Она очнулась, будто кто-то щёлкнул переключателем.

Не открывать глаза. Слышно, как они переговариваются в соседней комнате. Болело в разных местах, но не намного хуже, чем после «магика». Чёрный отходняк уже совсем сошёл, или, быть может, его заглушило тем, что ей вкатили, этим аэрозолем.

Бумажный халат царапал соски, они почему-то казались большими и нежными, а грудь — полной. По лицу извивались тоненькие ниточки боли, двойной тупой болью стягивало глазницы, во рту — будто всё воспалено, к тому же привкус крови.

— Я не собираюсь учить тебя жить, — говорил Джеральд. Его голос едва перекрывал плеск воды из крана и позвякивание металла, как будто Джеральд мыл кастрюли или что-то вроде этого. — Но ты дурачишь сам себя, если полагаешь, что она сможет обмануть того, кто не желает быть обманутым. Что ни говори, это очень поверхностная работа.

Прайор что-то сказал в ответ, но Мона не разобрала, что именно.

— Я сказал «поверхностная», а не «халтурная». Качество — профессиональное. Двадцать четыре часа на дермальном стимуляторе, и никому даже в голову не придёт, что она побывала в Клинике. Держи её на антибиотиках, но ничего возбуждающего, её иммунной системе и без того довольно далеко до нормальной.

Потом снова Прайор, и опять она не поняла ни слова.

Открыла глаза, но увидела один потолок, белые квадраты звуконепроницаемой плитки. Повернула голову влево. Белая пластиковая стена с этим дурацким ложным окном: высококачественная анимация какого-то пляжа — всякие там пальмы и волны. Если смотреть на воду достаточно долго, то можно заметить, что волны, которые накатываются на пляж, через некоторое время начинают повторяться. Похоже, что устройство повреждено или сносилось: прибой время от времени как будто запинается, да и красный закат над морем пульсирует, словно дефектная флуоресцентная трубка.

Попробуем вправо. Снова поворот головы. Прикосновение к шее пропитавшейся потом бумажной наволочки на жёсткой синтетической подушке.

С постели напротив на неё смотрело лицо с синяками вокруг глаз, нос охвачен скобками из прозрачного пластика, поверх него — плёнка из микропоры, по щекам размазано какое-то коричневое желе…

Энджи. Это — лицо Энджи, обрамлённое отражением заикающегося заката за дефектным «окном».

— Кости мы не трогали, — говорил Джеральд, осторожно отдирая плёнку, которая удерживала маленькую пластмассовую скобу вдоль переносицы Моны. — В этом-то вся и прелесть. Мы вживили в нос хрящ, введя его через ноздри, потом взялись за её зубы. Улыбнись. Прекрасно. Нарастили грудь, надстроили соски клонированной, способной напрягаться тканью, потом подкрасили глаза… — Он снял скобу. — В ближайшие двадцать четыре часа постарайся не касаться лица.

— У меня от этого синяки?

— Нет. Синяки — вторичная травма от работы с хрящом. — Пальцы Джеральда на лице казались прохладными и уверенными. — К завтрашнему дню пройдёт.

В Джеральде ничего стрёмного. Он дал ей три дерма, два синих и один розовый, такие гладкие и успокаивающие… А вот с Прайором всё наоборот, но Прайор ушёл, во всяком случае, его нигде не видно. Так приятно просто лежать и слушать, как Джеральд объясняет, что сделал, своим спокойным голосом. И поглядите только, что он умеет.

— Веснушки, — сказала Мона, потому что веснушки со щёк исчезли.

— Стирание и ещё немного клонированной ткани. Они вернутся. Чем больше времени ты будешь на солнце, тем скорее…

— Она такая красивая… — Мона повернула голову.

— Ты, Мона. Это — ты.

Она поглядела на лицо в зеркале и примерила ту самую знаменитую полуусмешку.

Возможно, Джеральд всё же не лучше Прайора.

Снова вернувшись на узкую белую кровать, куда её положили отсыпаться, Мона подняла руку, чтобы взглянуть на дермы. Транквилизаторы. В цветных «кнопках» колышется жидкость.

Подцепив розовый дерм ногтем, она сорвала его, прилепила на белую стену и с силой надавила большим пальцем. Вниз сбежала одинокая капля соломенного цвета. Мона осторожно сковырнула дерм со стены и вернула на руку. В синих жидкость оказалась молочно-белой. Их она тоже вернула на место. Может, врач и заметит, но ей хотелось знать, что происходит.

Мона посмотрела на себя в зеркало. Джеральд сказал, что сможет вернуть ей прежнюю внешность, если она когда-нибудь этого захочет. Тогда она ещё удивилась, что он запомнил, как она выглядела. Может быть, он сделал снимок или ещё что. Теперь, если вдуматься, нет уже никого, кто бы помнил, как она выглядела раньше. Она прикинула, что, возможно, единственным вариантом в этом случае была бы стим-дека Майкла, но она не знала ни его адреса, ни даже фамилии. Странное чувство — как будто та, кем она была раньше, выскочила на минутку на улицу, да так и не вернулась. Тут Мона закрыла глаза и сказала себе, что твёрдо знает, что она — это она, Мона, всегда была Моной, и что по большому счёту ничего не изменилось, во всяком случае, за фасадом.

Ланетта говорила, что не имеет значения, как ты меняешь себя. Однажды Ланетта проговорилась, что у неё не осталось и десятой части того лица, с которым она родилась. Даже не подумаешь, ну если не считать чёрного на веках, так что ей никогда не приходилось возиться с тушью. Мона тогда ещё подумала, что Ланетте сделали не такую уж хорошую операцию, и, должно быть, это как-то отразилось в её взгляде, потому что Ланетта сказала: «Тебе стоило бы поглядеть на меня до того, дорогуша».

А вот теперь и она, Мона, лежит пластом на узкой кровати в Балтиморе, и всё, что ей известно об этом городе, ограничивается завыванием сирен на улице да гудением вентилятора Джеральда.

Не понять как, но это гудение перешло в сон, и как долго она спала, Мона не знала. А потом возле кровати оказался Прайор, его рука лежала у неё на плече, и он спрашивал, не хочет ли она есть.

Мона смотрела, как Прайор сбривает бороду. Он делал это над хирургической раковиной из нержавейки. Сперва подрезал бороду хромированными ножницами, потом взялся за пластмассовый одноразовый станок, который позаимствовал из коробки Джеральда. Странно было видеть, как на свет появляется его лицо. Лицо оказалось совсем не таким, как она ожидала: моложе. Но рот остался прежним.

— Мы здесь ещё надолго, Прайор?

Перед тем как начать бриться, он снял рубашку. По плечам и рукам вниз до локтя сбегали вытатуированные драконы с львиными головами.

— Пусть это тебя не волнует.

— Скучно.

— Мы достанем тебе стимы.

Он брил подбородок.

— Как выглядит Балтимора?

— Отвратительно. Как и всё остальное.

— А Англия?

— Отвратительно.

Он вытер лицо толстым комом синей впитывающей салфетки.

— Может, пойдём поедим крабов? Джеральд говорит, тут чудесные крабы.

— Ага, — отозвался он. — Я принесу. — И выбросил синий ком в стальную мусорную корзину.

— А как насчёт того, чтобы я пошла с тобой?

— Нет. Ты можешь попытаться сбежать.

Рука Моны скользнула между стеной и кроватью и нашла проделанную в темперлоне ямку, куда она спрятала шокер. Свою одежду она уже успела обнаружить в белом пластиковом пакете под кроватью. Каждые два часа приходил Джеральд со свежими дермами. Она сколупывала их сразу после его ухода. Мона рассчитывала на то, что если удастся уговорить Прайора с ней поужинать, то в ресторане она рванёт когти. Но Прайор не поддавался.

В ресторане ей, возможно, удалось бы добраться до копа, ведь теперь, как Моне казалось, она сообразила, в чём заключалась «сделка».

Пришьют. Ланетта ей о таком рассказывала. Есть мужики, которые готовы платить за то, чтобы внешность девушки перекроили под какую-то другую особу, а затем убивают её. Обязательно богатые, по-настоящему богатые. Не Прайор, конечно, а кто-то, на кого он работает. Ланетта говорила, что эти мужики иногда устраивают так, чтобы девушки выглядели, как, скажем, их жёны. Тогда Мона в это не поверила. Ланнета любила рассказывать страшные истории, просто потому что приятно бояться, зная, что тебе самой ничего не грозит. И уж историй об извращенцах у Ланетты было полно. Она говорила, что пиджаки из них изо всех самые сумасшедшие. Естественно, крутые пиджаки, те, что в правлениях больших компаний — они ведь не могут себе позволить потерять самоконтроль на работе. Но когда они не на работе, говорила Ланетта, они могут его терять, как им заблагорассудится. Так почему бы какому-нибудь большому пиджаку наверху не пожелать поиметь таким образом Энджи? Ладно, многие девушки из кожи вон лезут, чтобы стать на неё похожей, но результат выходит в основном жалкий. Мона не встречала ещё ни одну действительно похожую на звезду настолько, чтобы одурачить кого-то, кому не всё равно. Но может быть, нашёлся кто-то, кто заплатил за всё это, просто чтобы заполучить девушку, которая выглядела бы как Энджи. И опять же, если дело не в убийстве, зачем она ему?

Прайор застёгивал голубую рубашку. Потом подошёл к постели и сдёрнул простыню, чтобы посмотреть на её грудь. Будто осматривал автомобиль. Мона рывком натянула простыню обратно.

— Я принесу крабов.

Он надел куртку и ушёл. Мона слышала, как по пути он что-то сказал Джеральду.

В дверном проёме возникла голова китайца.

— Как ты себя чувствуешь, Мона?

— Есть хочу.

— Чувствуешь себя расслабленно?

— Угу…

Снова оставшись одна, она перекатилась на бок и стала изучать своё лицо — лицо Энджи, но теперь и её тоже — в зеркальной стене. Синяки почти сошли. Джеральд прилепил ей на лицо такие штучки, похожие на миниатюрные троды, и подключил их к какой-то машине. Сказал, что так быстрее заживёт.

На этот раз оно не заставило её подпрыгнуть на месте, это лицо звезды в зеркале. Зубы были прекрасны: такие кому угодно захочется сохранить. А что касается всего остального, Мона пока не была особо уверена, что ей это нравится.

Может, сейчас надо встать, одеться и пойти к выходу. Если Джеральд попытается её остановить, она воспользуется шокером. Тут Мона вспомнила, что Прайор объявился в мансарде у Майкла, как будто был кто-то, кто всё время за ней следил, ходил за ней по пятам всю ночь. Возможно, и сейчас снаружи кто-то дежурит. В клинике Джеральда, похоже, нет окон, настоящих окон, так что выходить придётся через дверь.

И ей до зарезу был нужен «магик». Но если она хоть чуть-чуть дохнёт, Джеральд это заметит. Мона знала, что её косметичка здесь, в пакете под кроватью. Может, думала она, если немного принять, то она хоть что-нибудь да предпримет. Но, с другой стороны, есть вероятность, что это будет совсем не то, что ей нужно. Не всегда и не всё, что она проделывала под «магиком», срабатывало. Даже если он создаёт ощущение, что промашки просто не может быть.

Как бы то ни было, хочется есть. Жаль, что у Джеральда тут нет музыки или ещё чего-нибудь такого, так что, пожалуй, она подождёт крабов…