Глава двенадцатая
Хорошая здесь рыбалка, — сказал саммадар Келлиманс, пошевеливая в костре палкой.
— В океане рыбалка везде хорошая, повсюду полно рыбы, — резко ответил Херилак, пытаясь справиться с гневом. — Ты что, собираешься рыбачить здесь и зимой, когда все стреляющие палки перемрут от холода?
Все равно придется уходить. Не лучше ли уйти сейчас?
— Станет холодно и уйдем, — вмешался Хар-Хавола. — Тут я с Келлимансом согласен. Но речная рыба конечно вкуснее.
— Если ты так любишь рыбу, можешь жить с ней в воде! — отрезал Херилак. — Тану охотники, а не рыбоеды…
— Но здесь и охота недурна.
— На юге охота лучше, — перебил всех Ханат, — а Керрик сделал для всех доброе дело.
— Подарил нам жизнь, — подхватил Моргил. — Пойдем с Херилаком — он решил отыскать Керрика.
— Ступайте! Кому вы нужны! — негодующе бросил Келлиманс. — Надо же было вам красть у мандукто порро, из-за вас и все эти хлопоты. Многие из нас с радостью увидят ваши спины. Уходите с Херилаком. А я останусь. Мне незачем уходить,
— Как это? — Херилак вскочил и махнул рукой во тьму в сторону юга. Разве есть здесь хоть один охотник, который не знает, что там, на юге, Керрик спас всех нас? — Он дернул и разорвал шкурок, на котором висел металлический нож. Херилак швырнул нож под ноги охотникам. — Это нам отдали мургу. Все знают нож, который носил Керрик. Это знак. Этот нож говорит, что Керрик остановил занесенную над нами руку мургу. Он послал его нам, чтобы тану узнали о победе.
Война кончилась, они ушли. Это Керрик заставил мургу уйти. Или кто-нибудь посмеет сказать, что я говорю не правду? — Он бросил яростный взгляд на саммадаров. Те поспешно закивали. Потом он посмотрел на притихших охотников и женщин. — Все знают, что это правда. И я говорю: мы должны идти на юг, чтобы найти Керрика, чтобы помочь ему, если он еще жив.
— Если он жив, зачем ему помощь? — возразил Келлиманс. Послышался одобрительный ропот. — Херилак, Керрик из твоего саммада, хочешь искать его — ищи. Но мы поступим по-своему.
— Мы хотим остаться, — подтвердил Хар-Хавола.
— Медузы с мозгами из мокрой грязи!
Херилак подобрал нож из небесного металла.
К огню шагнула Меррис. Уперев кулаки в бока и сверкая глазами, она оглядела охотников.
— Вы мальчишки, что объявили себя взрослыми и тут же обмочились от страха. Говорите прямо: вы боитесь мургу. И лучше забудете Керрика и будете есть одну рыбу. Чтоб ваши тхармы утонули в морской воде и никогда не поднялись на небо!
Раздались гневные крики.
— Зачем ты так? При чем тут тхармы? — недовольно отозвался Херилак.
— Я сказала и не стану брать назад своих слов. Если вы, охотники, считаете, что у нас, глупых баб, не может быть тхармов — почему я должна беспокоиться о ваших? Ты уходишь утром?
— Да.
— Со своим саммадом?
— Да, мы все обсудили — они согласны.
— Твои мастодонты умнее этих саммадаров. Я пойду с тобой.
Херилак признательно кивнул.
— Согласен. — Он ухмыльнулся. — Сильный охотник никому не помеха.
— Охотник, но и женщина — не забывай этого, саммадар.
Все было сказано, и оставаться у огня было незачем.
Пройдя мимо темных горок шатров, Меррис вышла на луг к стреноженным мастодонтам. Старая самка Дооха, заслышав шаги хозяйки, задрала хобот и принюхалась, потом забурчала, приветствуя Меррис, и принялась ощупывать ее кончиком тяжелого хобота. Меррис ласково похлопала по волосатой шкуре.
— Знаю, ты не любишь ходить по ночам, но на сей раз путь будет недолгим. Стой-ка смирно,
Меррис решила уйти задолго до разговора у костра.
Она разобрала шатер, привязала его и прочие пожитки к шестам травоиса. Дооха ворчала, но не противилась хозяйке. Узнав, что Херилак уходит, Меррис сразу же начала собираться. Пусть эти саммады торчат у реки, пусть жиреют на своей рыбе. Она уйдет на юг с саммадом Херилака. Хорошо снова путешествовать, к тому же ей нравилась Малаген. Меррис не о ком было заботиться — и никто не заботился о ней. Подогнав Дооху, впряженную в травоис, к шатрам, Меррис привязала ее к дереву и отправилась к костру Херилака.
Заметив ее, Малаген радостно заулыбалась.
— Ты тоже пойдешь с нами?
— Пойду. Здесь все провоняло рыбой.
Малаген нагнулась и зашептала:
— И не ты одна. Алладжекс Фракен тоже уходит с нами. Это очень хорошо.
Меррис громко фыркнула.
— Старый Фракен. Лишняя обуза. Только зря чужую еду переводит.
Малаген разволновалась.
— Но это же алладжекс. Он всем нужен.
— Алладжекс нужен, а не этот пустомеля. Я позабыла больше лечебных отваров, чем он умел приготовлять. Его не сравнить с вашими мандукто. Те мудры и умеют вести за собой. А этот стар и глуп. Скоро он умрет, и парень-без-имени займет его место.
— А разве не правда, что Фракен умеет читать будущее по совиным шарикам?
— Кое-кто верит в это. А я думаю, какая польза в шкурке и костях мышей. Я и без них предскажу будущее.
— А ты умеешь?
— И тебя научу. Херилак не сказал, но знай: Нивот оставит ваш саммад еще до рассвета.
— Да хранит тебя Кадайр. — В широко открытых глазах Малаген отражалось пламя костра. — Ты ведь не была здесь, ничего не слышала — Нивот только что забрал свой шатер.
Громко расхохотавшись, Меррис хлопнула себя по бедру.
— Я знала об этом. Нужно было только немного пошевелить мозгами. Раз мы идем искать Керрика, значит можем найти и Армун, убежавшую к нему из саммада. Она тогда ударила Нивота кулаком по лицу и сломала ему переносицу, потому у него такой кривой нос. И он вовсе не горит желанием встретиться с ней.
Было бы неплохо увидеть его спину.
— Значит, ты все знаешь о саммадах? А мне расскажешь?
— Я знаю не все, но достаточно.
— Ты поставишь здесь шатер?
— Не сегодня. Все собрано, уложено на травоис и готово к отбытию.
— Тогда иди спать в мой шатер.
— Нет, это шатер твоего охотника Невасфара. А в шатре должна жить только одна женщина. Лягу у костра. Не впервой.
К утру костер угас, угли остыли, но ночь была теплой. Меррис лежала, завернувшись в шкуры, и смотрела, как утренняя звезда тает в розовой полоске над океаном.
Она уже поднялась и привязала шесты травоиса, когда из шатров начали вылезать остальные.
— Эй, Херилак, будете спать до полудня, далеко не уйдете, — сказала она, едва саммадар вышел из шатра и стал принюхиваться.
Тот нахмурился.
— Твой язык зол с самого утра, Меррис.
— Мой язык говорит правду, великий саммадар.
Правда, что Фракен пойдет с нами? Прежде он не любил Керрика…
— Он тепло любит. И здешней зимы боится.
— Понимаю. Далеко ли пойдем?
— Сегодня дойдем до речушки, возле которой уже стояли. А если ты спрашиваешь, далеко ли придется уйти, чтобы отыскать Керрика, — отвечу: пройдем столько, сколько потребуется.
— К городу мургу?
— Если придется. Я чувствую — он где-то там.
— Я уже много дней не ходил туда, — сказал Керрик, стараясь казаться спокойным.
— Это неважно, — ответила Армун. — Ты — охотник, а охотник волен идти, куда вздумается. Ходи туда хоть каждый день. Но Арнхвит останется со мной.
Усевшись в тени раскидистого дуба, Керрик смотрел через поляну на воду.
Остров оказался великолепным. Оба шатра надежно скрывали деревья. Охота была отменной. За пресной водой не нужно было даже ходить. Утки: рыбу хоть рукой бери. Ягодами остров прямо усыпан. Армун и Даррас ходили за грибами и корешками и всегда возвращались с полными корзинами. Все чувствовали себя хорошо, малышка подрастала. Даже привычно ворчавший Ортнар как будто поздоровел. Счастью Армун мешал только Надаске', и она не собиралась мириться с его присутствием. Почему-то кроме Армун его никто и не видел. Для нее он был словно болячка, с которой она все время срывала корочку.
— Он же не причинит мальчишке вреда, — уже в который раз объяснял Керрик. — Арнхвит же сам хочет.
Керрик смотрел на сына. Всякий раз, когда родители ссорились, тот убегал к Харлу. Проследив за направлением его взгляда, Армун постаралась взять себя в руки.
— Ты думай о том, чего я хочу, а не он. Вырастет каким-нибудь не таким: наполовину тану, наполовину мараг. Как…
— Как я, — с грустью закончил Керрик. — Ни то ни се.
— Я вовсе не это хотела сказать… а может быть, именно это. Ты же сам говоришь, что и мараг из тебя не вышел, и охотника не получилось. Прошу тебя, пусть хотя бы он вырастет охотником.
— Он и так будет великим охотником — ведь его воспитывали не мургу, как меня. Не бойся. Но уметь с ними говорить, уметь понимать их — это же так важно! Мы с ними живем под одним небом, и среди тану лишь я знаю пути мургу. Когда он вырастет, нас будет двое, умеющих разговаривать с ними.
Керрик видел, что ему не убедить жену. Однако он снова и снова пытался это сделать, чтобы она наконец поняла: несчастный самец не должен быть преградой между ними. Но она не хотела его понять — или же не могла.
Взяв хесотсан, он встал.
— Пойду поговорю с Надаске', вернусь до темноты. — Армун резко повернулась к нему. — Арнхвит пойдет со мной. И не спорь.
Он повернулся и торопливо отошел от костра, чтобы не слышать ее возражений.
— Возьмем с собой Харла, — радостно проговорил Арнхвит, потрясая своим копьецом.
— Что скажешь, Харл?
— Вы рыбачить или охотиться?
— Как получится. Но сначала поговорим с Надаске'.
— Да вы ж не говорите, трясетесь и булькаете, — еле сдерживая раздражение, сказал юноша. — Без вас поохочусь.
Керрик посмотрел вслед Харлу. С каждым днем парень все больше становился охотником. И чересчур верил горестным откровениям Ортнара. Надо бы ему поменьше слушать калеку.
Здесь хорошо, безопасно и сытно, но как-то нерадостно. Керрик чувствовал себя виноватым, но ничего не мог поделать с собой. Как там Надаске'? Керрик так давно не видел его.
На небо медленно наползали тучи, в воздухе запахло грозой. На севере скоро начнут падать листья, закружатся первые снежинки. Здесь же только ночи станут прохладнее — и больше ничего не изменится.
Тропа спускалась к болоту. Местами оно было глубоким — и Керрику пришлось нести Арнхвита на плечах. Через маленький пролив они переплыли к другому острову. Арнхвит пронзительно выкрикнул призыв слушать говорящего, и Надаске' появился из своего убежища. В его движениях была радость от предвкушаемого разговора.
— Тому, кто слышит лишь голоса волн, речи друзей кажутся песнями.
— А что это — песня? — спросил Арнхвит, повторяя движения Надаске'.
Керрик начал объяснять, но умолк: он взял сюда Арнхвита, чтобы тот учился и слушал, и не нужно ему мешать.
— Значит, ты никогда не слыхал песен? Должно быть, я еще не пел при тебе. Вот эту любил петь Эсетта.
И, взволнованный воспоминаниями, самец запел хриплым голосом:
Молодым я иду на пляж —
И возвращаюсь.
И второй раз иду, уже постарев,
Вернусь ли?
Но в третий раз…
Надаске' внезапно умолк и невидящим взором уставился на воду, погрузившись в воспоминания.
Керрику уже приходилось слышать эту песню в ханане, где были заточены самцы. Тогда он ее не понял.
Но теперь он знал, как на пляжи приходит смерть.
— Там что — плавают и тонут? — спросил Арнхвит, подметивший тоску в песне, но не понявший ее причины.
Надаске' быстро взглянул на мальчика и промолчал.
— Ты сыт? — спросил Керрик. — Если тебе надоела рыба, я принесу мяса… — и умолк, осознав, что самец не слышит его.
Арнхвит подбежал к Надаске' и дернул его за один из больших пальцев.
— Ты не допоешь песню?
Опустив голову, Надаске' промолвил:
— Это очень грустная песня… Не надо было мне начинать ее. Высвободив палец из ладошки мальчика, иилане' посмотрел на Керрика. — С тех пор как я здесь поселился, чувство это все растет. Что со мной будет? Почему я здесь оказался?
Тоска мешала ему говорить, но смысл был понятен.
— Ты здесь потому, что мы с тобой эфенселе и я привел тебя сюда, встревоженно ответил Керрик. — Не мог же я бросить тебя одного.
— Может быть, так было бы лучше. И я бы умер вслед за Имехеи. Два это что-то, а один — ничто.
— Но мы-то здесь, Надаске'. И мы трое — эфенбуру. Арнхвита нужно многому научить, и это можешь сделать только ты.
Надаске' шевельнулся и задумался над этими словами. Когда он заговорил, в его словах и жестах уже не было печали.
— Верно говоришь. Правда, эфенбуру очень маленькое, нас только трое, но это во сто крат лучше одиночества. Придется подумать и припомнить другую песню, повеселее. Должна быть и такая.
И он задвигался всем телом, вспоминая забытые слова…
