Глава 22
Исчезновение саммадов удивило Керрика и встревожило. Реакция же обоих мандукто была неожиданной. Опустившись на колени, они горестно зарыдали. И так велико было их горе, что они не обращали внимания на слова Керрика. Пришлось дергать их за руки.
— Мы пойдем следом и разыщем их. Они не могли уйти далеко.
— Они исчезли, они погибли, они оставили эту землю, умерли мастодонты… — причитал младший.
— Ничего подобного. Саммады тану не живут на одном месте, как саску. У них нет ни полей, ни убежищ в скалах. Тану вечно бродят в поисках пищи, в поисках лучшей охоты. На этой стоянке они провели всю зиму. И они не могли уйти далеко, не предупредив меня. Пойдем, их нетрудно разыскать по следам.
Следы откочевавшего саммада, как всегда, было легко читать. Глубокие колеи сперва повели на север, потом повернули на запад — к невысоким холмам.
Вскоре Керрик заметил впереди тонкие струйки дыма и указал на них сразу приободрившимся мандукто. Борозды и следы вели к реке, где высокий склон осыпью спускался к воде. Мандукто заторопились. При виде мастодонтов недавний страх уступил место воодушевлению. Их приближение заметили дети и побежали к стойбищу сообщить новость. Херилак вышел навстречу, усмехнулся, заметив белую одежду на Керрике.
— На лето сгодится, а зимой замерзнешь. Идем, садись с нами, выкурим трубку, расскажешь обо всем, что делается в долине.
— Так я и сделаю. Но сперва пошли за Сорли. У саску дары для него… и просьба.
Подошедший Сорли заулыбался при виде пирогов из молотого зерна, сладких свежих корней, редкостного драгоценного меда. Озабоченные лица мандукто прояснились при виде улыбки, не сходившей с его лица, когда он заглядывал в корзины.
— Добрая еда после зимы. Но зачем эти дары?
— Я объясню, — серьезно ответил Керрик, указывая на дары и мандукто. — Только не смейся и не улыбайся. С точки зрения этих людей, речь идет об очень серьезном деле. Вспомни-ка о еде, которую они нам дарили… и подарят еще. Ты слыхал, что они с величайшим почтением относятся к мастодонтам?
— Да. Я не понимаю причин, но они, конечно, есть, иначе эти люди так не поступали бы.
— Есть, и очень важные. Если бы не мастодонты, они бы не стали нам помогать. И мандукто пришли сейчас с просьбой. Они хотят, чтобы ты позволил отогнать самку по имени Дооха в долину, чтобы слоненок родился именно там. Они обещают кормить ее и обихаживать все это время. Ты согласен?
— Они хотят забрать ее? Я не позволю.
— Они не собираются забирать ее. Просто она побудет среди них, пока не родится детеныш.
— В таком случае — пусть. Какая разница, где он родится!
— Скажи это значительным тоном, как ты умеешь. Они слушают.
Сорли медленно повернулся к обоим мандукто и поднял руки ладонями вверх.
— Да будет так, как вы просите. Я сам отведу ее сегодня в долину.
Керрик повторил эти слова на сесеке, и оба мандукто почтительно поклонились.
— Поблагодари саммадара, — сказал тот, что постарше. — Скажи ему, что наша благодарность будет жить вечно. А теперь мы должны отнести это слово саску.
Глядя им вслед, Сорли покачал головой.
— Не понимаю и не пытаюсь понять. Но мы будем есть их пищу, а потому воздержимся от вопросов.
Потом начался пир, все саммады попробовали свежей еды. Керрик, просидевший на кушаньях саску целую зиму, не притрагивался к ним, а с удовольствием жевал жесткое копченое мясо. Когда с едой было покончено и раскурили каменную трубку, Керрик с наслаждением потянул дымок.
— Это место лучше старого? — спросил он.
— Пока лучше, — ответил Херилак. — Звери здесь лучше пасутся, но охота такая же неверная. Чтобы найти дичь, приходится уходить в горы, а это опасно — там всегда могут оказаться темнокожие.
— А что будем делать потом? Пусть охота плоха, еды хватит — саску дадут.
— Хватит на зиму, но не на всю жизнь. Тану охотники, а не попрошайки. Можно было бы попытаться поохотиться южнее, но путь туда преграждают голые и безводные холмы. Быть может, придется попробовать.
— Я разговаривал с саску об этих холмах. Там есть долины, где неплохая охота. Только там всюду каргу — так они зовут темнокожих. Эта дорога закрыта. А на запад вы не пытались проникнуть?
— Однажды мы зашли в пустыню на шесть дней, но пришлось возвращаться: в песках растут только колючки.
— Я говорил с саску об этом. Они сказали, что за пустыней леса, надо только суметь добраться до них. И, по-моему, они знают путь через пустыню.
— Тогда расспроси их об этом. И если мы сумеем перебраться через пески и найдем края с доброй охотой, где нет мургу… что же, мир опять станет таким же, каким был до наступления холодов, до нападения мургу. — При этих словах лицо Херилака помрачнело, и он уставился невидящими глазами в потухший костер.
— Забудь о них, — произнес Керрик, — им сюда не добраться.
— Если бы они могли уйти из моей памяти… Во сне я вновь вижу свой саммад. Слышу и вижу охотников, женщин, детей, огромных мастодонтов, впряженных в травоисы. И мы смеемся и едим жареное мясо. А потом я просыпаюсь и вспоминаю… все они мертвы, и кости их белеют в песке на далеком берегу. И когда мне снится такое, вот эти саммады становятся мне чужими, и я хочу только идти и идти, туда, за горы, и отыскать мургу и убивать их… чтобы убить побольше, прежде чем сам умру. Быть может, среди звезд я обрету покой. Тхармы не видят снов. И муки воспоминаний закончатся.
И рослый охотник в бессильном гневе сжимал кулаки. Керрик понимал его, он и сам ненавидел иилане. Но сейчас, когда рядом Армун, когда вот-вот должно появиться на свет его дитя, он не мог пожелать для них троих ничего лучшего, чем жить среди саску. Он не мог забыть иилане, но они были где-то там, в прошлом, а сейчас он хотел только жить.
— Пойдем со мной к саску, — проговорил он. — Побеседуем с мандукто. Они знают о многом, и если есть путь через пустыню, то они знают о нем. Если саммады уйдут за пустыню, то она и горы двойной оградой отделят тебя от мургу. И ты сможешь позабыть о них.
— Хотелось бы… Ох, как хотелось бы! Больше всего я хочу забыть мургу, не помнить их днем, не видеть во сне. Да, пойдем говорить с темноволосыми.
В отличие от многих охотников, Херилаку не были смешны мужчины саску, работавшие в полях, сильные мужи, что копались в грязи, как женщины, вместо того чтобы преследовать дичь, как подобает охотникам. Он ел их еду целую зиму. И когда Керрик показал ему, как выращивают урожай, Херилак внимательно смотрел и слушал.
Он увидел, как сушат тагасо, как стебли с початками подвешивают к деревянным рамкам. Здесь повсюду водились крысы и мыши, которые вовсю жирели бы на даровых кормах, если бы не бансемниллы — длинные остроносые твари, на спинах которых частенько сидели малыши, цепляясь за хвост матери своими хвостишками. Они подстерегали вредителей в темноте и пожирали.
Охотники остановились, чтобы поглядеть, как женщины извлекали из початков сухие зерна и дробили между камнями. Грубую муку мешали с водой и пекли над огнем. Гостям предложили горячего хлеба. Херилак съел пару лепешек, обжигая пальцы и обмакивая хлеб в мед. Когда на язык попадались перчинки, на глаза набегали слезы блаженства.
— Хорошая еда, — похвалил он.
— И всегда в избытке. Они сеют, собирают и хранят зерно, вот и все, ты сам видел.
— Я видел. И я понял, что поля тоже зависят от них, как и они от полей. Они должны оставаться на одном месте всю жизнь. Такое подходит не каждому. Если однажды я не смогу свернуть свой шатер, чтобы отправиться в путь, зачем мне жить?
— Может быть, они думают о тебе то же самое. А им, возможно, каждый вечер хочется возвращаться к своему костру, каждое утро видеть все те же поля.
Подумав, Херилак кивнул.
— Да, быть может. А ты, Керрик, умеешь на все поглядеть другими глазами, наверное, потому, что столько лет прожил среди мургу.
Вдруг раздался чей-то голос, звавший Керрика. Одна из женщин-саску торопилась им навстречу и что-то кричала пронзительным голосом. Керрик прислушался.
— Ребенок родился! — радостно воскликнул он и бросился вслед за женщиной.
Оставшись один, Херилак неторопливо продолжал путь.
Керрик волновался, потому что Армун в последнее время очень расстраивалась. Она каждый день плакала, вновь ожили все ее прежние страхи: дитя их окажется девочкой и будет похоже на нее, и над ребенком станут смеяться, как смеялись над нею. Керрик не в силах был успокоить ее, опасения могло развеять только рождение ребенка. Среди здешних женщин есть искусные повивальные бабки, говорили ему, и, карабкаясь вверх по бревну, он искренне на это надеялся.
Лицо жены было красноречивее всяких слов. Все было в порядке.
— Погляди, — произнесла она, разворачивая белую ткань, укутывавшую младенца. — Погляди. Мальчик. Таким может гордиться каждый отец. Красивый и сильный.
Керрику еще не приходилось так близко видеть младенца. Дитя оказалось морщинистым, лысым и красным. Ничего похожего на себя молодой отец решительно не видел, но у него хватило ума не высказать свое мнение.
— И какое ты дашь ему имя? — спросила Армун.
— Какое хочешь: вырастет — получит имя охотника.
— Тогда назовем его Арнхвит. Я хочу, чтобы он вырос сильный, красивый и свободный, как эта птица.
— Хорошее имя, — согласился Керрик. — Ведь арнхвит еще и хороший охотник, у него острый глаз. И только арнхвит может замереть в воздухе, а потом камнем упасть на добычу. Наш сын начнет жизнь с таким именем.
В этот миг в пещеру с легкостью влез по бревну Херилак. Он увидел Армун, окруженную женщинами, увлеченно следившими за кормлением. Рядом стоял гордый Керрик. Херилак одобрительно кивнул.
— Погляди, какие сильные руки, — сказал он. — Как вцепился! Могучие руки. Будет великий охотник!
Убранство жилища понравилось Херилаку. И глиняные горшки для еды и питья, и плетеные коврики, и мягкие ткани.
Взяв с каменного выступа украшенный тонкой резьбой деревянный ящичек, Керрик сказал:
— Вот еще один секрет саску. Я сейчас покажу тебе. Если это у тебя есть, нет нужды тереть палку или носить с собой огонь.
Херилак с удивлением смотрел, как Керрик извлек из шкатулки кусок темного камня, потом второй камень с бороздками по всей поверхности. Высыпав горстку древесного порошка, Керрик быстро ударил камнем о камень. Высеченная искра попала в древесную пыль. Осталось только раздуть вспыхнувший огонек. Взяв оба камня в руки, Херилак изумился:
— В этом камне спрятан огонь, а второй камень открывает ему дорогу. Познания саску загадочны и таинственны.
Херилаку было интересно решительно все, что делалось вокруг. Заметив это, Керрик стал рассказывать ему о том, как прядут нити и вьют веревки, а потом показал на дымящийся очаг, в котором обжигали горшки.
— А вот там, на подставках — красные ягоды, от которых у тебя полились слезы. Их сушат и толкут. В амбарах хранятся сладкие корни и тыквы. Они очень вкусны печеными, из семян приготовляют муку. Здесь всегда хватает еды. Никто не голодает.
Керрик был весел и доволен. Херилак заметил это.
— Ты останешься здесь? — спросил он.
Керрик пожал плечами.
— Не знаю еще. Я привык к такой жизни, ведь я много лет прожил в городе иилане. Здесь нет голода, а зимой тепло.
— И твой сын не будет выслеживать оленей, а станет копаться в земле, словно женщина?
— Необязательно. Охотники есть и среди саску. С этими своими копьеметалками они ловко бьют оленей.
Херилак больше ничего не сказал, но его лицо было красноречивее всяких слов. Да, все это весьма интересно и вполне годится для тех, кто здесь родился, но с жизнью охотника сравниться не может. Керрик не хотел спорить с ним. Он перевел взгляд с Херилака на копошащихся в полях саску и чувствовал, что понимает и тех, и других… Так же понимал он и иилане. Не впервые он чувствовал себя неприкаянным в этой жизни: и не земледелец, и не охотник, не зверь, не мараг… Взгляд его упал на Армун с сыном на руках, и он понял, что теперь в жизни у него есть свой саммад, каким бы маленьким он ни был. Армун прочитала это в его глазах и улыбнулась в ответ, и он ласково ей улыбнулся…
У входа в пещеру Керрика окликнула женщина:
— Пришел мандукто, он хочет с тобой поговорить.
На пороге стоял мандукто. Озираясь по сторонам, он нерешительно сказал:
— Все случилось так, как говорил Саноне. Мастодонт родился, и твой сын тоже. Саноне хочет говорить с тобой.
— Возвращайся к нему. Скажи, что мы с Херилаком сейчас придем. — Он обернулся к охотнику. — Посмотрим, чего хочет Саноне. А потом поговорим с мандукто, выясним, известен ли им путь на запад через пустыню.
Керрик знал, где бывает Саноне в это время дня. Солнце уже опускалось за горизонт, и косые лучи его светили в пещеру у подножия утеса, озаряя рисунки. Как и Фракен, Саноне знал многое и о многом мог бы петь от восхода до заката. Но знаниями своими Саноне делился с другими мандукто, особенно с теми, кто помоложе. Он пел, а они повторяли за ним, заучивали слова. Керрику разрешалось присутствовать и слушать. Он понимал, что ему оказывают честь: это позволялось только мандукто.
Подойдя к входу, Керрик увидел, что Саноне, скрестив ноги, сидит перед огромным изображением мастодонта и смотрит на него. Сидевшие рядом трое мандукто помоложе внимательно слушали.
— Подождем, пока он закончит, — прошептал Керрик. — Он рассказывает о Кадайре.
— О чем?
— Не о чем, а о ком. Здесь не знают о Ерманпадаре. Им неизвестно, что он создал тану из речного ила. Они говорят о Кадайре, который ходил по земле в обличье мастодонта, когда ничего не было. Он почувствовал себя одиноким и так топнул о черный камень, что тот раскололся и оттуда появился первый саску.
— И они верят в это?
— Да, и очень верят. Они видят во всем этом огромный смысл. Они знают о многом, о духах, что живут в камнях и воде… И все это сотворил Кадайр. Все.
— Теперь понятно, почему они приняли нас и накормили. Мы пришли с мастодонтами. А своих у них нет?
— Нет. Только картинки на стене. И они уверены, что мы привели сюда мастодонтов неспроста. А теперь, когда родился слоненок, они наверняка смогут сказать почему. Я не все понимаю, но знаю, что все это очень важно… Молодые уходят, теперь можно поговорить с Саноне.
Саноне поднялся и поспешил навстречу гостям. Приветствуя их, он улыбался.
— Родился детеныш мастодонта. Вам это известно? Мне сказали, что и твой сын родился. Все это очень важно. — Немного помолчав, он спросил: — Ты уже дал сыну имя?
— Да. Я назвал его Арнхвит, что на нашем языке значит «сокол».
Поколебавшись, Саноне склонил голову и заговорил:
— Тому, что они родились в один день, есть причина, как есть причина всему, что случается на этом свете. Ты привел сюда мастодонтов — и не случайно. Твой сын родился в тот же день, что и слоненок, — и не без причины. Ты назвал его Арнхвитом — и знаешь зачем. Вот наша просьба. Мы хотим, чтобы именем твоего сына звали и слоненка. Для нас это очень важно. Как ты думаешь, согласится ли саммадар?
Керрик не улыбнулся, услыхав странную просьбу: он знал, насколько серьезно это для Саноне и его народа.
— Пусть будет так. Я уверен, что саммадар согласится.
— Мы пошлем новые дары саммадару, чтобы он не противился нашей просьбе.
— Он согласится, но и мы хотим кое-что. Вот Херилак, который водит в битвы людей валискиса.
— Скажи ему, что мы приветствуем его, ибо его победы привели сюда валискиса. О его приходе нам известно. Соберутся мандукто, и мы выпьем порро, приготовленное по этому случаю.
Когда Керрик сказал, что прихода Херилака ожидали, тот удивился.
— Как они узнали? Разве это возможно?
— Я не знаю, как они сделали это, но уже убедился, что будущее им известно куда лучше, чем старому Фракену с его совиными кучками. Однако я многого еще не понимаю в них.
Мандукто сходились молча, каждый нес большой глиняный горшок тонкой работы с лепной фигуркой мастодонта. Чаши для питья были украшены подобным же образом. Саноне сам зачерпнул темной пенистой жидкости и первую чашу поднес Херилаку. Пригубив напиток, Керрик удивился легкой, но странно приятной горечи его. Он осушил чашу следом за остальными, и ее вновь наполнили.
Очень скоро он почувствовал странное головокружение и какую-то ясность в голове. Судя по выражению лица Херилака, и тот ощущал себя подобным образом.
— Вот вода Кадайра, — нараспев произнес Саноне. — В ней к нам приходит Кадайр и дает знак, что все видит и слышит.
Керрик подумал, что Кадайр — существо куда более могущественное, чем он прежде предполагал.
— Кадайр привел сюда людей валискиса. Это все знают. Когда слоненок родился, тогда обрел жизнь и сын Керрика, чтобы отец дал ему имя. А теперь вождь людей валискиса пришел к нам, чтобы мы направили его через пустыню на запад.
Когда Керрик перевел эти слова, глаза Херилака удивленно округлились. Эти люди умели читать будущее! И он внимательно вслушивался в слова Саноне, ожидая пояснений от Керрика.
— Люди валискиса оставят нас, ибо труд их завершен. Кадайр опять воплотился на земле. И слоненок Арнхвит останется с нами. Так будет.
Херилак и не думал возражать. Теперь он верил, что Саноне читает будущее и слова его вещие.
Головокружение начинало проходить, и Керрик только надеялся, что и Сорли так же спокойно примирится с потерей слоненка. Но сделка все равно оставалась выгодной, если учесть, что саску кормили их всю зиму.
Саноне указал на молодого мандукто.
— Вот Мескавино. Он силен и покажет вам дорогу через пустыню. Я открою ему секрет, расскажу, где в пустыне есть вода, и он запомнит. Я назову приметы, и он запомнит. Никто не сможет перейти пустыню иным путем.
Саммады уйдут, думал Керрик. Но идти ли с ними? Им было легко решать, не то что ему. Что ждет его? Он хотел спросить Саноне, но боялся услышать его ответ.
В чашу его вновь налили порро, и он жадно припал к ней.
