5 апреля 2008 года. Вторая половина дня
Распогодилось. На улице сияет солнце. Шторы моей спальни плотно задернуты. Только что я записала в дневнике:
Сейчас.
Вот сейчас я ощущаю вас. Вы — покров света.
Вы отогнали тьму. Она теперь далеко.
Ей, далекой, больше меня не достать.
Вы снова со мной. И я в безопасности.
Да растянется сейчас навсегда.
Да будет черная дыра неглубока.
Да затянется она страховочной сетью
вашей любви
ко мне
и вашей заботы
обо мне.
Бережно, словно и на него распространяется вся моя любовь, кладу я карандаш на ночной столик, поворачиваюсь на бок с намерением забыться сном. И слышу шаги в саду. Голоса. В дверь стучат.
«Есть кто-нибудь дома?» — выкрикивает кто-то из пожаловавших.
Тихо! Не двигаться! Только бы никого не видеть. Пожалуйста, никаких гостей!
В дверь стучат громче.
«Она должна быть дома. Вот ее машина, на месте».
Две женщины. С громкими голосами. Я слышу каждое слово. Повторный стук в дверь. Потом кто-то нажимает на дверную ручку.
Господи, нет! Я забыла запереть дверь!
«Алло! Здравствуйте! Есть кто-нибудь дома?»
Голоса звучат на лестнице.
«Она дома».
«Может быть, спит?»
Да, именно так! Я сплю. Глубоким сном. Не сметь со мной заговаривать.
Я натягиваю одеяло на голову. Шаги на лестнице. Дверь моей комнаты медленно и тихо открывается. Я прикидываюсь мертвой.
Только не открывать глаз!
«Она спит», — шепчет одна из посетительниц.
«Тогда положим ключ перед дверью», — отвечает ей другая.
Я задерживаю дыхание, дожидаясь, когда входная дверь откроется и снова закроется. Обе дамы идут через сад, я прислушиваюсь к их шагам. Как только захлопывается садовая калитка, я сбрасываю с головы одеяло.
Слава Богу, на этот раз обошлось.
На цыпочках, с дрожью в коленях, я подбираюсь к двери. Осторожно ее открываю.
Надеюсь, за дверью уже никого.
На пороге лежит ключ и печенье домашней выпечки. От кого, не знаю.
Когда-нибудь я выясню, кто эти две женщины. Я поблагодарю за печенье. Когда-нибудь.
Я заталкиваю печенье в рот. Потом еще одно. Они очень вкусные.
Должно быть, я произвожу впечатление дикарки. Которая, спрятавшись в своем убежище, старается не попадаться на глаза. Но при этом она благодарна за каждую принесенную корзинку с яблоками. В старинных сказках описываются такие создания. Чаще всего они очень старые. И очень, очень голодные.
Как я. Мое тело ослабло. Когда я думаю о том, чем же угостить свой желудок, в голову приходит одно.
Рис.
Но в тот же момент меня приводит в отчаяние мысль о готовке.
Поставить на огонь кастрюлю с водой. Разогреть на сковородке масло. Ждать. Смешать все компоненты для заправки риса. Снова ждать…
Нет, все это слишком хлопотно.
Лучше оставаться лежать в теплом гнезде. И ждать… Чего?
Чего же ждать? Наверное, лучших дней. Или зажигательной идеи. Или очередной тарелки с печеньем.
Может быть, я подсознательно вынашиваю мысль извести себя голодом? Желаю раствориться в воздухе и присоединиться к своей семье? Я время от времени задаю себе этот вопрос. И не могу дать на него конкретного ответа.
Скорее все это можно объяснить так. Разумеется, меня привлекала мысль о смерти. Ведь я была железно уверена в том, что стоит шагнуть за черту — и соединишься со своей семьей. Семь книг, посвященных жизни после смерти, несли вахту на тумбочке у кровати. О впечатлениях переживших смерть и возвращенных к жизни. О ярком свете. О прежде умерших родственниках, которые принимают тебя в объятия. О чувстве неописуемого счастья.
Но в книжках были и главы, посвященные самоубийству. С информацией, полученной находящимися в трансе медиумами от самоубийц. И авторский вывод о том, что самоубийцы не попадают прямиком на «небо».
И мне эта логика показалась убедительной.
Нет, я не верю в ад. И тем более в наказание. Но о том, что можно мучиться чувством вины и пребывать в отчаянии, мне хорошо известно. И эти чувства, как рюкзак за спиной, могут помешать твоему стремлению достигнуть света.
Но в книжках были и главы, посвященные самоубийству. С информацией, полученной находящимися в трансе медиумами от самоубийц. И авторский вывод о том, что самоубийцы не попадают прямиком на «небо».
Что, если после своей смерти я окажусь в другой стране, на другой улице, попаду не туда, где находятся Хели и дети? Ни при каких условиях я не желаю пойти на такой риск.
Если уж умирать, то так, чтобы наверняка не ошибиться дверью. Открыть именно ту, за которой меня ждет моя семья.
Время от времени я беру в руки мобильный телефон. С намерением написать кому-нибудь эсэмэску.
Пожалуйста, принеси мне поесть. И тут же исчезни. И ради всего святого, не задавай мне никаких вопросов.
И, не притронувшись к кнопкам, откладываю мобильник.
Нет, все это очень напрягает. С едой я могу подождать.
Я раздумываю о том, будет или нет моя смерть считаться самоубийством, если я так и не сдвинусь с места, пока не умру. Стремление «за черту» охватывало меня иногда с такой силой, что мне самой становилось страшно. Но меня успокаивал мой внутренний голос, голос умной, преданной наблюдательницы, лишь прикидывающейся посторонней:
До тех пор, пока ты способна проявлять беспокойство о себе, твоя воля к жизни не сломлена. Не мешай себе расслабляться. Ты не убьешь себя по неосторожности. Все будет хорошо.
Я старалась этой наблюдательнице верить. Когда чернота моих мыслей сгущалась в очередной раз, голос в моей голове напоминал о том, что мне открылось во время прогулки вокруг больницы. За день до смерти Фини.
