Первая снежная буря разразилась в восточном Вахане 5 сентября. На горные склоны, поля и дороги легли сугробы высотой двадцать сантиметров. Сарфраз к тому времени снова был в Бадахшане, совершая очередной рейд по северному Афганистану. После того как он посадил меня на самолет в Кабуле, ему пришлось снова лететь в Файзабад. Там он стал наводить справки, как шли дела у Вохид Хана, который на «КамАЗе» пересекал Таджикистан. Кроме того, Сарфраз снарядил еще один грузовик, отправив с ним сорок мешков цемента, а также дверные и оконные рамы для киргизской школы через Бахарак в Сархад. Сам он поехал впереди этой машины, чтобы прибыть в пункт назначения раньше ее и нанять десяток яков для перевозки материалов по бездорожью. Это была непростая задача: стада до сих пор паслись на высокогорных летних пастбищах и должны были вернуться вниз на зимовку не раньше, чем через три недели.

Пока Сарфраз занимался яками, Вохид Хан следовал по намеченному маршруту и уже приближался к восточной границе Вахана. По пути «КамАЗ» делал остановки, и его кузов пополнялся все новыми материалами.

Сначала в Файзабаде были куплены инструменты и материалы – мастерки, молоты, отвесы, проволока, шпагат и все прочее, необходимое для работы каменщиков. В Ишкашиме приобрели пару десятков лопат и несколько упаковок динамита, а также несколько тачек. Потом «КамАЗ» проехал по мосту и оказался в Таджикистане, направившись на север в город Хорог. Там в его кузов загрузили тридцать восемь мешков дешевого российского цемента, который предстояло использовать для возведения фундамента здания, а также несколько мешков известки. На следующий день «КамАЗ» прибыл в Мургаб, где Вохид Хан удостоверился, что древесина подготовлена. Сто девяносто тополей со стволами диаметром десять сантиметров были привезены с горных склонов, очищены от коры и оструганы. Из них предстояло сделать доски длиной 4,5 метра каждая, которые послужат для изготовления обрешетки. Из Мургаба водитель повернул на юг. Ему и Вохид Хану предстояло пересечь тщательно охраняемый, затянутый колючей проволокой участок границы Таджикистана, примыкающей к северным районам Вахана. Там по проложенной некогда советскими танками колее «КамАЗ» должен был двигаться в глубь Коридора, поближе к лугам и озерам киргизов.

Представители этого народа кочевали по территории площадью примерно 5000 квадратных километров вместе с лошадьми, овцами, верблюдами и яками. Всего племя киргизов насчитывало примерно две тысячи человек. Люди предпочитали в процессе перемещений делиться на небольшие группы, чтобы многочисленный скот не вытаптывал подчистую небольшие пастбища Малого Памира. Однако несколько раз в год все киргизы собирались в «насиженных» местах, распределяясь по трем поселениям, образующим треугольник, где каждый пункт отстоит от соседнего примерно на пятьдесят километров. Первая стоянка располагалась чуть южнее таджикской границы на восточном берегу неглубокого озера Чакмак с водой лазурной голубизны. Впервые его упомянул в своих записках буддийский паломник Сюань Цзан, который прошел весь Вахан, направляясь в Китай в 644 году. «Долина Памира, – писал путешественник, – расположена между двумя вечно занесенными снегами горными цепями. Тут бушуют пронизывающие ветра и свирепствуют морозы. Снег идет даже весной и летом. Вьюга воет ночью и днем. Здесь невозможно выращивать ни злаки, ни фрукты. Деревья встречаются крайне редко. Посреди долины, практически в самом центре мира, на небольшой ровной возвышенности находится большое озеро».

Водитель и Вохид быстро поняли, в каком ужасном состоянии находится танковая колея – ведь по ней не ездили почти двадцать лет. Целый день у «КамАЗа» ушел на то, чтобы преодолеть расстояние в несколько километров до первой стоянки киргизов – в «центре мира». Это место на киргизском называлось Кара-Джилга. Следов цивилизации здесь практически не было. Рядом с тремя полуразрушенными постройками из крошащихся цементных блоков стояло штук двадцать юрт, а на окраине поселения был возведен огромный загон для скота величиной с футбольное поле, окруженный невысокой земляной стеной. Это заграждение должно было хоть как-то защищать животных от ветра и от нападения волков. В общем, место довольно унылое, но у него было одно важное преимущество, которое и заставляло многие киргизские семьи возвращаться сюда каждое лето. В окрестностях находилось несколько отличных пастбищ, густо поросших сочной травой, настолько питательной, что даже самые тощие животные отъедались и нагуливали жирок всего за десять дней.

В Кара-Джилге танковая колея заканчивалась. Следующие двадцать пять километров «КамАЗ» тащился по лугам и каменистым пустошам, пока не оказался в совсем непроходимой местности. Там он разгрузился и отправился в далекий обратный путь через Таджикистан в Ишкашим. Строительные материалы впоследствии будут водружены на спины яков, караван которых преодолеет последний отрезок пути в четверть сотни километров до Бозаи-Гумбаза.

Пока все эти перемещения происходили в дальнем углу Вахана, Сарфраз со своей стороны собрал двенадцать яков в Сархаде. На них он навьючил груз, привезенный вторым грузовиком – дверные и оконные рамы и мешки с цементом, – и пустился в тяжелый трехдневный путь, продвигаясь к Бозаи-Гумбазу с запада. С третьей стороны двигался еще один караван, тоже сформированный моим неутомимым другом. В нем было всего шесть яков, и он вез материалы для кровли из Пакистана через Иршадский перевал.

А я тем временем снова разъезжал по Соединенным Штатам и выступал в разных университетах. В редких перерывах между лекциями и перелетами я звонил Сарфразу и узнавал, как идут дела. Десятого сентября он доложил, что сархадский караван благополучно добрался до цели. Сарфразу надо было поднанять еще несколько яков и двинуться в Кара-Джилгу, чтобы забрать груз нашего «КамАЗа». Он надеялся вернуться как раз к прибытию материалов из Пакистана. Тогда все необходимое для строительства будет наконец собрано в одном месте, и бригада рабочих оперативно возьмется за дело.

Все складывалось как нельзя лучше. Когда мой телефон зазвонил 15 сентября, я думал, что сейчас Сарфраз гордо сообщит, что доставка завершена и работы начались. Но новости были печальными: Сарфраз находился в Кара-Джилге и сказал, что сидит у постели опасно заболевшего и, вероятно, умирающего Абдул Рашид Хана.

Даже по меркам Афганистана, где люди без конца страдают от войн, нищеты, болезней и прочих несчастий, выпавшие на долю Абдул Рашид Хана испытания кажутся очень тяжкими. Будущий вождь киргизов родился осенью 1937 года в небольшой юрте, которую его мать и тетки поставили недалеко от озера Чакмак. Ему суждено было стать свидетелем одной из самых мрачных эпох в истории малого народа – периода трагического раскола и экономического упадка.

В 1978 году и без того немногочисленные киргизы оказались по разные стороны границ. Незадолго до вторжения СССР в Афганистан они искали убежища в Пакистане. Но когда выяснилось, что местный климат и условия жизни абсолютно неприемлемы для кочевников, племя разделилось на две части.

Об этом я подробнее рассказывал в первой главе этой книги. Большая часть киргизов воспользовалась приглашением турецкого правительства и в 1982 г. поселилась в Восточной Анатолии, где обитает и теперь. Это историческое событие принято называть Последним исходом. Однако не все согласились снова обживаться в незнакомом месте. Часть людей во главе с Абдул Рашид Ханом вернулись на уже давно ставшие родными высокогорные пастбища Малого Памира. Они продолжали вести кочевой образ жизни, как и их далекие предки. Таков был их выбор. Но возвращение в Афганистан привело к тому, что киргизским кочевникам пришлось разделить все горести и беды, постигшие эту страну.

В последние годы советской оккупации Абдул Рашид Хан был вынужден вести сложную политическую игру. С одной стороны, ему приходилось сотрудничать с военными (СССР разместил на Южном Памире отряд численностью примерно в тысячу человек), а с другой – тайно помогать моджахедам, поставляя им продовольствие и поддерживая другими разнообразными способами.

Так с помощью дипломатических уловок и хитростей ему удалось уберечь свой народ от жестоких расправ, за которые так ненавидели советских солдат жители Афганистана. Киргизы оказались даже в выигрыше: Россия помогала им в торговых и хозяйственных вопросах. Но когда оккупация закончилась и Афганистан оказался ввергнутым в пучину гражданской войны, которую вели между собой изгнавшие внешнего врага полевые командиры, положение племени значительно ухудшилось. О нем все забыли, власти не интересовались его существованием, и оно осталось один на один со своими проблемами в глухом, отрезанном от внешнего мира горном районе.

Когда в середине 1990-х к власти пришли талибы и распространили свое влияние более чем на 90 % территории страны, кочевники Памира оказались практически в полной изоляции. Правда, кое-какие связи поддерживались с отдельными областями Бадахшана. Но с каждым годом народ нищал и росло чувство безысходности. Оно стало особенно острым, когда некоторые командиры моджахедов начали поставлять в Вахан опиум, чтобы таким образом получить средства для ведения войны против талибов. Зимой 2001 г. военная операция США, последовавшая за событиями 11 сентября, привела к изгнанию талибана с политической арены Афганистана. Но к тому времени киргизское племя Вахана находилось в плачевном состоянии –

К тому времени Абдул Рашид Хан понял, что ему остается только пойти с протянутой рукой, умоляя официальных лиц о помощи.

Я впервые встретился с ним во время волнений в Бахараке осенью 2005 года. Тогда вождь киргизов возвращался из второго из трех путешествий в Кабул. Эти непростые, длительные, дорогостоящие и, как выяснилось, бесполезные поездки были предприняты, чтобы добиться от чиновников правительства Карзая социальной поддержки: строительства школ и дорог, предоставления медицинской и ветеринарной помощи, установления надзора полиции и почтового сообщения. Так государство продемонстрировало бы, что киргизы являются афганскими гражданами. Но каждый раз повторялась одна и та же история: Абдул Рашид Хана в столице кормили обещаниями, но никто и не думал их выполнять. Летом 2007 года тем же путем из Таджикистана, по которому проехал сейчас наш «КамАЗ», прибыл старый серый микроавтобус. Он проковылял по танковой колее, пересек часть поросшей травой равнины и, так и не добравшись до Бозаи-Гумбаза, застрял среди скал. Водитель покинул свое транспортное средство и добирался до дома пешком. Как выяснилось, эта машина была послана центральными властями, чтобы киргизы использовали ее в качестве кареты «скорой помощи». Но к ней не прилагалось ни медикаментов, ни запаса топлива. Не было во всей округе ни врача, ни младшего медперсонала. Тот микроавтобус и по сей день стоит и ржавеет где-то на Памире – грустное напоминание о том, что проблемы местных жителей абсолютно никого не волнуют.

Летом следующего, 2008 года, когда мне пришлось прервать поездку в Вахан, чтобы выпить чаю с президентом Пакистана, киргизы находились на грани отчаяния. В эти времена им помогала пережить суровые зимы лишь поддержка единственного их внешнего союзника – Вохид Хана. Пикапы сил безопасности привозили им мешки с мукой, рисом, солью, чаем. Все эти продукты доставлялись летом, а осенью снегопады полностью заносили дороги. Даже при наличии некоторых запасов обитатели Памира жили в холодное время практически впроголодь. Их организм ослабевал, иммунитет снижался, и любая болезнь могла стать смертельной. Зима 2008/09 года оказалась особенно длинной, и смертность среди киргизов достигла беспрецедентного уровня. К весне погибло 22 человека, из них четырнадцать – женщины, которые умерли во время беременности или при родах. Это чудовищный процент для сообщества, насчитывающего 900 человек взрослого населения. Наверное, по детской и женской смертности восточный Вахан занимал на тот момент первое место в мире. Но еще печальнее, что таким образом нарушилось соотношение мужчин и женщин. При условии, что умирали также и дети, демографический баланс не сможет восстановиться ранее, чем через десять лет.

Через два месяца после отступления холодов, когда люди еще не отошли от зимних потрясений, над лугами Бозаи-Гумбаза появился вертолет вооруженных сил Афганистана. На нем прилетел политик по имени Абдулла Абдулла. Он два часа пожимал всем руки и просил голосовать за него на предстоящих президентских выборах. Но даже при условии, что были предприняты шаги, чтобы привлечь киргизов к участию в голосовании, в день выборов, 20 августа 2009 года, на Малый Памир не доставили ни одной мобильной урны. Неизвестно, отчего так произошло: стало ли это результатом заговора незаинтересованных в их голосах политических деятелей или вследствие чиновничьей некомпетентности и халатности. Но о маленьком кочевом народе просто забыли. Так или иначе, уже второй раз подряд людям Абдул Рашид Хана не предоставили права на волеизъявление. (Ранее, в октябре 2004 года, бюллетени для голосования все же прибыли в горный район, но на обратном пути перевозивший их вертолет разбился и все документы были потеряны.)

Ситуация с последними выборами стала последней каплей, переполнившей чашу терпения вождей киргизов. Правительство Афганистана было до такой степени равнодушно к судьбе маленького племени, что не потрудилось даже собрать их голоса по окончании избирательной кампании.

Нанесенное народу оскорбление заставляло серьезно задуматься об ожидающем его невеселом будущем. Абдул Рашид Хан созвал совет старейшин и поставил перед аксакалами несколько непростых вопросов. Может, стоит ближайшей весной всем вместе сняться с насиженного места, сложить юрты, забрать стада и отправиться в Последний исход? Если афганские власти не желают позаботиться о киргизах, вдруг к ним более тепло отнесутся в другой стране – в Китае, Таджикистане или Киргизстане? Покидать родину нелегко, но к тому моменту людям уже практически нечего было терять и не за что держаться.

Долгие годы борьбы за выживание подорвали здоровье пожилого киргизского командхана. В начале сентября распространилась весть о том, что Абдул Рашид Хан прикован к постели. Когда она достигла Бозаи-Гумбаза, Сарфраз тут же оседлал Казила, своего приземистого белого коня, и прямо среди ночи помчался в Кара-Джилгу. Несмотря на то, что Казил почти не отдыхал после недели постоянных разъездов, ему все же удалось покрыть расстояние в пятьдесят пять километров до рассвета.

Сарфраз прибыл к юрте вождя и увидел несколько десятков озабоченных киргизов, столпившихся вокруг нее. Больной лежал, укрытый пятью или шестью одеялами. Налицо были все симптомы острой сердечной недостаточности: холодный пот, учащенный пульс, одышка. Но все это не помешало Абдул Рашид Хану выразить неудовольствие по поводу приезда Сарфраза.

– Зачем ты примчался сюда? Ты должен надзирать за строительством школы! – прохрипел он.

– Я узнал, что ты болен, – ответил Сарфраз. – Мне необходимо было узнать, как ты себя чувствуешь.

– В твои обязанности не входит забота обо мне! Как без тебя рабочие закончат здание школы к зиме?

Мой друг выслушал этот выговор и вдруг понял, что наши задачи вдруг оказываются гораздо шире, чем мы предполагали. В истории нашего киргизского проекта было множество неудач и трагедий. Но теперь он приобрел новый смысл и статус:

Может, эта школа станет последней зацепкой, которая удержит этих людей на родине. В противном случае весной 2010 года они пустятся в полные опасностей скитания в поисках приюта в чужих краях. Но для того, чтобы школа выполнила свою миссию, ее нужно вначале достроить. Время идет, а дело стоит.

На следующее утро, пока Казила поили и седлали, Сарфраз позвонил мне и изложил новый план.

«Ситуация критическая, – заявил он. – Ты сможешь помочь мне?»

Моим первым желанием было бросить все и лететь в Афганистан. Но я быстро понял, что мое присутствие не решит никаких проблем. Я позвонил Вохид Хану, а тот стал обзванивать своих друзей, афганских и таджикских военных, чтобы узнать, сможет ли кто-то забрать Абдул Рашид Хана из его глуши и отвезти в больницу. Но никто не согласился. Тогда я обратился к полковнику Ильясу Мирзе, главе авиакомпании «Аскари», офис которой находился в Исламабаде. Но тот ответил, что без особого разрешения властей Афганистана пакистанский вертолет не сможет проникнуть в глубь чужой страны. Ближайшая точка, где он сможет приземлиться, находится далеко от Кара-Джилги – туда больному на повозке, запряженной яками, придется добираться не менее шести дней. И, наконец, я обратился к Кеюму Мохаммеду, своему другу, живущему в Кашгаре в китайской провинции Синьцзян. Он не раз организовывал альпинистские экспедиции на К2 и был в очень хороших отношениях с китайскими военными. Но тот тоже ничем не смог помочь.

Что оставалось делать? Пришлось обратиться к американским военным. Мне очень не хотелось просить их помощи, но выбора не оставалось. Я сел за компьютер и написал официальное письмо, беззастенчиво воспользовавшись своими личными дружескими связями с высшим военным руководством США.

Мое обращение было адресовано генерал-майору Кертису Скапарротти, командующему американскими вооруженными силами в восточном Афганистане, а также адмиралу Эрику Олсону, начальнику Командования специальных операций, расположенного на авиабазе Макдилл во Флориде. Оба они были знакомы с деятельностью Института Центральной Азии: Скапарротти сопровождал минувшим летом адмирала Майка Муллена во время его визита в долину Панджшер и присутствовал при открытии школы для девочек в Пушгуре. А Олсон в свое время распорядился, чтобы «Три чашки чая» стали обязательным чтением для всех бойцов спецназа, отправляющихся в Афганистан. В письме я объяснил, что однажды дал себе слово никогда не обременять американских военных просьбами о помощи, но сейчас вынужден нарушить этот обет. Вкратце описав, кто такой Абдул Рашид Хан, где он находится и в каком состоянии, я перешел к сути вопроса.

«Мы почти закончили строительство первого школьного здания для киргизских детей. Для Абдул Рашид Хана этот проект чрезвычайно значим. Ему так важно увидеть собственными глазами открытие школы до наступления холодов, – говорилось в моем электронном сообщении. – Я понимаю, что это почти невыполнимо и просить об этом – безумие, но все же попрошу: нашей признательности не будет конца, если найдется вертолет, который сможет переправить вождя киргизов в больницу в Баграм или Кабул. Мы уже обращались во все коммерческие и правительственные авиаслужбы Афганистана и получили отказ».

Одновременно я запросил американскую авиабазу в Баграме, не отправят ли они «Чинук», чтобы он забрал оставшиеся материалы, складированные среди лугов восточного Вахана, и оперативно доставил их в Бозаи-Гумбаз. Тогда можно будет побыстрее начать строительство. Я надеялся на вертолет как на страховочный вариант: если штаб не ответит на официальную просьбу об экстренной эвакуации Абдул Рашид Хана, то, возможно, «Чинук» сможет захватить его с собой на обратном пути в Баграм, и таким образом мы убьем двух зайцев.

И Скапарротти, и Олсон ответили незамедлительно: они подумают, что могут сделать для того, чтобы решить проблему. Поздно вечером Олсон написал по электронной почте генералу Дэвиду Петреусу, главе Центрального командования вооруженных сил США, чтобы узнать, возможно ли послать медицинский вертолет в Кара-Джилгу. На следующий день Петреус переправил письмо Олсона находящемуся в Кабуле генералу Стэнли Маккристалу, командующему Международными силами содействия безопасности и войсками США в Афганистане. В сопроводительной записке говорилось: «Стэн, нам представляется возможность укрепить очень важные связи. Но я понимаю, что лететь далеко. Эта задача выполнима? Спасибо. Дэйв».

Через несколько часов Маккристал написал одному из своих подчиненных. «Я в высшей степени доверяю Грегу Мортенсону, – говорилось в письме. – Давайте сделаем все возможное, чтобы исполнить его просьбу».

Я позвонил Сарфразу и сообщил:

«Передай Абдул Рашид Хану, что помощь скоро подоспеет».

Если бы последнюю главу этой истории писали сценаристы Голливуда, концовка была бы вполне предсказуема. На следующее утро двухвинтовой двенадцатитонный «Чинук», один из тех, что помогали налаживать быт в Азад Кашмире после землетрясения в 2005 году, распугал бы всех коз, овец и яков в Кара-Джилге. Он бы в момент перевез оставшиеся строительные материалы в Бозаи-Гумбаз, подхватил бы Абдул Рашид Хана и доставил в госпиталь в Баграме. Финал мог быть впечатляющим: вертолет над хребтами Гиндукуша выглядел бы как символ уникального сотрудничества, которое объединило в Вахане мусульман, американских военных и сотрудников маленькой благотворительной организации, посвятивших свою жизнь тому, чтобы открыть женщинам дорогу к знаниям.

Увы, дело было не в Голливуде, а в Афганистане – стране, где все так запутанно, бестолково, несправедливо, и где события почти никогда не развиваются по заранее намеченному тобою плану. Вот как все произошло в действительности.

Следующие два дня генералы и их подчиненные на местах, отвечающие за операции в восточном Афганистане, вели оживленную электронную переписку, обсуждая возможные решения нашей проблемы.

Затем в четверг, 17 сентября, генерал Маккристал получил сообщение от советника по авиации из консультативной группы штаба. В нем говорилось, что шансов на успех немного. Специалисты проанализировали GPS-координаты того места, где находился Абдул Рашид Хан (для этого Сарфраз связался с ними по спутниковому телефону) и поняли, что оно располагается слишком близко, буквально в двух шагах от китайской границы. Появление американского вертолета неподалеку от рубежей недружественного США государства может вызвать дипломатический скандал. К тому же полное отсутствие в районе Кара-Джилги каких-либо возможностей для дозаправки делало перелет крайне рискованным: в принципе, «Чинук» мог дотянуть до пункта назначения, но полной уверенности в этом не было. И, наконец, военные врачи, оценив симптомы болезни и приняв во внимание возраст больного, полагали, что вряд ли медицина сможет чем-то ему помочь.

Еще днем позже я получил письмо от генерал-майора Скапарротти, который объяснил, что задача оказалась слишком сложной и опасной. Ничего не получится. «Мне жаль, что мы не смогли быть вам полезны, – написал он мне. – Перелет из Баграма займет несколько дней. Это очень рискованно, потому что лететь придется на большой высоте, а возможностей для экстренной посадки или дозаправки в пути практически не будет. Мне остается только молиться о том, чтобы командхан Абдул Рашид Хан выздоровел».

Конечно, я надеялся, что ответ будет другим. Но, читая письмо, я понял, что принято правильное решение. Холодные расчеты экспертов могли показаться слишком бездушными, но суть вопроса от этого не менялась: стоит ли рисковать жизнью экипажей двух вертолетов и провоцировать международный конфликт ради спасения пациента, которому, вероятно, не сможет помочь врач? В глубине души я знал, что этого делать не стоит. И, как потом выяснилось, Абдул Рашид Хан сам отверг такую помощь. «Уверяю вас, что вождь киргизов знает, что вы сделали все возможное, чтобы поддержать его в трудной ситуации. Он просил меня передать вам сердечную благодарность», – написал я генералу в ответ.

Отправляя это последнее послание, я надеялся, что искренне выраженная благодарность заглушит в моем сердце глубокое разочарование, которое вызвал полученный от военных отказ. Вся эта история еще раз продемонстрировала, что в Афганистане редко что-то происходит так, как хотелось бы.