Джардира выпороли хвостом алагай за то, что он спас жизнь Аббану. Шипы разодрали спину до крови, и вытерпеть три дня без еды было непросто, но Джардир принял наказание и боль. Все это было неважно.

Он поймал алагай в сеть.

Другие воины обрубили воздушному демону крылья и привязали его в меченом круге ждать солнца, но сбил его Джардир, и все это знали. Най’шарумы смотрели на него с благоговением, даль’шарумы – с невольным уважением. Даже дама поглядывали на него, когда думали, что никто не видит.

На четвертый день ослабевший от голода Джардир встал в очередь за похлебкой. Он подозревал, что ему не хватит сил побить даже самого хилого мальчишку, но с расправленными плечами пошел к привычному месту в начале очереди. Най’шарумы попятились, почтительно опустив глаза.

Он протянул было миску, но Керан поймал его за руку.

– Сегодня похлебки не будет, – произнес наставник. – Идем.

Джардиру казалось, что в животе у него лютует песчаный демон, но он без единой жалобы отдал миску товарищу и пошел за наставником через лагерь.

К шатру Каджи.

Лицо Джардира похолодело. Не может быть.

– Три столетия мальчик твоего возраста не ступал в шатер воинов. – Керан словно прочел его мысли. – На мой взгляд, ты еще слишком молод, и твоя смерть может стать ужасным расточительством для Каджи, но закон есть закон. Когда мальчик сбивает своего первого демона на стене, его призывают на алагай’шарак.

Они вошли в шатер. Десятки фигур в черном повернулись к ним и снова принялись за еду. Блюда подавали женщины, но не такие, каких Джардир видел раньше – закутанных в плотную черную ткань с головы до пят. Разноцветные покрывала этих женщин просвечивали, воздушные одеяния подчеркивали крутые изгибы. Руки и животы были обнажены и украшены драгоценностями, длинные прорези по бокам шаровар открывали гладкие ноги.

Джардир зарделся при виде подобного зрелища, но остальные, похоже, не находили в нем ничего дурного. Один из воинов уставился на женщину, которая его обслуживала, бросил кебаб, схватил красавицу и перекинул через плечо. Он потащил ее в комнату за ширмой, заваленную яркими подушками. Женщина смеялась.

– Переживешь эту ночь, и выбирай любую, – сообщил Керан. – Каджи нужны воины. Долг мужчин – рождать сыновей. Если хорошо себя покажешь, сможешь взять себе жену для хозяйства, но все даль’шарумы должны набивать животы дживах’шарум своего племени.

Вид множества женщин в откровенных одеждах волновал Джардира, и он жадно разглядывал юные лица, отчасти опасаясь увидеть собственных сестер. Наставник подвел его к подушке за огромным столом, и мальчик лишился дара речи.

Он в жизни не видел столько еды! Изюм и финики, пряные шашлычки из барашка и рис! Кускус и исходящее паром мясо в виноградных листьях! У него заурчало в животе, он разрывался между голодом и похотью.

– Поешь как следует и отдохни, – посоветовал Керан. – Сегодня ты встанешь среди мужчин.

Он хлопнул Джардира по спине и вышел из шатра.

Джардир неуверенно потянулся к шашлычку, но кто-то выхватил мясо у него из-под носа. Он возмущенно обернулся и увидел Хасика.

– Тебе повезло той ночью, крыса, – процедил Хасик. – Молись Эвераму, ибо одной удачи мало, чтобы выжить в Лабиринте.

Джардир с другими воинами отправился в Шарик Хора, чтобы получить благословение Дамаджи на грядущую битву. Он ни разу не бывал в храме из костей героев, и его величие превзошло все ожидания.

Все в Шарик Хора было сделано из отбеленных и покрытых лаком костей даль’шарумов, павших на алагай’шарак. Двенадцать кресел Дамаджи на великом алтаре стояли на берцовых костях и опирались на стопы воинов. Подлокотники некогда держали копья и щиты. Отполированные грудные клетки, в которых прежде бились сердца героев, стали сиденьями. Спинки были сделаны из позвоночников, гордо противостоявших ночи. Подголовники – из черепов воинов, сидящих рядом с Эверамом на Небесах. Двенадцать кресел окружали трон Андраха из черепов кай’шарумов, капитанов на алагай’шарак.

Десятки огромных люстр были сделаны из сотен черепов и позвонков. На сотнях костяных скамей молились прихожане. Алтарь. Потиры. Величественный купол потолка. Бесчисленные воины защищали этот храм в жизни и пошли на его строительство в смерти.

Массивный неф был круглым в сечении, и в его стенах была сотня маленьких ниш с целыми скелетами на костяных пьедесталах. То были шарум ка, первые бойцы города.

На виду у дама воинами племен командовали кай’шарумы, но после заката солнца кай’шарумами руководил шарум ка, назначенный андрахом. Сейчас шарум ка был Каджи, как и Джардир, чем мальчик ужасно гордился.

Руки у Джардира тряслись, настолько его впечатлило убранство храма, где все было пропитано честью и славой воинов. Отец Джардира погиб во время набега Маджах, не на алагай’шарак, и здесь его не было, но мальчик мечтал, что когда-нибудь его собственные кости упокоятся в этом святом месте, тем самым почтив память отца через много лет после принесенной им жертвы. Ни в этом мире, ни в том нет большей чести, чем присоединиться к тем, кто отдал жизнь много лет назад, и тем, кому еще предстоит получить и отдать жизнь, быть может, через несколько столетий.

Даль’шарумы стояли навытяжку, пока Дамаджи молили о милости в грядущей битве Эверама и Каджи, первого Избавителя.

– Каджи, – взывали они, – Копье Эверама, Шар’Дама Ка, объединивший мир, избавивший нас от алагай в первую эпоху! Обрати свой взор на этих отважных воинов, которые сегодня ночью выйдут на вечную битву, чтобы сразиться с Гай на Ала, пока Эверам бьется с Най на небесах. Надели их мужеством и силой, чтобы они непреклонно стояли в ночи и увидали рассвет.

Керан выбрал для Джардира самые маленькие и легкие меченый щит и копье, но мальчик все равно чувствовал себя карликом. Ему было двенадцать, и самый младший из собравшихся воинов был на пять лет старше. Джардир встал рядом с ними, не подавая виду, будто его что-то смущает, хотя и самый низкорослый воин возвышался над ним.

– В первую ночь в Лабиринте най’шарума привязывают к воину, – объяснил Керан, – чтобы он не лишился присутствия духа при первой атаке алагай. В этот миг может дрогнуть даже самый отважный воин. Назначенный тебе воин станет твоим аджин’палом, побратимом. Ты должен подчиняться каждому его слову, и вы будете связаны до самой смерти.

Джардир кивнул.

– Если ты переживешь эту ночь, на рассвете к тебе придет дама’тинг, – продолжил Керан.

Джардир испуганно взглянул на наставника.

– Дама’тинг? – переспросил он. Алагай он не боялся, но дама’тинг до сих пор вселяли в него ужас.

Керан кивнул:

– Одна из них предскажет твою смерть. – Он невольно содрогнулся. – Лишь с ее благословения ты станешь даль’шарумом.

– Они говорят, когда ты умрешь? – перепугался Джардир. – Я не хочу это знать.

Керан фыркнул:

– Ничего они не говорят. Будущее известно только самим дама’тинг. Но если тебя ждет смерть труса или слава, они узнают это еще до того, как ты снимешь бидо.

– Смерть труса меня не ждет, – отрезал Джардир.

– Пожалуй, – согласился Керан. – Но тебя может ждать смерть глупца, если не будешь слушать аджин’пала, забудешь об осторожности.

– Я буду внимательно слушать, – пообещал Джардир.

– Хасик вызвался быть твоим аджин’палом. – Керан жестом подозвал воина.

За два года после прощания с бидо Хасик заметно подрос. В свои семнадцать, окрепший на доброй еде даль’шарумов, он был на фут с лишним выше Джардира и в два раза тяжелее.

– Не бойся, – улыбнулся Хасик. – Я позабочусь о верблюжьем ублюдке.

– Верблюжий ублюдок сбил своего первого алагай на три года раньше тебя, Свистун, – напомнил Керан. Улыбка Хасика стала немного натянутой.

– Он принесет славу племени Каджи, – согласился Хасик. – Если выживет.

Джардир вспомнил, как хрустнула рука и что пообещал ему Хасик. Он знал, что Хасик будет пристально следить за ним. Достаточно малейшего неповиновения, и воин убьет его, прежде чем он снимет бидо и станет равным.

Поэтому Джардир принял оскорбление, как принимал боль, и оно прошло насквозь, не причинив вреда. Он не позволит сбить себя с пути, когда слава совсем близко. Если он переживет эту ночь, то станет самым юным даль’шарумом на памяти поколений, и в Недра Хасика!

Их отряд ждал в засаде на втором уровне. Посреди небольшого просвета была замаскирована яма. Скоро алагай будут ждать в ней смертоносного рассвета. Джардир покрепче сжал копье и поудобнее перехватил щит. Но тяжелее всего казался поводок. Лодыжка мальчика и талия Хасика были связаны четырехфутовым ремешком. Джардир неловко переступил с ноги на ногу.

– Не будешь поспевать – заколю и обрежу поводок, – пригрозил Хасик. – Ты не встанешь на моем пути к славе.

– Я буду твоей тенью, – пообещал Джардир.

Хасик хмыкнул, достал из-за пазухи фляжку, выдернул пробку и как следует приложился. Затем он сунул фляжку Джардиру.

– Выпей для смелости.

– Что это? – Джардир взял фляжку и принюхался. Пахло корицей и еще чем-то едким.

– Кузи, – ответил Хасик. – Сброженное зерно и корица.

– Дама Хеват говорит, что употреблять сброженные зерна или фрукты запрещено Эведжахом! – удивился Джардир.

Хасик засмеялся:

– Даль’шарумам в Лабиринте разрешено все! Ночь почти опустилась!

Джардир с сомнением посмотрел на него, но остальные воины в засаде пили из похожих фляжек. Мальчик пожал плечами, поднес фляжку к губам и сделал большой глоток.

Кузи обожгло горло, Джардир закашлялся, выплюнул часть едкой жидкости. Внутренности горели огнем, в желудке словно извивалась змея. Хасик засмеялся и хлопнул его по спине.

– Теперь ты готов к встрече с алагай, крыса!

Кузи подействовало быстро, взгляд Джардира остекленел. Солнце опускалось все ниже, Лабиринт утопал в тени. Джардир следил, как небо из красного становится пурпурным и черным. Он почувствовал, как алагай встают за стенами города, и содрогнулся.

«О Каджи, Копье Эверама, – взмолился он, – если я действительно твой потомок, надели меня отвагой, чтобы я почтил память твою и своих предков».

Вскоре прогудел Рог Шарак. Пращники на внешней стене осыпали демонов камнями. Крики алагай эхом загуляли по Лабиринту.

– Берегись! – крикнули наверху, и Джардиру показалось, что это голос Шанджата. – Наживки бегут! Демонов пять – четыре песчаных, один огненный!

Джардир с трудом сглотнул. До славы было рукой подать.

С криками «Ут!» наживки пронеслись сквозь засаду, ловко огибая ямы. Дозорные наверху зажгли масляные лампы перед отполированными металлическими зеркалами, и свет затопил Лабиринт.

Песчаные демоны бежали стаей, вывалив языки из зубастых пастей. Твари были ростом с человека, но казались меньше, поскольку передвигались на четвереньках. Они царапали песчаный и каменный пол Лабиринта длинными когтями, рассекали воздух шипастыми хвостами. В их шершавой броне почти не было уязвимых мест.

Огненный демон был ниже, с маленького мальчика. У него были острые когти, и передвигался он до ужаса быстро. Твердые, как алмаз, радужные чешуйки брони плотно прилегали друг к дружке. Глаза и пасть светились оранжевым, и Джардир припомнил, как на уроках рассказывали о смертоносных огненных плевках. За засадой был вырыт пруд, в котором воины попытаются утопить тварь.

И вновь при виде алагай Джардир исполнился невыразимого отвращения. Это поистине грязное пятно на лике Ала, чума Най, замаравшая его поверхность. И сегодня он поможет отправить визжащих демонов обратно в бездну!

– Погоди. – Хасик почувствовал, что мальчик напрягся.

Джардир кивнул и заставил себя расслабиться. Кузи грело изнутри, спасало от ночного холода.

Алагай пробежали мимо, преследуя воинов, играющих роль наживок. Два демона с визгом рухнули в яму, накрытую тканью. Остальные песчаные демоны резко остановились, а огненный обогнул яму и прыгнул на спину замешкавшемуся воину. Алагай вонзил когти в спину воина и цапнул его за плечо. Воин упал, но не закричал.

– Пора! – крикнул кай’шарум и вывел отряд из засады.

Из груди Джардира и его братьев в ночи вырвался боевой клич. Они дружно бросились вперед и сбили двух песчаных демонов в яму.

Кай’шарум развернулся и сбил копьем огненного демона со спины воина. Другой воин оттащил товарища в меченый круг и попытался остановить кровь.

Раздался крик, Джардир обернулся и увидел, что первый песчаный демон, упавший в яму, уцепился за край. Ткань закрывала метки и мешала им сработать. Алагай легко выпрыгнул из ямы и по колено откусил ногу ближайшему воину. Тот с криком упал на товарищей, пробив брешь в сомкнутых щитах. Демон заверещал и бросился в прореху, размахивая когтистыми лапами.

– Щит вверх! – крикнул Хасик, и Джардир едва успел выполнить приказ.

Демон налетел на него всем весом, сбив с ног, но метки вспыхнули, отбросив алагай. Демон пружинисто приземлился и снова прыгнул, но Джардир ударил его копьем, лежа на земле, и попал между чешуйчатыми пластинами на груди. Он оперся тупым концом копья о землю и воспользовался инерцией, чтобы отшвырнуть демона в сторону.

Пока демон был в воздухе, полдюжины воинов бросили в него бола, и на землю он упал, надежно стреноженный. Алагай принялся рвать веревки зубами, и Джардир слышал, как лопаются путы под стальными мышцами. Тварь вот-вот освободится.

По сигналу кай’шарума двое воинов направились к огненному демону, а остальные окружили песчаного стеной сомкнутых щитов. Демон бросался на воинов, и их товарищи кололи его со спины. Пробить броню копья не могли, но жалили больно. Демон поворачивался к обидчикам, но они закрывались щитами и снова кололи его в спину.

Метчик убрал ткань с меток, чтобы не выбрались другие алагай, и воины принялись толкать демона к яме стеной щитов. Когда тварь оказалась на краю, воины расступились.

Джардир вместе с прочими загонял демона за односторонние метки.

– Гори в огне Эверама! – крикнул он и ударил копьем. Демон попятился и упал в яму.

Джардир был счастлив, как никогда.

Мальчик огляделся по сторонам. Два даль’шарума загнали огненного демона в неглубокий пруд и держали его копьями под водой. Вода кипела и бурлила, демон бился, но воины не отпускали, пока он не затих.

Раненый воин-наживка выглядел неплохо, но бледный Мошкама – воин с отгрызенной ногой – лежал в луже крови и задыхался. Он поймал взгляд Джардира и поманил к себе его и Хасика.

– Прикончите меня, – выдохнул он. – Не хочу жить калекой.

Джардир посмотрел на Хасика.

– Убей его, – приказал Хасик. – Не заставляй бедолагу страдать.

Джардир немедленно подумал об Аббане. На какие страдания он обрек своего друга, не позволив ему умереть смертью воина?

«Долг даль’шарума – поддерживать своих братьев не только в жизни, но и в смерти», – сказал Керан.

– Я готов, – прохрипел Мошкама. Слабыми, дрожащими пальцами он развел одеяние на груди, сдвинув в сторону плашки брони из обожженной глины, вшитые в ткань.

Джардир заглянул ему в глаза и увидел в них отвагу и честь, которых так не хватало Аббану. И с гордостью вонзил в грудь раненому копье.

– А ты неплохо справился, крыса, – похвалил Хасик, когда прогудели рога, возвещая, что в Лабиринте не осталось живых и свободных алагай. – Я думал, ты намочишь бидо, но ты вел себя как мужчина.

Он сделал еще глоток кузи и протянул фляжку Джардиру.

– Спасибо. – Джардир хорошенько приложился к фляжке, притворяясь, будто едкая жидкость не обжигает горло.

Он по-прежнему побаивался Хасика, но наставники были правы: кто пролил кровь в Лабиринте, тот никогда не будет прежним. Теперь они братья.

Хасик расхаживал взад и вперед.

– У меня кровь прямо бурлит после алагай’шарак. Най бы побрала Дамаджи, который запретил посещать великий гарем до рассвета!

Несколько воинов хмыкнули в знак согласия.

Джардир вспомнил, как утром воин нес дживах’шарум за занавеску, и покраснел.

Хасик заметил его смущение:

– Возбудился, крыса? Верблюжьему ублюдку не терпится взять свою первую женщину?

Джардир промолчал.

– Снимут с него бидо или нет, мужчиной он не станет! – засмеялся другой воин, Маник. – Откуда такому малышу знать, для чего нужны постельные плясуньи!

Джардир открыл было рот, но промолчал. Они нарочно его дразнят. Что бы ни случилось в Лабиринте, он остается най’шарумом, пока дама’тинг не предскажет его судьбу, и любой воин может убить его за малейшую дерзость.

Как ни странно, Хасик пришел на помощь:

– Оставьте крысу в покое. Он мой аджин’пал. Кто смеется над ним, смеется надо мной.

Маник возмущенно выпятил грудь, но Хасик был молод и силен. Мужчины мгновение сверлили друг друга глазами, затем Маник сплюнул:

– Пфф. Не хватало еще вспороть тебе брюхо ради шутки над недоростком.

Он отвернулся и пошел прочь.

– Спасибо, – произнес Джардир.

– Ерунда. – Хасик положил руку ему на плечо. – Аджин’палы должны заботиться друг о друге, и ты не первый мальчуган, который боится постельных плясуний больше, чем алагай. Дама’тинг учат дживах’шарум постельному искусству, но наставники в шараджах таких уроков не дают.

Джардир снова покраснел. Что ждет его на подушках за занавеской, когда упадут покрывала?

– Не бойся! – Хасик хлопнул его по плечу. – Я научу тебя, как заставить женщину кричать.

Они допили кузи, и Хасик криво улыбнулся.

– Идем, крыса. Я знаю, чем скоротать ожидание.

– Куда мы идем? – Спотыкаясь, Джардир шел за Хасиком по Лабиринту. От кузи кружилась голова, подгибались ноги. Стены вели причудливый хоровод.

Хасик обернулся. При свете луны его широкая улыбка обозначила черную щель от зуба, выбитого Кераном в первую ночь Джардира в Каджи’шарадж.

– Идем? – переспросил Хасик. – Мы уже пришли.

Джардир непонимающе огляделся, и в этот миг перед его глазами вспыхнули цветные искры – Хасик ударил его с размаху в лицо.

Прежде чем мальчик успел дать отпор, Хасик сбил его на землю и навалился сверху.

– Я обещал научить тебя заставить женщину кричать и научу. Сегодня ты будешь женщиной.

– Нет! – забился Джардир, но Хасик так ударил его лицом о землю, что у мальчика зазвенело в ушах. Тяжелый воин заломил Джардиру руку за спину и сдернул с него бидо, придерживая мальчика одной рукой.

– Похоже, с тебя снимут бидо дважды за ночь, крыса! – засмеялся он.

Джардир чувствовал вкус крови и земли. Он попытался открыться боли, но умение его подвело, и крики эхом разнеслись по Лабиринту.

Он еще плакал, когда его нашла дама’тинг.

Она скользила, словно привидение, ее белые одежды едва касались земли. Джардир перестал рыдать и уставился во все глаза. Мир неожиданно вновь обрел резкость, и мальчик поспешно натянул бидо. Сгорая от стыда, он закрыл лицо руками.

Дама’тинг цокнула языком.

– Встань, мальчик! Ты не боишься алагай, но плачешь, как женщина, из-за такой ерунды? Эвераму нужен даль’шарум, а не хаффит!

Джардир мечтал, чтобы стены Лабиринта упали и раздавили его, но приказы дама’тинг не подлежали обсуждению. Он встал, смахнул слезы и высморкался.

– Сразу бы так. Я проделала этот путь не для того, чтобы предсказать судьбу трусу.

Ее слова уязвили Джардира. Он не был трусом.

– Как ты меня нашла?

Она фыркнула и махнула рукой:

– Я давным-давно знала, где тебя искать в эту ночь.

Джардир неверяще смотрел на нее, но по ее позе было ясно, что ей все равно, верит он или нет.

– Иди сюда, мальчик, я хочу на тебя посмотреть, – приказала она.

Джардир повиновался, и дама’тинг обхватила его лицо ладонями, поворачивая в разные стороны под лунным светом.

– Молодой и сильный, – заметила она. – Но таковы и все, кто зашел столь далеко. Моложе большинства, но хорошего в этом мало.

– Ты предскажешь мою смерть?

– И дерзкий, – пробормотала она. – Возможно, из тебя выйдет толк. На колени, мальчик.

Он повиновался, и дама’тинг опустилась рядом с ним, подстелив белый платок, чтобы не замарать свои безупречные одежды грязью Лабиринта.

– Какое мне дело до твоей смерти? Я пришла предсказать твою жизнь. Твоя смерть касается только тебя и Эверама.

Она достала из складок одежды небольшой мешочек из плотного черного войлока, распустила завязки и высыпала содержимое в ладонь. Джардир увидел дюжину черных камешков, черных и гладких, как обсидиан. На камешках были вырезаны метки, которые горели алым в темноте.

– Алагай хора, – пояснила она и показала камешки ближе.

Джардир ахнул и отшатнулся. Дама’тинг держала многогранники, вырезанные из полированных костей демонов. Даже не прикасаясь к ним, Джардир чувствовал, как в камешках глухо пульсирует злобная магия.

– Снова струсил? – спокойно спросила дама’тинг. – На то и метки, чтобы обращать магию алагай себе на пользу.

Джардир собрался с духом и сел прямо.

– Вытяни руку, – приказала дама’тинг.

Она положила войлочный мешочек себе на колени и разложила на нем кости. Затем достала острый нож с кривым лезвием, покрытым метками.

Джардир протянул руку, стараясь унять в ней дрожь. Дама’тинг быстро взмахнула ножом и сжала края раны, пачкаясь кровью. Она взяла алагай хора обеими руками и встряхнула.

– Эверам, дарующий свет и жизнь, молю, надели свою недостойную служанку знанием того, что грядет. Поведай мне об Ахмане, сыне Хошкамина, последнем из рода Джардира, седьмого сына Каджи.

Пока она трясла кости, метки разгорались все ярче, просвечивали сквозь пальцы, и казалось, что она держит раскаленные угли. Она бросила кости на землю.

Дама’тинг уперлась руками в колени и подалась вперед, изучая горящие узоры. Глаза ее широко распахнулись, она зашипела. Внезапно ей стало не до чистоты белых одежд. Она лихорадочно ползала по земле, изучая пульсирующие, медленно блекнущие метки.

– Должно быть, эти кости побывали на свету, – пробормотала она, собрав алагай хора.

Она снова взмахнула ножом, прочла заклинание и как следует встряхнула кости. Метки вспыхнули. Дама’тинг бросила алагай хора.

– Не может быть! – закричала она, сгребла кости и бросила в третий раз. Даже Джардир видел, что узор не изменился.

– В чем дело? – осмелился спросить он. – Что ты видишь?

Дама’тинг сощурилась и посмотрела на него:

– Будущее тебя не касается, мальчик.

Джардир отпрянул – столько злобы прозвучало в ее голосе. Она злится на его дерзость или на то, что увидела?

Или на то и другое? Что ей поведали кости? Он невольно вспомнил горшки, которые позволил украсть Аббану из Баха кад’Эверам. Могла ли она разглядеть этот грех?

Дама’тинг собрала кости, сложила в мешочек и встала. Она спрятала мешочек и отряхнула одежды.

– Возвращайся в шатер Каджи и молись до утра, – приказала она и растворилась в тени так быстро, что Джардир засомневался, не привиделась ли она ему.

Керан разбудил его пинком, пока другие воины еще спали.

– Просыпайся, крыса. Дама послал за тобой.

– С меня снимут бидо? – спросил Джардир.

– Мужчины говорят, ты неплохо сражался, но решать не мне. Только дама может позволить най’шаруму носить черное.

Наставник ввел его во внутренние покои Шарик Хора. Джардир с благоговением ступал босыми ногами по прохладному каменному полу.

– Наставник, можно вопрос?

– Быть может, это последний вопрос, на который я отвечу как твой наставник. Надеюсь, он того стоит.

– Когда дама’тинг пришла к тебе, сколько раз она бросила кости?

Наставник взглянул на него:

– Один. Они всегда бросают их один раз. Кости не лгут.

Джардир хотел сказать что-то еще, но они повернули за угол и увидели дама Хевата. Хеват был самым суровым из учителей Джардира, именно он назвал его верблюжьим ублюдком и швырнул в выгребную яму за дерзость.

Керан положил руку на плечо Джардира.

– Следи за языком, если не хочешь его лишиться, парень, – пробормотал он.

– Благослови вас Эверам, – произнес Хеват. Керан и Джардир поклонились. Дама кивком отпустил Керана.

Хеват провел Джардира в комнатку без окон, заваленную стопками бумаги. Пахло чернилами и светильным маслом. Такое место подошло бы скорее хаффиту или женщине, но даже здесь все было сделано из человеческих костей – стол, за который сел Хеват; стул, на который он указал Джардиру. Даже пресс-папье служили черепа.

– Ты продолжаешь меня удивлять, сын Хошкамина. Я не поверил, когда ты сказал, что прославишься за себя и за отца, но ты, похоже, решил доказать, что я ошибаюсь.

Джардир пожал плечами:

– Любой воин на моем месте сделал бы то же самое.

Хеват хмыкнул:

– Воины, которых я знаю, не столь скромны. Сколько демонов вы убили вшестером? Тринадцать?

– Двенадцать.

– Двенадцать, – повторил Хеват. – И еще ты помог Мошкаме умереть прошлой ночью. Немногим най’шарумам хватило бы мужества.

– Пришло его время.

– Пришло. У Мошкамы не было сыновей. Ты подарил ему смерть, а значит, должен отбелить его кости для Шарик Хора.

Джардир поклонился:

– Это большая честь.

– Дама’тинг пришла ко мне прошлой ночью.

Джардир с надеждой посмотрел на него:

– С меня снимут бидо?

Хеват покачал головой:

– Она говорит, ты слишком молод. Если ты вернешься на алагай’шарак, не успев выучиться и вырасти, Каджи останутся без доброго воина.

– Я не боюсь умереть, если это инэвера.

– Слова истинного шарума, но все не так просто. Она запретила тебе появляться в Лабиринте, пока не подрастешь.

Джардир нахмурился:

– Выходит, я должен вернуться в Каджи’шарадж с позором после того, как сражался бок о бок с мужчинами?

Дама покачал головой:

– Это невозможно по закону. Мальчик, побывавший в шатре шарумов, никогда не вернется в шарадж.

– Но если я не могу вернуться в шарадж и не могу остаться с мужчинами…

Внезапно Джардир понял, в каком затруднительном положении оказался.

– Я… стану хаффитом?

Впервые в жизни его охватил слепой ужас. Страх перед дама’тинг показался чепухой по сравнению с этим. Кровь отхлынула от лица Джардира, он вспомнил, как Аббан молил спасти ему жизнь.

«Ни за что, – подумал он. – Нападу на первого попавшегося даль’шарума, и ему придется меня убить. Лучше умереть, чем стать хаффитом».

– Нет, – произнес дама, и Джардир выдохнул. – Возможно, дама’тинг это не кажется важным, ведь даже худший из хаффитов выше женщины, но я не позволю воину, прошедшему все испытания, пасть так низко. Со времен Шар’Дама Ка ни одному юноше, пролившему кровь алагай в Лабиринте, не было отказано в черных одеждах. Запрет дама’тинг марает нас всех. Пусть она служанка Эверама, но всего лишь женщина и не понимает, как это отразится на всех шарумах.

– Тогда что со мной будет?

– Тебя заберут в Шарик Хора. Я уже говорил с Дамаджи Амадэверамом и заручился его благословением. Даже дама’тинг не сможет ничего изменить.

– Я стану священником? – Джардир попытался скрыть недовольство, но тщетно – его выдал надломившийся голос.

Хеват хмыкнул:

– Нет, мальчик, твое призвание по-прежнему Лабиринт, но ты будешь тренироваться здесь, пока не придет время. Учись, старайся, и станешь кай’шарумом, прежде чем твои ровесники снимут бидо.

– Это твоя келья. – Хеват отвел Джардира в комнату в глубине переходов Шарик Хора. Комната – десять на десять футов – была вырезана в песчанике. В углу стояла жесткая койка. На тяжелой деревянной двери не было ни щеколды, ни засова. Сквозь зарешеченное дверное окошко проникали лучи коридорной лампы – единственного источника света. По сравнению с общей комнатой с каменным полом в Каджи’шарадж даже это могло показаться роскошью, если бы не позор, приведший сюда Джардира, и не удовольствия шатра Каджи, в которых ему было отказано.

– Постись и изгоняй своих демонов, – велел Хеват. – Обучение начнется завтра.

Священник вышел. Когда его шаги затихли, воцарилась тишина.

Джардир бросился ничком на койку, уткнувшись в скрещенные руки, но поза напомнила ему о Хасике, и стыд и ярость охватили его с новой силой. Он вскочил, схватил койку и с криком треснул о стену. Он швырнул ее на пол, пиная дерево и разрывая ткань. Вскоре он стоял посреди горы щепок и ниток, задыхаясь и охрипнув.

Внезапно осознав, что наделал, Джардир выпрямился, но никто не явился посмотреть, что за шум. Он смел обломки в угол и занялся шарукинами. Отточенная серия движений шарусака помогла ему успокоиться лучше всякой молитвы.

События последней недели мелькали в памяти. Аббан стал хаффитом. Джардир стыдился этого, но открылся стыду и узрел скрытую за ним правду. Аббан с самого начала был хаффитом, и Ханну Паш просто выявил это. Джардир сумел отсрочить исполнение воли Эверама, но не отменить. Это неподвластно никому из живущих.

«Инэвера», – подумал он и открылся утрате.

Он вспомнил, с каким восторгом убивал демонов в Лабиринте, и смирился с тем, что могут пройти годы, прежде чем он снова испытает подобную радость. Кости сказали свое слово.

Инэвера.

Он снова подумал о Хасике, но случившееся не было инэвера. Он сам во всем виноват. Незачем было пить кузи в Лабиринте. Нечего было доверять Хасику и ослаблять бдительность.

Телесную боль и кровотечение он уже принял. И даже унижение. Он видел, как седлали других мальчиков в шарадж, и был в состоянии с этим смириться. Он не мог стерпеть того, что Хасик сейчас расхаживает среди даль’шарумов и думает, будто победил, сломил Джардира.

Джардир нахмурился. «Возможно, я и сломлен, – мысленно признал он, – но сросшиеся кости становятся крепче, и мой звездный час еще впереди».

Судя по тому, что лампу в коридоре потушили, оставив келью в полной темноте, наступила ночь. Джардир не боялся мрака. Метки Шарик Хора – самые надежные в мире, но даже без них храм охраняют бесчисленные души воинов. Любой алагай, ступивший в это святое место, сгорит дотла, как если бы увидел солнце.

Джардир не уснул бы, даже если бы захотел, а потому продолжил повторять шарукины, пока движения не стали естественными, как дыхание.

Когда дверь кельи со скрипом отворилась, Джардир мгновенно насторожился. Он вспомнил первую ночь в Каджи’шарадж и бесшумно скользнул к двери, приняв боевую стойку. Если най’дама решили оказать ему теплый прием, они об этом пожалеют.

– Если бы я хотела тебе навредить, то не отправила бы сюда, – произнес знакомый женский голос. Вспыхнул алый свет, и Джардир увидел дама’тинг, которая приходила прошлой ночью. Она держала маленький череп огненного демона с ярко пылавшими в темноте резными метками. Когда вспыхнул свет, дама’тинг посмотрела Джардиру в глаза, как будто заранее знала, где он стоит.

– Ты не отправляла меня сюда, – осмелился возразить Джардир. – Ты велела дама Хевату отправить меня с позором обратно в Каджи’шарадж!

– Я знала, что он этого не сделает. – Дама’тинг не обратила внимания на его обвинительный тон. – И не превратит тебя в хаффита. Ему оставалось одно – послать тебя сюда.

– С позором. – Джардир сжал кулаки.

– В безопасное место! – прошипела дама’тинг, подняв череп алагай. Метки вспыхнули ярче, из пасти вырвалось пламя. Джардир ощутил его жар на лице и отпрянул. – Не тебе меня судить, най’шарум. Я буду делать то, что сочту нужным, а твое дело повиноваться.

Джардир прижался спиной к стене и понял, что отступать дальше некуда. Он кивнул.

– Учись, пока есть время, – приказала дама’тинг, выходя. – Грядет Шарак Ка.

Джардира словно ударили кулаком. Шарак Ка. Последняя битва грядет, и он будет в ней сражаться! В этот миг все мирские заботы перестали его волновать. Дама’тинг закрыла дверь и оставила его в темноте.

Через некоторое время коридорная лампа вновь зажглась и в дверь легонько постучали. Джардир открыл и увидел Ашана, младшего сына Хевата. Худенький мальчик был одет в бидо, край которого был переброшен через плечо, как у всех най’дама, будущих священников. Рот Ашана закрывала белая ткань. Джардир знал, что это означает первый год обучения, когда най’дама запрещено говорить.

Мальчик кивнул в знак приветствия и покосился на обломки койки в углу. Он подмигнул и чуть поклонился, как будто Джардир выдержал тайное испытание. Ашан мотнул головой и пошел по коридору. Джардир понял знак и направился следом.

Они вошли в просторный зал с полом из гладкого мрамора. Десятки дама и най’дама – быть может, все красийские священники – оттачивали шарукины, расставив ноги. Ашан махнул Джардиру, и мальчики встали среди най’дама. Они присоединились к медленному танцу, перетекая из стойки в стойку. Весь зал дышал в унисон.

Многие движения были незнакомы Джардиру. Он привык к грубым урокам, на которых Керан и Каваль осыпали мальчишек бранью, секли всех, кто не мог достичь совершенства, и требовали, чтобы они двигались все быстрее и быстрее. Дама тренировались молча и только посматривали на ведущего дама и друг на друга. Джардир решил, что священники – избалованные слабаки.

Через час тренировка закончилась. Дама разбились на кучки, оживленно болтая, и покинули зал. Ашан дал Джардиру знак остаться, и они подошли к другим най’дама.

– У вас новый брат, – сообщил дама Хеват мальчикам. – Джардиру, сыну Хошкамина, всего двенадцать лет, но на его руках кровь алагай. Он останется и будет учиться путям дама, пока дама’тинг не сочтет его достаточно взрослым, чтобы носить черное.

Мальчики молча кивнули и поклонились Джардиру.

– Ашан, – подозвал дама. – Джардиру нужна помощь с шарусаком. Ты будешь его учить.

Ашан кивнул.

Джардир фыркнул. Най’дама? Учить его? Ашан его ровесник, а Джардир стоял в очереди най’шарумов за похлебкой впереди мальчишек на несколько лет старше.

– Тебе нечему учиться? – спросил Хеват.

– Вовсе нет, почтенный дама, – поспешно ответил Джардир, кланяясь священнику.

– Но ты считаешь, что Ашан недостоин тебя учить? В конце концов, он всего лишь най’дама, новичок, который даже не заслужил право говорить, а ты сражался среди мужчин на алагай’шарак.

Джардир беспомощно пожал плечами. Он считал именно так, но подозревал, что это ловушка.

– Прекрасно. Сразись с Ашаном. Когда ты его победишь, я назначу тебе более достойного наставника.

Новички расступились кольцом на гладком мраморном полу. Ашан встал посередине и поклонился Джардиру.

Джардир в последний раз глянул на дама Хевата и поклонился в ответ.

– Ашан, извини, – сказал он, когда они сошлись, – но я должен тебя победить.

Ашан молча принял боевую стойку шарусака. Джардир тоже, и Хеват хлопнул в ладоши.

– Начинайте! – крикнул дама.

Джардир бросился вперед, направив растопыренные пальцы в горло Ашана. Прием быстро выведет мальчика из боя и не причинит серьезного вреда.

К удивлению Джардира, Ашан ловко увернулся и пнул его в бок. Джардир растянулся на полу.

Он поспешно вскочил и выругал себя за то, что недооценил мальчишку. Он снова бросился в атаку, держа оборону, и сделал ложный выпад в челюсть Ашана. Когда най’дама прикрылся, Джардир развернулся и сделал ложный выпад локтем в печень. Ашан снова принял защитную стойку, и Джардир повторил разворот, чтобы сделать подножку, ударить най’дама локтем в грудь и сбить с ног.

Но Джардир подсек лишь воздух. Ашан схватил его за ногу и обратил силу инерции против него самого, применив именно тот прием, на который рассчитывал Джардир. Мальчик упал, и Ашан врезал локтем ему в грудь, вышибив дух. Джардир грохнулся на мраморный пол, ударившись головой, но попытался встать еще прежде, чем почувствовал боль. Он не позволит себя победить!

Не успел он встать на четвереньки, как из-под него выбили опору. Он снова ударился об пол, и Ашан наступил ему на поясницу. Най’дама поймал его за взметнувшуюся ногу и правую руку и с силой дернул, едва не выломав конечности из суставов.

Джардир завопил, перед глазами все поплыло от боли. Он открылся страданию и, когда его взор прояснился, заметил, что дама’тинг наблюдает за ним из тени арочного входа в зал.

Она покачала головой и ушла.

В глубине переходов Шарик Хора Джардир не отличал ночь от дня. Он спал, когда велели дама, ел, когда кормили дама, а в промежутках исполнял приказы дама. В храме было несколько даль’шарумов, которые учились на кай’шарумов, но най’шарумов, кроме Джардира, не было. Он был никем и сгорал от стыда, вспоминая, как Шанджат, Джурим и другие некогда повиновались его приказам, а ныне, быть может, прощались с бидо.

Первый год он был тенью Ашана. Най’дама молча учил Джардира выживать среди священников. Вовремя молиться, вовремя вставать на колени, правильно кланяться, правильно сражаться.

Джардир серьезно недооценил воинские навыки дама. Да, копья для них были заказаны, но даже самый слабый превосходил в рукопашном бою двух даль’шарумов, вместе взятых.

Впрочем, бой был понятен Джардиру. Он погрузился в учебу, перетекая из стойки в стойку и забывая о стыде. Даже когда ночью гасили лампы, мальчик часами оттачивал шарукины в темноте своей крошечной кельи.

Когда дубильщики сняли кожу с Мошкамы, Джардир и Ашан забрали тело и сварили в масле. Затем они выловили все кости и отбелили под солнцем на костяных минаретах, которые пронзали небо пустыни. Дживах’шарум наполнили слезами три флакона, оплакивая Мошкаму. Мальчики смешали слезы с лаком и покрыли им кости, прежде чем передать их ремесленникам. Мощи Мошкамы и слезы плакальщиц приумножат великолепие Шарик Хора. Джардир мечтал о дне, когда сам станет частью великого храма.

Были и другие занятия, не столь приятные и почетные. Каждый день он несколько часов учился грамоте, читал вслух Эведжах и переписывал слова палочкой в коробке с песком. Казалось бы, бесполезное искусство, недостойное воина, но Джардир помнил слова дама’тинг и усердно трудился, быстро освоив письмо. Затем он выучился математике, истории, философии и, наконец, рисованию меток. Последнее он изучал с особенным рвением. Его неодолимо тянуло все, что может навредить или помешать алагай.

Наставник Керан приходил несколько раз в неделю и часами учил Джардира сражаться копьем, а книжники дама – тактике и истории войны от Избавителя до наших дней.

– Война не просто доблесть на поле боя, – сказал дама Хеват. – Эведжах гласит, что война по своей сути обман.

– Обман? – переспросил Джардир.

Хеват кивнул:

– Как ты можешь сделать ложный выпад копьем, так и мудрый вождь в состоянии обмануть противника еще до начала битвы. Будучи сильным, он должен казаться слабым. Будучи слабым – готовым воевать. Собираясь ударить – рассеянным и отрешенным. Перестраивая войска – заставить противника поверить, что вот-вот атакует. Тем самым он вынудит его растратить силы и сбережет свои.

Джардир склонил голову набок:

– Разве не почетнее атаковать противника в лоб?

– Мы построили Великий Лабиринт не для того, чтобы бросаться на алагай в лоб. Победа – величайшая честь, и чтобы победить, необходимо хвататься за любые преимущества, большие и малые. В этом суть войны, а война – суть всех вещей, от низкого хаффита, торгующегося на базаре, до андраха, выслушивающего прошения у себя во дворце.

– Я понимаю.

– Обман зависит от секретности, – продолжил Хеват. – Если шпионы узнают о нем, они отнимут твою силу. Великий вождь должен скрывать свой обман от всех, кроме ближайшего круга, а порой и от него тоже, пока не наступит пора ударить.

– Но зачем вообще воевать, дама? – осмелился спросить Джардир.

– Что?

– Все мы дети Эверама. Наши враги – алагай. Нам нужен каждый человек, который способен держать оружие, и все же мы постоянно убиваем друг друга под солнцем.

Хеват посмотрел на Джардира, но мальчик не понял, с раздражением или одобрением.

– Единство, – наконец ответил дама. – На войне люди сражаются бок о бок, тем и сильны. Как говорил сам Каджи, когда захватывал зеленые земли, за единство стоит заплатить любую кровавую цену. Против ночи и несметных легионов Най лучше выставить сто тысяч воинов, чем сто миллионов трусов. Всегда это помни, Ахман.

Джардир поклонился:

– Буду помнить, дама.