10 июня 2008 года, 10 часов. В утренней пробке
У меня была назначена встреча в одном из предместий Вены. И я позволила себе добираться туда на такси. Количество людей в общественном транспорте в утренние часы меня сильно напрягало. Мне хотелось одного — тишины.
«Вы живете в Вене?»
Главное — никаких бесед.
Я отвечаю коротким «да». Пусть и не соответствующим действительности. Это короче всего и не требует пояснений.
«С мужем?»
Я еще раз решаю соврать.
«Да».
«А дети у вас есть?»
В третий раз мне не соврать.
«Мои дети погибли в автомобильной катастрофе», — выдавливаю я через силу. Я расчитываю на: «Ах, простите, мне очень жаль!» и на тишину, которая обычно вослед воцаряется.
Но меня огорошивают.
«Я знаю, каково вам сейчас».
А? Я не ослышалась?
«Вы вправе мне не поверить, но я знаю. Моя жена тоже потеряла ребенка в аварии. Пять лет назад. С тех пор она психически нездорова»,
Что он желает от меня услышать?
«Мне очень жаль. Соболезную вам и вашей жене».
«Верьте мне. От этого оправиться не удается. От этого расстраивается психика. Поверьте мне».
Была бы я психически нездорова, — вышла бы скорее всего на следующем «красном» светофоре, чтобы избавить себя от продолжения. Или начала бы громко кричать. Я могла бы впасть в истерику или в оцепенение. Но ведь здорова. Я владею собой. И я вежливый человек при этом. Просто не отвечать я считаю грубостью.
«Знаете, мне повезло. Я способна во всем находить что-то положительное. Возможно, меня это спасет».
«Нет, нет. Ничего не помогает. Вы — психически больны. Уж поверьте мне».
Хотела бы я знать, что же об этом свидетельствует.
У меня что-то вроде тика? Или я произвожу впечатление избыточной расслабленности? Или я чересчур… нормальная?
Пробка. После обеда всегда так. Поездка еще долго продлится. Я давно пропустила подходящий для окончания беседы момент. Водитель оседлал своего любимого конька. Через два километра, которые мы ехали двадцать минут, он уже знал все подробности об аварии, о моем адвокате, о телевизионном документальном фильме обо мне, о приглашении принять участие в ток-шоу на ORF (Австрийская телерадиовещательная компания), где мне предстоит рассказать о том, что такое «работа скорби».
«Вы должны принять участие. Это важно. Верьте мне».
«Не думаю, что мне этого хочется. Единственно, чего я хочу, — чтобы меня не тревожили».
«Вы должны выступить по телевидению. Ведь железнодорожный переезд до сих пор не огражден. Шлагбаума там нет. Вы должны обратиться людям, вы должны добиться того, чтобы на всех железнодорожных переездах появились шлагбаумы!»
«Не думаю, честно говоря, что это моя обязанность».
«Если вы не добьетесь того, чтобы на всех железнодорожных перездах были установлены шлагбаумы, подобные несчастья будут продолжаться. И тогда вы будете виноваты в том, что и другие дети погибнут!»
Мне по-прежнему с трудом дается каждое предложение. Есть множество тем для дискуссий, но ведь не здесь же их вести, с этим мужчиной, который любое предложение усиливает своим: «Поверьте мне…»!
Водитель такси через зеркало заднего вида бесцеременно пялится мне прямо в глаза. «Поверьте мне, вы должны этим заняться. Если вы не добьетесь того, чтобы на всех железнодорожных перездах были установлены шлагбаумы, подобные несчастья будут продолжаться. И тогда вы будете виноваты в том, что и другие дети погибнут!»
Эта последняя фраза просто лишает меня дара речи.
На обратном пути я твердо решаю не обмолвиться с новым водителем ни единым словом. Я сажусь в машину, сообщаю, куда меня следует привезти. Достаю свой мобильный телефон и изображаю процесс печатания СМС.
У нового водителя весьма дружелюбная улыбка.
«У вас есть дети?» — спрашивает он без обиняков. Почему? Мне это непонятно. Возможно, на моем лбу написано что-то, о чем я не подозреваю?
«Нет».
НЕТ!
Это короткое слово безжалостно вонзает три ножа мне в живот.
Я смотрю в оцепенении в окно. Позволяю боли завладеть моим телом. Не оказываю ей сопротивления. Наконец-то, наконец-то у меня получается заплакать.
