Она ждала в машине, и ей это не нравилось. Мона никогда не любила ждать, а «магик», который она приняла, делал ожидание просто невыносимым. Ей приходилось постоянно напоминать себе не оскаливать зубы, потому что, что бы там ни сотворил с ними Джеральд, дёсны всё равно болели. Да что говорить, болело всё тело. Пожалуй, «магик» был не слишком удачной мыслью.

Машина принадлежала Молли, так Джеральд назвал эту женщину. Самая обычная серая японская тачка, как у какого-нибудь пиджака, довольно симпатичная, но ничего особенного, в глаза не бросается. Внутри — запах новой вещи, а на трассе, когда они выбрались из Балтиморы, машина оказалась действительно быстрой. В ней был встроенный компьютер, но женщина всю обратную дорогу до Муравейника вела сама, а теперь машина стояла припаркованной на крыше двадцатиэтажной автостоянки. Судя по всему, стоянка находилась где-то неподалёку от отеля, куда её привёз Прайор, потому что отсюда Моне было видно то сумасшедшее здание, замаскированное под горный склон с водопадом. Машин тут было немного, да и те припорошены снегом, как будто ими давно не пользовались. Если не считать двух парней в будке при въезде — вокруг ни души.

Ну вот, приехали: столько людей, центр самого большого в мире города — а она сидит на заднем сиденье тачки одна-одинёшенька. Сказано ждать.

По дороге из Балтиморы женщина говорила мало, только время от времени задавала вопросы. Но «магик» не давал Моне покоя, заставляя без умолку говорить. Она говорила и говорила — о Кливленде и Флориде, об Эдди и Прайоре.

А потом они заехали сюда наверх и остановились.

Этой Молли нет уже с час, а может, и больше. Чемодан она забрала с собой. Единственное, чего смогла добиться от неё Мона, так это — что с Джеральдом Молли давно знакома, а Прайор ничего об этом не знал.

В салоне делалось всё холоднее, поэтому Мона перебралась на переднее сиденье и включила обогреватель. Просто прикрутить его и оставить работать вполсилы нельзя, потому что это посадит аккумулятор: Молли сказала, что, если такое произойдёт, они окажутся по уши в дерьме.

— Потому что, когда я вернусь, мы по-быстрому отчалим.

Потом она показала Моне, где под сиденьем водителя лежит спальник.

До отказа выкрутив обогреватель, Мона подставила руки под струю тёплого воздуха. Поиграла переключателями маленького экрана на приборной доске, замелькали новости. Английский король болен — ещё бы, в его-то годы. В Сингапуре новое заболевание; никто от него не умер, но пока неизвестно, как оно передаётся и как лечится. Поговаривают о заварушке в Японии: мол, ребятишки из двух группировок якудза стараются переубивать друг друга, но никто ничего не знает наверняка. «Якудза» — вот о чём любил потрепаться Эдди. Потом распахнулись двери, и под руку с потрясающим чёрным парнем вышла Энджи, а голос за кадром говорил, что это прямая трансляция, что звезда только что прибыла в Муравейник после кратких каникул в своём доме в Малибу, последовавших за лечением в частной наркологической клинике…

В этой огромной шубе Энджи выглядела просто потрясно, но тут ролик закончился.

Вспомнив, что сделал Джеральд, Мона коснулась своего лица.

Она выключила телевизор, потом обогреватель и снова перебралась назад. Протёрла уголком спальника стекло, запотевшее от её дыхания. Посмотрела на здание с горным склоном, на море огней за провисающими цепями ограждения по краю стоянки. Похоже, там — целая страна, может, Колорадо или ещё что-то, как в том стиме, где Энджи отправилась в Аспен и встретила одного парнишку, только потом, как почти всегда, появился Робин.

Вот чего ей никак не понять, так это разговоров о клинике. Бармен говорил, что Энджи поехала туда, потому что подсела на какое-то дерьмо, а теперь она только что слышала, как то же самое говорил мужик в новостях, так что, видимо, это правда. Но зачем таким людям, как Энджи, с такой жизнью, как у неё, с таким любовником, как Робин Ланье, им-то зачем наркотики?

Глядя на далёкое здание, Мона покачала головой, радуясь тому, что сама она, в общем-то, ухитрилась не попасть на крючок.

Потом она, наверное, на минуточку задремала, задумавшись о Ланетте, потому что, когда она снова выглянула в окно, над гористым зданием уже завис большой вертолёт — чёрный и блестящий. Классно, действительно — как в большом городе.

Она знала в Кливленде пару девочек из крутых, с которыми никто не связывался, но Молли — совсем другое. Вспомнить только, как Прайор прошиб собой дверь, как он потом вопил… Мона подумала, а в чём, собственно, он тогда признался, потому что слышала, как он говорил, и Молли больше его не мучила. Они оставили Прайора привязанным к хирургическому креслу, и Мона тогда ещё спросила у Молли, как она думает, сможет ли он освободиться? Или сможет, ответила та, или кто-то его найдёт, или он погибнет от жажды.

Вертолёт опустился ниже, исчез. Большой был, с вертящимися штуками по обоим бокам.

А она сидит тут и ждёт и, чёрт побери, понятия не имеет, что же ей делать дальше.

Ланетта кое-чему её научила: иногда стоит составить как бы перечень своих преимуществ. Преимущество — это то, что тебе на руку, а об остальном можно просто забыть. Ладно. Она выбралась из Флориды. Она — на Манхэттене. Она похожа на Энджи… Тут Мона запнулась. Преимущество ли это? Хорошо, скажем иначе: ей повезло воспользоваться услугами бесплатной косметической хирургии, и теперь у неё просто великолепные зубы. Во всяком случае, если взглянуть на это с такой стороны, всё не так уж и плохо. Вспомни о мухах в сквоте. Да уж. Если потратить оставшиеся деньги на стрижку и макияж, можно соорудить что-нибудь, что не будет так явно подчёркивать сходство с Энджи. Вот это, пожалуй, неплохая идея, потому что вдруг кто-то её ищет?

И снова вертолёт. На этот раз поднимается.

Эй, да что же это!

Кварталах, может быть, в двух и пятьюдесятью этажами выше нос машины развернулся в её направлении, нырнул… Нет, это всё «магик». Вертолёт покачался там из стороны в сторону, потом стал снижаться… Глюки, это всё не взаправду. Прямо вниз. К ней. Он просто всё увеличивается и увеличивается. Прямо к ней. Но это же «магик», правда? Тут жуткая машина исчезла, скрылась за другим зданием. Глюки, конечно, глюки…

Вертолёт выплыл из-за угла. Теперь он был только на пять этажей выше стоянки и всё снижался, и это был вовсе не «магик». Чёрная громадина зависла прямо над головой, вот вырывается узкий белый луч, чтобы найти серую машину. И Мона, рванув замок двери, выкатилась на снег, стараясь остаться в тени машины, а вокруг неё — гул лопастей, вой работающих моторов. Прайор или тот, на кого он работал… Они пришли за ней. Тут прожектор погас, звук лопастей изменился, и вертолёт быстро, слишком быстро пошёл на посадку. Подпрыгнул на выпущенных шасси. Снова ударился о землю. С кашлем выбросив синее пламя, заглохли моторы.

Мона на четвереньках застыла у заднего бампера — поскользнулась, когда пыталась встать на ноги.

Раздался резкий хлопок, похожий на пистолетный выстрел, и квадратный кусок вертолётной обшивки отскочил и лёг на посыпанный солью бетон стоянки. Выскочил яркий оранжевый жёлоб пятиметрового аварийного трапа, вздулся, как детская пляжная игрушка. Мона осторожно поднялась на ноги, держась за крыло серой машины. Тёмная закутанная фигура перебросила ноги через борт желоба и сидя скатилась вниз — совсем как ребёнок на детской площадке. За ней — вторая, в огромной куртке под цвет желоба, голова в капюшоне.

Мона вздрогнула, когда та, в оранжевом, повела другую по крыше, прочь от чёрного вертолёта. Это была… Но как же?!

— Садитесь назад, — приказала Молли, открывая дверь со стороны водителя.

— Это ты, — выдавила Мона, глядя в самое знаменитое лицо в мире.

— Да, — отозвалась Энджи, не отрывая глаз от лица Моны. — Это… кажется…

— Пошевеливайтесь, — сказала Молли, положив руку на плечо звезды. — Забирайся внутрь. Твой марсианский полукровка уже просыпается.

Мона оглянулась на вертолёт. С погашенными огнями он казался детской игрушкой, будто гигант-ребёнок поиграл с ней здесь и забыл…

— Хорошо, раз так, — сказала Энджи, забираясь на заднее сиденье.

— И ты, золотце, — сказала Молли, подталкивая Мону к открытой двери.

— Но… Я хочу сказать…

— Пошевеливайся!

Мона забралась внутрь, чувствуя запах духов Энджи, скользнув запястьем по её сверхъестественно мягкой огромной шубе.

— Я тебя видела, — услышала она свой собственный голос, — в новостях.

Энджи промолчала.

Молли скользнула на место водителя, захлопнула дверь, тихонько запел мотор. Оранжевый капюшон плотно затянут, лицо — как белая маска с пустыми серебристыми глазами. Тут они покатили под навес к пандусу, вписываясь в первый поворот. И так пять уровней вниз по узкой спирали, а потом Молли завернула в проход меж рядами огромных дальнобойных грузовиков под тусклыми диагоналями осветительных полос.

— Парасенсорное наблюдение, — сказала Молли. — Ты когда-нибудь видела в «Агентстве» подобное оборудование?

— Нет, — ответила Энджи.

— Если у службы безопасности «Сенснета» оно есть, то они, возможно, уже внизу…

Она завела машину за огромный, похожий на вагон ховер, белый, с выведенными через всю заднюю дверь квадратными синими буквами названия.

— Что там написано? — спросила Мона и тут же почувствовала, что краснеет.

— «Китайские Катоды», — сказала Энджи.

Моне показалось, что она раньше уже где-то слышала это название.

Молли вышла из машины и теперь открывала огромные двери ховера. Скинула вниз жёлтые пластиковые сходни.

Потом она вернулась в машину. Взревел мотор, и они въехали прямо в кузов ховера. Сорвав с головы оранжевый капюшон, Молли встряхнула головой, высвобождая волосы.

— Мона, ты как, сможешь выбраться отсюда и втянуть сходни обратно? Они не тяжёлые.

Звучало это не как вопрос.

Они были действительно не тяжёлые. Мона втянула сходни и помогла Молли закрыть двери.

Она кожей чувствовала в темноте присутствие Энджи.

Это и вправду была Энджи.

— В кабину. Пристёгивайтесь. А теперь держитесь.

Энджи. Она сидит рядом с Энджи. Потом шипение — это Молли подала воздух в воздушную подушку, и их вновь понесло вниз по спиральному пандусу.

— Твой друг уже очнулся, — сказала Молли, — но пока не способен двигаться. Ещё четверть часа. — Она снова съехала с пандуса на очередной уровень — но на этот раз Мона уже потеряла счёт этажам. Этот был набит модными тачками. Ховер пронёсся по центральному проходу и свернул налево.

— Тебе очень повезёт, если он не ждёт нас внизу, — сказала Энджи.

Молли затормозила в десяти метрах от больших металлических ворот, разрисованных диагональными жёлтыми и чёрными полосами.

— Нет, — ответила она, вынимая из бардачка маленькую синюю коробочку. — Это ему повезло, если он не ждёт нас снаружи.

Оранжевая вспышка и грохот: Моне будто хорошим хуком справа ударило в диафрагму. Ворота сорвало с петель. В облаке дыма створка ворот вывалилась на мокрую мостовую, и вот они уже проскочили над ней, свернули. Ховер набирал скорость.

— Ужасно грубо, не так ли? — спросила Энджи и по-настоящему рассмеялась.

— Знаю, — ответила Молли, сосредоточившись на дороге. — Иногда только так и можно. Мона, расскажи ей о Прайоре. О Прайоре и о твоём приятеле. То, что ты рассказывала мне.

Никогда в жизни Мона не испытывала подобной робости.

— Пожалуйста, — сказала Энджи, — расскажи мне, Мона.

Вот так. Её имя. Энджи Митчелл наяву произнесла её имя. Обратилась к ней. Прямо тут.

От этого хотелось упасть в обморок.