Доктор, способный помочь
Я шагаю по нью-йоркской улице. И вдруг, неизвестно с какой стати, оказываюсь на грязном проселке.
Впереди город, множество каменных – в том числе даже мраморных – домиков сгрудилось на склоне холма.
По дороге идет много людей. С виду крестьяне, одеты во что-то вроде халатов, распахнутых и приспущенных на плечах, потому что жарко. Хотя, кажется, уже вечереет. Люди все загорелые, кожа оливково-смуглая, в руках то ли посохи, то ли длинные дубины. Кое-кто гонит коз. Их меканье – самый громкий звук в окрестности.
И что ж мне делать?
Я схожу с дороги и усаживаюсь на валун пораскинуть мозгами. Честно говоря, мне страшно до дрожи. И что же такое со мной приключилось?
Только что я был на углу Вест-Энд-авеню и Девяносто шестой улицы. И вдруг стою на холмистой равнине и вижу явно древний город, россыпь каменных коробочек на склоне горы.
«Тото, мне кажется, мы больше не в Канзасе», – думаю я.
Правда, песика Тото со мной как раз и нет.
Я один-одинешенек, на мне овчинная безрукавка, вместо кроссовок «Найк» – кожаные сандалии. Из прежней одежды ничего не осталось, бумажника тоже нет, но на кожаном ремешке с шеи свисает кошель.
Открываю его и вижу несколько разнокалиберных, неправильной формы монет. Вроде на них греческие буквы.
Тут я решаю, что случайно проскочил через портал в прошлое.
Почему я, а не кто-то другой? Мысли так и скачут, и ничего толком не придумывается. Может, у меня уникальная группа крови, а мне про то и не сказали в больнице на Пятой авеню? Или особое устройство мозга? Да черт его знает, в общем.
И спросить-то некого. По дороге бредут типы, одетые вроде меня, кое-кто с ослом в поводу. Гонят коз.
Не помню точно, что же я делал перед тем, как случилась эта катавасия. Наверное, в метро спускался.
Само собой, у меня шок. Может, я и не понимаю сам, что говорю, но уж поверьте: не вру. Что вижу, то и описываю.
Я нахожусь в прошлом. И, что самое скверное, не пред ставляю себе, что тут можно сделать, чем себе помочь.
Представьте ситуацию: является к вам бог или демон и говорит: «Слушай, парень, мы дарим тебе в яви самую заветную мечту человечества – свободно путешествовать по далеким эпохам, по нашему расчудесному прошлому». А кто-то рангом пониже деловито прибавляет: «Мы обо всем позаботились: ты теперь владеешь местным языком, одет по тогдашней моде и имеешь горсть монеток, чтобы пропустить рюмочку-другую».
Как бы вы на такое отреагировали?
Раньше я бы рассыпался в благодарностях: вот же счастье привалило! Но то раньше. А теперь я вижу, что действительность нисколько не соответствует воображаемым картинкам.
Встаю, иду в город. Слышу за спиной крик:
– Эй, путешественник, подожди!
Я оборачиваюсь. Ко мне спешит запыхавшийся толстячок в овчинной безрукавке и сандалиях.
– Ты впервые здесь? – спрашивает он.
Я киваю.
– И направляешься в Коринф? – Он указывает на город впереди.
– Ну, допустим, и что? – спрашиваю я.
– Так ты же не отсюда.
– Да.
– Значит, тебе нужно место, чтобы переночевать.
– Гм… – мычу я.
– Ты уже нашел ночлег?
Я отрицательно качаю головой.
– Значит, сегодня твой счастливый день! Я помогу тебе!
Я, конечно, не сомневаюсь, что встретил на дороге мошенника, но очень хочется с кем-нибудь поговорить. Правда, говорить приходится мало, я в основном киваю на его тарахтение – что его нисколько не смущает. Он рассказывает про «Мистерии Гермеса», у которых имеются храмы по всей Греции. Все прилично, в рамках главной здешней религии, каковая состоит в почитании олимпийских богов и вождя их Зевса. Ведь Гермес – тоже обитатель Олимпа.
– Присоединиться к «Мистериям» стоит совсем недорого, – уверяет мой новый знакомец. – А взамен жрецы дадут тебе ночлег в любом храме страны.
По мне, это смахивает на рекламу членства в клубе «Элкс». Мол, вступи, и сможешь ночевать в любом приюте «Элкс» по всем Штатам. Просто мечта бродяги.
Я киваю.
– В Коринфе главный храм рядышком с рынком. Удобно для дел!
Я киваю снова. Похоже, эти «Мистерии» – клуб не из последних.
Как отделаться от агента «Мистерий», я не знаю, а он ковыляет рядом. К тому же мне и вправду требуется ночлег.
Пилас – так он себя назвал – приглашает на постоялый двор, обещает угостить миской чечевицы. Я соглашаюсь. Это заведение невысокого пошиба – наверное, древний эквивалент нашего кафе для водителей-дальнобойщиков. У Пиласа при себе снасть для еды. И я, заглянув в свой кошель, обнаруживаю деревянную ложку.
Все-таки здорово побывать в Древней Греции! Если бы я не нервничал так, размышляя о том, что меня ждет, обязательно расспросил бы о Платоне и Аристотеле. Выведал бы, как их найти. Но я не задаю таких вопросов, потому что не считаю себя туристом.
Пилас все трещит и трещит о выгодах членства в «Мистериях». Он находит для меня местечко в портике храма Гермеса.
Но плату взять не успевает – я исчезаю до его пробуждения. Не убегаю, как несостоятельный должник. Просто я просыпаюсь уже в другом месте.
В городе, выстроенном из дерева и камня, с широкими мощеными улицами. На площади впереди виднеется церковь в византийском стиле.
На мне балахон из грубой материи вроде халата, на ногах какие-то лыковые корзинки.
Вокруг много народу. На площади толчея. Большинство мужчин бородатые, многие в меховых шапках. Небо над головой серое, ветер ледяной.
Большого ума не надо, чтобы понять: я в России. Люди вокруг говорят на языке, похожем на русский. Я его понимаю. Кажется, я только его и понимаю сейчас – как вчера понимал греческий.
Точно, я попал в Россию. И не в сегодняшнюю – машин не видно. Только лошади и повозки.
Так, нужно держаться потише, не привлекать к себе внимания. Лучше найти самый дешевый постоялый двор, купить миску борща с ломтем хлеба и дотянуть до ночи – а завтра, глядишь, окажусь где-нибудь еще.
Кто бы – или что бы – меня ни бросал по временам, он это сделал уже дважды. Есть надежда, что сделает и в третий раз.
Увы, я слишком сильно задумался о том, чтобы избежать неприятностей, – и сам напросился. Не заметив, шагаю прямо наперерез конному офицеру.
Шарахаюсь в сторону – и лошадь шарахается в ту же. Я точно угодил бы под копыта, если бы офицер не осадил кобылу.
Военный спешивается, подходит и глядит свирепо:
– Ослеп? Чего прешь под лошадь?
Я, понурившись, бормочу извинения.
– Такой растяпа долго в Петербурге не протянет! Откуда ты?
– Из Одессы, – мямлю первое пришедшее на ум название.
– Откуда? Что-то выговор не похож. А ну, подорожную и паспорт сюда!
Сердце мое уходит в пятки. Офицер такой роскошный и грозный. Молодой еще – чуть за тридцать. Форма в облипку, все синее, красное, шитье золотое. Усы черные к подбородку свисают.
– Ну? – говорит он угрожающе.
Я гляжу в свою суму. Бумаг там нет, только пригоршня копеек. Как раз на обед и ночлег – если бы не рассеянность.
Надо импровизировать.
– Украли у меня, – лепечу растерянно. – Я на постоялом дворе был, вот и стибрили…
Глаза у офицера голубые и безжалостные.
– Нет бумаг?
– Никак нет, ваше благородие! Я ж работу пришел искать. Я и мухи не обижу…
Мои заверения в безобидности только усугубляют подозрения.
– Мухи он не обидит, надо же, – хмыкает офицер. Затем прикрикивает на кобылу, не желающую спокойно стоять: – Сонька, цыц! – А для меня добавляет: – Сейчас с тобой разберутся как следует.
Вокруг нас уже собралась небольшая толпа. Офицер осматривается. Из толпы выступает длинный тощий человек в черной шинели:
– Господин капитан, позвольте осведомиться, в чем дело?
– У этого субъекта бумаг нет. Говорит, из Одессы – а выговор не тот. Одет как нищий крестьянин, а не похож.
– В самом деле? – удивляется тощий и машет рукой.
Ко мне подступают двое в черных шинелях. Толпа тут же теряет интерес и быстро расходится.
А я оказываюсь в знаменитой петербургской тюрьме, в Петропавловской крепости.
Черношинельники ведут меня сквозь несколько ворот. Из угрюмого разговора конвоиров я понимаю, что направляюсь к Трубецкому бастиону, выходящему на Неву. Меня радуют известием, что там сидел Бакунин, а до него – Кропоткин.
Я спрашиваю, за что меня арестовали, но не получаю ответа. Человек в шинели лишь ворчит, что со временем я узнаю.
Охранник отпирает железную дверь, впускает нас в коридор. Там ряды дверей по обеим сторонам, рядом печки, обогревающие камеры.
Меня запихивают в камеру, и я оказываюсь один в просторной комнате, футов десять на пятнадцать, жарко натопленной. Свет льется сквозь забранное железной решеткой окошко, похожее на тоннель в толстенной крепостной стене. Футах в двадцати за ним – другая стена. Над ней серое небо Петербурга.
Я присаживаюсь на койку, полный отчаяния. Похоже, офицер счел меня подрывным элементом. Кто бы ни хозяйничал в России, такое подозрение не предвещает ничего хорошего.
Час с небольшим спустя бородатый охранник, одетый в мешковатый темный мундир, приносит мне чернильницу, бумагу и перо и советует написать чистосердечное признание, если я надеюсь на милость властей.
Что писать, я не знаю. Правда бы смотрелась невероятней, чем похождения барона Мюнхаузена. Конечно, от меня ждут признаний в политических злодействах. Но я ничего не знаю о политике того периода. Наверное, еще не было Первой мировой войны. И никто не поверит, что я верный слуга царю.
В совершеннейшем отчаянии я ложусь на железную койку. И вопреки удушающей жаре засыпаю. А просыпаюсь совсем в другом месте.
Интересно, что никакого особого ощущения я в момент переноса не испытал. Вот я лежу в каземате Петропавловской крепости, в России, скорее всего, где-то на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков – и вот стою на городской улице, а рядом несутся автомобили.
Автомобили!
Я снова в современности.
Голова идет кругом от внезапной смены обстановки, перед глазами все плывет. Я опираюсь о стену дома, чтобы не упасть.
Наверное, коп стоял неподалеку и за мной наблюдал. Увидел, что мне нехорошо, подошел и спросил:
– Эй, приятель, ты в порядке?
– Да, в порядке. Но только…
– Что «только»?
Вроде не злой. Сочувствующий коп. Само собой, я хочу узнать только одно. Это ведь вполне естественное, совершенно логичное желание. И недолго думая выпаливаю:
– А который сейчас год?
Понимаете, знать, в каком ты времени, куда важнее, чем знать, в каком ты месте. Если определить эпоху, считайте, полдела сделано. Уже понятно, как реагировать.
Но такой вопрос обязательно покажется странным.
Коп не отвечает и расспрашивает меня сам. Где живу, я не могу ответить, как и объяснить, кто я такой. В карманах моего костюмчика из жатого ситца обнаруживается пятидолларовая купюра – и ничего больше.
– Так откуда же вы явились? – спрашивает коп с неприкрытым подозрением.
– Последняя моя остановка была в Санкт-Петербурге.
– Санкт-Петербург, Флорида?
– Санкт-Петербург, Россия. И насколько я могу судить, вблизи года одна тысяча девятисотого от Рождества Христова. Но я не историк, так что за точность не поручусь.
Он свирепо пялится на меня. Наверное, не стоило говорить про Россию. Я же не пытался на него впечатление произвести, честное слово. Я сочувствия искал, помощи. Это ведь не преступление, правда? Но коп сделался совсем уж подозрительным. Требует удостоверение личности или права – а у меня нет ничего. Думаю, полицейский посчитал меня психом.
– Откуда ты родом? – вопрошает он.
– Не знаю. Хотя постойте, знаю. Из Нью-Йорка. Из города, похожего на этот.
– Пойдешь со мной, – заключает он. – Я знаю хорошее место, где ты сможешь с комфортом провести ночь. И не одну. Говоришь, в последний раз останавливался в Санкт-Петербурге, в России? Уверен, здесь тебе понравится больше.
Он ведет меня – практически силой – через несколько кварталов к большому серому зданию, похожему на больницу. Клерк в приемном покое делает запись о моем прибытии. Несколько медиков прикатывают кресло на колесиках, пристегивают меня ремнями и везут по коридору. Я оказываюсь в комнате с кроватью, двумя стульями и конторкой. Там меня отстегивают и просят сесть на стул.
Я встаю, подхожу к двери и дергаю за ручку.
Заперто.
Сажусь и велю себе успокоиться. Ведь правда, как бы они ни старались меня тут запереть, наверняка я очень скоро окажусь в другом месте? Судя по уже происходившему, это через день или два. Если ничего не изменится, я ночью перенесусь в иное время и встречусь с новыми бедами.
Час уходит за часом. Я и вздремнул уже, сидя на стуле. Внезапно дверь отворяется, я вижу высокого мужчину чуть за сорок, с темными курчавыми волосами, в длинном белом халате. На шее болтается стетоскоп, под мышкой блокнот для записей с металлическим кантом. На груди пластиковый жетон с надписью: «Др. Ирвин Шварц, доктор медицины и философии».
– Доброе утро! – говорит он. – В вашей истории, кажется, забыли проставить имя.
– Я Джонатан Вайс.
– Мистер Вайс, как настроение?
– Меня же заперли тут!
– Да, конечно. Но могу я поинтересоваться вашим… гм… самочувствием?
– Я нормально дышу, живу и могу думать. Но, честно говоря, я весь не тут.
К блокноту прикреплена шариковая ручка. Доктор хватает ее, записывает, смотрит на меня пытливо, задумчиво.
– Какое любопытное выражение: «весь не тут». Вас не затруднит пояснить?
Я смотрю на него – тоже пытливо. Лицо угловатое, честное. Ухоженная темная бородка. Симпатичный, деликатный, интеллигентный. Может, рассказать ему?
– Сегодня у меня трудный день, – решаюсь я.
– Вот как? – Он делает пометку в блокноте. – И что же это за трудности?
– Я только сейчас прибыл в город.
– На поезде? На самолете?
– Ничего подобного. Я просто появился. Проще говоря, недавно я открываю глаза и вижу, что очутился в незнакомом месте, в вашем городе. Меня допросил полицейский и, должно быть, решил, что я веду себя странно. Потому и привел сюда.
– Хорошо, я позволю себе пару прямых вопросов. Скажите, вы просто открыли глаза и обнаружили себя здесь? Где же вы были вчера вечером?
– Думаю, в Петербурге, в России, на стыке девятнадцатого и двадцатого столетий. А до того – в Древней Греции, близ трехсотого года до нашей эры. Хотя не уверен, я не специалист в этих делах. Греческие буквы едва различаю. Думаю, я побывал в постгомеровской Греции, но точно в доплатоновской.
– Древняя Греция, говорите… А откуда вы про нее узнали? Кино посмотрели или в книжке вычитали?
– Да вовсе нет! Я же рассказываю о том, что со мной на самом деле произошло!
Звенит звонок, на стене зажигается зеленая лампа. Доктор Шварц захлопывает блокнот:
– К сожалению, у меня срочные дела. Хотелось бы немного позже поговорить с вами еще. Надеюсь, вы не против? Возможно, я способен помочь с объяснением вашего удивительного случая.
Я пожимаю плечами:
– Конечно. Похоже, я тут надолго.
– До скорого. – И доктор Шварц удаляется.
Честное слово, я нечасто рассказываю людям, что со мной произошло на самом деле. Они думают, что я сумасшедший, и торопятся посадить под замок.
Конечно, я всего лишь человек, притом не слишком образованный. Не могу доказать, что на самом деле был там и сям, не могу предоставить историкам детали, – мол, вот так оно обстояло в Вавилоне, Риме или халдейском Уре. Но почему-то я всегда наблюдаю достопримечательности, а не обычные, ничем не выдающиеся места.
Честно говоря, меня сильно тревожит, почему я постоянно оказываюсь именно в знаменитых краях. Меня заносит в Рим, а не в Пизу, в Лондон, а не в Бирмингем, в Нью-Йорк, а не на Белые равнины. Почему? Ведь на земле всегда было гораздо больше темных медвежьих дыр, чем популярных городов и пейзажей. Отчего же меня непременно бросает в исторически известные места? Может, я их сам как-то выбираю? Или здесь другие принципы работают? Да, рассуждать можно сколько угодно – наверняка все равно не узнаешь.
Когда доктор Шварц возвращается, я рассказываю ему об этом.
– Прямого и простого ответа я не дам, – говорит он. – Алгоритм перемещений неочевиден. Но я могу сказать кое-что о причине ваших неприятностей. Пространственно-временная дислокация, получившая название «синдром Дженкинса – Штайнера», сейчас у всех на слуху, чему немало способствовала публикация весьма авторитетной работы Дженкинса и Штайнера о дислокации. Однако это явление редкое, и обычно его принимают за расстройства психики другого рода. Синдром многократно упомянут в литературе. Каспар Хаузер, дикий мальчик из Аверона, британский дипломат Бенджамин Батерст… «Семь отроков эфесских» были бы отличным ранним примером, но, увы, их история сугубо легендарна, и в наш список ее включать нельзя. Забавен случай так называемого человека с Марса, бродившего по улицам Москвы в начале двадцатого столетия. О нем писали в газетах, даже фотографировали. Человека с Марса посчитали мошенником, грубой фальшивкой, но время показало: то был действительный, прекрасно документированный случай появления человека – а вернее, гуманоидного существа, – страдающего от так называемого чужеродного синдрома Дженкинса – Штайнера, разновидность «А». Я мог бы долго рассказывать о прецедентах, но, возможно, вы предпочтете сами просмотреть наши материалы.
– Обязательно! – заверяю я. – Но, скажите, есть ли способ излечиться от синдрома Дженкинса – Штайнера? Хоть мой случай, безусловно, очень интересный, я уже сыт по горло. Устал болтаться по странам и столетиям, редко оставаясь на одном месте дольше чем на день. Устал не иметь друзей, жены, семьи, работы, доходов, даже увлечений. Я буквально ничего не могу!
– Вы хотите избавиться от синдрома Дженкинса – Штайнера?
– Всем сердцем!
– Какая ирония. Иные люди отдали бы что угодно за такие возможности. Путешествие во времени – старейшая мечта человечества. Но если вы в самом деле готовы…
– Да!!!
– Тогда позволю себе вас обнадежить. Ваш случай вполне излечим. Нынешний прогресс в темпорально-гуманитарной инженерии поистине удивителен. И если вы тверды в своем решении…
– Я тверд!!!
Договорить доктор Шварц не успевает. Дверь с грохотом распахнулась, вбегают двое смуглых мужчин в белых шортах и теннисках, за ними медсестра, тоже в белом.
– Вот он! – кричит медсестра.
Смуглые медбратья подступают, и я сжимаюсь. Но хватают не меня, а доктора Шварца. Тот обмякает в их руках, словно тряпичная кукла.
– Мистер Лепски! – восклицает медсестра укоризненно. – Вы же обещали, что не будете так делать! Но украли блокнот и халат доктора Шварца и теперь выдаете себя за врача!
– Это я-то выдаю себя за врача?! – возмущенно кричит фальшивый Шварц. – Подождите, я еще пожалуюсь властям, как вы со мной обращаетесь! Там, откуда я прибыл, я светило медицины, у меня лицензия и практика! Сестра, этот человек страдает от синдрома Дженкинса – Штайнера, и я требую…
– Отведите его в блок «Б», – приказывает сестра, и санитары тащат прочь Шварца – или как его там.
– Сестра, пожалуйста! – молю я. – Мне необходимо поговорить с этим человеком. Он обладает знаниями, крайне важными для меня!
– Чем Лепски действительно обладает, так это умением пудрить людям мозги, – возражает медсестра. – Вы сможете с ним встретиться в общей комнате, в позволенное время, – если, конечно, он будет вести себя хорошо.
Я ждал встречи с нетерпением. Но, конечно же, встретиться с Лепски не успел.
Меня перебросило снова.
