Глава двадцать первая
Это было подобно пробуждению от долгого сна. Или еще — тому, что бывает, когда лопается яйцо, когда после первой долгой ночи своей жизни выходишь на свет. Так думала Вейнте'. Сначала эти мысли ее удивили — потом она стала гадать о причинах такого удивления.
Однажды, склонившись над лужей, чтобы попить, она заметила в воде свое отражение и принялась недоуменно разглядывать его.
Подняла руки, растопырила большие пальцы, поглядела на грязь, присохшую к ним. А потом погрузила ладони в воду, прогнав свое изображение, не понимая, почему оно волнует ее.
Каждое утро она глядела на море, искала в нем урукето. Но он не возвращался. Это огорчало ее — потому что нарушало порядок дня, к которому она успела привыкнуть. Сон, еда, сон. И ничего более. Она чувствовала беспокойство, сожалела об этом. Что смущает ее? Что тревожит? Она это понимала, — но гнала из памяти… Здесь, на берегу, так спокойно…
Наконец Вейнте1 словно проснулась. Она стояла на берегу, прямо перед нею по грудь в воде торчала одна из ее товарок… «Рыба», — знаком показывала фарги.
Цветом ладони. Рыба — и больше ничего.
— Какая рыба? — спросила Вейнте1. — Где рыба?
Их больше одной? Большие, поменьше, сколько их?
Требую ответа.
— Рыба, — ответило глупое создание, выпучив глаза и приоткрыв рот.
— Кусок никчемности-скала глупости-гора недоумения…
Вейнте' замолчала, потому что фарги в страхе нырнула и уплыла от нее подальше. В один миг все оказавшиеся поблизости фарги попрыгали в воду. Пляж опустел, но гнев Вейнте' рос, и она громко выкрикивала, извиваясь всем телом от раздражения:
— Неразумные, глупые и немые! Не знающие ничего о красотах речи, о гибкости языка, о радости постижения! Плаваете, ловите рыбу, валяетесь на песке, спите. Да умрите хоть сейчас — никакой разницы и не будет. И я могла умереть…
Теперь она пробудилась с новыми силами, хорошо отдохнув, — ведь сон ее был долгим. Она не знала, сколько времени длилось забытье, понимала только, что много дней и ночей миновало. Взглянув на невысокие волны, набегавшие на ноги, она подумала о том, что с ней было, и кое-что осознала. Брошенная, изгнанная из знакомого мира, лишенная города, ранга и власти, она была оставлена на берегу — умирать. Ланефенуу жаждала ее смерти, была уверена, что отверженная погибнет… Но этому не суждено было свершиться. Вейнте' не безмозглая фарги, которой только прикажи умереть и готово.
Она была совсем рядом со смертью. Но желание жить было в ней таким сильным, что она забилась в дальний уголок самой себя и жила тем, что было лишь тенью истинной жизни. Но темные дни миновали. Что ждет ее впереди?
Она, Вейнте', — эйстаа и всегда ею останется. Ей приказывать — другим повиноваться. Но не на этом берегу. С трех сторон болота, с четвертой море. Это же ничто. Разве ей здесь место? Она хворала и забрела сюда. А теперь выздоровела. Незачем оставаться, не о чем вспоминать, не с кем прощаться. И даже не бросив взгляда назад, она вошла в море и нырнула, очищаясь в воде, потом выставила голову над поверхностью и отправилась на север. Куда уплыл урукето, откуда пришли фарги.
Она плыла, впереди рос скалистый мыс, потом он медленно отодвинулся назад, закрыв берег, на котором она так долго существовала. Вейнте' не оборачивалась — она уже забыла про эти края. Впереди ее ждет город.
Туда ей и нужно.
За мысом широким полумесяцем раскинулся залив: золотой песок окаймлял берега. Плаванье утомило ее, и Вейнте' отдалась волнам, которые вынесли ее на берег. Песок был гладким — без единого следа. Теперь она осталась одна и была этим весьма довольна.
Идти было легче, чем плыть, и до темноты она успела много пройти.
Утром она половила рыбы, а потом отправилась дальше. Теперь дни стали совсем не похожими друг на друга, и она стала считать их, проплывая мимо утесов и шагая по песчаному берегу.
Залив оказался таким огромным, что и второй день, и большую часть следующего Вейнте' все шагала по его берегу. На четвертый день берег сделался скалистым.
Горный хребет с суши уходил прямо в море. Она провела неспокойную ночь в каменной нише, открытой брызгам прибоя. На шестой день она миновала последний утес и вновь пошли песчаные берега.
На тридцать пятый день она поняла, что пугешествие подходит к концу. Берег только что был таким, как прежде, и вдруг сделался абсолютно иным. В спокойной воде у берега плескались рыбешки. Она присмотрелась — это были не рыбы. Вынырнув на поверхность, они уставились на нее круглыми глазами и сразу же нырнули, едва она подняла руку в приветственном жесте. Юное, пугливое эфенбуру. Будут есть — или их съедят, а уцелевшие однажды выйдут из океана как фарги. Те, кто поумнее, станут иилане' и вольются в поток городской жизни.
Но если они в океане, значит неподалеку родильные пляжи. Так и оказалось. Естественный залив углубили и отгородили от моря. Здесь на славу потрудились ейсеколы, возводя перемычку из мягкого песка. Хранительницы на постах, самцы, лежащие у воды. За пляжем горка — любимое место прогулок, судя по количеству троп, уходящих к городу.
Вейнте' остановилась. Пока она еще не думала, что будет делать, когда доберется до города. Она хотела добраться сюда и только об этом и думала на берегу и в море. Она знала, что на севере город, знала, что доберется до него. А что теперь?
Что это за город? Кто здесь эйстаа? Она ничего не знала, как глупая фарги, вылезшая из воды. Взглянув на море, она увидела урукето, приближавшегося к гавани, лодки с уловом. Богатый город. Все города богаты. Ешь рыбу и мясо. Мясо. Она не ела его все это бесконочное время и совсем забыла о нем. И теперь ощутила во рту его вкус и провела языком по зубам. Первым делом она войдет в город и поест. А потом посмотрит на него, изучит и откроет. Как фарги. Она сделает то же самое.
Все дороги вели в город, и она пошла по кратчайшей.
На улице толпились фарги, несли какие-то свертки.
Две иилане', разговаривая, шли следом. Проходя мимо них, Вейнте' уловила обрывки разговора и захотела послушать еще. Но сначала нужно поесть. Рот наполнился слюной при мысли о прохладном мясном желе.
Она глотнула.
Навстречу шла группа фарги. Вейнте' остановилась, загородив им дорогу. Они тоже замерли, недоуменно глядя на нее.
— Среди вас есть иилане'? Которая говорит-понимает?
Они расступились и дружно уставились на фарги покрупнее, шедшую сзади. Та как будто кое-что соображала.
— Пища, пища где — понимаешь?
— Пищу едят. Хорошо пища.
Все они были упитанными, должно быть, ели досыта, но теперь — ее черед.
— Мы едим. Вы идете. Мы едим.
— Пища, пища, — заволновались фарги.
Пусть они недавно поели, неважно. Мысль о еде взбудоражила их.
— Пища, — проговорила та фарги, которая была немного иилане', сопровождая слова жестом, означавшим движение.
Они пошли по улице, Вейнте' последовала за ними.
Под древесными арками, мимо охраняемого ханане, на берег реки. Там было суетливо и шумно, серебрилась рыба, стояли баки с мясом. Фарги устремились к рыбе — другой еды они не успели узнать за свою короткую жизнь, — где толпились такие же, как они.
Емкости с мясом окружали иилане'; они разговаривали, и умные речи были непостижимы для новоприбывших.
Вейнте' подошла к мясным чанам, и каждое ее движение говорило о силе и способностях, Иилане', не имеющие ранга, расступились, пропуская ее к еде.
Одна из них посмотрела на Вейнте', поприветствовала ее и пожелала приятного аппетита. Набив рот, Вейнте' могла ответить лишь жестами благодарности и признательности.
— Что это за город? — спросила она, потянувшись за очередной порцией мяса, говоря как равная с равной.
— Это Йибейск. Эйстаа его, облеченная великой властью, зовется Саагакель.
— Йибейск и Саагакель знают во всем Энтобане.
— Ты иилане' мудрости. А как зовется твой город?
— Я странствую и знаю множество городов.
Вейнте' впилась в мясо, чтобы избежать дальнейших подробностей. Но жестов силы и власти укрыть не могла, и ее собеседница заметила это. И когда заговорила вновь, то уже обратилась как нижайшая к высшей.
— Город приветствует гостью.
— Хорошо сказала. Я хочу видеть амбесид и эйстаа, восседающую на нем,
— Закончим еду — и я с радостью провожу тебя.
Позволительно ли узнать имя почетной гостьи?
— Вейнте'. А твое?
— Опсотеси.
Было жарко, и они пошли по улицам под деревьями, стараясь держаться в тени. Отойдя от реки, они повернули к амбесиду. К этому времени полуденная жара спала, и амбесид был полон суеты.
— Восхитительно, — проговорила Вейнте' с жестом великого одобрения. Опсотеси выгнулась от удовольствия.
Амбесид был открытой поляной, окруженной деревьями. Через амбесид петляя бежал чистый ручей.
Там и сям над ним возносились арки мостиков, украшенные блестящей проволокой и яркими самоцветами.
Вейнте' и ее новая спутница остановились с той стороны амбесида, где толпились иилане'. Одни нагибались к воде, чтобы напиться, другие умывались. А по ту сторону ручья зеленела непримятая трава. Кое-где небольшими группками стояли беседующие иилане', а самая большая окружила эйстаа, восседавшую на почетном месте.
— Каков амбесид, такова и эйстаа, — заметила Вейнте'. — Это зрелище лишь укрепляет во мне уважение к ней.
— Дважды я говорила с ней, — сказала Опсотеси с гордостью. — Я искусна в речи и исполняю разные поручения.
— Ценю таланты. Расскажи, какие поручения эйстаа ты исполняла?
— О, очень важные. Я стояла на пристани, когда сюда явился урукето с высокими на борту. Их имена я передала великой Саагакель.
— Высокие иилане', великая эйстаа, — повторяла Вейнте'. Ей стало скучно. Говорила Опсотеси складно, но только говорила — ей никогда не подняться высоко.
Но все-таки она хорошо знала свой город. — О чем еще ты говорила эйстаа?
— Темное дело. — Тело ее шевельнулось от недоброго воспоминания. — В город пришла незнакомка.
Мне было велено принести вести о ней…
Тут она осеклась и жестом выразила сомнение.
— Опсотеси, ты обращаешься ко мне с темным вопросом, — строго сказала Вейнте'. — Почему?
— Извинения! Сомнения из-за глупости. Ты тоже незнакомка, но ты не можешь быть такой же. Она была…
Тут Опсотеси снова умолкла, уже от страха. Сделав дружеский жест, Вейнте' выразила любопытство. Ояа уже кое о чем догадывалась. Опсотеси все еще не могла заговорить, и Вейнте' подбодрила ее:
— Я знаю о них, об отверженных. И презираю их.
Я не из их числа. Итак, говори — ты должна доложить о Дочери Жизни?
— Так. Извинения за страх. Ты, Вейнте', выше меня, первая во всем. Я говорила об этом…
Вейнте' успокоила ее и похвалила умение говорить.
Она уже решила, что делать.
— Я пришла издалека, подруга Опсотеси, и устала.
Но не настолько, чтобы пренебречь долгом и не выразить эйстаа своей благодарности за те удовольствия, которыми меня одарил ваш город.
Опсотеси разинула рот, словно фарги.
— И ты сделаешь это? Станешь говорить без ее приказа?
— Она будет говорить со мной, если захочет. Я просто дам знать о своем присутствии.
Вейнте' гордо выпрямилась, полнота знания светилась в ее глазах. Опсотеси простилась с ней, как нижайшая с высочайшей. Вейнте' ответила ей неприметным движением и направилась к эйстаа. Иилане' умолкали и расступались перед ней. Дойдя до сверкающего мостика, она громко похвалила его и пошла дальше. Те, кто стоял вокруг эйстаа, заметили ее, но даже не пошевелились, чтобы пропустить ее: все были горды своим положением и не хотели ронять достоинство. Вейнте' не стала возмущаться, а просто опустилась на хвост и развела руки в знак почтительного внимания.
В конце концов любопытство победило и незнакомку заметили и оценили ее достойную позу. Толстая иилане' с пурпурными узорами на руках и груди, стоявшая поблизости, холодно взглянула на Вейнте1 одним глазом.
Потом повернула голову и высокомерно произнесла:
— Объяснить присутствие, высочайшая к нижайшей.
Вейнте' бросила на нее пренебрежительный взгляд и повернулась к эйстаа. Гребень толстухи зарделся — к таким дерзостям она не привыкла. Саагакель, будучи мудрой эйстаа, видела все и обрадовалась. Смотрела, но не вмешивалась. Остуку стала слишком жирной и ленивой, и крохотные уколы ей только на пользу.
— Отвечай на требование, незнакомка! — приказала Остуку.
Вейнте' холодно посмотрела на нее и презрительно ответила:
— Мною распоряжаются лишь обладающие властью.
Я говорю только с благородными.
Остуку в гневе и смятении разинула рот. В уверенности гостье не откажешь, ее присутствие производило впечатление. Она отвернулась от Вейнте', не желая продолжать перебранку.
«Искушенная иилане'», — подумала Саагахель, что немедленно было замечено окружающими. Вейнте' тоже поняла и ответила жестами почтительной благодарности и удовольствия.
Все взоры устремились на гостью, та вдруг стала центром внимания. Заметив это, Вейнте' поднялась и заговорила:
— Прости, могущественная Саагакель. Я не намеревалась навязывать своего присутствия, хотела лишь испытать удовольствие от пребывания на амбссиде возле тебя. И если я помешала, то уйду.
— Приветствую тебя, ибо дневные события стали скучнее самой скуки. Стань передо мной и расскажи о себе. Как ты попала в Йибейск?
Выслушав повеление, Вейнте' шагнула вперед, поближе к эйстаа.
— Я Вейнте', бывшая эйстаа Алпеасака.
Произнеся название города, она сделала жесты, изображающие тьму и завершение.
— Знаю, слыхала о твоем городе и всех, кто там погиб. Устузоу-убийцы. Событие великой печали.
— Но счастье вернулось. Устузоу изгнали, и город опять принадлежит иилане'. Ведь в Алпеасак пришел Икхалменетс.
Саагакель сделала жест «помню-знаю».
— Я слышала об этом великом событии. Весть о нем привез урукето из Икхалменетса. Слышала я и о той, что выгнала устузоу. Совпадение великой важности: ведь та иилане' тоже носила имя Вейнте'.
Вейнте' опустила глаза и, попытавшись изобразить смирение, что ей почти не удалось, произнесла:
— Есть только одна ничтожная иилане', которую зовут Вейнте'.
Саагакель казалась ошеломленной.
— Дважды приветствую тебя, Вейнте', в моем городе. Расскажи мне о новой земле Гендаси за океаном и обо всем, что там случилось. Садись поближе, возле моих больших пальцев, и говори. Подвинься, толстая Остуку, уступи место новой подруге.
