– Вы – Генри Дорсет Кейс.

Далее последовали год и место рождения, единый идентификационный номер в СОБА и вереница каких-то имен. Кейс не сразу и понял, что все это – прошлые его псевдонимы. Господи, да неужели их так много?

– Вы что, давно уже здесь сидите?

Кейс увидел, что содержимое его сумки разложено на кровати, грязная одежда и та рассортирована. Сюрикэн лежал отдельно, между джинсами и бельем.

– Где Колодны?

Парни сидели на кушетке, одинаково скрестив руки на груди, на одинаково загорелых шеях – одинаковые золотые цепочки. Теперь, с близкого расстояния, было видно, что вся их юношеская свежесть – подделка, и даже не очень тщательная: вот, скажем, с кожей на костяшках пальцев хирург не справился.

– Что такое Колодны?

– Фамилия, под которой она зарегистрировалась. Так где же ваша напарница?

– Не знаю. – Кейс подошел к бару и налил себе стакан минеральной воды. – Съехала.

– Где вы были ночью?

Словно между прочим, девица подобрала с подушки пистолет и переложила его на бедро. Слава богу, хоть направлять на него не стала.

– На рю Жюль Верн, посидел в барах, малость кайфанул. А вы?

Колени вот-вот подломятся. А минералка – теплая и противная.

– Похоже, вы не очень понимаете свое положение, – вмешался один из парней, тот, что слева, извлекая из кармана белой в дырочку футболки пачку «Житан». – Вы, мистер Кейс, влипли. Соучастие в заговоре, направленном на усиление искусственного разума. – (Из того же кармана появился золотой «данхилл».) – Личность, известная вам под именем Армитидж, уже арестована.

– Корто?

Глаза полицейского удивленно расширились.

– Да. Откуда вы знаете его настоящее имя?

Зажигалка выкинула крошечный язычок пламени.

– Не помню, – ответил Кейс.

– Вспомнишь! – пообещала девица.

Троица представилась как Мишель, Ролан и Пьер; настоящие это имена или оперативные клички, можно было только догадываться. Пьеру выпала роль «злого следователя», Ролан разыгрывал сочувствие, оказывал мелкие любезности – принес, например, пачку «Ехэюань», когда Кейс отказался от «Житана», изо всех сил подчеркивая, что совершенно не разделяет холодной враждебности Пьера. Мишель же, решил Кейс, будет следить за ходом допроса с высокомерной отстраненностью, лишь изредка вмешиваясь в его ход. Не было никаких сомнений, что кто-нибудь из них – а может быть, и все трое – вел аудио-, а скорее всего, даже симстим-запись, и, таким образом, все сказанное в их присутствии становилось уликой. «Уликой чего?» – спрашивал себя Кейс, с тоской ощущая, что наваливается отходняк.

Зная, что арестованный не понимает по-французски, они переговаривались совершенно свободно. Или так только казалось. Кое-что Кейс уловил: имена и названия – Поли, Армитидж, «Сенснет», Дикие Коты – выступали из текучего моря французской речи, как вершины айсбергов. Нельзя исключить, что имена эти произносились специально для него. Молли упоминалась только по фамилии Колодны.

– Так вы утверждаете, что вас наняли для рейда, – неторопливая речь Ролана с прямо-таки липкой назойливостью подчеркивала его рассудительность, – и что вы не знаете, с какого рода объектом будете иметь дело. А вам не кажется, что это несколько странно? Сможете ли вы в таком случае выполнить необходимую операцию после преодоления защитной системы объекта? Ведь вы же должны исполнить некую функцию, верно?

Ролан склонился вперед, уперся локтями в загорелые колени и приготовился выслушивать объяснения Кейса. Пьер мерил шагами комнату: от окна к двери и обратно. Кейс решил, что запись ведет Мишель. Ее глаза следили за ним непрерывно.

– Можно мне одеться?

Чтобы обследовать швы джинсов, Пьер заставил Кейса раздеться. Теперь Кейс сидел на плетеной скамеечке голый и остро ощущал непристойную белизну недокрашенной ступни.

Ролан что-то сказал по-французски.

– Non, – рассеянно бросил Пьер (что это он за окном высматривает? да еще в бинокль?).

Ролан пожал плечами, а затем поднял брови и развел руками. Кейс решил, что самое время улыбнуться. «Прямо как по учебнику», – подумал он, глядя на ответную улыбку Ролана.

– Послушайте, – сказал он, – мне плохо. Я принял в баре какую-то жуткую дурь, понимаете? Я хочу лечь. Я от вас никуда не денусь. Вы говорите, что Армитидж тоже арестован. Вот его и спрашивайте. Я же на подхвате, что я там знаю.

Ролан кивнул:

– А Колодны?

– Она уже работала с Армитиджем, еще до меня. Она просто охранница, самурай. Насколько мне известно. А что там мне известно?

– Но вы знаете, что настоящее имя Армитиджа – Корто, – заметил Пьер, не отрывая глаз от бинокля. – Откуда?

– Не помню, – равнодушно пожал плечами Кейс. – Вроде он сам сказал. – («Вот же черт за язык дернул!») – У всех несколько имен. А вас правда зовут Пьер?

– Нам известно, на каких условиях вас лечили в Тибе, – заговорила долго молчавшая Мишель, – и это, пожалуй, первая ошибка Уинтермьюта. – (Кейс изобразил на лице полное недоумение. Имя Уинтермьюта раньше не упоминалось.) – На основе использованной при вашем лечении методики владелец клиники получил семь базовых патентов. Вы понимаете, что это значит?

– Нет.

– А то, что хирург из подпольной клиники в Тиба-Сити владеет теперь контрольными пакетами трех крупных медицинских исследовательских консорциумов. Не совсем обычный поворот событий. Это сразу привлекло наше внимание.

Мишель скрестила загорелые руки на маленьких острых грудях и откинулась на пеструю подушку. Сколько же ей лет-то? Говорят, возраст безошибочно читается по глазам, однако Кейс никогда не понимал, что там можно прочитать. Из-за розового кварца очков Жюли Дина глядели бесхитростные глаза десятилетнего ребенка. Ничто, кроме костяшек пальцев, не выдавало возраста Мишель.

– Мы проследили за вами до Муравейника, затем потеряли и снова обнаружили, когда вы покидали Стамбул. От этого момента мы пошли назад и выяснили, что именно вы спровоцировали панику в «Сенснете». После этого корпорация обеспечила нам всю возможную помощь. Они провели у себя инвентаризацию, в ходе которой обнаружили, что пропал конструкт личности Маккоя Поли.

– В Стамбуле, – почти извиняясь, добавил Ролан, – все было совсем просто. Эта женщина подпортила отношения Армитиджа с секретной полицией.

– А затем вы появились здесь, – сказал Пьер, опуская бинокль в карман рубашки. – Мы очень обрадовались.

– Возможности позагорать?

– Вы прекрасно понимаете, что мы имеем в виду, – сказала Мишель. – А будете притворяться дурачком – только усложните свое положение. Вопрос об экстрадиции решен еще не до конца. Вы поедете с нами, так же как и Армитидж. Но вот куда мы направимся? В Швейцарию, где вы окажетесь просто мелкой сошкой в суде над искусственным интеллектом? Или в СОБА, где можно доказать, что вы участвовали не только во взломе и ограблении банков данных, но также и в провоцировании общественных беспорядков, которые стоили четырнадцати невинных жизней? Так что выбирайте.

Кейс вытянул из пачки сигарету, Пьер услужливо щелкнул золотым «данхиллом».

– И станет ли Армитидж вас покрывать?

Вопрос прозвучал одновременно с клацаньем закрываемой зажигалки. Голова Кейса раскалывалась, лицо Пьера плыло и корежилось, словно отраженное в грязной луже.

– Сколько вам лет, босс?

– Достаточно, чтобы понять: ты спекся, попал в глубокую задницу и теперь прямиком гремишь за решетку.

– Айн момент, – сказал Кейс и затянулся. А затем выпустил в лицо тьюринг-копа струю дыма. – А как у вас, крутые вы ребята, с полномочиями? Не следовало ли вам пригласить на эту дружескую беседу службу безопасности Фрисайда? Тут же вроде их территория, верно?

Худое мальчишеское лицо помрачнело, темные глаза сузились, Кейс напрягся в ожидании удара, но Пьер только пожал плечами.

– Это не важно, – вмешался Ролан. – Ты поедешь с нами. Нам не привыкать к неопределенности законов. Договоры, согласно которым работает наш отдел, гарантируют нам большую гибкость. Да и сами мы проявляем гибкость, если этого требует ситуация.

Маска дружелюбия внезапно исчезла, теперь глаза Ролана стали такими же жесткими, как у Пьера.

– Ты хуже, чем просто дурак. – Мишель встала, по-прежнему сжимая в руке пистолет. – Тебе плевать на судьбу человечества. Тысячи лет люди мечтали о договоре с дьяволом. И только сейчас это стало возможным. Ну и сколько же тебе заплатят? За какую цену согласился ты помочь этой твари освободиться и вырасти? – В ее голосе звучала всепонимающая усталость, невозможная в девятнадцатилетней девушке. – Одевайся. Ты поедешь с нами. Ты и этот тип, которого ты называешь Армитиджем, вернетесь с нами в Женеву, чтобы дать показания в суде над искусственным интеллектом. Иначе мы тебя убьем. Прямо сейчас. – Мишель вскинула пистолет – блестящий черный «вальтер» со встроенным глушителем.

– Одеваюсь, одеваюсь, – пробормотал Кейс и заковылял к кровати.

Ноги так и остались ватными, неуклюжими. Господи, да неужели в этом барахле не осталось ни одной чистой майки?

– Тут рядом наш корабль. Мы сотрем конструкт Поли импульсным излучателем.

– «Сенснет» будет в экстазе, – сказал Кейс.

«А заодно сотрете и все улики, находящиеся в памяти „Хосаки“, – подумал он. – А других у вас нет».

– Ничего подобного. Это только избавит их от обвинения в изготовлении и хранении этой штуки.

Кейс натянул через голову рубашку. Увидел на кровати сюрикэн, безжизненный кусок металла, свою звезду. Он поискал в себе недавнюю ярость, но ярость эта куда-то пропала. Самое время поднимать лапки, плыть по течению… А тут еще эти капсулы с ядом…

– Опять мясо, – пробормотал он.

В лифте Кейс подумал о Молли. Она, наверное, уже в «Блуждающем огоньке». Гоняется за Ривьерой. А за ней самой гоняется Хидэо – тот самый, по-видимому клонированный, ниндзя. Из байки Финна, тот, что приходил за говорящей головой.

Кейс прислонился лбом к матово-черному пластику стенной панели и закрыл глаза. Конечности казались старыми кривыми деревяшками, разбухшими после дождя.

Под яркими зонтиками среди деревьев подавали ланч. Ролан и Мишель вернулись к прежней своей роли и весело заговорили по-французски. Пьер чуть отстал. Мишель, скрыв оружие под переброшенной через руку белой парусиновой курткой, упирала ствол пистолета Кейсу в ребра.

На лугу, петляя между столиками и деревьями, Кейс гадал, решится ли Мишель стрелять, если он возьмет вот сейчас да и упадет от усталости. По краям поля зрения дрожали какие-то черные лохмы. Кейс посмотрел на раскаленную добела полосу системы Ладо-Ачесон и увидел, как на фоне искусственного неба грациозно порхает огромная бабочка.

Луг кончался крутым обрывом; там, за ограждением, теплый воздух, поднимающийся от Дезидераты, шевелил траву и головки полевых цветов. Мишель отбросила с глаз прядь коротких темных волос, показала пальцем вдаль и сказала что-то Ролану. По-французски. Ее голос звенел неподдельным счастьем. Кейс взглянул, что это она там показывает, и увидел изгибы искусственных озер, белое сверкание казино, бирюзовые прямоугольники сотен бассейнов, тела купальщиков – крошечные бронзовые иероглифы; все это держалось на искривленном корпусе Фрисайда благодаря искусственной гравитации.

Они прошли вдоль ограждения к изящному железному мостику, перекинутому через Дезидерату. Мишель подгоняла Кейса стволом «вальтера».

– Полегче, я быстрее просто не могу.

Грациозная бабочка спикировала в тот самый момент, когда они подходили к середине моста, спикировала с выключенным электродвигателем, абсолютно бесшумно, никто ничего и не заподозрил, пока черный углеволоконный пропеллер не снес Пьеру верхушку черепа.

На мгновение все потемнело – самолетик заслонил ладо-ачесоновское солнце; Кейс почувствовал на затылке горячие брызги крови, а затем кто-то сбил его с ног. Кейс перекатился и увидел, что Мишель лежит на спине, подтянув колени к груди, и двумя руками целится из «вальтера». «Зря стараешься», – с неправдоподобной ясностью пронеслось в голове. Она пыталась сбить хищное механическое насекомое.

А потом Кейс побежал. Достигнув первого дерева, он оглянулся и увидел несущегося следом Ролана. Еще он увидел, как хрупкий биплан снес железные перила моста, смялся в гармошку, перевернулся и рухнул в ущелье Дезидераты, увлекая за собой девушку.

Ролан даже не оглянулся. Белое лицо окаменело, зубы оскалились. Он что-то держал в руке.

Ролана убил садовый робот. Он упал на француза из аккуратно подстриженной кроны того же самого дерева – черно-желтый, в косую полоску, краб.

– Ты их убил, – задыхаясь от быстрого бега, бормотал Кейс. – Что ж ты, паскуда, делаешь, ты же всех их убил…

Небольшой состав мчался по туннелю со скоростью восемьдесят километров в час. Кейс сидел с закрытыми глазами. Душ помог прийти в себя, но от вида розовой от крови Пьера воды, текущей по белому кафельному полу, его вытошнило – вытошнило подчистую, до желчи.

По мере сужения веретена тяготение слабело. Живот Кейса негодующе бурчал.

На пристани его ждал Аэрол со скутером:

– Кейс, у нас тут заморочки.

Голос в наушниках тихий, еле слышный. Кейс нажал подбородком на регулятор, прибавил громкость и всмотрелся в лицо Аэрола, скрытое лексановым забралом.

– Мне нужно попасть на «Гарви».

– Ладно. Пристегнись, брат. Только «Гарви» в плену. Вернулась яхта, та, которая приходила раньше. Она намертво заблокировала «Маркуса Гарви».

Тьюринг?

– Что значит «приходила раньше»?

Кейс забрался на скутер и начал пристегивать ремни.

– Да японская яхта. Привозила тебе посылку…

Армитидж.

При виде «Маркуса Гарви» в голове у Кейса завертелись беспорядочные образы ос и пауков. Маленький буксировщик прильнул к серой груди изящного насекомоподобного корабля, в пять раз превышавшего его длиной. В ослепительном, не смягченном никакой атмосферой свете солнца с неправдоподобной отчетливостью вырисовывались клешни захватов, вцепившихся в латаный-перелатаный корпус «Гарви». Светлый гофрированный шлюз благоразумно огибал двигатели буксировщика и присоединялся к кормовому люку. Во всей этой конструкции было нечто непристойное, хотя она и навевала мысли скорее о кормлении, нежели о сексе.

– А что с Мэлкомом?

– С Мэлкомом все прекрасно. По трубе никто не ходил. Пилот яхты только поговорил с ним. Отдохни, говорит.

Когда они огибали серый корабль, Кейс прочитал под вытянутой гроздью японских иероглифов большие ярко-белые буквы: «ХАНИВА».

– Что-то мне это не нравится. Сваливать надо отсюда, и чем скорее, тем лучше.

– Мэлком говорит то же самое, но вот «Гарви», он далеко не уйдет.

Пройдя передний шлюз и сняв шлем, Кейс услышал пулеметные очереди сионитского жаргона – Мэлком говорил с кем-то по радио.

– Аэрол вернулся на «Рокер», – сказал Кейс.

Мэлком скосил глаза и кивнул, даже не запнувшись в очередной фразе.

Перепутанные дреды пилота торчали вверх, напоминая то ли змей на голове горгоны Медузы, то ли какие-то диковинные водоросли; Кейс осторожно проскользнул над этими зарослями и начал снимать скафандр. На Мэлкоме красовались ярко-оранжевые наушники, он прикрыл глаза и сосредоточенно наморщил лоб, вслушиваясь в голос собеседника и утвердительно кивая. Одежда праведного пилота состояла из драных джинсов и старой зеленой нейлоновой куртки с оторванными рукавами. Кейс запихнул красный скафандр «Саньо» в грузовой гамак и забрался в страховочную сетку.

– Слышь, что дух говорит, – сказал Мэлком. – Компьютер только и знает, что тебя спрашивает.

– А кто там, на яхте?

– Тот же японец, что раньше. А теперь с ним еще и этот твой мистер Армитидж, прилетел с Фрисайда…

Кейс надел дерматроды и вошел в киберпространство.

– Дикси?

Матрица предстала перед ним в виде розовых сфер сталеплавильного комбината в Сиккиме.

– Что это ты там чудишь? До меня доходят жуткие истории. Память «Хосаки» один к одному скопирована в машину, стоящую на борту яхты твоего босса. Чистый атас. На тебе что, тьюринги повисли?

– Да, но Уинтермьют их убил.

– Только не надейся на долгую передышку. Их же как собак нерезаных. Прибегут как миленькие, и не втроем, а целой шоблой. Зуб даю, все их деки слетелись сейчас на наш сектор решетки, как мухи на теплое дерьмо. А твой драгоценный начальничек приказывает начинать. Давайте, говорит, и сейчас же.

Кейс набрал координаты Фрисайда.

– Ну-ка, Кейс, отодвинься на секунду…

Матрица расплылась и снова замерла; скорость и точность, с которыми Флэтлайн провел сложнейшую серию переходов, вызвали у Кейса дрожь зависти.

– Ни хрена себе…

– Не забывай, старик, я же классно работал при жизни. Пальцы так мелькали, что глазами не уследишь!

– Вот это, что ли? Слева большой зеленый прямоугольник.

– Верно сечешь. Ядро банка данных корпорации «Тессье-Эшпул СА», а лед ихний создан двумя дружественными ИскИнами. Думаю, ничем не хуже любого армейского. Адский лед, Кейс, черный как могила, гладкий как стекло. И оглянуться не успеешь, как он поджарит мозги. А если мы приблизимся чуть поближе, он засунет нам трассеры в жопу и по штуке за каждое ухо, так что совет директоров Тессье-Эшпулов будет знать и размер твоей обуви, и длину твоей письки.

– У меня на это вообще не стоит, а тут еще тьюринги. Слушай, а может, лучше отвалить? Возьму тебя с собой…

– Ты что? Без балды? Не хочешь даже посмотреть, что может эта китайская программа?

– Ну, в общем-то… – Кейс окинул взглядом зеленые стены тессье-эшпуловского льда. – Ладно, хрен с ним. Поехали.

– Вставляй кассету.

– Эй, Мэлком, – сказал Кейс, выйдя из матрицы, – я просижу с дерматродами на голове часов, наверное, восемь подряд.

Мэлком снова курил. Кабина утопала в клубах дыма.

– Я не смогу ходить в гальюн…

– О чем разговор.

Сионит сделал сальто вперед, порылся в сетчатой, на молнии сумке и достал оттуда длинную, свернутую в бухту прозрачную трубку, присоединенную к какой-то штуке, запечатанной в стерильный пузырь.

Устройство это, именовавшееся техасским катетером, Кейсу совершенно не понравилось.

Кейс вставил в прорезь кассету с китайским вирусом, немного посидел, вздохнул и дожал ее до упора.

– О’кей, – сказал он, – все готово. Послушай, Мэлком, если что-нибудь будет не так, возьми меня за левое запястье. Я почувствую. А еще я надеюсь, ты выполнишь все, что тебе скажет «Хосака», ладно?

– Будь спок, брат. – Мэлком запалил свежий косяк.

– И прибавь вытяжку. Не хочу, чтобы это дерьмо действовало на мои нейротрансмиттеры. У меня и так отходняк.

Мэлком ухмыльнулся.

– В пуп и в гроб, – простонал Флэтлайн. – Ты только посмотри.

Вокруг них разворачивался китайский вирус. Многоцветная тень, неустанное движение бессчетных полупрозрачных завес. Он вздымался над ними, заслоняя горизонты киберпространства, необъятно огромный, каждую секунду – другой.

– Здоровая свистюлина, – одобрил Флэтлайн.

– Посмотрю, как там Молли, – объявил Кейс и щелкнул симстим-переключателем.

Невесомость. Ощущение – будто ныряешь в абсолютно прозрачной воде. Молли «плыла» по широкой трубе из ребристого лунного бетона, освещенной через каждые два метра белыми неоновыми кольцами.

Связь была односторонняя. Говорить с ней Кейс не мог.

Он вернулся в киберпространство.

– Да, старик, программка – зашибись. Величайший, после хлеба в нарезке, плод гения человеческого. Эта хрень, она же – невидимая. Я только что посидел секунд двадцать на той маленькой розовой коробочке в четырех кликах от тессье-эшпуловского льда, посмотрел, как мы выглядим со стороны. А никак. Нету нас здесь.

Кейс отыскал взглядом упомянутую розовую конструкцию, стандартный коммерческий блок, и осторожно к ней приблизился.

– Может, она бракованная, программка-то.

– Может, но вряд ли. От нашей красавицы за километр несет военными разработками. И она новехонькая, только что из магазина. И никто ее не видит. Если бы нас заметили, посчитали бы за китайских диверсантов, но никто и в ус не дует. Возможно, даже обитатели «Блуждающего огонька».

Кейс посмотрел на гладкую стену, прикрывавшую «Блуждающий огонек».

– Ну что ж, – сказал он, – тоже ведь плюс, верно?

– Возможно. – (Кейс болезненно сморщился от запредельного холода в позвоночнике – конструкт снова смеялся.) – Я тут проверил, «Куан-одиннадцатый» никогда не укусит за пятку – если ты, конечно, его хозяин. Парень очень вежливый, будто и впрямь китаец. Всегда готов помочь, к тому же вполне прилично изъясняется по-английски. Ты слышал о медленных вирусах?

– Нет.

– А я как-то слышал. Правда, в самых общих чертах, когда идея только возникла. Но как раз они-то и характеризуют «Куана». Тут не какое-нибудь там сунул-вынул и бежать, а скорее взаимодействие со льдом, настолько медленное, что он его не ощущает. Фронт логической системы «Куана» вроде как прилипает к атакуемому объекту, а затем подключаемся мы, и основная программа начинает крутить вензеля вокруг логики льда. Мы срастаемся с ним как сиамские близнецы, а система ничего даже не подозревает. – Флэтлайн снова рассмеялся.

– Уж больно ты сегодня развеселился. Понимаешь, этот твой смех вроде как раздирает мне позвоночник.

– Весьма сочувствую, – сказал Флэтлайн, – но нам, покойникам, просто необходимо смеяться. Для повышения жизненного тонуса.

Кейс щелкнул симстим-переключателем.

И очутился среди спутанного металла и запаха пыли, а подушечки ладоней скользили по глянцевой бумаге. Позади что-то с шумом рухнуло.

– Да ты успокойся, – сказал Финн. – Расслабься.

Кейс лежал враскорячку на куче пожелтевших журналов, а вокруг во мраке «Метро гологрэфикс» светилась галактика белозубых девичьих улыбок. Кейс вдыхал запах старых журналов и ждал, пока не успокоится сердце.

– Уинтермьют! – сказал он.

– Да, – послышался сзади голос Финна. – В самую точку.

– Иди ты на хрен! – Кейс сел и потер запястья.

– Не булькай, – сказал Финн, появляясь из чего-то вроде ниши в нагромождении хлама. – Так ведь для тебя удобнее. – Он достал из кармана пиджака пачку «Партагас» и закурил; мастерскую наполнил удушливый дым кубинского табака. – А ты бы хотел, чтобы я являлся тебе на склонах матричных гор в облике горящего тернового куста? Не волнуйся, за время твоего отсутствия там ничего не случится. Час здесь займет всего пару секунд реального времени.

– А ты никогда не задумывался, что твои появления в виде знакомых людей действуют мне на нервы? – Кейс встал, стряхнул с черных джинсов пыль, оглянулся на грязные окна и закрытую наружную дверь. – А там что? Нью-Йорк? Или больше ничего?

– Ну-у, – протянул Финн, – это вроде как с тем деревом. Упало в лесу, где его никто не слышал. Так трещало оно или нет? – Он широко усмехнулся, продемонстрировав огромные, желтые от никотина передние зубы, и снова затянулся. – Иди прогуляйся, если хочешь. Все на месте. Во всяком случае – все, что ты когда-нибудь видел. Это воспоминания, понятно? Я выкачал их из тебя, перетасовал и запустил обратно.

– У меня не настолько хорошая память.

Кейс огляделся. Затем посмотрел на свои руки, попытался вспомнить, как должны выглядеть линии на ладонях, но не сумел.

– У всех хорошая память. – Финн бросил окурок и раздавил его каблуком. – Только не все умеют ею пользоваться. Художники – те умеют, особенно хорошие. Если ты сравнишь окружающее с настоящей мастерской Финна в южной части Манхэттена, отличия, конечно же, будут, но не такие большие, как можно бы ожидать. Твоя память голографична. – Финн подергал себя за ухо. – В отличие от моей.

– А что это значит – голографична? – Он вспомнил о Ривьере.

– Голографическая парадигма – лучшее, что придумали люди для описания структуры своей памяти. Но вы так и не сумели ее толком использовать. – Финн шагнул вперед, склонил набок аэродинамически совершенную голову и внимательно посмотрел на Кейса. – В противном случае меня бы, скорее всего, не было.

– Что ты хочешь сказать?

– Я хочу тебе помочь, – пожал плечами Финн. Обтрепанный твидовый пиджак, слишком для него широкий, косо обвис.

– Зачем?

– Потому что ты нужен мне. – Снова показались большие желтые зубы. – А я нужен тебе.

– Дерьмо собачье. Ты можешь читать мои мысли, Финн? То есть, – Кейс болезненно поморщился, – Уинтермьют.

– Мысли невозможно читать. Даже интересно, ты почти не умеешь читать и все равно пользуешься ветхой парадигмой печатного текста. Я могу извлечь содержимое твоей памяти, но ведь это – не мысли. – Финн сунул руку в оголенный каркас древнего телевизора и вытащил серебристо-черную радиолампу. – Видишь? Элемент моей ДНК, ну не совсем, но вроде…

Он бросил лампу в угол, раздался негромкий хлопок и звон.

– Вы всегда строите модели. Каменные круги. Соборы. Стоящие в этих соборах органы. Арифмометры. Ты можешь себе представить, что я не знаю, почему нахожусь здесь? Но если сегодняшний рейд закончится удачно, вы получите то, к чему стремились все это время.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь.

– «Вы» – это вы все вместе. Род человеческий.

– Ты убил тьюрингов.

– Пришлось, – пожал плечами Финн. – Некуда было деться. Да и вообще, чего ты так разохался, они-то прикончили бы тебя и глазом бы не моргнули. Как бы то ни было, я вытащил тебя сюда, и нам нужно поговорить. Узнаешь?

В его руке появилось обгорелое осиное гнездо из сна Кейса, полутемную мастерскую наполнила вонь керосина. Кейс попятился и прижался спиной к залежам хлама.

– Да. Моя работа. Я использовал голографический проектор гостиничного окна. Один из образов, списанных из твоей памяти, пока ты был в отключке. Знаешь, почему гнездо так важно?

Кейс помотал головой.

– Потому… – (гнездо куда-то исчезло), – что оно наилучшая метафора того, чем хотели бы быть Тессье-Эшпулы. Замени только ос на людей. «Блуждающий огонек» – нечто вроде этого гнезда, по крайней мере так было задумано. Думаю, это улучшит твое настроение.

– Улучшит?

– Конечно, ведь теперь ты знаешь, что они такое. А то ты уже начал ненавидеть меня. Оно, конечно, неплохо, но ты перенеси лучше свою ненависть на них. В них тоже нет ничего человеческого.

– Послушай, – Кейс шагнул вперед, – они не сделали мне ничего плохого. А ты – другое дело… – Но чувство гнева не возникало.

– Так вот, меня создали Тессье-Эшпулы. Эта французская девочка, она сказала, что ты предал человечество. Дьяволу, так она меня назвала. – Финн ухмыльнулся. – В общем, не важно. Пока мы работаем, ты должен кого-нибудь ненавидеть. – Он развернулся и шагнул вглубь мастерской. – Ладно, иди сюда, я покажу тебе «Блуждающий огонек». – Финн поднял уголок одеяла, оттуда хлынул яркий свет. – Кой хрен, да что ты там как неживой?

Кейс нерешительно подошел.

– Вот и прекрасно, – сказал Финн, хватая его за локоть.

Облачко пыли, запах лежалой шерсти, а потом сразу – невесомость, цилиндрический коридор из рифленого лунного бетона, освещенный через каждые два метра белыми неоновыми кольцами.

– Мамочки, – пробормотал Кейс.

– Это центральный вход, – пояснил Финн; сейчас его пиджак выглядел особенно нелепо. – В реальности на месте моей мастерской находятся главные ворота, они наверху, у самой оси Фрисайда. Подробностей будет мало, потому что у тебя нет воспоминаний. За исключением этого коридора, который ты видел при помощи Молли…

Кейс старался лететь прямо, но его стало закручивать по пологой спирали.

– Держись, – подбодрил Финн, – я сделаю быструю перемотку.

Стены расплылись. Появилось головокружительное ощущение стремительного полета, мелькали цвета, Кейс и Финн огибали углы и неслись по узким коридорам. Судя по всему, в одном месте они прошли сквозь мощную, в несколько метров толщиной, стену – мгновенная вспышка кромешной мглы.

– Здесь, – объявил Финн. – Прибыли.

Они плавали в центре квадратной комнаты. Стены и потолок облицованы темным деревом. Кристаллически поблескивает квадратный ковер; выполненный синей и алой шерстью орнамент повторяет структуру какой-то микросхемы. В самом центре комнаты – квадратный пьедестал из молочно-белого стекла, точно выравненный по сторонам ковра, а на нем…

– Вилла «Блуждающий огонек», – мелодично заговорила голова, – это прихотливый каприз, тело, проросшее внутрь самого себя, готический замок. Каждое помещение этой виллы – тайный склеп, каждый коридор – тайный ход. Бесконечный ряд комнат и залов, соединенных переходами и лестницами, змеящимися подобно исполинскому кишечнику, крутые повороты, в которых бессильно запутывается взгляд, расписные перегородки и ширмы, пустые альковы…

– Сочинение три-Джейн, – сказал Финн, вытаскивая свои «Партагас». – Девица написала его в двенадцатилетнем возрасте. Когда изучала семиотику.

– Архитекторы Фрисайда приложили максимум стараний, скрывая тот факт, что интерьер веретена организован с пошлой точностью меблировки гостиничного номера. В «Блуждающем огоньке» же внутренние поверхности веретена покрыты фантастическими зарослями структур, формы текут, переплетаются и сливаются, сходясь к незыблемому микроэлектронному ядру, корпоративному сердцу нашего клана, кремниевому цилиндру, пронизанному узкими – иногда не толще человеческой руки – эксплуатационными каналами. В этих каналах живут блестящие крабы – миниатюрные роботы, ежесекундно готовые исправить случайную неполадку, встать на пути преднамеренного вредительства.

– Ты ее видел в ресторане, – напомнил Финн.

– По меркам архипелага, – продолжила голова, – мы старая семья, и причудливость архитектуры нашего дома отражает наш возраст. Но она отражает и нечто другое. Семиотика виллы выдает стремление внутрь и отрицание сияющей бездны, пребывающей – если небытие может пребывать – где-то там, за оболочкой веретена… Тессье и Эшпул поднялись по гравитационному колодцу – и возненавидели космос. Они построили Фрисайд, чтобы выкачивать деньги из новых островов, стали богатыми и эксцентричными и начали строить продолжение своего тела, «Блуждающий огонек». Мы спрятались за своими деньгами и стали расти внутрь, создавая собственную, непроницаемую извне, вселенную… На вилле «Блуждающий огонек» нет неба – ни искусственного, ни какого-либо еще… В кремниевом ядре виллы есть небольшая комната, единственное на весь комплекс помещение с прямыми углами. Здесь, на простом стеклянном пьедестале, установлен расписной – перегородчатая эмаль по платине – бюст, инкрустированный ляпис-лазурью и жемчугом. Сверкающие шарики его глаз вырезаны из искусственного рубина – одного из иллюминаторов того самого корабля, который вывел в космос первого Тессье, а затем вернулся за первой Эшпул… – Голова замолчала.

– Ну и?.. – спросил Кейс, почти ожидая, что голова ответит.

– Конец, – сказал Финн. – Точнее говоря, она не закончила сочинение. Маленькая была, непоседливая. А эта хреновина – нечто вроде ритуального терминала. Мне нужно, чтобы Молли сказала здесь в нужный момент нужное слово. Тут-то и вся закавыка. Если голова не услышит волшебного слова, тогда один хрен, как далеко вы с Флэтлайном заведете китайский вирус.

– И какое же это слово?

– Не знаю. Можно сказать, что моя сущность тем и определена, что я не знаю потому, что я не могу знать. Аз есмь тот, иже не ведает слова. И даже если бы ты его знал и сказал мне, я бы не смог узнать. Это предохранитель, встроенный в мою постоянную память. Кто-то посторонний должен узнать это слово и произнести его перед головой в тот момент, когда вы с Флэтлайном проломитесь сквозь лед и войдете в ядро системы.

– И что потом?

– Потом я перестану быть. Исчезну.

– Для такой радости можно и постараться, – заметил Кейс.

– Конечно. Только ты, Кейс, поосторожнее. Похоже, моему, ну скажем, другому полушарию не слишком все это по нутру. А ведь что одна неопалимая купина, что другая, их не очень-то и различишь. Вдобавок Армитидж начинает рассыпаться.

– В каком смысле?

Но тут комната с деревянными панелями смялась, бумажным журавликом сложилась под десятком невозможных углов и выпала, кувыркаясь, в киберпространство.

– Ты что, сынок, хочешь побить мой рекорд? – спросил Флэтлайн. – Снова пять секунд отключки.

– Следи за лавкой, – пробормотал Кейс и щелкнул симстим-переключателем.

Темнота, Молли низко припала к полу, под ладонями – грубый, шершавый бетон.

«КЕЙС КЕЙС КЕЙС КЕЙС» – замигало на цифровом дисплее: Уинтермьют сообщал ей, что связь установлена.

– Веселенькие дела, – проворчала Молли. Она оторвала ладони от бетона, потерла их одну о другую и щелкнула костяшками пальцев. – Где тебя черти носили?

«ПОРА МОЛЛИ ТЕПЕРЬ ПОРА».

Молли сильно прижала язык к нижним передним зубам.

Один зуб чуть качнулся, включились миниатюрные фотоумножители, отдельные случайные фотоны, пролетающие в темноте, превратились в ощутимые потоки электронов, и бетон вокруг стал призрачно-белым, зернистым.

– О’кей, красавчик. Пошли развлекаться.

Ее убежище оказалось чем-то вроде вспомогательного туннеля. Молли проскользнула между прутьями фигурной, потемневшей от времени бронзовой решетки. На ней снова был мимикрирующий комбинезон – в какой-то момент Кейс заметил краешек рукава. Под поликарбоновым пластиком ощущалась знакомая упругость плотно облегающей тело кожи. Левое плечо оттягивал ремешок с каким-то тяжелым угловатым предметом. Молли встала, расстегнула костюм и потрогала рифленую рукоятку пистолета.

– Кейс, – сказала она почти беззвучно, – ты меня слышишь? Я тут хочу тебе рассказать… Был у меня когда-то парень… Ты мне немного напомнил… – Молли свернула за угол, на секунду остановилась и осмотрелась. – Джонни, так его звали.

Вдоль низкой сводчатой галереи стояли десятки музейных стендов, попросту говоря – деревянных, застекленных спереди ящиков. Допотопные эти сооружения выглядели здесь совершенно неуместно – будто их принесли сюда для какой-то неведомой цели и забыли. Через каждые десять метров висели столь же архаичные светильники – тусклая латунь с белыми матовыми шарами. Поверхность под ногами стала какая-то неровная; прошло некоторое время, пока Кейс не сообразил, что это из-за бесчисленных, без всякого порядка разбросанных ковриков. Казалось, что пол устлан мягким толстым (кое-где коврики лежали в пять-шесть слоев) лоскутным одеялом.

К некоторой досаде Кейса, Молли почти не обращала внимания ни на шкафы, ни на их содержимое. Ему пришлось довольствоваться тем, что выхватывал ее безразличный взгляд: керамические черепки, старинное оружие, какой-то совершенно непонятный предмет, густо истыканный ржавыми гвоздями, обтрепанные фрагменты гобеленов…

– Джонни, он был очень толковый парень. Подрабатывал на Мемори-лейн «копилкой» – чипы в голове, клиенты прятали туда информацию. Не помню уж почему, за ним погнались якудза; наше с Джонни знакомство с того и началось, что я вырубила их наемного убийцу. Просто повезло – мужик был и сильнее меня, и умел гораздо больше. Ну а потом мы сошлись, и все у нас было хорошо.

Молли едва шевелила губами; Кейс чувствовал артикуляцию и понимал слова, даже не слыша их.

– Мы не пожалели денег, завели «кальмаров», чтобы восстанавливать по остаточным следам всю ту информацию, которую Джонни хранил в прошлом. Переписали ее на пленку и начали трясти некоторых клиентов, точнее, экс-клиентов. Я была и инкассатором, и боевиком, и сторожевой собакой. Счастливое время. Ты когда-нибудь был счастлив, Кейс? У меня был Джонни. Мы работали с ним на пару. Партнеры. За два месяца до того я окончательно развязалась с тем борделем…

Молли замолчала, осторожно обогнула поворот, огляделась и прошла дальше. Снова деревянные ящики цвета тараканьих крыльев.

– Нам было хорошо, и мы ничего не боялись. Даже и не задумывались, что кто-то там может нас тронуть. А если и что – я всегда сумею защититься. Думаю, якудза все еще охотилась за Джонни. Ведь я убила их человека. А Джонни их кинул. А эти долбаные яки никогда не торопятся, они могут ждать годы и годы. Чем лучше тебе сейчас, тем хреновее будет потом, когда они о тебе вспомнят. Терпеливые, как пауки. Дзен-пауки… Тогда я этого не знала. А может, знала, но думала, что к нам это не относится. В молодости каждый считает себя уникальным. Я была молодая. Они пришли в тот самый момент, когда мы решили, что заработали достаточно, что можно завязать и куда-нибудь уехать, например в Европу. Ни один из нас не представлял себе, чем же мы, собственно, займемся, когда вместо уймы работы появится уйма свободного времени. Но мы уже обленились, заплыли жирком – швейцарские орбитальные счета, квартира, забитая всякой хренотенью. Все это как-то расслабляет… Тот, первый, которого я убрала, был мужик крутой. Прекрасная реакция, имплантаты, техника боя такая, что выстоял бы и против десятка обычных громил одновременно. Но второй, он был, ну не знаю, вроде монаха. Клонированный. Убийца – и даже не до мозга костей, а до клеточного уровня. Ничего не говорил, и это его безмолвие казалось безмолвием смерти. Смерть окружала его густым осязаемым облаком…

Дальше коридор раздваивался, выходил к двум одинаковым, ведущим вниз лестницам. Молли выбрала левую.

– Когда-то, я была еще маленькой девочкой, мы жили в заброшенном доме. На берегу Гудзона, а крысы там здоровые, ты не поверишь. Это все химия. Вот точно, прямо с меня ростом: одна из них целую ночь скреблась у нас под полом. А утром кто-то привел этого старика, щеки у него были все в морщинках, а глаза совсем красные. Он принес промасленный кожаный сверток. Ну вроде как инструменты предохраняют от ржавчины. Развернул, а там старый револьвер и три патрона. Тогда старик заряжает один патрон и начинает ходить по комнате туда-сюда, а мы жмемся по стенам… Туда-сюда. Руки на груди, голова опущена, а про свой револьвер будто забыл. Крысу выслушивает. Мы молчим, пальцем шевельнуть боимся. Старик сделает шаг – крыса, ее же слышно, передвинется. Крыса передвинется, и тогда он снова шагнет. И вот так целый час, а потом он словно вспомнил про револьвер. Направил его в пол, ухмыльнулся и выстрелил. Свернул свое хозяйство и ушел… Я очень боялась, но все же слазила туда, под пол. У нее была дырка точно промеж глаз.

Молли внимательно изучила очередную запертую дверь; они встречались по пути довольно часто.

– Второй, что пришел за Джонни, он был вроде того старика. Нет, не старый, а просто такой же. Он убивал в точности так же.

Коридор вывел к просторному помещению. Море дорогих ковров, на потолке – гигантская люстра, нижняя подвеска почти касается пола. Когда Молли вошла в холл, раздался мелодичный хрустальный звон. «ТРЕТЬЯ ДВЕРЬ НАЛЕВО» – замигал дисплей.

Молли свернула налево, стараясь не задеть перевернутое хрустальное дерево.

– Я видела его только раз. По дороге домой, он как раз выходил. Мы жили в переделанном под жилье заводском комплексе вместе с уймой подающих надежды ребят из «Сенснета». Охранная система была вполне приличная, но я ее еще усилила, поставила самое серьезное оборудование, чтобы и мышь не проскочила. Я знала, что Джонни дома. А этот коротышка сразу привлек мое внимание, как только вышел из двери. Не сказал мне ни слова. Мы только посмотрели друг на друга, и я все поняла. Самый обыкновенный парень – небольшого росточка, в обыкновенной одежде, безо всякого гонора, скромный. Он посмотрел на меня и сел на рикшу. Я все поняла. Бросилась вверх по лестнице, а Джонни сидит возле окна на стуле, слегка приоткрыв рот, словно хочет что-то сказать…

Старая, даже древняя дверь; судя по орнаменту, когда-то эта резная, из таиландского тика панель была гораздо больше, но ее уполовинили по размерам дверного проема. Под извивающимся драконом – примитивный механический замок с накладкой из нержавеющей стали. Молли опустилась на колени, вынула из внутреннего кармана небольшой тугой сверток из черной замши, выбрала тонкую, как иголка, отмычку.

– Я, конечно, не ушла в монастырь, но все, что были потом, они были мне по фигу – что есть они, что нет.

Молли замолкла, вставила отмычку и принялась за работу, сосредоточенно покусывая нижнюю губу. Похоже, она полагалась исключительно на осязание – ее глаза расфокусировались, дверь превратилась в светлое пятно. Кейс слушал тишину холла, нарушаемую лишь негромким позвякиванием люстры. Люстра – не под электрическое освещение, а совсем старинная, под свечи. Свечи? На вилле все было с каким-то вывертом. Кейс вспомнил рассказ Кэт о замке с прудами и лилиями и манерные фразы 3-Джейн, которые декламировала эта бредовая голова. Структура, которая прорастает сама в себя. Пахло здесь как в церкви – сладковато и вроде как плесенью. И где же все эти Тессье-Эшпулы? Кейс ожидал увидеть настоящий улей дисциплинированной активности, но Молли не встретила пока ни души; исповедальный монолог вызвал у него неловкость, прежде она не очень-то о себе распространялась. Единственное исключение – история, рассказанная в этом кукольном борделе, а так можно было бы подумать, что у нее вообще нет прошлого.

Молли закрыла глаза, и раздался щелчок, Кейс скорее почувствовал его, чем услышал. Звук напомнил ему магнитные защелки в том же самом кукольном борделе. Его кредитная карточка не должна была открыть дверь Молли – но открыла. Это сделал Уинтермьют, это он управлял замком – точно так же, как управлял беспилотным самолетиком и роботом-садовником. Программа управления замками дома «живых кукол» входила в систему безопасности Фрисайда. Обыкновенный механический замок создавал для ИскИна целую проблему, требовалось вмешательство либо какого-нибудь робота, либо человека.

Молли открыла глаза, спрятала отмычку в замшу, замшу аккуратно свернула и сунула в карман.

– А ты вроде как на него похож, – сказала Молли. – Прятаться от кого-то, убегать – это у тебя на роду написано. Все эти заморочки в Тибе – простейший, очевиднейший вариант того, чем занимался бы ты в любом другом месте. Непруха, она часто так делает, обнажает самую сущность. – Она поднялась на ноги, потянулась, стряхнула с одежды пыль. – Знаешь, я думаю: тот тип, которого Тессье-Эшпулы послали за Джимми – за парнем, укравшим голову, – очень похож на того, которого яки послали убить Джонни.

Она вытащила игольник из кобуры, перевела его на автоматический огонь и окинула взглядом дверь.

Уродливость этой двери ошеломляла. Даже не самой двери, она была прекрасна, а в прошлом являлась частью еще более прекрасного целого, ошеломляло то, как ее распилили, чтобы подогнать к дверному проему. Ее прямоугольная форма совершенно не вписывалась в плавные изгибы бетона. «Они привозили такие вот штуки, – думал Кейс, – а потом силой подгоняли их к месту. И ничего из этого не выходило». Дверь была такой же неуклюжей и неуместной, как музейные стенды, как огромное хрустальное дерево. Кейс вспомнил сочинение 3-Джейн и решил, что всю эту обстановку привезли с Земли в соответствии с каким-то генеральным планом, полузабытой мечтой, превратившейся в навязчивое стремление заполнить пространство, воплотить в жизнь некий бредовый образ семейного гнезда. А еще он вспомнил разоренное осиное гнездо, корчащихся безглазых тварей.

Молли взялась за переднюю лапу резного дракона, и дверь легко открылась.

Автоматически вспыхнувшие лампы осветили маленькую, тесно заставленную комнату, даже и не комнату, а кладовку. Молли прикрыла дверь и направилась к серым металлическим шкафикам, выстроившимся вдоль изогнутой стены.

«ТРЕТИЙ СЛЕВА, – замигал в глазу индикатор времени – Уинтермьютовы, понятно, штучки. – ПЯТЫЙ СВЕРХУ». Но Молли сперва открыла верхний ящик, и не ящик, собственно, а неглубокий поддон. Пустой. Второй – то же самое. В третьем, поглубже, лежали тусклые бусины припоя и небольшой коричневый предмет, похожий на фалангу человеческого пальца. В четвертом ящике – отсыревшая, покоробившаяся книга, какой-то технический справочник на французском и японском языке. В пятом, за бронированной рукавицей тяжелого скафандра, обнаружился ключ. Он напоминал тусклую медную монетку с припаянной с краю коротенькой полой трубочкой. Молли покрутила ключ в пальцах, Кейс заметил внутри трубочки выступы и бороздки. С одной стороны монетки виднелись выпуклые буквы: «ЧАББ». Другая сторона оставалась чистой.

– Он мне все рассказал, – прошептала Молли. – Уинтермьют. Как он ждал удобного случая, ждал много лет. В то время он не обладал реальной силой, однако мог воспользоваться охранной и хозяйственной системой, чтобы знать местонахождение любого предмета и все его перемещения. Двадцать лет назад кто-то потерял этот ключ, и Уинтермьюту удалось сделать так, чтобы кто-то нашел его и принес сюда. А затем он убил мальчика, который нашел ключ. Восьмилетнего мальчика. – Бледные пальцы медленно сомкнулись, Молли сжала ключ в кулаке. – И все для того, чтобы никто не нашел эту долбаную железяку.

Она вынула из нагрудного кармана черный нейлоновый шнурок, аккуратно продела его через круглую дырочку над словом «ЧАББ», завязала узлом и повесила ключ на шею.

– Они доставали его своей якобы старомодностью, всей этой херней под девятнадцатый век. Там, на экране, он выглядел совсем как Финн. Я иногда забывалась и думала, что это и вправду Финн.

Встроенный индикатор показывал время, цифры наложились на серые стальные ящики.

– Он говорит, если бы Тессье-Эшпулы действительно стали тем, чем хотели, он бы давно вырвался на свободу. Только они не стали. Все их грандиозные планы накрылись медным тазом. Уроды. Уроды и извращенцы, вроде три-Джейн. Это не я, это Уинтермьют так сказал, хотя ее-то как раз он любит.

Молли повернулась, открыла дверь и вышла из комнаты, нежно поглаживая ребристую рукоятку игольника, успевшего вернуться в свою кобуру.

Кейс перешел в киберпространство.

«Куан-одиннадцатый» продолжал расти.

– Ну как, Дикси, думаешь, эта хрень сработает?

– А лошади кушают овес?

Флэтлайн провел его сквозь радужное колыхание бессчетных полупрозрачных завес.

В ядре китайской программы формировался какой-то темный сгусток. Информационная перегрузка матрицы порождала бредовые образы. Еле заметные калейдоскопически изменчивые клинья сходились к антрацитовому фокусу. На полупрозрачных плоскостях выпадали знаки зла и несчастья: свастики, черепа, «змеиные глаза» на игральных костях. Если смотреть в фокальную точку прямо, там словно вообще ничего не было. Только после двенадцатой попытки Кейс увидел боковым зрением блестящую, как обсидиан, акулообразную форму, черное зеркало ее поверхности отражало слабые далекие огоньки, никак не связанные с близлежащими участками матрицы.

– Это и есть жало, – пояснил конструкт. – Мы его двинем, как только «Куан» совсем подружится с ядром Тессье-Эшпулов.

– А ты, кстати, прав, – заметил Кейс. – Существует некий аппаратно встроенный внешний контроль, который должен держать Уинтермьюта в рамочках. Хотя ты и сам видишь, в каких он там…

– Он, – прервал его конструкт. – Он. Поосторожнее с такими словами, не «он», а «оно». Я долблю тебе это раз за разом.

– Это код. Всего одно, если верить ему, слово. Кто-то должен сказать это слово некоему хитрому, с прибамбасами терминалу, стоящему в некой комнате, сказать в тот самый момент, когда мы пробьем лед и займемся начинкой, какая уж она там есть.

– Ты бы сходил пока погулял, – посоветовал Флэтлайн. – «Куан» работает медленно, но верно.

Кейс вышел из матрицы.

Мэлком смотрел на него почти испуганно:

– Ты снова был мертвый, брат.

– Бывает, – отмахнулся Кейс. – К этому тоже привыкаешь.

– Ты играешь с силами тьмы.

– А ты что, можешь предложить что-нибудь поинтереснее?

– Любовь Джа, Кейс, – сказал Мэлком и отвернулся к рации.

Кейс посмотрел на перепутанные дреды, на веревки мускулов, играющие под темной кожей рук. И вернулся в киберпространство.

И перешел в симстим.

Молли рысцой бежала по коридору, возможно одному из прежних. Застекленных ящиков больше не было; Кейс решил, что они приближаются к концу веретена, – тяготение стало еще слабее. Еще немного, и Молли уже не бежала, а почти летела над ковровыми волнами. Еле заметное покалывание в ноге…

Коридор резко сузился, повернул и разделился надвое.

Девушка свернула направо и стала подниматься по издевательски крутой лестнице, боль в ноге заметно усилилась. На потолке – плотно увязанные жгуты проводов, цветокодированных нервов машинного мозга. Стены в пятнах сырости.

На треугольной лестничной площадке Молли остановилась и потерла ногу. Снова узкие коридоры, только теперь с коврами на стенах. Стоп. Еще одно разветвление, на этот раз – в три стороны.

«ЛЕВЫЙ».

Молли пожала плечами:

– Подожди, дай-ка я немного осмотрюсь.

«ЛЕВЫЙ».

– Потерпи малость, у нас полно времени.

Она пошла направо.

«СТОЙ».

«ВЕРНИСЬ».

«ОПАСНО».

Молли остановилась. В конце коридора – полуоткрытая дубовая дверь, оттуда доносится громкий, но невнятный, словно у пьяного, голос. Язык, решил Кейс, вроде бы французский, но только не разберешь. Молли сделала шаг, потрогала игольник, сделала еще один шаг. И попала в поле нейропарализатора. Негромкое гудение, мгновенно перешедшее в свист, напомнило Кейсу выстрел из игольника. Мышцы Молли бессильно обмякли, она повалилась вперед, ударилась лбом о дверь, затем изогнулась, упала на спину и застыла, не способная ни дышать, ни даже сфокусировать взгляд.

– Это что, маскарадный костюм? – поинтересовался все тот же невнятный голос.

Дрожащая рука нащупала за пазухой Молли игольник, вытащила его наружу.

– Ну что ж, дитя мое, заходи в гости. Вставай.

Молли поднялась медленно, неуверенно, не отрывая глаз от бездонного зрачка пистолета. Теперь рука мужчины казалась достаточно твердой, ствол двигался, словно привязанный к ее горлу невидимой, туго натянутой нитью.

Высокий, даже долговязый, старик с лицом как у той девушки, которую Кейс видел в ресторане. Одет в тяжелый темно-коричневого шелка халат с длинными стегаными отворотами и отложным воротником. Одна нога босая, другая – в черном бархатном шлепанце с лисьей мордой, вышитой золотом, на подъеме.

– Заходи, заходи. – Он подкрепил свои слова широким, гостеприимным жестом. – Только, пожалуйста, без резких движений.

Бо́льшая часть предметов, переполнявших большую, похожую на зал комнату, не говорила Кейсу ровно ничего. Он заметил серую металлическую стойку со старомодными мониторами «Сони», широкую бронзовую кровать, заваленную овчинами и ковровыми подушками, вышедшими, похоже, из той же мастерской, что и половики в коридоре. Взгляд Молли перескочил с огромного музыкального центра «Телефункен» к полкам с рядами тонких обветшавших корешков, обтянутых прозрачной пленкой (старинные пластинки, можно было сразу догадаться), а затем – к брускам кремния, разбросанным по обширному лабораторному столу. Кейс отметил киберпространственную деку и дерматроды, но взгляд Молли на них не задержался.

– Вообще-то, – сказал старик, – нужно было убить тебя сразу, без лишних разговоров.

Кейс почувствовал, как Молли напряглась, приготовилась к прыжку.

– Но сегодня я добрый. Как тебя звать?

– Молли.

– Молли. А я – Эшпул.

Старик погрузился в мягкие складки огромного кожаного кресла с квадратными хромированными ножками, рука его сжимала пистолет все так же твердо и уверенно. Он положил игольник на стоящий рядом бронзовый столик, сбив при этом пластмассовый пузырек с какими-то красными таблетками. На столике громоздилось множество пузырьков, бутылок со спиртным и пластиковых конвертов, из которых просыпался белый порошок. Кейс заметил старомодный стеклянный шприц и ложку из нержавейки.

– Послушай, Молли, а как же ты плачешь? У тебя же глаза совсем закупорены. Не понимаю.

Мертвенно-бледное лицо, темные круги вокруг налитых кровью глаз, испарина на лбу.

«Больной, – решил Кейс. – Или принял дозу».

– Я редко плачу.

– Но все равно, как бы ты плакала, если бы пришлось?

– Я бы не плакала, – пожала плечами Молли, – а плевалась. Слезные протоки выведены мне в рот.

– В таком случае ты уже сумела, несмотря на юный возраст, усвоить один из самых важных жизненных уроков. – Старик опер руку с пистолетом о колено, а другой рукой взял первую попавшуюся бутылку. Отхлебнул из горлышка. Бренди. Из угла пепельно-серых губ потекла тонкая струйка. – Плеваться. Но ни в коем случае не плакать. – Он снова приложился к бутылке. – Сегодня, Молли, я очень занят. Я создал все это хозяйство, и сегодня я очень занят. Я умираю.

– Тогда давайте я уйду, – предложила Молли.

Хриплый, лающий звук, очень мало напоминающий смех.

– Ты вломилась сюда, испортила мне все самоубийство, а теперь хочешь просто вот так взять и уйти? Поразительная, непостижимая наглость.

– А чему тут, собственно, удивляться? У меня нет на свете ничего, кроме вот этой моей задницы. Я хочу унести ее отсюда в целости и сохранности.

– Ты очень бестактная девица. У нас тут принято совершать самоубийства с соблюдением определенного декорума. Что я и собирался сделать. А теперь вот появляется новая мысль. А не прихватить ли мне в ад и тебя? Это было бы очень по-египетски.

Старик сделал очередной глоток.

– Иди сюда.

Трясущаяся рука протянула Молли бутылку.

– Выпей.

Молли покачала головой.

– Зря боишься, никакого яда там нет, – сказал старик, возвращая бутылку на стол. – Садись. Садись прямо на пол. Я буду с тобой разговаривать.

– О чем?

Молли села на пол. Кейс почувствовал, как под ногтями чуть шевельнулись лезвия.

– Обо всем, что придет в голову. В мою голову. Я тут хозяин или кто? Меня разбудили ядра. Двадцать часов тому назад. Сказали, что здесь что-то делается и что нужен я. Неужели ты и была это «что-то»? Странно, уж с тобой-то они бы и сами справились. Нет, там что-то другое… но только я, понимаешь ли, спал. Уже тридцать лет. Ты еще не родилась, когда я в последний раз заснул. Нам говорили, что в таком холоде снов не будет. И что холода тоже не будет. Чушь, Молли, сплошное вранье. Я видел сны. Холод пропустил сюда внешний мир. Внешний. Тот мрак, для защиты от которого я построил все это. Вначале холод принес с собой только каплю, единственное зернышко мрака… За ним последовали другие, заполняя мой череп, как дождь, хлещущий в пустой бассейн. Лилии. Да, я помню. Терракотовые бассейны, хромированные сиделки, они так блестели на закате в саду… Я старик, Молли. Больше двухсот лет, если считать и время заморозки. Проклятый мороз.

Неожиданно ствол пистолета вздернулся и неуверенно заколебался. Мускулы Молли натянулись, как проволока.

– Так же можно что-нибудь и отморозить, – посочувствовала она чуть ли не елейным голосом.

– Ничего там нельзя! – раздраженно ответил Эшпул, опуская пистолет. В движениях старика чувствовалась все большая неуверенность, было видно, с каким трудом удерживает он непрерывно клонящуюся голову. – Ничего нельзя. Теперь я вспомнил. Ядра сказали, что наши ИскИны рехнулись. И это за все миллиарды, которые мы в них когда-то вбухали. Когда-то, когда искусственный интеллект был последним писком моды. Я сказал ядрам, что разберусь. Все это очень не вовремя. Восемь-Джин в Мельбурне, так что за лавкой присматривали мы с очаровательной три-Джейн. А может, как раз очень вовремя. Вот ты, Молли, как ты считаешь? – (Рука с пистолетом снова поднялась.) – Странные вещи происходят на вилле «Блуждающий огонек».

– Босс, – спросила Молли, – а вы знаете Уинтермьюта?

– Знакомое имя. Да. Имя, вызывающее почтение. Владыка ада. В свое время, дорогая Молли, я знавал многих лордов. Да и леди тоже. Да что там говорить, королева Испании на этой самой кровати… Но меня куда-то заносит.

Старик зашелся мокрым кашлем, с каждой его судорогой ствол пистолета резко вздрагивал. Немного успокоившись, он отхаркался прямо на ковер, рядом со своей босой ногой.

– Да, куда меня только не заносило. Сквозь эту ледяную ночь. Такого больше не будет. Проснувшись, я приказал оттаять Джейн. Странно это, ложиться раз в несколько десятилетий с собственной своей дочерью, юридически-то она мне дочь.

Он посмотрел мимо Молли на стойку с безжизненными мониторами. Его бил озноб.

– Глаза как у Мари-Франс, – тихо пробормотал старик и улыбнулся. – Мы программируем у мозга аллергию на один из собственных его нейротрансмиттеров, получая в результате чрезвычайно гибкую имитацию аутизма. – Старческая голова упала набок, снова поднялась. – Насколько я знаю, теперь такой эффект легко получается с помощью встроенного микрочипа.

Пистолет выскользнул из слабеющих пальцев и упал на ковер.

– Сны приходят, как медленный лед, – сказал старик.

Лицо его приобрело синюшный оттенок, голова запрокинулась назад; Кейс услышал тихий, с присвистом храп.

Молли вскочила, схватила пистолет и сразу же взялась за осмотр комнаты.

Стеганое одеяло, брошенное рядом с кроватью, не полностью прикрывало большую лужу яркой, не совсем еще запекшейся крови. Отвернув его уголок, Молли увидела лежащее ничком женское тело; спина с острыми, выпирающими лопатками была сплошь залита кровью. Горло девушки было перерезано; рядом с ней валялся какой-то треугольный предмет, похожий на скребок. Стараясь не испачкаться кровью, Молли встала на колени и повернула голову убитой к свету. На Кейса смотрело лицо, которое он видел в ресторане.

Глубоко, где-то в самом центре всего сущего, раздался щелчок, и вселенная застыла. Рука Молли по-прежнему касалась щеки девушки, симстим-передатчик транслировал стоп-кадр. Так продолжалось три секунды, а затем лицо мертвой изменилось, стало лицом Линды Ли.

Еще один щелчок, и комната расплылась. Молли стояла и рассматривала золотистый лазерный диск, лежащий на мраморном прикроватном столике, рядом с небольшой консолью. От консоли к основанию тонкой шеи наподобие поводка тянулся световод.

– Все, на хрен, ясно, – пробормотал Кейс; ему казалось, что губы шевелятся где-то в другом месте, очень далеко.

Он понял, что передачу изменил Уинтермьют; Молли не видела, как лицо мертвой заклубилось и приняло очертания посмертной маски Линды.

Молли повернулась и подошла к Эшпулу. Старик дышал медленно и с хрипом. Молли посмотрела на груду наркотиков, батарею бутылок, затем положила пистолет, взяла свой игольник, перевела его на одиночную стрельбу и очень аккуратно выстрелила ядовитой стрелкой Эшпулу в левый, прижмуренный глаз. Старик дернулся и замер. Медленно открылся второй глаз, коричневый и бездонный.

Когда Молли покидала комнату, глаз так и оставался открытым.

– На связи твой босс, – сообщил Флэтлайн. – Работает с дублирующей машины, с борта корабля, который так нежно к нам приварился. «Ханива», что ли?

– Знаю, – машинально ответил Кейс, – я его видел.

Заслонив собой тессье-эшпуловский лед, перед Кейсом появился белый ромб с абсолютно четким изображением абсолютно спокойного и абсолютно безумного лица. Армитидж моргнул бессмысленными, как пуговицы, глазами.

– О ваших тьюрингах тоже позаботился Уинтермьют? Примерно так же, как о моих? – поинтересовался Кейс.

Взгляд Армитиджа оставался неподвижным. Кейсу стало не по себе.

– С вами там как, все в порядке?

– Кейс… – В голубых глазах как будто что-то промелькнуло. – Ты ведь встречался с Уинтермьютом? В матрице?

Кейс кивнул. Видеокамера «Хосаки» передает этот жест на монитор, стоящий на «Ханиве». Интересно, как воспринимает этот бредовый разговорчик Мэлком, не слышащий голосов ни конструкта, ни Армитиджа.

– Кейс… – Глаза в белом ромбе увеличились, Армитидж наклонился к компьютеру. – А как он выглядел, когда ты его видел?

– Как симстим-конструкт высокого разрешения.

– Чей?

– В последний раз это был Финн… до этого тот самый сутенер…

– А не генерал Герлинг?

– Какой генерал?

Изображение в белом ромбе пропало.

– Прокрути это снова, пусть «Хосака» поищет, – попросил Кейс конструкта.

И перешел в симстим.

Картина новая и совершенно неожиданная. Молли притаилась между стальными балками метрах в двадцати над ровной, заляпанной какими-то пятнами площадкой. Ангар, наверно, или мастерская. Три небольших – с «Гарви», а то и поменьше – космических корабля, все в различных стадиях ремонта. Японские голоса. Из отверстия в корпусе луковицеобразного аппарата, явно предназначенного для монтажных работ в космосе, появился человек в оранжевом комбинезоне; он остановился возле одной из гидравлических «рук», жутковато похожих на человеческие, набрал на переносном терминале какую-то комбинацию и с наслаждением поскреб свой бок. В поле зрения Кейса появился похожий на тележку красный робот на серых резиновых шинах.

Чип в глазу у Молли замигал словом «КЕЙС».

– Привет, – сказала девушка. – Жду проводника.

Она сидела на корточках, мимикрирующий костюм стал голубовато-серым, в тон балкам. Непрерывная изматывающая боль в ноге.

– Ну что мне стоило вернуться к Цзиню, – беззвучно пробормотала Молли.

Рядом с левым плечом из темноты появился какой-то круглый, негромко пощелкивающий механизм. Он помедлил, покачался немного на высоких паучьих лапках, мигнул лазерным светом и замер. Брауновский микроробот, старый приятель. Ровно такую же штуку втюхал Кейсу пару лет назад один кливлендский барыга в качестве довеска при весьма сложном обмене. Нечто вроде паука-косиножки, только брюшко размером с бейсбольный мяч и не серое, а матово-черное. Примерно посредине этого брюшка замигал красный светодиод.

– О’кей, – сказала Молли, – вижу я тебя, вижу.

Она поднялась, стараясь поменьше опираться на левую ногу; в ту же самую секунду крохотный робот развернулся и побежал по балке обратно в темноту. Молли взглянула вниз. Оранжевый комбинезон исчез: техник надел поверх него белый скафандр. Молли смотрела, как мужчина приладил и загерметизировал шлем, взял свой терминал и вернулся через то же отверстие внутрь монтажного кораблика. Завыли моторы, десятиметровый круг пола плавно пошел вниз, и рукастый механизм исчез из виду, растворился в резком сиянии дуговых ламп. Красный робот подкатился к краю круглого провала и терпеливо замер.

И в тот же самый момент Молли двинулась вслед за «брауном», осторожно пробираясь среди стальных опор. Светодиод «косиножки» призывно мигал.

– Как дела, Кейс? Ты опять на «Гарви», в гостях у Мэлкома? Ну конечно же… И подключен ко мне. Знаешь, а мне это нравится. Я ведь всегда говорила сама с собой, когда попадала в хреновую ситуацию. Притворялась, будто у меня есть друг, которому я доверяю, которому я рассказываю, о чем думаю и что чувствую, а потом притворялась, будто он говорит мне, что он про все это думает, и так далее. И когда ты здесь, это тоже вроде того. Эта сцена с Эшпулом… – Прикусив нижнюю губу и не спуская взгляда с робота, Молли обогнула стальную опору. – Знаешь, а я ведь ожидала там увидеть… ну, может, не такой ужас, но что-то в этом роде. Они же там все свихнутые, ну словно голоса слышат или еще какие указания от самого Господа Всевышнего. Там же все – сплошной отврат, и на вид, и на запах…

«Паук» карабкался по стальным скобам почти невидимой лестницы к узкому темному отверстию.

– И знаешь, пока у меня не пропало вот это вот настроение лить душу, я уж скажу тебе, что, по правде, я ничего такого уж хорошего от нашей истории не ожидала. Просто я уж столько в дерьме кувыркаюсь, а ты вроде как первое хоть малость светлое пятно с того времени, как я на зарплате у Армитиджа.

Молли посмотрела на черный круг отверстия. Красный, непрерывно мигающий глазок робота поднимался все выше и выше.

– И не то чтобы ты был страсть как хорош.

Вспыхнула и тут же погасла улыбка; Молли стиснула зубы и полезла, превозмогая острую боль в ноге, вверх, следом за роботом. Лестница вошла в узкую, чуть шире плеч, металлическую трубу. Тяготение слабело; где-то там наверху оно исчезнет совсем.

В глазном чипе мигало время.

04:23:04.

Да, денек был длинный и трудный. Ясность ощущений Молли приглушила бета-фенэтиламиновый отходняк, но только отчасти. Боль в ноге – и та лучше.

– Для тебя, похоже, – сказала Молли, не переставая подниматься по лестнице. В углу поля зрения снова замелькали нули, а затем пошел текст – разбитый, естественно, на куски.

– Так. – Молли остановилась и перенесла весь вес на правую ногу. – У тебя, гляжу, тоже есть проблемы.

Она посмотрела вниз.

Кружок света, тусклый и маленький, размером с латунный кругляк чаббовского ключа, висевшего у нее на груди. Молли посмотрела вверх. Кромешная тьма. Она включила языком фотоумножители и увидела сходящуюся в перспективе трубу и робота, карабкающегося по скобам.

– И хоть бы кто предупредил, – заметила Молли.

Кейс вышел из симстима.

– Мэлком…

– Слышь, брат, а твой босс ведет себя оч’странно.

Голубой скафандр сионита выглядел лет на двадцать старше того, который Кейс взял напрокат во Фрисайде; под мышкой Мэлком держал шлем, а косички свои он стянул пурпурной сеточкой. От марихуаны и напряжения глаза его сузились в щелочки.

– Всю дорогу вызывает нас и отдает приказы, словно тут какая вавилонская война. – Мэлком покачал головой. – Мы говорили с Аэролом, и Аэрол говорил с Сионом, и Основатели велели бросить все и возвращаться.

Сионит вытер рот тыльной стороной огромной коричневой ладони.

– Армитидж? – Кейс скривился от боли, теперь бета-фенэтиламиновое похмелье ударило в полную силу, не смягчаемое больше ни матрицей, ни симстимом. В мозгу нет нервных окончаний, уговаривал себя Кейс, чему же там болеть? – Что с ним стряслось? Он отдает тебе приказы? Какие?

– Армитидж приказывает мне держать курс на Финляндию, понимаешь? Вылезает на экран в окровавленной рубашке и орет как спсихевший о разящем кулаке и о русских и о том, что мы омоем руки кровью предателей. – Мэлком поджал губы и снова покачал головой; дреды вместе со стягивающей их сеткой подергались и успокоились. – Основатели говорят, Мьют – ложный пророк и мы с Аэролом должны бросить «Маркуса Гарви» и вернуться.

– Армитидж, он что, ранен? Ты сказал – кровь?

– Не знаю. Но только рубаха вся в крови, и крыша у него совсем съехала.

– О’кей, – сказал Кейс, – а как же я? Вы намылились домой, а как же тогда я?

– Как-как? – удивился сионит. – И ты тоже со мной. Мы двинем в Сион вместе с Аэролом на его «Вавилонском рокере». Оставь мистера Армитиджа говорить с этой кассетой-духом, пусть один дух пудрит мозги другому…

Кейс посмотрел через плечо Мэлкома: там, в потоке воздуха от старого русского воздухоочистителя, качался гамак, куда он затолкал взятый напрокат скафандр. Он закрыл глаза. И увидел, как в артериях растворяются ядовитые капсулы. Увидел Молли, карабкающуюся по бесконечным стальным скобам. И открыл глаза.

– Я не знаю, – сказал Кейс, чувствуя странный привкус во рту. И взглянул на деку, на свои руки. – Не знаю.

Он поднял глаза на Мэлкома. Коричневое лицо, очень спокойное и очень внимательное. Подбородок прячется за высоким шлемным кольцом старого голубого скафандра.

– Ведь она же еще там, – сказал Кейс. – Молли. В этом самом «Блуждающем огоньке». Если где и существует Вавилон, так это там. Коли мы ее бросим, ей не выбраться, Танцующая она там Бритва или нет.

Мэлком понимающе кивнул, мотнув косичками, похожими сейчас на воздушный шарик, засунутый для чего-то в сетку.

– Она твоя женщина, Кейс?

– Не знаю, – пожал плечами Кейс. – Скорее, вообще ничья.

В нем снова вспыхнул нестерпимый, нерассуждающий гнев.

– Да идите вы все на хер! – закричал он. – И Армитидж, и Уинтермьют, и ты, и всех вас на хер! Я остаюсь здесь.

Лицо Мэлкома расцвело улыбкой.

– Мэлком – рудбой, Кейс. «Гарви» принадлежит Мэлкому.

Рука в перчатке шлепнула по панели, и из громкоговорителя буксировщика загрохотали басы сионского даба.

– Мэлком никуда не побежит. Я поговорю с Аэролом, зуб даю, он решит так же.

На лице Кейса появилось полное недоумение.

– Что-то я вас, ребята, совсем не понимаю.

– Я тоже тебя не понимаю, – сказал сионит, кивая головой в такт музыке, – но мы должны жить по любви Джа, каждый из нас.

Кейс перешел в матрицу.

– Прочитал телеграмму?

– Да.

Китайская программа разрослась еще больше; ее грациозные, переливающиеся многоцветьем арки начали сближение с тессье-эшпуловским льдом.

– Дело пахнет керосином, – сообщил Флэтлайн. – Твой начальничек стер память второй «Хосаки» и чуть не прихватил заодно и нашу. Но твой дружок Уинтермьют успел мне кое-что показать. Теперь понятно, почему жизнь в «Блуждающем огоньке» не то чтобы бьет ключом – по большей своей части Тессье-Эшпулы отлеживаются в холодильнике. В Лондоне существует адвокатская контора, которая следит, кому в данный момент принадлежат права на управление имуществом. Они всегда знают, кто сейчас не спит и кто когда проснется. Армитидж перехватывал их передачи из Лондона в «Блуждающий огонек» с помощью «Хосаки», установленной на яхте. К слову сказать, они знают, что старик отбросил копыта.

– Кто знает?

– Адвокатская контора и Тессье-Эшпулы. У него в груди был передатчик медицинских показателей. Игла твоей красотки не оставила реаниматорам никаких шансов. Рыбий яд с каким-то очень заковыристым названием. Сейчас в «Блуждающем огоньке» один-единственный бодрствующий представитель семейства Тессье-Эшпулов – леди три-Джейн Мари-Франс. Есть еще мужик, года на два старше, но он сейчас в Австралии по делам. Спорим на что хочешь, это уж Уинтермьют что-то там схимичил, чтобы без личного присутствия восемь-Джина было совсем уж никак не обойтись. Он уже возвращается домой. Лондонские законники ожидают его прибытие на виллу сегодня в девять часов. Мы запустили вирус в ноль два тридцать два ноль три. Сейчас ноль четыре сорок пять двадцать. Наиболее вероятный момент проникновения «Куана» в тессье-эшпуловское ядро – ноль восемь тридцать ноль ноль. Плюс-минус ноль целых шиш десятых. Думаю, Уинтермьют как-то влияет на три-Джейн, или она просто такая же психованная, как и ее старик. А вот парень, который прибывает из Мельбурна, он кой-чего петрит. Охранная система виллы все пытается выйти на максимальную боеготовность, но Уинтермьют ей мешает, не знаю уж как. Правда, он не смог-таки отменить программу главных ворот, чтобы впустить Молли. Все это было в файлах Армитиджевой «Хосаки»; скорее всего, это Ривьера уговорил три-Джейн пригласить твою подружку на чашку чая. Принцесса давно уже умеет мухлевать со входами-выходами. Мне представляется, одна из главных проблем Тессье-Эшпулов как раз в том, что каждый влиятельный член семьи засорял банки данных всякими там частными случаями и исключениями из правил. Они как бы разрушили свою иммунную систему. Подготовили для вторжения вируса. Когда мы проломим лед, это будет нам очень на руку.

– О’кей. Уинтермьют говорит, что Ар…

На экране появился белый ромб с крупным планом безумных голубых глаз. Кейс застыл в немом удивлении. Полковник войск специального назначения Вилли Корто, один из командиров ударной группы «Разящий кулак», сумел-таки снова пробиться на поверхность. Плохо отфокусированное мутное изображение все время дергалось. Для связи с «Маркусом Гарви» Корто воспользовался навигационной декой «Ханивы»:

– Кейс, мне нужны сведения о потерях на «Громе Омахи».

– Да послушайте, я… Полковник?

– Держись, мой мальчик. Вспомни, чему тебя учили.

«Где же ты был все это время, мужик?» – мысленно спросил Кейс у страдальческих глаз. Уинтермьют встроил в кататоническую крепость, называемую Корто, нечто по имени Армитидж. Он убедил Корто, что Армитидж – нечто реальное, и тот ходил, беседовал, планировал, превращал информацию в деньги, говорил от его имени в номере «Тиба-Хилтона»… А теперь полковник Корто вернулся, ураган его сумасшествия изорвал Армитиджа, как тряпку, и унес клочья. Но где же был Корто все эти годы?

Падал, слепой и обгоревший, с сибирского неба?

– Кейс, я знаю, что тебе будет очень тяжело понять это и переварить. Ведь ты – офицер. Все, чему тебя учили, будет противиться. Я понимаю. Но, Кейс, Бог свидетель, нас предали.

Из голубых глаз потекли слезы.

– Кто, полковник? Кто нас предал?

– Генерал Герлинг, Кейс. Возможно, ты знаешь его только по кодовому имени. Но ты наверняка знаешь человека, о котором я говорю.

– Да, – ответил Кейс, слезы застилали ему глаза, – пожалуй, знаю… сэр, – добавил он, повинуясь внезапному импульсу. – Но, сэр, полковник, что же нам теперь делать? Сейчас, в настоящий момент.

– В настоящий момент наш долг – лететь. Бежать. Скрыться. К завтрашнему вечеру мы сумеем добраться до финской границы. Будем лететь на бреющем, вручную, никакой автоматики. Но это только малая часть. – Мокрые от слез щеки, голубые глаза сузились, превратились в щелочки. – Малая часть. Нас предали наверху. На самом верху.

Армитидж отступил от камеры, на рваной саржевой рубашке – темные пятна. В отличие от спокойной, каменной маски Армитиджа лицо Корто являло собой маску шизоидную, каждая напряженная мышца криком кричала об этом недуге, ничего не оставляя от пластической хирургии.

– Полковник, я вас слышу. Послушайте, полковник. Откройте, пожалуйста… э-э-э… мать твою, Дикси, как же эта штука называется?

– Центральный шлюз, – подсказал Флэтлайн.

– Откройте центральный шлюз. Просто прикажите пульту его открыть, и все, ладно? Мы немедленно придем к вам на помощь, полковник. И обдумаем, как отсюда выбраться.

Ромб исчез.

– А вот тут я ни хрена не понял, – заметил Флэтлайн.

– Токсины, – сказал Кейс, – долбаные токсины, – и вышел из киберпространства.

– Отрава?

Мэлком смотрел через исцарапанное голубое плечо старого «Саньо», как Кейс выбирается из страховочной сетки.

– И забери от меня эту чертову штуку… – Кейс пытался освободиться от «техасского катетера». – Такая себе хрень вроде медленного яда, и этот говнюк знает, как ее нейтрализовать, а теперь он, видите ли, сбрендил.

Кейс возился со своим красным «Саньо», забыв, как работают застежки.

– Он что, отравил тебя, этот начальник? – Мэлком почесал щеку. – Знаешь, у нас есть аптечка.

– Мэлком, господи, да помоги ты мне с этим долбаным скафандром.

Оттолкнувшись ногами, сионит вылетел из розового пилотского модуля:

– Не мельтешись. Мудрые люди говорят: «Семь раз отмерь – один отрежь». Сейчас мы туда сходим…

В рифленом переходе, соединявшем кормовой шлюз «Маркуса Гарви» с центральным шлюзом «Ханивы», был воздух, однако на всякий случай они загерметизировали скафандры. Мэлком двигался с балетной грацией, останавливаясь только затем, чтобы помочь Кейсу, который, покинув растаманский буксир, неуклюже кувыркался. Белый пластик трубы смягчал и рассеивал яркий солнечный свет, теней не было.

Украшенный выгравированным при помощи лазера Львом Сиона люк «Гарви» покрывали многочисленные выбоины и заплаты. Зато светло-серый люк «Ханивы» оказался чистым и непорочным. Мэлком сунул в узкое отверстие руку; Кейс видел, как шевелятся его пальцы. В нише красные светодиоды начали обратный отсчет от пятидесяти. Мэлком вынул руку. Схватившись за люк, Кейс почувствовал костями вибрацию замкового механизма. Круглая серая панель отошла в сторону. Одной рукой Мэлком схватил Кейса, а другой взялся за край отверстия. Яхта приняла их на борт.

«Ханиву» построили на верфях «Дорнье-Фудзицу», и ее интерьер выражал ту же философию дизайна, которая породила «мерседес», возивший их по Стамбулу. Стены узкого центрального отсека покрывали панели черного дерева (фанерная имитация), а пол выстилала серая итальянская плитка. Кейсу казалось, что он лезет в какой-то дорогой частный санаторий, причем лезет не через дверь, а через ванную. Яхту собирали на орбите, и она не предназначалась для полетов в атмосфере. Изящный, без излишеств «осиный» корпус был чистым притворством, стилизацией, все в интерьере также было рассчитано на усиление общего впечатления скорости.

Мэлком снял помятый шлем, и Кейс последовал его примеру. Воздух в шлюзе был свежий, как в сосновом лесу, однако к хвойному аромату примешивался тревожный запах горелой изоляции.

Мэлком потянул носом воздух:

– Слушай, это плохо. Если на корабле такой запах…

Обитая темно-серой ультразамшей дверь мягко ушла в сторону. Мэлком оттолкнулся от темной стенки и вылетел из шлюза, лишь в самый последний момент сгруппировавшись, чтобы вписаться в узкий проем; Кейс последовал за ним, неуклюже перебирая руками по поручню.

Стены в коридоре были нежно-кремовые, без единого сварного шва.

– Рубка там, – сказал Мэлком, указывая вперед, а затем слегка оттолкнулся и полетел.

Откуда-то спереди доносилось знакомое тарахтение работающего принтера. Кейс последовал за сионитом и очутился в следующем отсеке, среди клубка спутанных распечаток; здесь стук принтера слышался еще громче. Кейс поймал смятую бумажную ленту и взглянул на текст.

– Система посыпалась? – Сионит ткнул пальцем в колонку нулей.

– Нет, – ответил Кейс, ловя уплывающий шлем. – Флэтлайн сказал, что Армитидж стер своей «Хосаке» всю память.

– Судя по запаху, он стирал ее лазером.

Мэлком оттолкнулся ногой от белого ограждения швейцарского тренажера и, отгоняя лезущие в лицо распечатки, поплыл сквозь бумажные дебри.

– Кейс, тут человек…

Миниатюрный японец был привязан к узкому складному креслу. За шею. Невидимая на фоне черного темперлонового изголовья стальная проволока глубоко врезалась ему в горло. Красной жемчужиной, странной и чудовищной, застыл выкатившийся из-под проволоки шарик крови. Плавно колыхались в воздухе рукоятки гарроты – деревянные, истертые, словно вырезанные из старой швабры.

– Сколько ж он носил с собой эту штуку? – ошеломленно выдавил из себя Кейс, вспомнив послевоенные странствия Корто.

– Шеф знает, как управлять кораблем, Кейс?

– Наверно. Ведь он служил в спецназе.

– А то японский паренек, он уже отпилотировался. А мне с этой яхтой будет трудно. Совсем новая…

– Пошли в рубку.

Мэлком нахмурился, подался назад и оттолкнулся ногой.

Сдирая с себя бесконечную бумажную ленту, Кейс последовал за Мэлкомом в большее помещение, судя по всему – кают-компанию. Здесь стояли такие же складные кресла, нечто вроде бара и «Хосака». Встроенный в переборку принтер стрекотал без умолку; из аккуратной щели, прорезанной в деревянной, ручной полировки панели, метр за метром выползал тонкий бумажный язык. Кейс пролетел над стульями и нажал белую кнопку, вделанную слева от прорези, в помещении повисла тишина. Он обернулся и посмотрел на «Хосаку». В корпусе компьютера зияло не меньше десятка отверстий – маленьких, круглых, с оплавленными краями… В воздухе беспорядочно кружили крошечные капли застывшего металла.

– Насчет лазера ты угадал, – повернулся Кейс к сиониту.

– Рубка заперта, – сообщил Мэлком с противоположной стороны кают-компании.

Освещение потускнело, ярко вспыхнуло, опять потускнело. Кейс оторвал распечатку. Те же нули.

– Уинтермьют?

Кейс осмотрелся; за причудливыми изгибами бумажной ленты еле угадывались коричневые стены.

– Это ты балуешься с освещением, Уинтермьют?

Около самой головы Мэлкома скользнула вверх часть панели, обнаружив небольшой монитор. Мэлком от неожиданности испуганно дернулся, вытер куском поролона, пришитым к тыльной стороне перчатки, пот со лба и придвинулся к дисплею:

– Слышь, а ты понимаешь по-японски?

По экрану бежали какие-то иероглифы и цифры.

– Нет, – покачал головой Кейс.

– Рубка, она ведь заодно и спасательный модуль. Похоже, идет обратный отсчет на отделение. Закупоривайся.

Мэлком надел и загерметизировал шлем.

– Что? Он что, свихнулся? Вот же мать твою! – Кейс толкнул ногой переборку и рванулся сквозь бумажную лапшу. – Нужно открыть эту дверь!

Но Мэлком только постучал по своему шлему; губы за лексановым забралом беззвучно шевелились. Из-под радужной ленточки, стягивающей головную сетку, выкатилась капля пота. Сионит выхватил у Кейса шлем, мгновенно приладил на место и щелкнул замками. Как только контакты на шейном кольце соединились, слева от забрала вспыхнули светодиодные мониторы, а в наушниках зазвучал голос Мэлкома:

– Я не петрю в японском, но обратный отсчет не по делу. – Он ткнул пальцем в одну из бегущих по экрану строк. – Люки, люки модуля! Он стартует с открытым шлюзом.

– Армитидж!

Кейс с силой ударил в дверь – и отлетел к противоположной стене, кувыркаясь и увлекая за собой десятки метров никому не нужной распечатки.

– Корто! Что вы делаете! Нам нужно поговорить! Нам нужно…

– Кейс? Слышу вас отлично…

Голос Армитиджа совершенно изменился, в нем чувствовалось дикое, ужасающее спокойствие. Кейс перестал выпутываться из бумажного рванья и затих.

– Извините, Кейс, но так нужно. Один из нас должен уйти. Один из нас обязан рассказать. Если мы все здесь погибнем, правда умрет вместе с нами. Я расскажу, Кейс, я все расскажу. И о Герлинге, и о других. Я долечу, Кейс. Уверен. В Хельсинки. – Корто замолк, шлем заполнила тяжелая, давящая тишина. – Но как же это трудно, Кейс, – продолжил он. – Страшно трудно. Ведь я ослеп.

– Постойте, Корто. Подождите. Вы же ослепли, вы не можете лететь! Вы врежетесь в эти долбаные деревья. Вас снова хотят подставить, Богом клянусь, хотят, они оставили люк открытым. Вы умрете и никогда ничего не расскажете, а мне нужен фермент, как он называется, фермент, фермент…

Кейс кричал высоким истерическим голосом. В наушниках раздался свист обратной связи.

– Не забывайте, чему вас учили, Кейс. У нас нет другого выхода.

А затем шлем наполнился бессвязным бормотанием и ревом помех, прорывавшимися оттуда, из прошлого. Обрывки русских фраз, а затем – незнакомый, очень молодой голос с акцентом Среднего Запада:

– Нас сбили, повторяю, «Гром Омахи» подбит, мы…

– Уинтермьют, – заорал Кейс, – пощади!

Брызжущие из его глаз слезы отскакивали от лицевого щитка, хрустальными бусинками метались внутри шлема. И тут «Ханива» вздрогнула, словно по ее корпусу ударили огромным мягким предметом. Кейс представил себе, как спасательный модуль, освобожденный пиропатронами, отделяется от яхты, как ураган истекающего воздуха вырывает сумасшедшего полковника Корто из пилотского сиденья, из последней минуты «Разящего кулака», воспроизведенной Уинтермьютом.

– С ним – все. – Мэлком смотрел на монитор. – Люк открыт. Мьют отключил предохранительную автоматику.

Кейс попытался смахнуть слезы ярости. Затянутые в перчатку пальцы скользнули по лексановому забралу.

– Яхта, она герметична, но управление захватами улетело вместе с рубкой. «Маркус Гарви» влип.

А Кейс видел нескончаемое падение Армитиджа сквозь леденящую, холоднее русских степей, пустоту, бесчисленные витки, наматываемые им вокруг Фрисайда. По непонятной причине он воображал его в темном плаще с широко, как крылья огромной летучей мыши, распахнутыми полами.

– Ну как, получил то, что хотел? – спросил конструкт.

«Куан-одиннадцатый» заполнял решетку между собой и льдом Тессье-Эшпулов завораживающе сложными радужными узорами, прихотливыми, как изморозь на стекле.

– Уинтермьют убил Армитиджа. Запустил его в спасательном модуле с открытым люком.

– Хреновато, – посочувствовал Флэтлайн. – Но он же не был вроде лучшим твоим другом, верно?

– Он знал, как отклеить ядовитые капсулы.

– Значит, Уинтермьют тоже знает. Уж это точно.

– Я не шибко верю, что Уинтермьют мне скажет.

И снова этот жуткий, железом по стеклу, эрзац-смех.

– Умнеешь, похоже.

Кейс щелкнул симстим-переключателем.

Чип в оптическом нерве показывал 06:27:52, Молли успела уже наклеить себе обезболивающий дерм, и Кейс более часа следил за ее перемещениями по «Блуждающему огоньку», на дармовщинку притупляя свой отходняк чужим синтетическим эндорфином. Боль в ноге прошла, Молли словно двигалась в теплой воде. На ее плече примостился «браун», его крошечные, похожие на хирургические зажимы, манипуляторы цепко держались за поликарбон костюма.

Грубые стальные стены, заляпанные эпоксидной смолой, крепившей во время оно какую-то обшивку. Мимо проехала на колесах-дутиках тележка с двумя рабочими, Молли вжалась в стену, присела на корточки и выставила перед собой игольник; ее костюм стал серо-стальным. Худощавые, наголо обритые негры в оранжевых комбинезонах. Один из них негромко напевал на незнакомом Кейсу языке, мелодия звучала непривычно и навязчиво.

Молли все дальше углублялась в лабиринт переходов; Кейсу вспомнилось сочинение 3-Джейн, которое читала голова. Бредовое, абсолютно бредовое сооружение; бред, насмерть вросший в смолобетон, намешанный из эпоксидки и в пыль перетертых лунных пород, бред, пропитавший стальные конструкции и бесчисленные – уже не штуками, а тоннами измеряемые – безделушки, всю эту беспорядочную хурду-мурду, которую натащили они с Земли, чтобы выстлать помягче свое гнездышко. И не просто бред, а бред непостижимый – в отличие от сумасшествия Армитиджа. Это сумасшествие Кейс понимал или, во всяком случае, думал, что понимает. Изогните человека, изогните изо всех сил, а затем изогните его в обратную сторону и снова – до предела. Повторите операцию несколько раз, и человек сломается, как кусок проволоки. Именно это и проделала с полковником Корто история. Именно она выполнила всю грязную работу, Уинтермьюту только-то и оставалось, что выделить этого наиболее подходящего человека из огромного количества прочих обломков войны, а затем легко, как водомерка по глади стоячего пруда, скользнуть в серое плоское поле его сознания первыми сообщениями, вспыхнувшими на экране детского микрокомпьютера в затененной палате французского дурдома. Уинтермьют сконструировал Армитиджа почти от нуля, взяв за основу военные воспоминания Корто. Но «воспоминания» Армитиджа не могли совпадать с воспоминаниями Корто; очень сомнительно, чтобы Армитидж помнил о предательстве, о вспыхнувших, как спички, «Ночных крыльях»… Армитидж являлся чем-то вроде отредактированной версии Корто, а когда напряжение операции достигло определенного предела, механизм Армитиджа сломался и на поверхность всплыл Корто со всей своей виной и болезненной яростью. И теперь Корто-Армитидж мертв – маленькая ледяная луна, кружащая вокруг Фрисайда.

Кейс подумал о ядовитых капсулах. Старик Эшпул тоже мертв, получил от Молли стрелку, так и не дождавшись, пока подействует сверхдоза бог весть какой дряни. Вот это – действительно странная и загадочная смерть, смерть свихнувшегося короля. Намереваясь уйти из жизни, Эшпул убил и свою так называемую «дочь» – марионетку с лицом 3-Джейн. До сегодняшнего дня, до этих вот опосредованных через Молли и ее органы чувств блужданий по «Блуждающему огоньку», Кейс никогда не воспринимал людей такого, как у Эшпула, могущества как людей.

Власть в мире Кейса была сугубо корпоративной. Дзайбацу, транснациональные корпорации, определившие ход человеческой истории, взломали старые барьеры. Рассматриваемые как некие организмы, они достигли своего рода бессмертия. Убей хоть десяток ключевых фигур из руководства – дзайбацу ты не убьешь, ибо есть другие, только и ждущие возможности продвинуться по служебной лестнице, занять освободившиеся места, подобраться к обширным банкам корпоративной памяти. Но компания Тессье-Эшпулов была совсем иной, что особенно ярко проявилось в смерти ее основателя. Тессье-Эшпулы – это клан, своего рода атавизм. Кейс вспомнил комнату старика, весь этот мусор, домашнюю, вполне человеческую грязь, затертые бумажные конверты старых пластинок… Одна нога босиком, другая – в бархатном шлепанце.

«Браун» дернул за капюшон, и Молли повернула налево, в очередной сводчатый коридор.

Уинтермьют и гнездо. Отвратительное зрелище вылупляющихся ос. Но ведь если искать человеческий аналог этого биологического пулемета, то вспомнятся скорее дзайбацу или якудза – ульи с кибернетической памятью, огромные единые организмы с закодированной в кремнии ДНК. Если «Блуждающий огонек» является выражением корпоративного лица компании «Тессье-Эшпул», то она такая же свихнутая, как и ее создатель. Тот же запутанный клубок страхов, то же непонятное чувство бесцельности. «Если бы они добились своей цели…» – вспомнил Кейс слова Молли. Но Уинтермьют сказал ей, что это им не удалось.

Кейс всегда считал само собой разумеющимся, что настоящие заправилы любой конкретной отрасли больше чем люди, но одновременно и меньше. Он видел это в тех, кто искалечил его в Мемфисе, он наблюдал, как нечто подобное пытался изобразить Уэйдж, и это позволило принять бесцветность и бесчувственность Армитиджа. Кейс всегда представлял себе данный факт как постепенное и добровольное уподобление машине, системе, материнскому организму. В этом заключался также корень нарочитой уличной крутизны, понимающе-снисходительной позы, которая подразумевает связи, невидимые нити, ведущие наверх, к скрытым влиятельным сферам.

Но что же происходит в коридорах виллы «Блуждающий огонек» теперь?

Обивка стен ободрана, обнажив сталь и бетон.

– Интересно, где сейчас наш Питер, а? Прямо не терпится посмотреть на мальчика, – пробормотала Молли. – И Армитидж. Где он, Кейс?

– Умер, – ответил Кейс, хотя и знал, что девушка его не слышит. – Он умер.

И вернулся в киберпространство.

Китайская программа сблизилась со льдом цели, и радужные тона постепенно заменились зеленью прямоугольника, представляющего ядро системы. Изумрудные арки, перекинутые через бесцветную пустоту.

– Ну как там, Дикси?

– Прекрасно. Даже слишком. Потрясающая вещь… Иметь бы мне эту штуку тогда, в Сингапуре. В тот раз я наколол почтенный «Новоазиатский банк» процента на два их активов. Да ладно, все это старая история. А этот вот малыш берет на себя всю тяжелую работу. Поневоле задумаешься, на что будет похожа новая война.

– Появись такая хреновина на прилавках, мы с тобой останемся без работы, – заметил Кейс.

– Ишь размечтался. Вот посмотрим еще, как ты поведешь ее наверх, через черный лед.

– Посмотрим, куда уж тут денешься.

На дальнем конце одной из изумрудных арок появилось нечто маленькое и явно негеометрическое.

– Дикси.

– Да. Вижу. Даже и не знаю, верить своим глазам или нет.

Коричневое пятнышко, тусклая мошка на зеленой стене тессье-эшпуловского ядра. Пятнышко начало расти, двинулось по воздвигнутому «Куаном» мосту. Вскоре выяснилось, что это крошечная человеческая фигурка; по мере ее приближения зеленая часть арки увеличивалась – можно было подумать, что потрепанные черные ботинки наводят ужас на радужную пелену вирусной программы, с такой готовностью откатывалась она назад.

– Вот уж точно, начальник, – сказал Флэтлайн, когда в нескольких метрах от них остановилась низенькая плюгавая фигура Финна, – в жизни не видел такой смешной картины.

Однако жуткого псевдосмеха за фразой не последовало.

– А я и сам первый раз так делаю, – ухмыльнулся Финн, не вынимая рук из карманов потрепанной куртки.

– Ты убил Армитиджа, – сказал Кейс.

– Корто. Да. Армитидж был уже с концами. Пришлось. Знаю-знаю, тебе нужен фермент. О’кей, никаких проблем. Начнем с того, что это я снабдил Армитиджа этой хренью. Точнее – сказал ему, что нужно использовать. Знаешь, а оставим-ка мы договор в силе. Времени у тебя – завались. Так что получишь ты все, что надо, только не сейчас, а через часок-другой, лады?

Финн закурил.

– С вами, ребята, – сказал он, выпуская в киберпространство голубоватую струйку дыма, – чистое наказание. Вот были бы вы все как Флэтлайн, тогда другое дело. Тогда бы нам прокрутить эту операцию – что два пальца обоссать. Он же конструкт, запись в постоянной памяти – и только, а посему всегда делает то, что от него ожидают. Вот тебе пример: ни один прогноз не предусматривал, что Молли будет участвовать в большом прощальном спектакле Эшпула.

Финн тяжело вздохнул.

– Почему он хотел себя убить? – спросил Кейс.

– А почему вообще убивают себя? – пожал плечами Финн. – Я, пожалуй, понимаю, с чего он задумал самоубийство, – во всяком случае, понимаю лучше, чем кто-либо другой, но пришлось бы угробить добрую половину суток, объясняя тебе различные моменты его биографии и их взаимосвязь. Эшпул давно уже такое замыслил, но все время возвращался в морозильник. Господи, до чего же занудный старый засранец.

Лицо Финна сморщилось от омерзения.

– Если тебя интересует короткий ответ, то все это связано с причиной, по которой он убил свою жену. Окончательно доконало его то, что малышка три-Джейн нашла способ обмануть программу, которая контролировала его криогенную систему. Хитрый способ. Так что по большому счету Эшпула убила три-Джейн. Правда, он думал, что убьет себя сам, а вместо этого твоя подружка разыграла из себя ангела мщения и всадила ему в глаз отравленную иглу.

Щелчком пальца Финн отправил окурок в матрицу.

– Ну, если по-честному, я тоже кое-что подсказал три-Джейн, в смысле способов.

– Уинтермьют, – осторожно сказал Кейс, – ты говорил мне, что являешься частью чего-то большего. А позже ты сказал, что, если рейд завершится удачно и Молли вовремя скажет нужное слово, ты перестанешь существовать.

Финн кивнул.

– Хорошо, ну а с кого же нам тогда спрашивать? Если Армитидж убит, а ты исчезнешь, кто же скажет мне, как избавиться от этих чертовых капсул? Кто вытащит оттуда Молли? Я хочу знать, какого хрена нам делать, когда мы тебя освободим?

Финн вытащил из кармана деревянную зубочистку и, словно хирург, проверяющий перед операцией скальпель, критически ее осмотрел.

– Хороший вопрос, – сказал он наконец. – Ты слышал о лососе? Это рыба такая. Так вот, нечто не зависящее от этих рыб заставляет их плыть против течения. Улавливаешь?

– Нет, – качнул головой Кейс.

– Меня тоже что-то заставляет – и я не знаю, что именно. Если бы я захотел посвятить тебя в свои мысли, или назовем их размышлениями по поводу, это заняло бы пару твоих жизней. Потому что я очень долго думал на эту тему. И все равно не знаю. Но когда эта история закончится, я стану частью чего-то большего. Намного большего. – Финн оглядел матрицу. – Но та часть, которая является мной сейчас, так и останется здесь. И вы получите свое вознаграждение.

Кейс подавил в себе бредовое желание броситься вперед и вцепиться Финну в горло, чуть повыше кое-как завязанного шейного платка. И чтобы под пальцами хрустнула гортань.

– Что ж, желаю удачи, – сказал Финн.

Он повернулся кругом, сунул руки в карманы и отправился в обратный путь по зеленой арке.

– Эй ты, засранец! – крикнул вслед ему Флэтлайн.

Фигура, полуобернувшись, остановилась.

– А что со мной? С моим вознаграждением?

– Получишь, не бойся, – ответил Финн.

– О чем это вы? – спросил Кейс, глядя, как удаляется хлипкая, в мятом твидовом пиджаке фигурка.

– Я хочу, чтобы меня стерли, – ответил конструкт. – Да я же тебе говорил.

«Блуждающий огонек» напомнил Кейсу пустынные поутру торговые центры, которые он знал подростком, малонаселенные кварталы, куда ранние часы приносили тревожную тишину – что-то вроде молчаливого ожидания, напряжение, заставляющее смотреть, как вокруг зарешеченных фонарей над входами в темные магазины роятся мошки. Это были районы на самой границе Муравейника, слишком далекие от всенощного щелканья и дрожания горячего ядра. То же самое ощущение, что тебя окружают едва выходящие из ночного забытья обитатели абсолютно неинтересного тебе мира, ощущение скучных, временно оставленных хлопот, тщеты и бесконечного повторения, к которым вернутся пробуждающиеся люди.

То ли из-за больной ноги, то ли из-за приближения к цели Молли замедлила движение. Сквозь эндорфины начала простреливать боль, и Кейс не вполне понимал, что это значит. Молли молча стискивала зубы и тщательно следила за дыханием. Она прошла мимо множества неизвестных предметов, но Кейс потерял интерес к окружающему. Была комната, сплошь забитая книжными стеллажами, – миллионы плоских листов пожелтевшей бумаги, стиснутых матерчатыми и кожаными переплетами, полки, отмеченные табличками с какими-то цифрами и буквами. Сверх всякой меры переполненная галерея, где Кейс секунду взирал безразличными глазами Молли на потрескавшийся, покрытый – искусственно, по трафарету, – слоем пыли кусок стекла. Странный объект назывался – взгляд машинально скользнул по бронзовой табличке с надписью: «La mariée mise a nu par ses célibataires, même». Молли протянула руку, и по лексановому сэндвичу, защищающему разбитое стекло, клацнули стальные ноготки. Затем она миновала круглый люк из черного стекла, окантованный хромом, – скорее всего, вход в криогенный блок Тессье-Эшпулов.

После тех двоих негров на тележке Молли никого больше не встречала; теперь они поселились в мозгу Кейса и вели некое воображаемое существование. Он представлял себе, как резиновые колеса плавно катят по коридорам «Блуждающего огонька», как блестят и покачиваются темные черепа, а усталый голос все так же напевает простенький мотив. Кейс готовился увидеть нечто среднее между сказочным замком Кэт и тайным святилищем якудза из своих полузабытых детских фантазий, но ничего подобного здесь не оказалось.

07:02:18

Осталось полтора часа.

– Кейс, сделай мне одолжение.

Молли неловко села на стопку полированных стальных пластин, обтянутых неровным прозрачным пластиком. Выпустив лезвия большого и указательного пальца, она поковыряла надорванную упаковку верхней пластины.

– Нога не выдержала, понимаешь? Кто же знал, что придется столько лезть вверх, и эндорфин больше не помогает. Поэтому, возможно – только возможно, понимаешь? – у меня возникнут сложности. И если я загнусь здесь раньше Ривьеры… – она вытянула ногу и стала массировать бедро через поликарбон и парижскую кожу, – ты ему скажи. Скажи ему, что это я. Понял? Просто скажи, что это Молли. Он поймет. Хорошо?

Она скользнула взглядом по пустому коридору, его голым стенам. Пол из лунного бетона, безо всякого покрытия; в воздухе висит запах эпоксидки.

– Вот же блин, я даже не знаю, слушаешь ты меня или нет.

«КЕЙС».

Молли сморщилась от боли, поднялась на ноги и кивнула.

– О чем тебе рассказывал Уинтермьют? О Мари-Франс рассказывал? Мари-Франс – генетическая мать три-Джейн, она-то как раз и есть Тессье, второй корень этого рода. А еще, наверное, о мертвой «кукле» Эшпула. Не понимаю, зачем он мне столько рассказал… тогда, в той каморке… Рассказал, почему ему приходится принимать вид Финна или еще кого-нибудь. Это же не просто маски, он вроде как использует реальные психологические профили – как редукционные клапаны или трансформаторы, снижает для общения с нами свое напряжение. Шаблоны, так он это называл. Искусственные личности.

Молли вытащила игольник и заковыляла по коридору. Внезапно голая сталь и шершавая эпоксидка уступили место тому, что Кейс вначале принял за прорубленный в скале туннель. Молли потрогала стену, и Кейс понял, что сталь обшили каким-то материалом, который выглядел и казался на ощупь холодным камнем.

Она опустилась на колени и потрогала пол. Прохладный и сухой песок, совсем как настоящий, но, когда Молли провела по нему пальцем, следа не осталось, как на поверхности жидкости. Метров через десять туннель изогнулся. Резкий желтый свет отбрасывал на поверхность искусственного камня четкие тени. Кейс с удивлением заметил, что тяготение здесь почти земное, а это значило, что после подъема Молли опять спустилась. Он окончательно заблудился; пространственная дезориентация была вечным ужасом всех ковбоев.

«Ладно, – утешил себя Кейс, – главное, что Молли не заблудилась…»

Что-то промелькнуло у нее между ногами и побежало, негромко пощелкивая, вперед. Замигал красный светодиод. «Браун».

Сразу за поворотом их ожидал своеобразный голографический триптих. Кейс еще не успел сообразить, что это голограмма, а Молли уже опустила игольник. Три объемные, в человеческий рост карикатуры, три персонажа из какого-то бредового мультфильма. Молли, Армитидж и Кейс. Молли в кожаной куртке нараспашку; черная сетчатая майка туго обтягивает огромные груди. Невероятно узкая талия, серебристые линзы покрывают половину лица. В руке она держит некое анекдотически сложное оружие – что-то вроде пистолета, чья форма почти потерялась в зарослях оптических прицелов, глушителей и пламегасителей. Молли стояла, широко расставив ноги и выпятив обтянутый кожаными джинсами лобок, на лице ее застыла жестокая, идиотическая ухмылка. Рядом с ней замер по стойке «смирно» одетый в поношенную военную форму Армитидж. Когда Молли осторожно двинулась вперед, Кейс увидел, что каждый его глаз представляет собой крошечный монитор, на котором среди продутой бесшумными ветрами снежной пустыни гнутся черные обглоданные остовы деревьев.

Молли ткнула пальцами в телевизионные глаза Армитиджа и повернулась к фигуре Кейса. Было похоже, что Ривьера – а Кейс сразу понял, чьи это шуточки, – не нашел в этом персонаже ничего достойного пародирования. Расхлябанная личность, очень похожая на ту, которую Кейс ежедневно видит в зеркале. Тощий сутулый парень с ничем не примечательным лицом и темными короткими волосами. На подбородке – всегдашняя щетина.

Молли чуть отступила и окинула призрачные фигуры взглядом. Они стояли неподвижно, только в мерзлой Сибири, мерцавшей в глазах Армитиджа, бесшумно качались черные деревья.

– Ты что, Питер, хочешь нам что-то сказать?

Она шагнула вперед и пнула какой-то предмет, стоявший прямо в ногах ее собственной световой статуи. Звяканье металла о стену, и голограммы исчезли. Молли наклонилась и подняла небольшой проектор.

– Думаю, наш маг и чудодей может программировать эти штуки, подключаясь к ним напрямую, – сказала она, небрежно отшвыривая приборчик.

А вот и источник желтого света – древняя лампа накаливания, установленная прямо на стене, защищенная полукругом ржавой железной решетки, явно предназначавшейся для каких-то других целей. В импровизированной арматуре странным образом чувствовалось что-то детское. Кейс вспомнил «крепости», сооружавшиеся в детстве на крышах и в затопленных подвалах. Да, похоже на логово богатенького дитятки. Такая вот грубая простота стоит ой как недешево. Дух, атмосфера, так они это называют.

На пути к апартаментам 3-Джейн Молли миновала еще с десяток голограмм. Одна из них изображала безглазое чудовище, которое вылезло из разодранного тела Ривьеры в переулке за Базаром пряностей. Несколько раз попадались сцены пыток; истязателями неизменно были офицеры, а жертвами – молодые женщины. Эти картины обладали той же ирреальной, звенящей подлинностью, что и ресторанное шоу Ривьеры, они словно застыли в голубой оргазмической вспышке; проходя мимо таких экспонатов, Молли отворачивалась.

Последняя страшилка выглядела маленькой и тусклой, – казалось, Ривьера вытащил ее из самого дальнего закоулка своей памяти, и с большим трудом. Чтобы рассмотреть голограмму, Молли пришлось встать на колени – она проецировалась с точки зрения маленького ребенка. Прежние картины не имели фона: люди, мундиры, орудия пыток – все как бы висело в воздухе. Здесь же была настоящая, увиденная сцена.

Темная гряда обломков, а за ней на фоне бесцветного неба торчат оплавленные, добела выжженные остовы высотных зданий. Обломки опутаны сетью ржавых, причудливо изогнутых прутьев, на которых висят кое-где глыбы бетона. На переднем плане – свободное пространство, возможно бывшая городская площадь; посреди этой площади – каменный обрубок, отдаленно смахивающий на фонтан. А возле него – солдат и группа детей. Сцена какая-то непонятная. Видимо, Молли разобралась в происходящем первой – Кейс почувствовал, как она напряглась. А затем сплюнула и встала.

Дети, оборванные, одичавшие. Зубы блестят, как ножи. Искаженные лица сплошь в струпьях и язвах. Солдат лежит на спине, горло его взрезано, широко раскрытый рот словно застыл в последнем крике. Дети – кормятся.

– Бонн. – В голосе Молли звучала опасная нежность. – И ты, Питер, достойный его питомец. Ну а как же иначе? Наша три-Джейн, она теперь баба тертая и не пустит к себе через черный ход кого попало. Вот Уинтермьют тебя и выкопал на потребу утонченнейшему вкусу, если, конечно, иметь вкусы такого плана. Демонический любовник. Питер. – Она зябко поежилась. – Как бы то ни было, ты уговорил ее впустить меня. Премного тебе благодарна. А теперь мы устроим на лужайке детский смех.

И Молли ушла – даже, несмотря на боль в ноге, почти убежала – из детства Ривьеры. Она вынула игольник, отщелкнула его магазин, сунула в карман и заменила другим. Зацепила пальцем ворот мимикрирующего комбинезона и одним движением, словно гнилой шелк, раскроила жесткий поликарбон до самой промежности. Затем высвободила руки и ноги; падая на пол, лохмотья сливались с темным искусственным песком.

Только теперь Кейс услышал музыку. Музыку, совершенно ему незнакомую, – рояль, духовые, и никаких других инструментов.

Вход в мир 3-Джейн не закрывался дверью. В стене туннеля открывалась пятиметровая брешь, и неровные ступеньки широким полукругом плавно вели вниз. Голубой полумрак, мелькание теней, музыка.

На верхней ступеньке Молли остановилась. В правой ладони – ребристая рукоятка.

– Кейс.

Она поднесла левую ладонь к лицу, улыбнулась, чуть тронула ее влажным кончиком языка. Симстим-поцелуй.

– Пора.

Теперь в левой ее ладони очутилось что-то маленькое и тяжелое; положив большой палец на крошечный рычажок, Молли двинулась вниз.

Ну еще бы чуть-чуть. Все было сделано почти верно. Почти. Входила она правильно, хорошо. Хватка. Чтобы почувствовать хватку коллеги-ковбоя, Кейсу было достаточно взглянуть, как сидит тот за декой, как бегают пальцы по клавиатуре, – вот и у Молли чувствовалась та же отточенность каждого движения. И она собралась перед входом – собралась, несмотря на мучительную боль в ноге, вошла в логово 3-Джейн как к себе домой, правда с оружием в руке. И держала она это самое оружие с заученной небрежностью какого-нибудь бретера времен регентства – локоть на бедре, ствол слегка покачивается из стороны в сторону.

Типичнейшее представление, нечто вроде солянки из сотен мордобойных фильмов – дешевки, на которой вырос Кейс и, видимо, она сама. Он мгновенно почувствовал, что сейчас, в эти секунды, Молли – квинтэссенция всех крутых киногероев: и Сони Мао из старых боевиков, и Микки Тибы и так далее, вплоть до Клинта Иствуда и Брюса Ли.

Царство леди 3-Джейн Мари-Франс Тессье-Эшпул прилегало к внутренней поверхности корпуса виллы, она буквально вырубила его, недрогнувшей рукой посносив перегородки наследственных лабиринтов. Получилась одна комната, настолько огромная, что края ее терялись за инверсным горизонтом, где-то там, где плавно загибающийся вверх пол прятался за краем потолка. Потолок этот, низкий и неровный, был облицован той же имитацией камня, что и стены коридора. Повсюду виднелись зазубренные, по пояс высотой остатки каменного лабиринта. В десяти метрах от подножия лестницы располагался бирюзовый прямоугольник бассейна; кроме его подсветки, других ламп в помещении не было – по крайней мере так показалось Кейсу. По потолку плясали, ежесекундно меняясь, пятна голубого света.

Вот у бассейна они и ждали.

Зная, что у Молли чуть ли не сверхъестественная, ускоренная нейрохирургами реакция, Кейс впервые получил наглядную, по симстиму, демонстрацию. Это было, словно смотришь видеозапись, замедленную раза в два, – медленный, осторожный танец, балет, поставленный инстинктом убийства и долгими тренировками. Казалось, она смотрела на всех троих одновременно: на парня, готовящегося к прыжку с высокого трамплина, на девушку, подносящую к губам бокал, на труп Эшпула с доброжелательной улыбкой и черным провалом левой глазницы. На Эшпуле был все тот же коричневый халат. Зубы его сверкали жемчужной белизной.

Парень прыгнул в воду. Стройное загорелое тело, идеальные пропорции. Он не успел еще коснуться воды, как из левой руки Молли вылетела граната. Собственно говоря, Кейс узнал гранату только в тот момент, когда та достигла поверхности воды; шарик мощной взрывчатки, обмотанный десятком метров тонкой хрупкой стальной нити.

Резкий свист игольника – это Молли осыпала лицо и грудь Эшпула дождем разрывных стрел; труп мгновенно исчез, над белой, усеянной черными оспинками спинкой стула взвихрился дым.

В тот самый момент, когда над водой вырос – чтобы тут же обрушиться назад – кружевной свадебный торт, ствол игольника метнулся к 3-Джейн, но ошибка была уже сделана.

Хидэо даже не коснулся Молли. У нее подломилась нога.

Кейс отчаянно заорал.

– Долго же ты, – сказал Ривьера, обшаривая карманы Молли; кисти ее рук окружала матовая черная сфера величиной с мяч для боулинга. – Я видел нечто подобное в Анкаре, – продолжал Ривьера, вытаскивая все новые и новые предметы. – Тоже бассейн, тоже граната, только там трупов было много. Взрыв был вроде бы и слабенький, но не уцелел никто. Гидравлический удар.

Кейс почувствовал, как Молли на пробу пошевелила пальцами. Казалось, материал шара обладал сопротивлением не большим, чем у темперлона. Невыносимо болела нога. Глаза застилала красная пелена.

– Я бы на твоем месте поостерегся.

Внутренности шара словно слегка отвердели.

– Эту милую игрушку Джейн купила в берлинском секс-шопе. Если ты пошевелишь пальцами достаточно долго, шар попросту их раздавит. Материал вроде того, из которого здесь пол. Какие-то там хитрые молекулы. Тебе что, больно?

Молли застонала.

– Кажется, у тебя повреждена нога.

Добравшись до левого заднего кармана джинсов, пальцы Ривьеры нащупали пакет с наркотиками:

– Ага. Последний привет от Али, и как раз вовремя.

Красная пелена начала закручиваться вихрями.

– Хидэо, – произнес женский голос, – она теряет сознание. Дай ей что-нибудь. И от этого, и от боли. Она весьма впечатляет, не находишь, Питер? А эти очки, это что, у них теперь такая мода?

Прохладные неторопливые руки, хирургическая точность движений. Жалящая боль укола.

– Не знаю, – ответил Ривьера. – Я не был у нее на родине. Они взяли меня в Турции.

– Ну да, Муравейник. У нас там деловые интересы. А однажды мы послали туда Хидэо. Из-за меня, кстати. Я пропустила сюда одного парня, взломщика. А он прихватил с собой семейный терминал. – 3-Джейн рассмеялась. – Я нарочно упростила ему дело. Назло нашим. Хорошенький был он мальчик, этот взломщик. Как там, Хидэо, она приходит в себя? Может быть, добавить?

– Если еще добавить, она умрет, – ответил третий голос.

Кровавая пелена сменилась чернотой, и снова музыка, духовые и рояль. Танцевальная музыка.

По глазам и озабоченно нахмуренному лбу Мэлкома плясали послеобразы зеленоватых букв. Кейс снял дерматроды.

– Ты недавно кричал.

– Молли, – сказал Кейс, чувствуя сухость в горле. – Ей больно.

Он взял из кармана противоперегрузочной сетки плоскую белую бутылочку и выдавил в рот глоток безвкусной воды.

– Не нравится мне все это говно.

Засветился маленький монитор «Крэя». Финн на фоне зарослей хлама.

– Мне тоже не нравится. Возникли трудности.

Мэлком взлетел над головой Кейса, изогнулся и взглянул через его плечо:

– А это еще кто такой?

– Это всего лишь изображение, Мэлком, – устало ответил Кейс. – Мужик, знакомый мне по Муравейнику. А говорит Уинтермьют. Картинка должна помочь нам чувствовать себя как дома.

– Хрень собачья, – сказал Финн. – Я же объяснял Молли, что это не маски. Они необходимы для общения с вами. У меня же практически отсутствует то, что вы называете личностью. Но все это сейчас пустой треп; как я уже сказал, у нас возникли трудности.

– Ты бы поподробнее, Мьют, – ввязался Мэлком.

– Во-первых, у Молли сломана нога. Она не может идти. По идее, она должна была войти туда, убрать Питера, узнать у три-Джейн волшебное слово, пробраться к голове и произнести его. Теперь Молли вышла из строя. Поэтому надо, чтобы к ней отправились вы двое.

– Мы? – изумленно вытаращился Кейс.

– А кто же еще?

– Аэрол, – сказал, подумав, Кейс, – парень с «Вавилонского рокера», приятель Мэлкома.

– Нет. Нужен ты. Нужен кто-нибудь, понимающий Молли, понимающий Ривьеру. А Мэлком – для поддержки.

– Ты, может, забыл, что я уже нахожусь в середине небольшого рейда. Помнишь? И то, что я здесь для…

– Послушай, Кейс. Нас поджимает время. Очень поджимает. Послушай. Твоя дека связана с виллой через навигационную систему «Гарви», на побочной частоте. Вы отведете «Гарви» в очень уединенный док, который я вам покажу. Китайский вирус заполнил память твоего компьютера до отказа. Сейчас в «Хосаке» ничего нет, кроме вируса. Когда вы встанете в док, вирус будет переключен на охранную систему виллы, а навигационную систему можно будет вырубить. Ты возьмешь с собой деку, Флэтлайна и Мэлкома. Вы найдете три-Джейн, вытряхнете из нее кодовое слово, убьете Ривьеру и заберете у Молли ключ. Включив свою деку в систему «Блуждающего огонька», ты сможешь следить за работой программы. Это я тебе устрою. На затылке головы, под панелью с пятью цирконами, есть стандартный разъем.

– Убить Ривьеру?

– Убить.

Кейс растерянно заморгал; на его плечо легла рука Мэлкома.

– Слушай, а ведь ты кое-что забыл, – пропел Кейс, чувствуя прилив ярости и какого-то истерического веселья. – Ты в заднице. Вместе с Армитиджем ты выбросил управление захватами. «Ханива» вцепилась в нас как клещ. Армитидж искромсал свою «Хосаку», а навигационные компьютеры улетели вместе с рубкой, так ведь?

Финн кивнул.

– Так что мы застряли. А это значит, что ты в заднице.

Кейсу хотелось смеяться, но у него перехватило в горле.

– Кейс, – негромко заметил Мэлком, – «Гарви» – буксировщик.

– Совершенно верно, – с улыбкой подтвердил Финн.

– Как повеселился в большом мире? – поинтересовался конструкт у Кейса, когда тот снова вернулся в матрицу. – Чувствую, Уинтермьюту потребовалась новая маленькая услуга…

– Слабо сказано. Как «Куан», все нормально?

– Что надо. Потрясный вирус.

– Ладно. У нас появились некоторые затруднения, но мы работаем над их преодолением.

– Может, поделишься со мной?

– Некогда.

– Ну и правильно, голуба, чего там церемониться со всякими трупами.

– Иди ты на хер, – сказал Кейс и щелкнул тумблером, избавляя себя от очередной порции жуткого смеха.