своему товарищу, и оба присели ненадолго, чтобы перевести дух. Но и старуха еще оставалась здесь – корчиться и хрипеть она перестала, лежала, как груда темного вонючего тряпья. Предслава тоже не шевелилась. Она уже не понимала, кто это, отчего качается лодка; она по-прежнему ощущала под собой ждущую ее распахнутую Бездну, и двое мокрых существ, взобравшихся в лодку прямо из речных глубин, казались ей посланцами Ящера, сватами, прибывшими за невестой Подводного Хозяина. Один из них, с темными волосами до пояса, мокрыми и облепившими обнаженное тело, был истинный водяной – прими Ящер человеческий облик, он мог бы выглядеть именно так.

– С тобой все хорошо? – услышала она знакомый голос Хельги, немного запыхавшийся, но почти такой же невозмутимый, как обычно. – я беспокоился.

– Ну, падаль! – Болли тем временем ухватил тело старухи за шиворот, перевалил через борт и бросил в воду. – Проваливай! А то от нее тут дышать нечем! Воняет, будто сдохла неделю назад!

Хельги пробрался к Предславе и вынул конец убруса из ее рта; она облизала губы и стала жадно дышать, ловя воздух пересохшим горлом. Он попробовал развязать ей руки, но веревка была стянута слишком туго, а их с Болли ножи остались на берегу вместе с прочей одеждой.

– Бери весло! – распорядился Хельги, углядев, что вдоль бортов еще лежит пара весел – одно старуха упустила, еще одно болталось в уключине.

Лодка двинулась к берегу.

– Чего они от тебя хотели? – спросил Хельги у Предславы. – Зачем ты понадобилась этой ведьме?

– О… – Предслава с трудом перевела дух. – Это… очень долго рассказывать. Это очень длинная сага… Можно сказать, у нее с нашим родом старая кровная вражда. Из-за моей матери когда-то погибла ее дочь, тоже колдунья, и она теперь хотела принести меня в жертву Ящеру… ну, тому дракону, я тебе говорила о нем, когда мы… обручались. Меня обещали ему, и…

– Пусть теперь дракон забирает ее саму. Правда, она далеко не так молода и хороша собой, как ты, – Хельги усмехнулся, – но, может, в темноте под водой он и не разглядит. Он ведь и сам не мальчик, она ему вполне под пару!

– Не говори так, – попросила Предслава. – Он ведь все слышит!

Она слишком ясно ощущала, что они все еще находятся на Волхове, в полной власти Ящера. Он придет, сказала Безвида. В самый глухой час этой ночи… Предслава огляделась – самый глухой час если еще не настал, то к этому было очень близко. Уже сгустилась тьма, почти как настоящей ночью, ее одежды смутно белели, а берег уже превратился в сплошное море мрака, только верхушки кустов вырисовывались на фоне неба. И вокруг разливалось ожидание. Старуха сделала уже все – вызвала Ящера, открыла ворота. Предславе оставалось только шагнуть туда. И вот тут ход обряда был нарушен и прерван. Ворота нужно было закрыть как можно скорее, но она была совершенно разбита и обессилена. Ведома… Велерада… Святобор… Они должны почувствовать, что Бездна в эту ночь распахнулась чересчур широко, не по правилам, они должны объединить усилия и помочь… если не опоздают и если их объединенных усилий хватит.

Вот лодка подошла к берегу, Болли выпрыгнул и вытащил ее подальше на песок – они оказались не на той отмели, откуда отплыли, а ниже по течению. Хельги взял Предславу на руки, вынес на берег и положил на траву.

– Сбегай, принеси нож, – велел он Болли.

Тот ушел в темноту и вернулся, неся в охапке одежду их обоих, в том числе пояса, на которых висели ножны.

– Там околачивался этот парень, который нас позвал, – я послал его в город за людьми, – сказал Болли. – Пусть разбирают, что за твари напали на их нового конунга!

Наконец Хельги разрезал веревки и освободил Предславу. Она попыталась встать – ей ну очень нужно было дойти до какого-нибудь куста, – однако от пережитого страха и застоя крови ноги не держали, а руки не слушались. Хельги почти донес ее до ближних зарослей и подождал, пока она выползет назад, цепляясь за ветки.

– Ты еще не можешь идти?

– Пока нет. – Предслава вцепилась в его руку. Как ни сильно ей хотелось поскорее вернуться домой, путь по берегу до Ладоги казался непреодолимым, а сесть в лодку и вновь отдаться во власть Волхова она ни за что не хотела. – Мне нужно немного отдохнуть… прийти в себя.

Каждый шаг ей давался с трудом – казалось, ее дрожащие ноги ступают не по твердой земле волховского берега, а по невидимой и очень тонкой корочке льда, отделяющего от Бездны. И на каждом шагу эта корочка грозила проломиться. Она просто не сможет дойти по ней аж до самой Ладоги!

– Тогда, пожалуй, стоит развести огонь, – решил Хельги. – Тебе будет не так страшно. Болли, поможешь набрать дров?

Оба урмана наконец оделись, набрали веток и плавника, высекли огонь, и вскоре на прибрежной полосе запылал костер. Предслава села поближе – ее била дрожь, ночная прохлада пробирала до костей. Но дело было даже не в этом: ворожба Безвиды нарушила всю ее внутреннюю защиту, она сейчас была открыта для любого ветерка, но пока не могла собраться. В слишком тесной связи с Той Стороной заключается не только сила, но и слабость волхва – что бы ни постучалось оттуда в твою душу, ты слышишь это слишком хорошо. А старуха мощью своих заклятий взломала двери ее тела и приготовила душу к переходу, к передаче в жертву – это она умела! Далеко не всякое убийство, совершаемое с именем божества на устах, действительно является принесением жертвы, и не всякий сумеет сделать это так, чтобы жертва и впрямь попала по назначению. Еще сам Один об этом предупреждал. Но у Предславы, пока она оставалась во власти старухи, не было надежды даже на то, что ей придется «просто» умереть, что сохраняет возможность возродиться в своем роду. Старуха отправила бы ее именно туда, куда собиралась, – к Ящеру. И оттуда она не вернулась бы никогда. С опозданием до Предславы все яснее доходило, что с нею только что едва не случилось, и она дрожала все сильнее, несмотря на жарко горящий костер.

Что за судьба у нее такая! Вот уже вторая могущественная служительница Марены умерла, никому не передав своих сил – и тоже совсем рядом с Предславой, ближе некуда. Восемнадцать лет назад это случилось с Незваной, пытавшейся забрать трехлетнюю девочку, теперь то же – с ее матерью, которая стремилась довести дело дочери до конца. И теперь уже новая стая злобных духов, оставшихся без хозяйки, кружит над головой ускользнувшей жертвы! «Но ведь это они погибли, а я осталась жива, хотя должно было случиться наоборот! – успокаивала она себя. – Дважды! Говорят, я сильная, и боги меня берегут. Похоже, так и есть…» Но эта мысль не утешала. Боги берегут – зачем? В мире ничего не происходит просто так, все связано со всем – ей ли не знать?

А потом ей показалось, что Бездна, от которой она ускользнула, сдвинулась со своего извечного места и идет сюда. Но страх мгновенно исчез, в душе наступила полная тишина, вернее, пустота. Бездна бросила на нее свою черную тень, сковала, подчинила. Будто во сне Предслава подняла голову – на самом краю светлого круга, озаряемого пламенем костра, появилось нечто… или некто.

– У нас гость, – заметил Хельги. – Подойди ближе, не бойся. Мы тебя не обидим.

Предславе хотелось спросить, что он видит: сама она видела пятно мрака, но тем не менее знала, что это. Настал самый глухой час этой ночи, и он пришел за ней – тот, кому ее обещали уже дважды.

– Я предпочту остаться здесь, – услышали Хельги и Болли глухой голос из темноты. – Ваше пламя светит для меня слишком жарко. Но я не задержусь здесь надолго. я только возьму то, что принадлежит мне, и уйду.

– И что же ты хочешь получить? – осведомился Хельги.

Он сразу понял, что к его костру явился не просто человек. Рассмотреть гостя было невозможно, но он смутно угадывал очертания фигуры – вроде бы мужчины, вроде бы немолодого, с длинными седыми волосами и такой же бородой. Однако чем пристальнее он вглядывался, тем хуже видел: очертания человеческого тела расплывались, в темном пятне мерещились кольца свивающегося змея, потом пропадали и они. Но неизменным оставалось ощущение огромной силы, способной вмиг утянуть в Бездну и людей, и Дивинец, и сам берег – легко, как лягушка втягивает прилипшую к языку мошку.

– Я пришел за этой женщиной. Она обещана мне.

– Я уважаю твои права, – вежливо ответил Хельги. – Но, видишь ли, мне она тоже была обещана, и раньше, чем тебе.

– Нет. Мне она была обещана много лет назад. Мое право на нее старше.

– Я обручился с ней при свидетелях, всех ее родичах и самых знатных людях Альдейгьи, не говоря уж о богах, которые все видят со своих небесных престолов и тоже были нами призваны в свидетели обручения, – со спокойной уверенностью возразил Хельги. – Сам вот этот могильный холм со своим достойным жителем был свидетелем. – Он указал на темную громаду Дивинца в отдалении. – И никто из них не говорил, что, дескать, эта женщина принадлежит другому. Ты можешь представить свидетелей того, что она была обещана тебе?

– Нет, – не сразу ответил гость из мрака. – Свидетель тому – только та женщина, которую я обещал отпустить, если получу эту. Но у меня есть ее кольцо! – Во мраке что-то сверкнуло. – я обручен с ней этим кольцом, и она моя.

– Сдается мне, что это мое кольцо, – заметил Хельги, вглядевшись: отблески огня играли на золоте со старинными узорами и густо-красном самоцвете. – Дед мой по отцу, Харальд сын Хальвдана, раздобыл его в Британии тогда же, когда и свой знаменитый шлем, Бронзовый Змей, из сокровищницы одного тамошнего короля, привез домой и подарил своей жене, королеве Бирте Рукодельнице, дочери Торхалля Мудрого. Когда подрос их сын, Хрёрек, королева Бирта отдала ему это кольцо, чтобы он им обручился со своей невестой Сванрад, дочерью Свейна, конунга Халогаланда. Много лет она носила это кольцо, но потом, когда муж предал ее и отказался от нее, она сняла его и хранила в ларе. После ее смерти я взял его себе и несколько дней назад обручился им с моей невестой, вот этой женщиной.

Он кивнул на застывшую у костра Предславу. Она слышала и понимала все, о чем вокруг нее говорилось, но словно издалека, будто речь шла не о ней и даже будто сама она не присутствует при этом, а лишь слушает занимательную и немного страшную сагу.

– Ты видишь сам, как тесно это кольцо связано с моим родом, а значит, оно никак не может быть твоим, – невозмутимо сделал вывод Хельги.

– Ты пришел сюда не раздавать золотые кольца! – с насмешкой отозвалось темное пятно. – Ты пришел, чтобы убивать людей, добывая богатство и славу. Ты пришел, чтобы отомстить за твою мать – и тому, кто заставил ее прибегнуть к колдовству ради мести, и тому, кто убил ее, оказавшись сильнее. Ты ведь не знаешь, кто это сделал?

Хельги промолчал.

– Это она. – Ящер-Волхов показал на Предславу. – Она оказалась сильнее и своей бабки, прежней старшей волхвы, и твоей матери. Но она не сильнее тебя. Она не смогла бы защитить от тебя это племя, если бы я не помог ей. И за эту помощь я хочу получить ее саму. Спроси у нее – разве она не находит эту цену справедливой?

Хельги посмотрел на Предславу. Она покачала головой.

– Я не знал… о том, что ты сказал мне, – задумчиво заметил Хельги. – Но это… лишний довод в мою пользу. Если эта женщина лишила меня матери, она должна возместить мне потерю, став моей женой и хозяйкой моего дома. я завладел этой землей, которой прежде владел мой отец, но он не захотел поделиться с женой властью и почетом. Теперь она моя, а он изгнан, как изгнана была отсюда она сама много лет назад. Но раз королева Фрейдислейв лишила мой род одной знатной женщины, я имею право требовать, чтобы взамен она дала ему другую знатную женщину, в которой сможет вновь возродиться моя мать. А может, и несколько. На одолженные деньги, знаешь ли, нарастает лихва! – Он засмеялся несколько смущенно, будто стыдился хоть на шаг отступить от своей невозмутимости. – Вот что! – Мысль о деньгах потянула за собой другую. – Раз уж мы оба считаем это кольцо своим, то давай с тобой сыграем. – Он развязал один из мешочков у себя на поясе и достал кожаный стаканчик с такой же крышечкой, в котором что-то негромко побрякивало. – Поставим кольцо, и кто выиграет, тот и заберет себе кольцо и женщину.

– Хорошо, – помедлив, согласился Волхов. – В жизни выигрывает тот, кто удачливее, а кто удачливее, тому по праву принадлежит все.

– Я удачливый! – заверил Хельги и подмигнул безучастной Предславе. – Ты старше, поэтому я уступаю тебе право бросить кости первым! – Хельги недрогнувшей рукой протянул стаканчик темному пятну.

Оно не сдвинулось с места и не приблизилось, но стаканчик сам собой взмыл в воздух, несколько раз сильно вздрогнул, потом перевернулся и выбросил на песок два костяных кубика, помеченных точками в кружочках. Этим простым знаком люди еще десятки тысяч лет назад обозначали солнце…

– Шесть-шесть! – воскликнул изумленный Болли, впервые за это время подав голос.

«Ну да», – отметила про себя Предслава. А то как же! Хельги сын Сванрад, забывший человеческие законы, вздумал тягаться с божеством! Слишком он привык побеждать людей – кого силой оружия, кого искусством вести спор. Но Ящер волховский – не глупый Честиша, которому можно всучить два сшитых лисьих хвоста под видом «халогаландской меховой змеи». Удача божества всегда сильнее, чем у человека, – на Мировом Дереве, считай его хоть дубом, хоть ясенем, божества сидят на ветках повыше…

– Мой ход еще впереди. – Хельги помедлил, но не собирался так сразу сдаваться. Он держался, как всегда, непринужденно, и только напряженный взгляд выдавал волнение. – Ты бросил неплохо, но не существует хорошо сделанного дела, которое нельзя было бы сделать еще лучше. Тебе повезло, но это не значит, что мне не может повезти еще больше. У нас дома говорят: кого все женщины любят, тот беды не знает! Это как раз про меня, а ведь норны – тоже женщины.

Он снова кинул костяшки в стаканчик, потряс его.

Предслава, не в силах смотреть, как ее проигрывают Ящеру, уже безвозвратно, подняла глаза. Прямо над ней висело созвездие Воза, огромное, яркое. Мельком вспомнилось предание, которое еще в детстве ей и ее двоим братьям рассказывал плесковский волхв Ведобож. Одна из звезд Воза – вон та – носит имя Змей-звезда. В Купальскую ночь она снимается с места и ходит по небу. И там, где она остановится, весь год людям будет сопутствовать счастье. «Ну что же ты? – мысленно обратилась к ней Предслава. – Помоги мне, Змей-звезда. Помогите мне, мои чуры и пращуры, иначе и вы никогда не вернетесь в белый свет, ибо не будет после меня никакого рода…» А если ее мольба не будет услышана, то она видит сейчас эти звезды в последний раз. А потом и Средний, и Верхний мир исчезнут, погаснут для нее навсегда.

И Змей-звезда на миг погасла, а потом засияла вновь – или это сама Предслава моргнула, не выдержав тысячеглазого взгляда звездного неба?

Хельги бросил кости, и оба они с Болли наклонились над песком, разглядывая в свете костра, что принес ему жребий.

– Это чего же получается… – Болли почесал затылок.

Одна из костяшек раскололась – откололся уголок, на котором была еще одна точка в кругу, и получилось шесть-семь.

– Я же знал, что я удачливый! – Хельги перевел дух. – Но кости больше не пригодны для игры, поэтому ограничимся одной попыткой. я выиграл, и это кольцо вместе с этой женщиной теперь мое. А ты можешь утешиться тем, что заберешь старую ведьму. Может быть, на дне моря она опять сделается молодой и красивой? Была же она такой когда-то, лет сто назад!

– Да, сейчас ты выиграл, – помедлив, вздохнула тьма за гранью пламенного света. – Но знай: ничто не дается даром. За всякую победу приходится платить, и если бы люди наперед знали цену иных подарков судьбы, то предпочли бы от них отказаться.

– Я никогда не отказываюсь от подарков.

– Ты получишь эту женщину и все то, что она принесет с собой: родство с местной знатью, власть, влияние, поддержку, богатства. Она даст тебе новую женщину, продолжательницу твоего рода, и даже двух – пусть все будет так, как ты хотел! Но и я получу с этого кое-что – ведь и я тоже выиграл. У меня много времени, я могу ждать. Я могу ждать так долго, как стоит эта земля и течет эта река. я пришлю сюда ту, что будет творить мою волю, и вы сами откроете ей двери в этот мир. Она придет незваной, как та, что лишь сама решает, когда ей прийти к каждому из смертных. Ей достанется все то, что вы и ваши предки создали и завоевали для себя и своих потомков. Ей и ее потомству, больше никому. Однако и склонность к братоубийству твои потомки тоже получат от тебя в наследство. В каждом поколении твоего рода братья будут проливать кровь друг друга. Ты удачлив, но ты только человек. Я пережду твою удачу, а моя воля свершится так же неизменно, как течение рек в Бездну.

И черное пятно растаяло. Сразу стало видно, что уже светает – самый глухой час короткой Купальской ночи прошел. Костер, в который никто не подкидывал дров, уже догорал, но и без него был различим берег, дремлющие кусты, лодка на песке, а за ней вода реки – широкой, сильной, молчаливой, как всегда.

– Не надейся, что напугал меня! – насмешливо бросил Хельги ему вслед. – Ведь тот из будущих братьев, что победит других и уцелеет, унаследует мою удачу. Этого достаточно. Мои потомки не станут делить на много частей то, что я завоевал, – это неразумно. Один, самый сильный, будет владеть всем, и пусть Хель забирает остальных.

Поднявшись, Хельги приблизился к тому месту, где раньше было черное пятно. На самой границе воды и суши лежало на мокром песке золотое кольцо с кроваво-красным гранатом – можно было подумать, что его просто выбросило волнами. А все остальное – Ящер-Волхов, игра в кости, жуткое предсказание – им только пригрезилось. Хельги подобрал кольцо, небрежно обтер о подол рубахи, вернулся к Предславе и снова сел рядом с ней на песок.

– Придется мне обручиться с тобой еще раз, – сказал он, сжимая кольцо, чтобы свести потеснее концы незамкнутого золотого ободка и сделать его поменьше. – Вот так! – Он надел кольцо ей на палец. – Теперь не болтается? Больше не упадет?

– Нет. – Предслава помотала головой.

– Это хорошо. Второй раз мне может и не так повезти. Я, правда, знал, что эта кость паршивая и хрупкая, но под рукой ничего другого не оказалось. А она ведь могла расколоться и в первый раз, когда бросал он! Жаль, драконий зуб мой пропал! – Хельги с сожалением посмотрел на волны. – Омытый кровью этой старой мары, он стал бы еще сильнее…

– Или сам впился бы тебе в горло.

– И так могло быть. Но, пожалуй, то, что я взамен приобрел, не многим хуже.

– Теперь ты наконец перестанешь завидовать твоему дяде Одду?

– Я вовсе не завидую моему дяде Одду, – непринужденно, но с тайным упрямством отозвался Хельги, и Предслава поняла, что он хоть и говорит неправду, никогда не позволит заподозрить себя хоть в какой-то слабости. И это, пожалуй, можно назвать самой большой его слабостью.

– Но ты же все время стремишься повторять его подвиги, разве нет?

– Ты считаешь, я не должен был с тобой обручаться?

– Отступать поздно. – Предслава наконец улыбнулась, черпая в этой мысли немалое удовольствие. – Ты ведь призвал в свидетели обручения всех моих родичей, самых знатных хёвдингов Альдейгьи, богов, священный холм, и даже сам Волхов был вынужден признать твои права. Но я скажу тебе, почему ты не должен беспокоиться о славе своего дяди.

– Почему? – Зеленые глаза Хельги смотрели на нее сосредоточенно и вопросительно.

– Я сейчас поняла. Одд сам находится в мире людей, но обладает способностью притягивать к себе иной мир. Поэтому он носит прозвище Хельги – Вещий, но только прозвище. А для тебя это стало именем – ты сам отчасти находишься в ином мире. И это он должен завидовать тебе! Он всю жизнь бродил по дальним странам, скитался по морям, чтобы найти иной мир. А тебе не надо его искать – ты носишь его в самом себе.

Хельги помолчал, но по его слегка изменившемуся лицу Предслава поняла, что ее рассуждение ему очень понравилось.

– Но раз уж ты это признала, теперь-то у тебя наконец появилось желание меня поцеловать? – Он обратил на нее уже знакомый ей взгляд, в котором было тепло, выражение соблазна и легкого, чуть насмешливого вызова.

Предслава улыбнулась, глядя ему в глаза и всем существом ощущая облегчение. Не только снаружи, но и внутри ее будто наступило утро – черная Бездна закрылась, отдалилась, исчезла, в душе разливалось мягкое сияние светлого утреннего неба, предвестие прекрасного, теплого, солнечного, долгого дня на самой макушке лета. И сейчас она ощущала эту радость обновленного мира так остро и сильно, как никогда в жизни. Мир все увереннее входил в привычные берега. Купальская ночь миновала, ворота Той Стороны закрылись, оставив все мертвое внутри, а все живое – снаружи, как тому и положено быть. Даже в самом Хельги она уже не видела иномирного существа – наверное, соседство с духом Волхова выявило то, что Хельги сын Сванрад, при всех его способностях, все же живой человек, рожденный женщиной. И сама его красота словно возвращала Предславу к жизни: эти изумрудные глаза, так красиво оттененные черными бровями и длинными густыми ресницами, смуглое лицо с двумя маленькими шрамами – один на скуле под левым глазом, другой справа на лбу. Все это казалось ей так прекрасно, что только бы видеть его, и больше ничего не надо для счастья. Ее влекло к нему, хотелось прикоснуться к его плечу, почувствовать тепло его кожи.

Не в силах думать ни о чем другом, она потянулась к нему – он охотно подался навстречу и поцеловал ее. Она поняла, что обещал им Волхов: от их брака с Хельги родится некто… кому они будут не рады, да и прочие их потомки заранее прокляты самой страшной внутриродовой враждой, переходящей из поколения в поколение.

Но сейчас она не в силах была об этом тревожиться, все ее существо жаждало любви и счастья. Они с Хельги выдержали свой бой и победили, так пусть и потомки их сражаются с судьбой, когда придет их время – по наследству они получат достаточно сил и удачи. Будь что будет; от судьбы не уйдешь, а Хельги сын Сванрад доказал, что его удача сильнее, чем у любого соперника, хоть на этом свете, хоть на том.

Закрыв глаза и отвечая на его настойчивые поцелуи, отбросив прежние сомнения и готовая отдаться течению объединяющей их пламенной реки, Предслава уже не думала о судьбах племен и земель, не думала, что творит будущее державы, хотя, возможно, так оно и было. Но ведь даже тому, кто от рождения предназначен нести в мир волю богов, боги позволяют иногда пожить немного и для себя?

Хочется в это верить.