Глава 7
Далекий страшный гул
7 октября я был премьер-министром Свободных Джамму и Кашмира.
8 октября я был премьер-министром огромного кладбища.
Сардар Сикандар Хаят Хан
Сто пятьдесят миллионов лет назад часть материка, на котором расположена современная Индия, принадлежала огромного континенту, носившему название Гондвана. Она занимала значительную территорию в Южном полушарии, а ее берега омывал первобытный океан Тетис. В период между юрским и поздним меловым периодами от Гондваны начали откалываться куски. Эти геологические процессы привели к тому, что отделившаяся Индия пустилась в свободное плавание. Она, как огромная баржа, дрейфовала в северном направлении, пока не врезалась в южную оконечность Евразии. Столкновение материковых плит потрясло и искривило дно Тетиса; от удара значительная его часть поднялась и взмыла вверх. Так образовались высочайшие горы мира, чьи вершины покрывают вечные снега. Эти хребты растянулись более чем на 2500 километров, от пустынных холмов Афганистана до тропических лесов Бутана, утопающего в зелени и цветах.
Подтверждением океанического прошлого Гималаев служит то, что по сей день на высокогорных плато ученые находят окаменелые останки трилобитов, морских лилий и других водных обитателей, живших некогда в теплых водах Тетиса. Гималаи и сейчас «растут»: каждые сто лет они поднимаются примерно на десять метров, так как Индия продолжает медленно «таранить» Центральную Азию. Время от времени, без четкой периодичности, эти процессы приводят к землетрясениям, которые прокатываются по Гималаям, остающимся одним из самых сейсмоопасных районов мира. Обычно толчки проходят незаметно. Однако раз в несколько десятилетий происходят более мощные колебания земной поверхности, от которых подпирающие небо пики начинают трястись, как кроны деревьев на ветру.
Именно такого рода катаклизм произошел на северо-востоке Пакистана примерно в 8.50 утра в среду, 8 октября 2005 года.
Был Рамадан, девятый месяц исламского календаря, когда правоверные мусульмане соблюдают строгий пост – им запрещено есть и пить в светлое время суток. В тот утренний час многие люди находились дома: одни занимались хозяйственными делами, другие легли поспать (ведь чтобы позавтракать, им пришлось встать до рассвета). Суббота в Пакистане – учебный день, поэтому дети были уже в школе, когда начались первые подземные толчки.
Первые колебания произошли на глубине 25 км ниже поверхности земли в районе кашмирской долины Нилум. Прямо над эпицентром находилась государственная школа для мальчиков-старшеклассников в городке Патика, что в двадцати километрах северо-восточнее Музаффарабада. В двухэтажном кирпичном здании в 8.30 собрались более восьмидесяти учеников. Первым уроком был английский язык, который вел двадцатичетырехлетний учитель по имени Шаукат Али Чаудри. Когда-то он партизанил в Кашмире, потом примкнул к талибам. Но все это было уже в прошлом, которое у Шауката было столь же сложным и запутанным, как кашмирская география.
Он родился в Патике в 1981 году. Когда ему исполнилось двенадцать, умер отец.
Индийские снаряды, выпущенные из шведских пушек «Бофорс» и поражавшие цель на расстоянии до сорока километров, долетали почти до самого порога их дома. Подростковые годы Шауката прошли под грохот канонады: Индия довольно часто обстреливала соседние деревни у реки Нилум.
Именно тогда, в юности, приходившейся на конец 1990-х, его потянуло присоединиться к бойцам, воевавшим за независимость Кашмира. Участников этого движения вдохновила победа афганских моджахедов над советскими войсками, одержанная в 1989 году. Шаукату исполнилось шестнадцать, и вскоре он примкнул к Фронту освобождения Джамму и Кашмира, прошел партизанскую подготовку и стал участвовать в вылазках против индийских отрядов, патрулировавших оставшуюся под юрисдикцией Индии часть Кашмира.
Именно тогда он впервые наведался в Кабул и потом приезжал туда еще несколько раз, чтобы подробнее узнать, как талибану удается поддерживать в своей стране строгий исламский порядок. Из Афганистана он совершал небольшие поездки по Центральной Азии, а также в Чечню. Вначале его привлекала идеология талибов, и он даже пошел к ним на службу. Однако впоследствии в нем стало расти отвращение к тому, как его новые «товарищи» обращаются с гражданским населением. Особенно возмутительным было их отношение к женщинам. К счастью, Шаукат владел арабским языком (в то время как большинство членов движения были вовсе неграмотными), поэтому прекрасно понимал, насколько исказили «братья по вере» подлинное учение Корана. Шаукат Али смело указывал им на это.
«Если бы эта женщина была вашей матерью или сестрой, – сурово вопрошал он, указывая на ту или иную жертву преследований, – посмели бы вы нанести ей побои или даже убить во имя ислама?»
Его разрывало на части: с одной стороны, он был прочно повязан с преступным режимом талибов, с другой – его тянуло вернуться к работе учителя. В конце концов он выбрал второе. «День, когда я навеки отложил автомат, сменив его на ручку и бумагу, был одним из самых счастливых в моей жизни, – признался он как-то в разговоре со мной. – Я верю, что Аллах призывает меня именно к такому джихаду».
Он пошел работать в государственную школу для мальчиков-старшеклассников в Патике, а также преподавал в находящейся неподалеку средней школы для девочек, где он учил трехсот барышень английскому, математике и экономике. Шаукат стал первым мужчиной в этом районе, которому разрешено было преподавать в женском учебном заведении. Он пополнел, стал носить очки в тонкой золотой оправе, но при этом сохранил длинную черную бороду, так что его облик причудливым образом сочетал в себе черты афганского моджахеда и солидного профессора психологии из Беркли. К осени 2005 года этот молодой, серьезный и талантливый ревнитель ислама посвятил всего себя взращиванию первого в Кашмире поколения образованных девушек, которые должны были впоследствии поступить в колледжи, получить профессию и найти достойную и интересную работу.
Утром восьмого октября урок должен был начаться с разбора английского предложения «Спорт и игры очень важны для физического здоровья человека». Но перед тем как прочитать его, Шаукат посмотрел на ребят и заметил мальчика по имени Тарик, который накануне пропустил учебный день.
«Тарик, – спросил учитель. – Почему тебя вчера не было?»
Тарик встал с места.
«Сэр, я заболел и не смог прийти, – объяснил он. – Не могли бы вы повторить еще раз вчерашнюю тему?»
Не успел Шаукат Али ответить, как послышался страшный глухой гул, прокатившийся по всей долине Нилум. Стены школьного здания содрогнулись.
«Бежим!» – крикнул Шаукат.
* * *
Он распахнул дверь и прижимал ее плечом, пока мальчики выбегали один за другим, а затем устремился за ними, бормоча слова первой Калимы – одного из пяти утверждений – символов исламской веры: «Ла Илаха илла Алла, Мухаммадун расулула-Лах» – «Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его».
Учитель и ученики промчались по коридору, затем по лестнице вниз и выбежали во двор, где уже толпились другие ребята и их наставники. Все еще не вполне осознали, что же происходит, когда прямо на глазах второй этаж стал проседать. Стены пошли трещинами и развалились на куски. Шаукат Али и его коллеги стали пересчитывать детей, чтобы понять, все ли успели покинуть здание. Тут они заметили отсутствие директора Акбара Ахвана, а также учителя истории, профессора Халида Хусмани.
Позже под завалами найдут их тела, равно как и тело Хошнуд Али Хана, завхоза, который, видимо, решил посмотреть, не осталось ли кого в классах, и не успел спастись.
Но это было только начало, лишь первый удар стихии. До того, как начался настоящий кошмар, произошел еще целый ряд событий. Более чем в семистах километрах к юго-востоку подземные колебания вызвали панику на улицах индийских городов Амристар и Дели, а в округе Пунч в мгновение ока рухнул двухсотлетний форт Моти-Махал. Далеко на северо-западе в афганском городе Джелалабаде треснула стена одного из домов, и ее кусок упал на маленькую девочку. Она стала одной из двух жертв землетрясения 2005 года – больше в Афганистане никто не погиб.
В это же время примерно в девяноста километрах на юго-востоке в Голубой зоне Исламабада стихия разрушила большой многоквартирный жилой комплекс, носивший название «Башни Маргалла». Под его обломками, по данным Associated Press, погибли семьдесят четыре человека. Однако мало что могло сравниться по масштабу с теми жертвами и разрушениями, с которыми вскоре пришлось столкнуться Шаукату и его коллегам, когда они вернулись в свои дома.
В окрестностях Патики не было ни одной неповрежденной дороги, а в огромные разломы проваливались целые деревни. Мост через реку Нилум страшно искорежило. В самом городке почти не осталось целых домов, дуканов (лавок) или общественных зданий. Обезумевшие и окровавленные люди бежали по улицам и кричали от ужаса и боли.
Шаукат Али поспешил через весь город к базарной площади, но вдруг замер, проходя мимо «Гунди Пиран», школы для девочек, где он работал по совместительству. От здания осталась лишь гора серого строительного мусора. Под ней были погребены триста учениц. Многие мгновенно погибли, но некоторые были еще живы. И когда их родители вбежали во двор школы, они услышали сдавленные крики и стоны, доносящиеся из-под завалов.
Родной дом учителя находился в тринадцати километрах от этого места, в деревне Батанги. Шаукат был старшим сыном, при отсутствии отца – главой семейства. Его близкие наверняка беспокоились о нем и ждали, что он придет и скажет, что им делать. Он должен был бежать к ним. Но был и другой долг, который требовал, чтобы он остался. Позже он рассказывал мне: «Все эти девочки учились у меня, они были мне как сестры и как дочери. Как я мог покинуть их в беде?»
По разрушенным улицам к школе не смогла бы пройти тяжелая техника, к тому же по долине только что прокатилась новая волна колебаний. Поэтому родители и учителя принялись сами трясущимися руками разгребать завалы. Они ориентировались по стонам, чтобы отыскать в первую очередь живых, но наталкивались то на руку, то на ногу, то на кусок одежды. Те девушки, которые успели выбежать, пребывали в состоянии шока, но, тем не менее, тоже старались участвовать в работе добровольных спасателей, отделяя мертвых и складывая их отдельно от раненых, которым помогали как могли.
В первый день у людей не было ни питьевой воды, ни медикаментов, ни одеял. В какой-то момент наш герой вместе с другими людьми вытащил из-под обломков искалеченный труп девочки по имени Сабина, которая относилась к нему как к старшему брату и обещала ему помочь найти жену. Он не мог заставить себя посмотреть на ее лицо. Даже через несколько лет он не мог без слез вспоминать момент, когда прикрыл ее тело покрывалом.
К вечеру им удалось разобрать лишь малую часть завала. Когда юго-восточную часть Кашмирской долины окутала тьма, она была абсолютной: не было ни единого огонька, ни одной уцелевшей лампочки или уличного фонаря. А потом пошел дождь. Это были не несколько случайных капель; он лил стеной. Вскоре все оставшиеся в Патике люди замерзли и промокли насквозь. Ливень был таким долгим и сильным, что улицы заполонили бурлящие потоки. Они пронизывали руины и «обмывали» тела погибших.
Эту ночь Шаукат провел в заботах о раненой девочке по имени Сура. Она страдала от страшной боли, но учитель не мог ничего для нее сделать, кроме как положить ее голову себе на колени и прикрыть от дождя пиджаком. После полуночи ливень прекратился, но начались повторные толчки. Шаукат пытался их сосчитать, но когда их число перевалило за сотню, бросил это занятие. Однако первая ночь землетрясения, как он рассказывал мне потом, почему-то больше всего ему запомнилась той удивительной тишиной, которая воцарялась между подземными колебаниями.
Обычно по ночам у подножий холмов выли шакалы, гидхады, временами доносился лай бездомных собак. Эти звуки смешивались с азаном, призывом муэдзина, собирающего людей на вечернюю молитву, так что, как правило, после заката в долине стоял многоголосный гул.
В эту ночь все смолкло. Ни одно животное не издало ни звука.
* * *
Между Пакистаном и штатом Юта двенадцатичасовая разница во времени. Вечером 7 октября 2005 года я находился в гостинице в Солт-Лейк-Сити. Я приехал со своими отпрысками, которые следующим утром должны были принять участие в детском турнире по таэквондо, проводившемся в этом городе. Примерно в полдесятого мы с ребятами вернулись в номер после ужина в ресторане T.G. I. Friday’s. И тут позвонила моя жена Тара и сообщила о событиях в Кашмире. К тому моменту поступили лишь первые скупые данные о разрушениях. Я попытался дозвониться хоть кому-то из коллег в Пакистан, но у меня ничего не вышло. Ни Сулейман, ни Сайдулла, ни Парви, ни Назир не отвечали. Даже спутниковый телефон Сарфраза не принимал сигнала.
Я попросил Тару продолжать попытки «достучаться» до Сулеймана. Я сказал, что, если ей это удастся, надо передать ему, чтобы он любым способом постарался выйти на связь со мной. Дети хотели пойти в бассейн, но я усадил их на кровать и рассказал о случившемся.
«Папа, как же мы сможем завтра участвовать в соревнованиях, когда в Пакистане погибают дети?» – спросила Амира.
«Как Апо и Сулейман? У них все в порядке?» – забеспокоился Хайбер и добавил, что мне нужно немедленно ехать в Пакистан, чтобы помочь друзьям.
«Трудно понять, почему в мире столько страданий и горя. И мало что меняется к лучшему, – сказал я и обнял их. – Но мы сделаем все возможное, чтобы поддержать близких нам людей. А сейчас давайте молиться и просить Бога, чтобы он хранил их».
Чуть позже той же ночью я подключился к Сети и узнал подробности катастрофы.
Волны землетрясения прокатились по всей Центральной и Южной Азии, но в первых выпусках новостей больше внимания уделялось крушению двух жилых зданий в Исламабаде. Сведений о судьбе жителей отдаленных горных деревень, расположенных ближе всего к эпицентру, пока не было. Я понимал, что пройдет еще несколько часов до того, как они появятся.
Я особенно волновался за своих сотрудников и их семьи, а также думал об учителях и учениках. В особо опасной зоне располагалось несколько школ ИЦА, прежде всего две, что располагаются в районе Гултори, примерно в 130 километрах от эпицентра. Другие находились в 160 и более километрах, но огромные разрушения, по моим представлениям, должны были затронуть и этот район.
Я провел у телефона почти всю ночь и весь следующий день и наконец выяснил, что у коллег и их близких все в порядке, а все наши здания в Пакистане остались невредимыми. Никто не погиб и даже не был ранен. Лишь по стене здания начальной школы «Аль Абид» в Скарду пошла большая трещина. Однако к этому времени стало ясно, что по-настоящему серьезное бедствие постигло именно Кашмир.
Согласно официальным данным, огромное количество городков и деревень на севере Пакистана просто были стерты с лица земли. На каждой улице, в каждом районе, в каждой семье (а семьи здесь большие, все родственники живут бок о бок, кланами) были потери – тысячи мужчин, женщин и детей погребены под завалами. В городе Музаффарабаде, административном центре Азад Кашмира, была разрушена больница, при этом погибло более двухсот пациентов. Городская тюрьма также рухнула, похоронив под обломками пятнадцать заключенных. Сорок были ранены, а около шестидесяти, получив вдруг свободу, бежали. При этом, ко всеобщему удивлению, уцелели и даже не накренились три стационарные виселицы, сооруженные во дворе. Под руинами университета Музаффарабада остались сотни студентов. Целые семьи выживших скитались по улицам, боясь возвращаться к остаткам своих домов. Раненые стонали, женщины причитали, дети громко плакали.
А когда наступила ночь, на охоту вышли бездомные собаки: они набрасывались на мертвые тела и отрывали от них куски, и только проходящий мимо патруль мог положить этому конец, пристрелив пса.
Много веков подряд в Пакистане шли войны, случались военные перевороты, заказные убийства, политические и природные катаклизмы, но такого не бывало никогда. Сила подземных толчков достигала 7,6 балла (по шкале Рихтера), что по силе примерно соответствовало землетрясению 1906 года в Сан-Франциско. Американские сейсмологи впоследствии анализировали спутниковые фотографии и пришли к выводу, что разгул стихии спровоцировал 2252 обвала и оползня в горах. В радиусе десяти миль вокруг Патики не осталось ни одной больничной койки, ни одного работающего телефона. Питьевой воды во всем районе не было. По данным Геологической службы США, количество жертв превысило 86 000 человек. Обрушившееся на Пакистан бедствие было признано самой страшной природной катастрофой за всю историю страны и двенадцатым по силе в списке всех землетрясений, когда-либо происходивших на земле со времен, когда люди начали вести им учет.
Примерно четверть всех погибших – около восемнадцати тысяч – составляли дети, причем в основном школьного возраста. Землетрясение застало многих из них в стенах учебных заведений. Странным образом оказалось, что девочек пострадало гораздо больше, чем мальчиков. По мере того как расчищались завалы и извлекали тела, причины такого дисбаланса стали проясняться. Мальчики более резво выбегали из зданий, выбивая окна или двери. А девочки инстинктивно сбивались в стайки, жались в углах и погибали все вместе.
Правительство Пакистана склонно направлять основные средства на мужское образование, поэтому во многих женских школах не было парт, под которыми можно было укрыться от падающих балок и камней. А ведь так могли спастись тысячи юных жертв!
По данным Министерства образования Пакистана, стихия разрушила 3794 школы и колледжа в Кашмире, а также 2159 – в Северо-западной пограничной провинции (она также носит название Хайбер-Пахтунхва. – Ред.). Примерно у пятисот тысяч учащихся не было возможности продолжать учебу. Перестала существовать вся образовательная инфраструктура района: контролирующие органы, учебные материалы, бухгалтерские записи – все было уничтожено, а более пятисот учителей погибло. Менее чем за четыре минуты целое поколение лишилось перспектив освоения грамоты.
Весь ущерб будет проанализирован и подсчитан лишь спустя многие месяцы. Но уже тогда, сразу после катаклизма, люди дали имя тому, что с ними произошло. На урду есть слово залзала – «землетрясение». Однако в Кашмире в те страшные дни и доныне события 8 октября называют Каямат – Апокалипсис.
* * *
Шаукат Али провел всю субботу, 9 октября, разбирая завалы. Поиски выживших не были тщетными – трех раненых девочек действительно удалось спасти. К этому времени руки учителя сплошь покрылись ссадинами, одежда порвалась и вся была испачкана кровью. В эту ночь окончательно смолкли стоны погребенных под руинами зданий. Воцарилась тишина. Однако около полудня в понедельник Шаукат услышал хныканье примерно там, где когда-то учились четвероклассницы. Он вместе с несколькими другими мужчинами стал разгребать строительный мусор. В образовавшуюся дыру посыпались камни и песок. И вдруг из нее раздался голос:
– Эй вы, гадкие ублюдки, зачем вы кидаете в нас камнями? Вы что, не понимаете, что мы тут застряли и не можем двинуться?
– Это я, ваш учитель Шаукат Али, – прокричал Чаудри. – Как вы там?
– Мы хотим пить, – ответили из провала. – И нам не нравится, когда вы швыряете булыжники. Что мы вам сделали?
Часом позже двенадцать мужчин расчистили камни, весившие более ста килограммов, раздвинули треснувшие бетонные плиты и извлекли на поверхность двух учениц четвертого класса – Аанам и Ании. Вокруг них тесным кольцом лежали пятнадцать мертвых подруг. Именно эти тела приняли на себя удары рушащихся блоков и спасли девочек от смерти. Аанам и Ании не видели друг друга в кромешной тьме, но они держались за руки и так просидели целых семьдесят пять часов.
Девочки выпили залпом по бутылке минеральной воды и тут же побежали домой. В тот же вечер и Шаукат решил, что ему пора бы повидать родных.
Когда он пришел в свою деревню Батанги, то нашел свою мать, Сахеру Бегам, рядом с руинами собственного дома. Пожилая женщина дрожала от страха и холода. Она несколько дней укрывалась под сделанным из куска пластика навесом. Никакого имущества не осталось: ни Корана, семейной реликвии, ни даже обуви – она выбежала из дома босиком. От матери учитель узнал, что одна из его сестер и ее муж погибли. Их уже похоронили. Мертвы были и многие друзья детства Шауката. Из ста шестидесяти пяти построек поселка лишь две остались стоять, да и то были частично повреждены.
На следующий день Чаудри снова направился в центр Патики, чтобы купить лопату, лом, немного керосина и туфли для матери. После этого он вернулся и принялся откапывать семейное имущество. Вместе с братьями и сестрами они целый день вытаскивали вещи из-под завалов и сооружали временное жилье. Через неделю после трагедии Шаукат решил сходить за двадцать километров в Музаффарабад. И там его взору предстало удивительное зрелище.
Среди руин и хаоса за несколько дней вырос новый «город»: он напоминал большой базар, заполненный привезенными со всего мира вещами. Здесь же возникли новые районы из палаток и пластиковых конструкций.
Но больше всего поражало количество приехавшего народа. Тут были и представители Красного Креста, и солдаты пакистанской армии, и американские военные, и сотрудники десятков международных спасательных организаций, и толпы журналистов. Везде раздавали бесплатные продукты и одежду. Однако Шаукат не принял этой помощи. Отказался он также и от работы: Красный Крест отчаянно нуждался в переводчиках, и люди с такой академической подготовкой, как наш герой, были остро востребованы. Ему предлагали зарплату в сто долларов в день – это больше, чем он мог бы заработать за месяц. Но он вернулся в Патику. Именно тогда он встретил Саиду Шабир, директора школы для девочек «Гунди Пиран».
Эту миниатюрную, чуть прихрамывающую женщину с темными глазами, прячущимися за толстыми стеклами очков, уважали и боялись все жители района, так или иначе имеющие отношение к системе образования. Саида отдала школе более тридцати лет жизни и благодаря своей твердости и принципиальности превратилась из простой учительницы в уважаемого административного работника. Когда властная директриса выражала неудовольствие по какому-либо поводу, даже мужчины замолкали. Ее взрывной темперамент был хорошо известен, вспышки ее гнева на многих наводили страх. Она могла поставить на место любого, будь то ученик, учитель или чиновник, если тот не соответствовал заданным ею высочайшим стандартам. При этом все хорошо знали также и то, что она умеет быстро и эффективно решать любые деловые вопросы.
Саида и Шаукат Али посовещались и решили: пусть восстановление системы образования в регионе сейчас никто не считает приоритетной задачей (военные и гражданские власти были слишком заняты оказанием первой помощи пострадавшим). Но школы, особенно женские, являются неотъемлемой частью нормальной жизни, восстановлением которой все так озабочены. Они символ прогресса. Их воссоздание поселит в обществе надежду на то, что быт наладится. Поэтому нужно как можно скорее сформировать классы и снова запустить учебный процесс.
«Шаукат, – приказала директриса, – отправляйся снова в Музаффарабад, поговори с военным комендантом, отвечающим за порядок в регионе, и выясни, чем он может нам помочь».
Вернувшись в город, наш герой встретился с полковником пакистанской армии, руководившим распределением материальной помощи, и сообщил, что им с госпожой Шабир нужно несколько брезентовых палаток, чтобы возобновить занятия для школьниц. Когда полковник наконец осознал, что его собеседник не шутит, то в сердцах обозвал его глупцом.
«Может, это и так, – не спасовал Шаукат Али. – Но если армия Пакистана отказывает нам в предоставлении крова, то мы будем вести уроки прямо на улице. А зима, как вы знаете, не за горами».
Он покинул город, везя с собой четыре брезентовые палатки размером 2,5 на 3,5 метра каждая. За день в них успеют позаниматься шестьсот учащихся.
Шаукат и Саида сошлись во мнении, что надо действовать как можно быстрее. Обычно во всех государственных школах Пакистана главные переводные и выпускные экзамены проводятся в марте. Чтобы девочки из «Гунди Пиран» могли успешно пройти эти испытания, им немедленно нужно вернуться к учебе. Было объявлено, что школа откроется 1 ноября.
В тот день, 13 октября, дождь наконец прекратился и пошел снег.
* * *
А я тем временем вернулся домой, в Боузмен, и начал выяснять подробности катастрофы, пытаясь получить информацию из первых рук.
Было ясно, что пока мне лучше оставаться в Штатах. Наши спонсоры и жертвователи, как старые, так и новые, скорее всего, начнут присылать деньги, и придется рассказывать им о том, как мы собираемся их тратить. Альпинисты и турклубы наверняка захотят передать пострадавшим палатки, спальные мешки, куртки и попросят нас участвовать в пересылке гуманитарного груза в Пакистан. Все это ставило меня в очень трудное положение.
Обеспечение первой помощи в чрезвычайных ситуациях – очень непростое и дорогостоящее дело. При этом возникает невероятное количество почти непреодолимых трудностей, совладать с которыми иногда не под силу даже крупным организациям, специализирующимся в этой области.
В зоне бедствия приходится оперативно воссоздавать все системы жизнеобеспечения – распределять продовольствие, с нуля возводить жилье, следить за соблюдением санитарных норм. При этом необходимо налаживать быт не только для жертв стихии, но и для самих сотрудников гуманитарных служб.
Требуется огромный профессионализм, чтобы в таких условиях восстановить административное управление, работу транспорта, связи, предоставить всем нуждающимся медицинскую помощь. Но Институт Центральной Азии – маленькая некоммерческая организация с бюджетом менее миллиона долларов в год, построившая около пятидесяти школ, – не сможет выполнить такую миссию. Невозможно переквалифицироваться в спасателей за одну ночь, да это и вообще бессмысленно. Мы не умеем оказывать экстренную помощь пострадавшим в такого рода катаклизмах, а кроме того, наши люди и финансовые ресурсы и так полностью задействованы в Афганистане. ИЦА просто не справится с новой и столь глобальной задачей.
С другой стороны, я прекрасно понимал масштабы бедствия и осознавал, что значительная часть северо-восточных территорий Пакистана оказалась отрезанной от внешнего мира. Гуманитарные грузы, вероятно, туда почти не поступали. Жители этих мест в буквальном смысле стали нашей типичной целевой аудиторией – обитателями «края света».
Наконец, 10 октября позвонил Сарфраз. К тому времени он уже находился в пострадавшем от землетрясения районе.
Сарфраз почувствовал подземные толчки, когда находился у себя дома в Зуудхане. Он сразу понял, что произошло, и засобирался в дорогу. Более сорока восьми часов ушло у него на то, чтобы добраться до Исламабада. Затем он направился на восток, ловя то попутную фуру, то микроавтобус, то внедорожник, а иногда и пробираясь пешком по дорогам, перекрытым оползнями.
Услышав в трубке его голос, я забросал его тысячей вопросов. Но он сказал, что все подробности доложит потом, через несколько дней. Для начала, как он объяснил, надо бы добраться до самых удаленных районов, пострадавших от стихии. Он разведает ситуацию, а потом расскажет все мне. И тогда мы вместе решим, чем здесь может помочь Институт Центральной Азии. Сарфраз хотел разузнать, в каком состоянии находятся местные школы. Больше всего нам на тот момент необходима была объективная информация.
Вначале он направился в Балакот, городок у восточных рубежей пакистанской Северо-западной пограничной провинции. Его взору открылась жуткая картина. В некоторых местах вдоль дороги рядами лежали трупы в ожидании родственников и знакомых, которые опознают эти тела и займутся похоронами. В других местах мертвых уже закапывали, но так как не хватало лопат и мотыг, людям приходилось рыть могилы деревянными палками, досками или просто руками. В одном месте он заметил женщину, сидящую возле руин школы, где учились две ее дочери. Обломки здания уже сгреб в сторону бульдозер, и теперь участок, на котором оно стояло, прочесывали собаки, натасканные на поиск тел.
Останки девочек так и не были обнаружены, но убитая горем мать не желала верить, что их уже не найдут, и не хотела уходить. Сарфраз попробовал кое-как утешить ее, но тщетно – она была в отчаянии, не ела, не пила, не спала.
Из Балакота он поехал дальше на север, в долину Кагхан – густонаселенный район, место обитания племени патан. Многие представители этой редко контактировавшей с соседями и известной своей замкнутостью этнической группы были очень недовольны прибытием чужака. На его вопрос о том, не нужна ли помощь, местные жители сурово отвечали: «Зачем ты приехал? У нас для своих не хватает еды и жилья, так что убирайся!»
Наконец Сарфразу удалось познакомиться со стариком по имени Мохаммед Раза, который отнесся к нему благосклонно. Но тот тоже посоветовал покинуть эти места. Во всяком случае, на тот момент это было самым разумным. Раза сказал, что рано или поздно люди придут в себя и займутся восстановлением школ, но сейчас им не до этого. Если Сарфраз наведается через год-два, тогда, возможно, прием будет более теплым.
Поездка в Кагхан привела моего друга к печальным выводам. Если люди так недружелюбно отнеслись к нему, собрату-пакистанцу, то как же они отреагируют на прибытие американца, сотрудника иностранной организации, такой как ИЦА? Вернувшись в Исламабад, он поделился со мной своими опасениями. И поставил непростой вопрос.
Если наладить работу в долине Кагхан не удастся, не стоит ли нам попробовать разведать ситуацию в еще более удаленных деревнях прямо вдоль границы Индии и Пакистана? В эти места люди «из внешнего мира» не проникали годами. Иными словами, стоит ли нам забираться в самое сердце спорных территорий, которыми формально управляют пакистанские власти?
Мы оба глубоко вздохнули и крепко задумались.
* * *
Территория Кашмира нестабильна не только в геологическом, но и в политическом смысле. Здесь тесно переплелись интересы двух государств, и распутать этот многолетний и чрезвычайно запутанный клубок противоречий, пожалуй, не легче, чем уладить палестино-израильский конфликт. Кашмирское противостояние имеет точную дату рождения – 15 августа 1947 года, когда бывшая британская колония распалась на два отдельных государства – Индию и Пакистан.
Разделение Индийской империи привело к одной из величайших в мировой истории миграций – в нее оказались вовлечены двадцать пять миллионов человек. Индуисты и сикхи перемещались на юг, в то время как мусульмане со всего полуострова Индостан – на север, в Пакистан.
Это великое переселение народов не было гладким и спокойным; произошло множество жестоких столкновений, а нередко случалась и откровенная резня: среди гражданского населения насчитывалось около миллиона жертв, убитых в ходе этих беспорядков. Еще одним предметом раздора стал вопрос о подчинении одного из индийских штатов, самого северного княжества – Джамму и Кашмира. Там жили в основном мусульмане, но правил махараджа-индуист Хари Сингх, прадед которого выкупил Кашмир у англичан в 1846 году за 7,5 миллиона рупий, то есть примерно по 5 рупий за человека – столько приблизительно стоит чашка чая в индийской придорожной забегаловке.
Через два месяца после разделения государств Пакистан ввел войска в Кашмир, нарушив безмятежный покой Харри Сингха: тот интересовался в основном игрой в поло и ночными празднествами, где шампанское текло рекой. Ранним утром 26 октября раджа бежал из своих владений, прихватив драгоценности, коллекцию ружей марки Webly & Scott и любимую собаку Тарзана. Тем временем индийское правительство мобилизовало чуть ли не всю пассажирскую авиацию страны, чтобы перебросить три сотни солдат-сикхов в столицу Кашмира Шринагар.
Когда отгремели первые бои, в руках Индии оказались две трети территории Кашмира, включая Джамму, буддийский район Ладакх и главную жемчужину – легендарную Кашмирскую долину. Пакистан контролировал область Гилгита и Балтистан, а также полосу на юго-западе, которую Индия сейчас называет «оккупированной Пакистаном», а пакистанские власти именуют «Азад (Свободный) Кашмир». На карте видно, что этот «рукав» местами сужается до каких-то 25 километров. По форме он похож на Ваханский коридор, только вытянут с севера на юг. Демаркационная линия проходит ровно вдоль позиций противоборствующих сторон в том виде, в каком они были к моменту достижения договоренности о прекращении огня в январе 1949 года. Эта граница длиной в 700 с лишним километров, начинающаяся возле индийского города Джамму и тянущаяся по диагонали на северо-восток в сторону Китая, известна как Контрольная линия.
В 1965 и в 1971 годах снова вспыхивали конфликты из-за власти над Кашмиром. И оба раза Пакистан проигрывал войну за эти земли. Затем летом 1989 в этой области начались внутренние беспорядки: рядовые кашмирцы выступили за независимость и от Индии, и от Пакистана. Через несколько месяцев восстание переросло в кровопролитную партизанскую войну, которую около шестидесяти не связанных между собой исламистских группировок вели против полумиллионной индийской регулярной армии. В результате погибло более тридцати шести тысяч человек. Зверствовали обе стороны: индийцы сажали в тюрьмы, пытали и убивали мирных жителей, а исламские боевики, прошедшие подготовку в Пакистане, совершали частые вылазки против солдат противника, а также убивали гражданских лиц-индуистов – судей, поэтов, работников социальной сферы. Проведенные годом позже первые успешные испытания пакистанского ядерного оружия осложнили и без того напряженную ситуацию.
Так отношения между двумя странами то обострялись, то на время улаживались, пока в апреле 1999 года восемьсот спонсируемых Пакистаном боевиков неожиданно для Индии не перешли Контрольную линию. Они укрепились на горном хребте высотой более чем в 5000 метров неподалеку от городов Каргил и Драс в индийской части Кашмира и начали обстреливать стратегически важную для военных дорогу, соединяющую Шринагар и Лех. Индия ответила на провокацию немедленным возобновлением полномасштабных боевых действий. К началу мая вдоль стошестидесятикилометрового участка границы шли ожесточенные сражения. К 4 июля действия индийских военных и давление со стороны администрации Клинтона заставили пакистанского премьера Наваза Шарифа «снизить обороты» и приостановить агрессию. А ведь обе стороны в тот момент, как говорят, уже нацелили друг на друга ядерные боеголовки. Не зря президент Клинтон назвал тогда Кашмир «самым опасным местом на планете».
По мнению экспертов ООН, окончательно судьбу проблемного региона, который уже более шестидесяти лет является яблоком раздора для двух держав, должно решить проведение референдума в Кашмире. При этом надо учитывать, что большинство жителей этого района – мусульмане. Но пока голосование не проведено, обитающие по обе стороны Контрольной линии граждане имеют право на самоопределение. За соблюдением этого права следят наблюдатели Организации объединенных наций, однако ситуация в регионе остается крайне нестабильной.
К 2005 году, когда произошло землетрясение, въезд в Азад Кашмир уже несколько десятилетий был закрыт практически для всех иностранных граждан. Поэтому, несмотря на более чем двенадцатилетний опыт работы в Пакистане, я практически ничего не знал об этой области. У ИЦА не было связей в этой части страны.
Иными словами, я не выпил в Кашмире ни единой чашки чая.
Но природный катаклизм изменил положение вещей. Запрет на въезд был снят, и многочисленные международные организации хлынули в этот регион. Я сказал Сарфразу, что ему следует попробовать проникнуть в самую восточную часть пострадавших территорий, находящуюся глубоко внутри Свободного Кашмира.
Тогда ни я, ни Сарфраз, конечно, ничего не знали о школе «Гунди Пиран». Мы не были знакомы ни с Шаукатом Али Чаудри, ни с Саидой Шабир. Но судьба уже вела нас своими причудливыми путями к этой значимой для всех встрече.
