Глава 21. Болезнь — это больной

Вреанимации дни начинаются рано, в 6 утра.

В этот час все встает на свои места. В этот час молчание приборов нарушают голоса, смех, восклицания, шум шагов и стук дверей.

Это пересменка. Дневная и ночная смены встречаются для «передачи». «Ночные» сообщают «дневным» последнюю информацию: осложнения, тревожные сигналы… Колебания в самочувствии пребывающих в этом ужасном месте, где хорошие новости всегда более редки, чем плохие.

В это время главное — не беспокоить персонал, потому что у него нет для нас времени. Но, как нарочно, часто именно в этот момент я чувствую, что задыхаюсь. И я просто обязана позвонить.

Сестры реагируют по-разному, все зависит от человека и обстоятельств. Понимание, раздражение, нежность, грубость… Есть все. Их настроение меняется так же быстро, как погода. Я понимаю. Мне это кажется нормальным. Все медсестры находятся под давлением, в состоянии почти постоянного стресса.

Пациент, со своей стороны, переживает период физического и психологического потрясения, он тревожится и жаждет повышенного внимания. Иногда я чувствую себя виноватой за то, что мне нужна помощь персонала. Как ребенок, который не перестает звать на помощь родителей, вместо того чтобы попробовать жить самостоятельно.

С моей точки зрения, главная проблема такова. Медицинский персонал слишком часто забывает о том, что болезнь — это больной. И что лечить нужно обоих! Но если персонал и вспоминает о существовании больного, то забывает о том, что все люди разные. Если вы не соответствуете «стандарту», то берегитесь.

С тех пор как я здесь, мне иногда случается сталкиваться с откровенно враждебным отношением. Вчера или позавчера санитарка по-настоящему злобно бросила, что мне следовало бы самой глотать собственные слюни! Я бы так и сделала, разумеется. Если бы могла. Я предпочла бы «переварить» их, а не звонить минуты или часы напролет, чтобы меня от них освободили, не чувствовать по ночам, как они медленно стекают сначала на рубашку, потом на пол.

Я не могу говорить, не могу заботиться о себе. Следовательно, я полностью в их власти. Я завишу от их доброй воли. Есть такие, которые ограничиваются словами: «Ничего не понимаю!», когда я пытаюсь объяснить, что у меня болит живот или рука. Но есть и те — к счастью, их намного больше! — кто не уходит от меня до тех пор, пока не поймет.

Если основываться на моем скромном опыте, то примерно 5 % персонала нечего делать в больнице. Но оставшиеся 95 % — совершенно замечательные люди. Одним только взглядом, жестом или вниманием они ежедневно дают мне дозу человечности, которая приносит огромную пользу.

Я люблю эти утренние часы, когда слышу, как медики приветствуют друг друга, целуются, интересуются новостями из жизни за пределами больницы, тревожатся, все ли в порядке в отделении.

Я слышу, как они говорят о «большом» и о «маленьком»:

— Нет, «большому» это не понравится!

Я поняла, кто есть кто. «Большой» — это врач-реаниматолог, который работает на неделе. «Маленький» обычно появляется по выходным. Я догадалась и о том, что у медсестер, как и у меня, свои предпочтения.

Есть, разумеется, неизбежные исключения, но я испытываю искреннее сочувствие к персоналу реанимации, большинство которого составляют женщины. Им каждый день приходится проходить через санитарные камеры, чтобы начать работу. Я восхищаюсь их преданностью делу. Они работают в очень сложном отделении. В отделении, над которым витает смерть. Когда все время видишь перед собой жизни, которые могут оборваться в любую минуту, необходимо уметь сохранять контроль над своими эмоциями, не впадать в излишнюю сентиментальность, сопротивляться слабости. Как они справляются с чередой смертей, с которыми сталкиваются? Как мирятся с тем, что у них на глазах в морг увозят пациентов, за которых они беспокоились, ради которых бегали по коридорам, для которых каждый раз — под руководством врачей — пытались сделать невозможное? Что уносят они с собой из того, что живет… и умирает здесь? Как им удается оставаться неуязвимыми для постепенно, исподволь накапливающегося избытка эмоций?

Я никогда не сержусь на них за то, что они смеются за дверью в палату тех, кто страдает. Напротив, я благодарна им за это. Их энергия олицетворяет жизнь, а жизнь как раз никогда не бывает лишней в таком отделении, как это. Каждый взрыв смеха в этих обезличенных коридорах — это «нос», показанный несчастью.

Первая утренняя процедура, которую мне проводят, истинное счастье. Она должна убрать выделения из бронхов, которые скопились за ночь. На трубочку трахеотомии устанавливают подобие пылесоса и вытягивают «лишнее». Невероятно, какое количество отходов я могу произвести за сутки! То, что не вытекает из меня тонкими струйками на тело и простыни, скапливается внутри и в конце концов начинает мешать мне дышать. Я как будто тону в собственных жидкостях. Их удаление приносит сумасшедшее облегчение. Когда меня освобождают от вязкой субстанции, это похоже на большую чашку свежего воздуха, предложенную вместо первого завтрака.

Чуть позже появляются два улыбающихся силуэта. Это блондинка и брюнетка, которые сообщают мне:

— Время умываться!

Прежде чем заняться мной, они занимаются собой: моют руки, надевают одноразовые перчатки из латекса и прозрачные фартуки поверх медицинских халатов. И я не могу удержаться от того, чтобы не спросить себя:

— Неужели я настолько опасна?!

Это напоминает мне о враче, который коснулся моей руки — я пыталась протянуть ее ему, — а потом тщательно мыл руки! Впрочем, я заметила, что обычно большие шишки держатся на значительном расстоянии от больных, которых они почтили своим визитом. Хотя медсестры часто берут меня за руку.

Блондинка и брюнетка кладут пластиковую сетку под меня, начинают мыть мне лицо, потом спускаются к груди, к ногам… Вода — это наслаждение. Разумеется, не следовало бы, но я вспоминаю о том, как принимала ванну дома по утрам. Как же я была тогда счастлива, не подозревая об этом! Сумасшедшее число простых радостей украшает «нормальную» жизнь! Радостей, на которые здоровые люди не обращают внимания.

Смогу ли я когда-нибудь принять ванну дома? Эта мысль неожиданно вливает в меня маленькую дозу печали. В качестве антидота я формулирую военный приказ, который отдаю себе регулярно: терпеть, готовиться к худшему, быть храброй.

Храбрость мне просто необходима каждый понедельник по утрам. Это день, когда мне делают артериальную пункцию. Цель — убедиться в том, что в крови хороший уровень кислорода. Это маленький ад. Медбрат и я, мы делаем все, чтобы сохранять спокойствие и стоически выдержать процедуру. И мы оба переживаем очень неприятный момент. Ему нужно протолкнуть иголку между костями запястья, не затронуть нервы, связки, хрящи, чтобы добраться до артерии в самой глубине. Но артерия сопротивляется, не дается, прячется, она твердая, упругая. И игла соскальзывает, впивается в мясо, в кость или куда там еще… Надо начинать сначала, бросить нельзя: нужно ввести иглу в артерию. Я могла бы закричать, но для меня дело чести этого не делать.

Мой ящик переполнен косметикой. Рэй принес мне добрую часть кремов, которые обычно загромождают ванную комнату. Их там немало… Медсестрам хочется утешить мою кожу и мою душу этими средствами. Я могу гордиться вот чем: если верить словам санитарки, моя палата самая душистая во всем отделении!

Эти женщины всегда остаются любезными. Но уход, который я предпочитаю, — это присутствие моих любимых.

Рэю удается лучше других поддерживать во мне ту искорку надежды, которая нужна, чтобы победить. Часто, едва лишь он входит ко мне, ему хватает одного взгляда, чтобы понять, что не все гладко. И тогда, не говоря ни слова, муж разворачивается, заведенный, словно швейцарские часы, и отправляется искать медсестру, врача или заведующего отделением. Это Рэй укрывает меня, когда мне слишком холодно. Это он снимает простыню, когда мне слишком жарко. Это он выключает телевизор. Каждый вечер именно он проверяет, чтобы все было в порядке на ночь. Я страдаю, когда вижу, как Рэй борется за меня. Без него меня бы уже не было в живых. Я почти уверена, что иногда он сердился на меня за то, что я оставила его одного.

Мой муж регулярно втирает мне в волосы капиллярный лосьон, массирует мне ноги с кремом или стимулирует подошвы ног. Под прикосновениями его рук мое тело просыпается. Я уже не неподвижный предмет, я становлюсь реагирующим существом. Это действие прекрасного принца на Спящую красавицу.

Терпеть, готовиться к худшему, быть храброй. Да, но это не единственные мои приказы. Я добавляю следующие слова, и в финале они становятся самыми важными: всюду находить счастье и сохранять веру в будущее.