Глава седьмая
Apsohesepaa anulonok
elinepsuts kakhaato'.
В паутине жизни нитей больше,
Чем в море — капель воды.
Апофегма иилане'
Амбаласи сидела на стволе упавшего дерева на берегу и нежилась в теплых лучах солнца.
Такая редкая радость — отдыхать, наслаждаться солнцем, природой, размышлять о могучей реке. Воды реки были коричневыми от почвы; противоположный берег едва виднелся вдали. Течение несло травянистые островки.
Небо было безоблачным, однако где-то, должно быть, недавно разразилась сильная гроза — и теперь по реке то и дело величественно проплывали сломанные деревья. Зацепившись за мель, одно из них пристало к берегу неподалеку. С ветвей на землю посыпались крохотные верещащие устузоу.
Пробегая мимо Амбаласи, один из них дернулся, заметив ее движение, — и покатился по песку после щелчка хесотсана. Бурый мех, хватательный хвост. Амбаласи когтем перевернула зверька на спину. Что-то шевельнулось у него на животе, высунулась крошечная головка. Сумчатое с детенышем. Отлично. Сетессеи приготовит образец для исследования.
Вновь усевшись на дерево, Амбаласи удовлетворенно вздохнула. Отсутствие докучливых спорщиц Дочерей во много раз усиливало радость мышления. Здесь гармонию ее трудов не нарушали настырные неумехи, она вспоминала о них только затем, чтобы ощутить блаженство от того, что их нет рядом. Капитан урукето Элем другая — она иилане' науки. Амбаласи умела направлять ее речи. И ненавистное имя Угуненапсы ни разу не прозвучало и не проступило на ладонях за все время долгого путешествия.
Думы Амбаласи нарушил треск ветвей за спиной.
Она повернула голову, но так, чтобы одновременно видеть и реку и джунгли. Подняла хесотсан, но, увидев одну из членов экипажа, опустила оружие. В руках у той был большой струнный нож, с помощью которого она прокладывала себе дорогу в подлеске. Это было нелегко — разинув рот, иилане' шаталась и едва не падала от усталости.
— Прекращение труда! — громко скомандовала Амбаласи. — Живо в воду! Охладись.
Выронив струнный нож, иилане1 без сил рухнула в воду. Вынырнув, она показала Амбаласи ладонь, цвет которой означал благодарность.
— Благодари, благодари. Мало того, что мне приходится руководить неумехами, я должна еще и думать за них. Сиди в воде, пока не сможешь закрыть рот.
Амбаласи поглядела на реку: урукето не было видно.
Впрочем, это неважно — еще рано, ведь она отпустила их на целый день: порадовать энтиисенатов, наловить рыбки для урукето.
В лесу вновь затрещали ветки, и на берег вышли Сетессеи и две иилане', чем-то тяжело нагруженные.
Бросив свою ношу на землю, они присоединились к сидевшей в воде подруге. Сетессеи тоже тяжело дышала, широко открыв рот, но все-таки она перегрелась не так, как остальные.
— Открытие, предсказанное Амбаласи.
— Великолепно. Судя по очертаниям суши и расположению притоков, там должно быть озеро.
— Теплое, кишащее рыбой, окруженное солнечными пляжами.
— Необитаемое?
— Множество всякого рода живности, Кроме сорогетсо.
— Я так и думала. Как и везде. Это озеро — ближайшее к городу. Вынуждена с некоторой неуверенностью заключить, что обнаруженная мной группа сорогетсо — единственная в этих краях. И уж конечно на всей реке.
Что отсюда следует?
— Непонимание-смысла желание-просвещения.
— А следует, верная Сетессеи, то, что наши сорогетсо вовсе не местные жители. Их привезли сюда и поселили, как я и предполагала. Одинокая колония — плод темных экспериментов какой-то неизвестной ученой. Что еще ты обнаружила?
— Интересные экземпляры — летающие создания без перьев и шерсти, и кое-что еще…
Тем временем купальщицы вылезли на берег, и Сетессеи велела им притащить принесенные мешки. В одном из них оказалась небольшая клювастая ящерица, длиной с руку. Амбаласи с интересом взглянула на нее и распрямила длинный хвост.
— Подвижная, ходит на четырех лапах, при опасности может улепетывать на задних, острый клюв позволяет ей питаться всем чем угодно: ветвями, грубыми листьями.
— Вкусные. Они сидят на гнездах под деревьями. Я пресытилась однообразной едой. Надоело консервированное мясо. Я убила двух и одну съела.
— Исключительно в научных целях.
— Исключительно. Но, поразмыслив, я решила: раз мясо так вкусно, следует собрать яйца.
— И ты, конечно, собрала их. Сетессеи, ты становишься настоящей ученой. Новый источник питания всегда важен. Мне тоже надоело мясо угря. Рассматривая ящерицу, Амбаласи машинально разинула рот… и закрыла его: интересы науки требовали, чтобы экземпляр целым сохранился до вскрытия. Будем называть его наэб — из-за клюва, А теперь покажи, что ты еще принесла.
Амбаласи не переставала удивляться разнообразию новых видов на континенте. Этого следовало ожидать, но удивление росло и росло. Жук чуть побольше ладони, крошечные устузоу, огромные бабочки… Восхитительное разнообразие.
— Удовлетворительно в высшей степени. В консервирующие емкости их — и так уже много времени прошло после их смерти. Возвратимся в город и отметим наше открытие. Увы, этот день недалек.
В голосе Амбаласи слышались грустные интонации, что, вероятно, было связано с Дочерьми. Сетессеи сбегала к реке за водяными плодами, которые охлаждались в воде. Поблагодарив, Амбаласи попила, но от мрачных дум ее отвлечь не удалось.
— Исследования-удовольствия подходят к концу, впереди вселяющие уныние споры. Не хочу даже думать о том, что ждет нас в городе. Однако скоро вернется урукето — ив обратный путь.
— Интересы науки требуют продолжения процесса познания, — вкрадчиво сказала Сетессеи.
Амбаласи со вздохом сделала отрицательный жест.
— Ничто не может принести мне большего удовольствия, чем продолжение наших научных работ. Но я опасаюсь за город, который вырастила здесь, — он остался в руках этой бестолочи. Я призвала их повернуться лицом к реальности и оставила их, чтобы увидеть — в состоянии ли они решить свои проблемы подходящим для их верований способом. Как ты считаешь, смогут они справиться с этим?.. Согласна, в высшей степени маловероятно… Посмотри! Или глаза мои плохо видят от старости — или это урукето!
— Великая Амбаласи видит, как молодая фарги. Они возвращаются.
— Великолепно. Немедленно подготовь образцы, чтобы погрузить их еще до темноты. Я считала дни и следила за ориентирами. Теперь мы поплывем вниз по течению. Если отправимся на рассвете, — то уже днем будем в Амбаласокеи.
— Неужели мы так близко?
— Нет, здесь очень быстрое течение.
Сообразно своему положению, Амбаласи отдыхала, пока остальные готовили образцы. Энтиисенаты приближались к берегу, высоко выпрыгивая из воды. Умные существа, милые — одно удовольствие видеть их.
Урукето размеренно плыл позади, замедляя ход, — наконец огромный клюв оказался на берегу, гигант остановился. Элем спустилась с высокого плавника, чтобы помочь Амбаласи подняться наверх. На скользкой поверхности клюва было невозможно зацепиться когтями. Забравшись на широкий лоб животного, Амбаласи остановилась передохнуть.
— Вы его накормили? — спросила она.
— Вполне, даже слишком. Энтиисенаты ловили угрей, правда, не таких крупных, как в устье, и урукето ел их с большим удовольствием.
— А тебе на самом деле понятно поведение безмозглой твари?
— Долгое наблюдение и совместное пребывание позволяют этого достичь. Но это своего рода искусство — оно дает великое удовлетворение. Я часто его чувствую, когда…
Элем смущенно осеклась, жестом попросив прощения; оранжевый гребень ее покраснел. Амбаласи ответила знаком: поняла-не возражаю.
— Радость понимания-руководства овладела тобой.
В этом я не вижу ничего плохого. Я обратила внимание, что за многие дни, которые мы провели вне города, это твой первый промах: ты хотела произнести запретное имя. Но сейчас — скажи его вслух. Ну! Угуненапса?
— Благодарю, так приятно слышать его…
— Но не мне. Я просто хотела попривыкнуть к этим грубым звукам, терзающим нервные окончания. Угуненапса… Утром отплывем, днем будем в городе. Поэтому я прощаю твою оплошность. Мелкая неприятность по сравнению с тем, что меня ожидает завтра.
Элем сделала жест, означающий надежду.
— Может быть, все не так плохо…
Амбаласи издала грубый звук.
— Неужели ты, знающая своих сестер, считаешь, что это возможно?
Элем благоразумно промолчала и попросила разрешения начинать погрузку. Праведный гнев придал сил Амбаласи, и она легко добралась до верхушки плавника и спустилась в прохладную утробу урукето, где сразу же уснула, понимая, что завтрашний день потребует от нее всех сил.
Сетессеи разбудила ее звуками, призывающими к вниманию.
— Показался город, великая Амбаласи. Я подумала, что ты захочешь подготовиться к прибытию. Может быть, украсить твои руки знаками победы и силы?
— Нечего тратить краску, чтобы произвести впечатление на этих никчемных. Лучше принеси мяса, чтобы хватило сил выслушивать их глупости.
Урукето заметили издали: на причале их встречала Энге. Амбаласи жестом выразила одобрение: знает ведь, что ее присутствие я могу выносить, и оберегает меня от своих перекорщиц.
— Сетессеи, отнеси образцы в лабораторию. Вернусь сразу же, как только разузнаю, что произошло в наше отсутствие. Надеюсь на лучшее, но рассчитываю только на худшее.
Пыхтя и отдуваясь, Амбаласи выбралась на деревянный причал, Энге приветствовала ее знаками радости.
— Ты радуешься, что я вернулась в добром здравии, или хочешь сообщить мне добрую весть?
— И то и другое, великая Амбаласи. Долгое изучение восьми принципов Угуненапсы вывело меня к седьмому из них. Я говорила тебе, что ответ на все наши вопросы кроется в ее словах, и я верила в это. Правда, у меня были сомнения…
— Пощади меня, Энге. Изложи результаты. Не нужно рассказывать, как ты пришла к ним. Неужели ты хочешь меня убедить, что за время моего отсутствия все ваши проблемы разрешились с помощью одних только философских принципов? Если так, то я немедленно вступаю в ряды Дочерей.
— Мы с радостью примем тебя. Но, несмотря на то что решение кажется достижимым, существует проблема…
Амбаласи тяжело вздохнула.
— Ничего неожиданного. Формулируй проблему.
— Дело касается Фар' и тех, кто следует за нею.
— И это не неожиданность. Что же натворило мерзкое создание?
— Со всеми своими компаньонками она переселилась к сорогетсо.
— Что?!
Каждый участок кожи Амбаласи, способный менять цвет, ало зарделся, цвета трепетали, словно сердце, готовое лопнуть. Энге со страхом отступила, неуверенно сделав жест: опасно для здоровья. Амбаласи щелкнула зубами.
— Были отданы указания, строжайшие приказы. Сорогетсо должны были покинуть город и никогда не возвращаться. И никто не должен был ходить к ним. Я немедленно покину город и разрушу его, если неповиновение будет продолжаться. Немедленно!
Трепещущая Энге пыталась что-то сказать. Наконец Амбаласи, едва не потерявшая от ярости дар речи, сделала знак, разрешая ей говорить.
— Мы все поняли, подчинились и выполняем. Но Фар' отказалась повиноваться приказам. Она сказала, что если мы отвергли власть эйстаа, то следует отвергнуть и твою власть. И она увела всех своих подруг. Если жить в городе значит повиноваться, сказала она, то зачем нам город? Они ушли к сорогетсо. Чтобы жить среди них, чтобы жить, как они, и обратить их в истинную веру Угуненапсы, и там, в джунглях, воздвигнуть истинный город в ее честь.
— И это все? — спросила Амбаласи, вновь обретая контроль над собой, хотя прекрасно знала ответ.
— Нет, Фар' ранена, но она не вернется. Кое-кто остался с ней, а большинство вернулось.
— Немедленно отправь непокорных на разделку-чистку-консервирование угря, и пусть работают, пока я их не отпущу. Впрочем, если бы все зависело только от меня, они бы этого не дождались. Я пойду к сорогетсо.
— Это опасно.
— Я не боюсь.
— Но я хочу еще рассказать о наших успехах.
— Когда покончим с этим скверным делом. Скажи Сетессеи, чтобы шла ко мне, и пусть прихватит лечебную сумку. Немедленно.
…Одна из молодых лодок уже подросла настолько, что могла вместить двоих иилане'. Путешествие могло быть приятным, если бы лодку успели выучить. Она дергала щупальцами, пенила воду, косилась на Сетессеи, которая безжалостно давила на нервные окончания. Кое-как они спустились к оконечности перешейка, миновали ограду. Гнев Амбаласи мало-помалу прошел, и она успокоилась. Сейчас нужен был трезвый рассудок, а не ярость. Она так стиснула хесотсан, что он стал извиваться у нее в кулаке. Она взяла оружие, чтобы защищаться от хищников, но никак не могла одолеть желания расправиться с Фар'. Неповиновение строгому приказу, нарушение чистоты научного эксперимента! На этот раз непокорная Дочь зашла слишком далеко.
Кстати, Энге говорила, что она ранена. «Хорошо бы смертельно», подумала Амбаласи. Может быть, капелька токсина вместо болеутоляющего поможет делу?
В лесу было зловеще тихо. Привязав суетливую лодку к берегу, Сетессеи взяла оружие на изготовку и поспешила вперед. Не дойдя до плавучего дерева, на тенистом пляже у озера они натолкнулись на небольшую группу иилане'. Трое из них склонились над кем-то, лежавшим на земле, и, когда Амбаласи потребовала внимания, в страхе зажестикулировали. Трепеща, они уставились на ученую.
— Вы заслуживаете смерти, уничтожения и расчленения за то, что пренебрегли моими приказами и пришли сюда. Вы исполнены злостной глупости. А теперь скажите мне, где находится зловреднейшая и глупейшая из вас, имя которой Фар', хотя я бы назвала ее Нинпередапсой — великой ослушницей и разрушительницей.
Дочери в страхе расступились, и Амбаласи увидела распростертую на земле Фар'. Одну из ее рук охватывал грязный нефмакел, глаза Фар' были закрыты. Амбаласи обрадовалась — похоже, Фар' умерла.
Увы, это было не так. Фар' шевельнулась и, медленно открыв большие глаза, взглянула на Амбаласи. Нагнувшись, та язвительно сказала:
— А я надеялась, что ты мертва.
— Ты говоришь, как эйстаа. И я отвергаю тебя во имя Угуненапсы, как всех эйстаа.
— Почему ты ослушалась меня?
— Только дух Угуненапсы властен над моей жизнью, Медленно потянув нефмакел, Амбаласи обнажила рану, наслаждаясь стоном Фар'.
— И с какой же стати Угуненапса послала тебя к сорогетсо?
— Чтобы эти простые существа познали истину.
Чтоб я указала им путь к Угуненапсе и тем спасла от грядущих бед. Даже юные фарги, выйдя из воды, сразу будут узнавать об Угуненапсе, ибо для этого мы и явились сюда!
— Для того ли? Тебя укусило какое-то животное, и рана воспалена. Значит, ты намереваешься рассказать им об Угуненапсе? Так ты уже разговариваешь на их языке?
— Я знаю несколько слов. И выучу новые.
— Ни в коем случае! Я постараюсь, чтобы этого не случилось. Кто тебя укусил?
Фар' отвернулась и, запинаясь, ответила:
— Это был самец… кажется, его зовут Асивасси…
— Еассасиви, Дочь Тупости? — наслаждаясь собой, загремела Амбаласи. Ты даже не можешь верно произнести его имя — и собираешься проповедовать ему учение Угуненапсы. Струнный нож, нефмакел, антисептик! — приказала она Сетессеи. — Судя по его реакции, твои речи не произвели на него особого впечатления. Экий смышленый, я начинаю все больше ценить их интеллект. Я обработаю антибиотиками твою рану, а потом ты покинешь это место, где вызываешь необратимые разрушения.
— Я останусь. Ты не заставишь меня…
— Неужели? — В гневе Амбаласи нагнулась, обдавая дыханием лицо Фар'. Смотри. Твои последовательницы собираются отнести тебя в город. А если они откажутся, я возьму хесотсан и убью их. А потом тебя.
Или ты сомневаешься в том, что я сделаю это?
Если Фар' и сомневалась, то компаньонки ее не сомневались ни минуты. Не дав Фар' опомниться, они по возможности мягко подхватили слабо сопротивлявшееся тело и повлекли прочь, невзирая на ее протест.
— А день, оказывается, не так плох, как показалось вначале, — блаженно выговорила Амбаласи и протянула вперед руки, чтобы восхищенная Сетессеи могла очистить их с помощью большого нефмакела.
Когда они возвращались в город, лодка оказалась более послушной, и Сетессеи скормила ей кусок рыбы в награду. Энге вновь поджидала их.
— Фар' вернулась и рассказала мне о твоих угрозах. Ты действительно убила бы ее?
Энге была явно расстроена, и Амбаласи не правильно истолковала причины ее настроения.
— Неужели для тебя жизнь одной мерзкой Дочери значит больше, чем судьба всех сорогетсо?
— Меня не волнуют ни сорогетсо, ни Фар'. Я опечалена тем, что известная ученая, знаменитейшая среди иилане', может решиться на убийство низшей.
— Гнев мой был настолько велик, что я могла бы даже откусить ей голову. Но гнев не вечен, хорошее настроение возвращается. Наука выше насилия. Скорее всего, я не тронула бы ее. Впрочем, не поручусь. А теперь позволь мне забыть эту Дочь Разрушения и выслушать от тебя известия радостные и важные, которые ты собиралась мне сообщить.
— С большим удовольствием. Но сперва ты должна усвоить восемь принципов Угуненапсы…
— В самом деле?
— Конечно. Как ты поймешь законы, по которым живет тело, не зная, чему повинуется каждая клетка?
— Принимаю укор, — вздохнула Амбаласи, опускаясь на хвост и принюхиваясь к слабому ветерку с реки. — Слушаю — и учусь.
— Первый принцип был дарован Угуненапсе в откровении, это извечная истина. Все мы живем между большими пальцами Духа Жизни, великой Эфенелейаа.
— Зрение у твоей Угуненапсы, должно быть, острее моего. За долгие годы занятий биологией я что-то не видела эту самую Эфенелейаа.
— Потому что ты не там искала, — с воодушевлением продолжала Энге. Дух Жизни внутри тебя.
Потому ты и жива. Когда усвоена эта истина, Эфенелейаа открывает другие. Далее идет второй принцип.
— Постой, давай пока ограничимся первым. Я так и не поняла тебя. Требуется определение новой концепции, непонятного мне термина. Что есть дух?
— Этим словом Угуненапса обозначала нечто присущее только иилане', незримую субстанцию, которую нельзя увидеть. Она говорит: вот двадцать фарги, десять из них йилейбе, не способные к речи, а десять — иилане'. Пока они молчат, различить их невозможно, Умри они — медицинское вскрытие не выявит никакой разницы между обеими группами. И потому все постигшая Угуненапса придумала слово «дух», чтобы описать это невидимое — в данном случае это дух речи. А чтобы говорить о жизни, она использовала имя «Эфенелейаа» — жизнь-вечность-внутреннее-сущее. Теперь ясно?
— И да и нет. Да — потому, что я слышу тебя и воспринимаю твои аргументы. А нет — потому, что я отвергаю эту концепцию духа как надуманную, несуществующую, затрудняющую мышление. Ну хорошо, оставим это на время, предположим, что да. Хоть я и отвергаю самую основу, но в порядке дискуссии хочу уяснить, что следует из данной концепции.
— Принимаю твои соображения, быть может, потом я еще раз попытаюсь объяснить тебе понятие духа. Я согласна — оно трудное.
— Не трудное, а неверное и неприемлемое. Но я же говорю — да, чтобы наш разговор не затянулся до вечера. Буду считать вашу истину гипотезой. Продолжай, Ты собиралась перейти ко второму принципу.
Энге знаком согласилась подискутировать.
— Пусть будет так, как ты сказала. Мы, признавая Эфенелейаа, понимаем, что обитаем в Городе Жизни, который включает в себя все города иилане' и не только их. Разве ты не видишь справедливость и простоту этой мысли?
— Нет. Это следует еще доказать. Продолжай.
— Далее идет третий принцип. Он гласит, что Дух Жизни, Эфенелейаа высшая эйстаа в Городе Жизни, а мы — обитательницы его.
Приоткрыв мигательные мембраны, которыми Амбаласи отгораживалась от натиска схоластики, ученая спросила:
— И твои сестры верят во все это?
— Верят… Да они живут этим. Только принципы Угуненапсы и дают нам волю к жизни.
— Тогда продолжай. Значит, вы признаете себя жительницами города — это уже кое-что.
Энге ответила знаками, означавшими великую мудрость:
— Твой разум находит мои аргументы прежде, чем я успеваю их высказать.
— Конечно!
— Тогда слушай четвертый принцип. Узнавая высшую истину, мы приобретаем новую силу, потому что мы преданы чему-то большему, чем просто город.
— Неудивительно, что все эйстаа иилане' дружно ненавидят вас.
— Пятый принцип гласит, что сила истины требует нового видения, позволяющего наблюдателю заметить и то, что видят живые, и то, что скрыто от них под землей, — тайный, но истинный порядок бытия.
— Сомнительно. У меня уже голова кружится от усталости. Но ты говорила, что решение скрыто в седьмом принципе. Нельзя ли перейти прямо к нему?
— Он следует из шестого,
— Говори поскорее и покончим с этим наконец.
Амбаласи изменила позу: хвост ее уже начинал неметь. В глазах Энге вспыхнул огонек убежденности, и она уверенным жестом подняла большие пальцы.
— В шестом принципе Угуненапса учит нас, что все живые существа взаимосвязаны и поддерживают друг друга. Этот высший порядок стоит над всеми живыми существами, разумными или неразумными, и существует с яйца времен.
Амбаласи жестом засвидетельствовала недоумение.
— Для этого мне не нужна твоя Угуненапса. Это же сжатое определение экологии…
— Седьмой! — с энтузиазмом продолжала Энге, не заметив слов Амбаласи. Признавая и понимая этот порядок, верные Духу Жизни сестры способны и обязаны жить ради мира и торжества жизни. Здесь лежит решение проблем нашего города.
— Естественно — только ты слишком долго подбиралась к выводу. Ты хочешь сказать, что Дочери, согласные со словами Угуненапсы, готовы совместно работать, дабы утвердить основы жизни?
— Мы верим в это, мы знаем это, так мы и поступим! А теперь восьмой и последний…
— Избавь меня хотя бы от него. Оставь про запас на тот день, когда я переутомлюсь и мне потребуется источник вдохновения. Лучше объясни, каким образом следование седьмой заповеди спасет город?
— Пойдем, я покажу тебе. Когда мы поняли, куда Угуненапса нас ведет, то стали стараться найти способ воплощения седьмой заповеди в жизнь. Теперь все стремятся работать в Городе Жизни, от желающих нет отбоя. Одаренные талантами возглавляют ряды добровольцев. Всем нужны твои наставления, все хотят отпраздновать твое благополучное возвращение.
Выпрямившись, Амбаласи прошлась вдоль причала туда и обратно. Вечерний ветерок посвежел, близилось время сна. Обернувшись к Энге, она протянула к ней руку, соединив большие пальцы в знак того, что между ними находится важный вопрос.
— Ты правильно сказала, и это меня радует. Но я обрадуюсь еще больше, когда увижу систему в действии.
Но не дала ли Угуненапса в премудрости своей ответ еще на один важный вопрос, который я задавала тебе?
Энге ответила знаком тревожного отрицания.
— Увы, здесь даже она бессильна. Когда я вижу, как спасают город, радость наполняет меня. И меркнет, когда я думаю о смерти, ожидающей Дочерей Жизни.
Мы останемся здесь и состаримся, изучая мудрость Угуненапсы.
— Состаритесь и умрете — и всему придет конец.
— Всему, — мрачно отозвалась Энге. Поежившись, словно от холодного ветра, она протянула вперед ладони и усилием воли заставила зеленую кожу порозоветь в знаке надежды. — Но я не прекращу попыток отыскать выход и из этого тупика. Он должен существовать. И я признаю, что пока не способна его найти. Ведь выход есть, правда, великая Амбаласи?
Та промолчала, не желая огорчать Энге. А потом отвернулась и принялась разглядывать небо и воду. Но вечерний свет заставлял помнить о смерти.
Вейнте' о смерти не думала. И о жизни тоже. Она просто существовала. Ловила рыбу, когда чувствовала голод, пила из родника, когда хотелось пить. Бездумное и бесцельное существование устраивало ее. Но иногда приходили воспоминания — и тогда Вейнте1 теряла покой и, охваченная эмоциями, начинала щелкать зубами.
Ей не нравилось это.
Лучше было не вспоминать. И вообще не думать.
