Глава 13
Шин решает больше не стучать
Директор фабрики дал Шину новое задание. Коренастый и крепкий седовласый Пак Ён Чхоль был в лагере новеньким и, судя по всему, особо важным узником. Некогда он жил за границей. У его жены были большие связи. Он был знаком с важными шишками.
Директор приказал Шину научить Пака чинить машинки и, кроме того, втереться к нему в доверие. Шин должен был сообщать обо всем, что Пак скажет.
— Мы ждем от него чистосердечного признания… — многозначительно произнес директор.
С октября 2004 года Шин ежедневно проводил в компании Пака все 14 рабочих часов. Пак с вежливым вниманием выслушивал наставления Шина по техобслуживанию швейных машинок. С той же неизменной вежливостью он уклонялся от расспросов о своем прошлом. Шину не удавалось вытащить из него практически никакой информации.
Но спустя месяц почти полного молчания Пак удивил Шина, задав ему очень личный вопрос.
— Откуда вы родом, уважаемый?
— Родом? — сказал Шин. — Я родился здесь.
— А я из Пхеньяна, уважаемый, — сказал Пак.
Пак обращался к Шину почтительно — так, как принято говорить со старшими и более высокими по положению людьми. Пак был почтенным мужчиной сорока с лишним лет, и такая щепетильность смущала и немного раздражала Шина.
— Я же намного моложе вас, — сказал Шин. — Пожалуйста, говорите со мной как с равным.
— Хорошо, — ответил Пак.
— Кстати, — спросил Шин, — а где находится этот Пхеньян?
Шин поразил Пака своим вопросом.
Невежество Шина, казалось, сильно заинтриговало его. Он подробно объяснил, что Пхеньян находится приблизительно в 80 км к югу от Лагеря 14 и является столицей Северной Кореи, т. е. городом, в котором живут все самые важные люди страны.
Растопило лед в их отношениях детское простодушие Шина. Пак начал рассказывать о себе. Он сказал, что вырос в просторной пхеньянской квартире, а потом, как это часто бывает у детей северокорейской элиты, учился за границей, в Восточной Германии и СССР. По возвращении домой он стал руководителем учебного центра тхэквондо в Пхеньяне. Пак сказал, что встречался со многими представителями правящих кругов Северной Кореи.
Прикоснувшись перепачканной машинным маслом правой рукой к швейной машинке, он сказал:
— Эту руку мне пожимал сам Ким Чен Ир.
Пак и впрямь был похож на спортсмена, хотя уже и расплылся малость в районе талии. У него были большие мясистые руки, он был исключительно силен. Но больше всего он потрясал Шина своей порядочностью. Он никогда не пытался выставить Шина дураком, а просто объяснял ему, как выглядит жизнь за пределами лагеря 14… и за границами КНДР. Вот так начался навсегда изменивший жизнь Шина персональный семинар по основам жизни на свободе.
Пока они работали в цехах, Пак рассказал Шину, что рядом с Северной Кореей находится гигантская страна, называемая Китаем, и что живущие там люди богатеют не по дням, а по часам. Он сказал, что на юге есть еще одна Корея, Южная, и что там все уже давно живут очень богато. Пак объяснил, что такое деньги и как ими пользуются. Он поведал Шину о существовании телевидения, компьютеров и мобильных телефонов. Он сказал ему, что все они живут на планете, имеющей форму шара.
Но все эти рассказы Пака, особенно поначалу, не увлекали Шина и не вызывали у него особого доверия. Кое-что он просто не мог понять. Да и вообще Шина не особенно интересовало устройство мира. В самый большой восторг Шина приводили истории о продуктах и о том, как их едят… особенно если речь шла о жареном мясе. Он снова и снова просил Пака рассказывать ему о еде.
Наслушавшись этих историй, Шин перестал спать по ночам и… начал мечтать. Отчасти бессонница была результатом изнурительного труда. Кормили на фабрике плохо, работать заставляли подолгу, и Шин постоянно ходил голодным. Но была и другая причина… к Шину вернулись воспоминания о том времени, когда он, 13-летним подростком, лежал на полу камеры, Дядюшка лечил ему ожоги и бередил воображение рассказами о трапезах. Именно благодаря Дядюшке Шин впервые дерзнул задуматься о том, что в один прекрасный день выйдет из лагеря и будет есть все, что пожелает. Ведь для тогдашнего Шина слово «свобода» было всего лишь одним из названий жареного мяса.
Старик из подземной тюрьмы всего лишь имел возможность хорошо питаться внутри Северной Кореи — Пак же обладал кулинарным опытом глобального масштаба. Он описывал, какие волшебные блюда готовят из курицы, свинины и говядины в Китае, Гонконге, Германии, Англии и СССР. И чем больше этих рассказов слышал от него Шин, тем сильнее хотелось выбраться. Он страстно мечтал о мире, где даже таким, как он, разрешается зайти в ресторан и набить брюхо рисом и мясом. Он фантазировал, что убежит вместе с Паком, потому что хотел есть так, как доводилось едать Паку.
Опьяненный услышанным от того, кого он был отряжен предать, Шин принял, наверно, самое первое в своей жизни самостоятельное решение. Он решил, что не станет закладывать Пака.
Именно с этого для Шина началось кардинальное переосмысление всей его прежней жизни. Весь опыт подсказывал ему, что быть стукачом — выгодно. Благодаря доносу он спасся от палачей, убивших мать и брата. Возможно, репутация стукача помогла ему и после их казни, заставив учителя подкармливать его, защищать от издевательств одноклассников и в конечном счете направить на свиноферму.
Но решение Шина оставлять в тайне все, что ему рассказывал Пак, было продиктовано вовсе не внезапным прозрением относительно того, что такое хорошо и что такое плохо. Оглядываясь назад, Шин считает, что принял это решение из эгоизма. Заложив Пака, он смог бы получить лишнюю порцию капусты. Может, его даже повысили бы до бригадира и дали особое разрешение насиловать фабричных женщин… Но рассказы Пака были для него гораздо ценнее. Они стали чем-то вроде обязательных адреналиновых инъекций, помогающих ему изменить свои представления о мире и набраться сил для осуществления своих мечтаний. Он искренне верил, что без этих историй просто сойдет с ума.
Отчитываясь перед директором, Шин начал врать: мол, Паку, судя по всему, просто нечего рассказать! — и это вранье принесло ему чудесное ощущение свободы.
Десятью годами раньше, в подземной тюрьме, Дядюшка не побоялся рассказать ему о том, что едят за пределами лагеря. Однако он никогда не заговаривал ни о себе, ни о политике. Он вел себя очень осторожно. Он догадался, что Шин был доносчиком, и не доверял ему. Шина это даже не обижало, потому что он считал такое поведение нормой. Доверься кому-нибудь, и тебя скорее расстреляют.
Но, сблизившись с Шином, Пак забыл об осторожности. Судя по всему, поверив, что Шин настолько же безобиден, насколько наивен, Пак рассказал ему историю своей жизни.
Он вылетел с поста главного тренера пхеньянского центра тхэквондо в 2002 году, повздорив с партийным аппаратчиком среднего звена, а тот сразу после ссоры настрочил на него кляузу куда надо. Лишившись работы, Пак, взяв с собой жену, отправился на север. Там они нелегально перешли границу и полтора года прожили в Китае в доме его дяди, надеясь вернуться в Пхеньян за своим ребенком, который все это время жил у родителей Пака.
В Китае Пак каждый день слушал южнокорейские радиостанции. Особенно внимательно он следил за репортажами о судьбе Хван Чжан Ёпа, одного из создателей идеологической системы Северной Кореи. Ушедший в 1997 году на Юг Хван был самым высокопоставленным перебежчиком с Севера за всю историю двух государств и немедленно стал в Сеуле знаменитостью.
Пока они наматывали круги по цехам швейной фабрики, Пак объяснил Шину, что Хван критиковал Ким Чен Ира за то, что он превратил Северную Корею в насквозь коррумпированное феодальное государство. (В 2010 году Ким Чен Ир предпринял попытку ликвидировать Хвана, отправив на Юг группу секретных агентов. Однако заговор был раскрыт, агентов арестовали в Сеуле, а 87-летний Хван в том же году умер своей смертью.)
Летом 2003 года Пак с женой и новорожденным сыном вернулись из Китая в КНДР. Он хотел успеть в Пхеньян к августу, чтобы принять участие в выборах Верховного народного собрания. Выборы в Северной Корее — ритуал, лишенный всякого практического смысла. Кандидаты назначаются Трудовой партией Кореи и баллотируются на безальтернативной основе. Однако Пак опасался, что его неучастие в выборах будет замечено, его объявят предателем Родины и отправят всех его родных в трудовые лагеря. По закону выборы в Северной Корее — дело добровольное, но правительство ведет тщательный учет всех, кто на них не придет.
На границе Пака с семьей задержали пограничники. Не слушая никаких объяснений, его обвинили в том, что он принял христианство и стал шпионом южнокорейских спецслужб. После серии допросов Пака с женой отправили в Лагерь 14. Осенью 2004 года Пак получил назначение на текстильную фабрику.
В момент знакомства с Шином Пак страшно злился на себя за решение вернуться в КНДР. Он не раз повторял Шину, что уже поплатился за свою глупость свободой, а теперь еще вот-вот потеряет и жену. Его супруга требовала развода. Она выросла в семье с большими связями, рассказал Пак, и теперь пыталась убедить охрану, что даже не подозревала, что муж окажется преступником.
Пак злился на режим, на свою жену и собственную глупость, но… вел себя предельно достойно… даже во время еды.
Шина это изумляло. Когда приходило время есть, лагерники превращались в обезумевших животных. Пак, даже чувствуя сильный голод, сохранял благоразумие. Если Шину удавалось наловить крыс, Пак уговаривал его не набрасываться на них сразу. Он не позволял Шину есть до тех пор, пока их не удавалось хорошенько прожарить на лопате.
Кроме того, время от времени Пак поражал своим блаженным легкомыслием. Взять, например, пение. Как-то раз в ночную смену Пак напугал Шина, внезапно начав петь.
— Эй! Вы что, с ума сошли, что это вы такое делаете? — спросил Шин, боясь, что шум услышит бригадир.
— Пою, — ответил Пак.
— Прекратите сейчас же! — приказал ему Шин.
Сам Шин никогда не пел песен. Вообще его знакомство с музыкой ограничивалось военными маршами, гремевшими из рупоров грузовиков, на которых охранники объезжали поля. По разумению Шина, пение было занятием противоестественным и безумно рискованным.
— А ты не хочешь со мной попеть? — спросил Пак.
Шин отчаянно замотал головой и замахал руками, пытаясь заставить Пака замолчать.
— Да кто меня услышит в такой поздний час? — сказал Пак. — Подпой мне хоть разочек.
Шин отказался.
Пак спросил, почему он так боится невинных песен, но в то же время с удовольствием слушает истории о том, что Ким Чер Ир — вор, а Северная Корея — ад земной и страшная дыра.
— Потому что у вас достает ума рассказывать их шепотом. А вот громко петь не надо… — сказал он.
Пак пообещал, что больше не будет, но через несколько ночей снова запел и предложил Шину выучить слова песни. Все еще побаиваясь, Шин послушал песню и даже немного подпел, но очень тихо.
Они пели «Песню зимнего солнцестояния» — о друзьях, переживающих во время далеких странствий множество тягот и лишений, но познающих истинное счастье дружбы.
Шин до сих пор так и не выучил ни одной другой песни.
* * *
В ноябре на обязательный вечерний сеанс самокритики неожиданно пришли четыре охранника. Двух из них Шин никогда не видел…
По завершении собрания начальник охраны предложил решить хроническую лагерную проблему. Он имел в виду вшей. Охранники выдали старостам комнат по ведру мутной жидкости, издававшей, как помнится Шину, резкий запах сельскохозяйственных химикатов. Для демонстрации эффективности средства охранники выбрали пять мужчин и пять женщин и заставили их им натереться. Конечно, вши были и у Шина с Паком, но их в «эксперимент» не включили.
Где-то через неделю у всех 10 «подопытных» пошла волдырями кожа. Спустя несколько недель она начала гнить и отваливаться пластами. У них поднялась такая высокая температура, что они просто были не в состоянии работать. Вскоре заболевших посадили в подъехавший к фабрике грузовик, и Шин больше их в лагере никогда видел.
Именно тогда, в середине декабря 2004 года, Шин решил, что с него хватит… Произошло это благодаря Паку. Дружба с ним позволила Шину вырваться из замкнутого круга подозрений и предательств… Шин перестал быть игрушкой в руках тюремщиков. Он поверил, что нашел человека, способного помочь ему выжить.
— Именно объединяясь по двое, заключенные получали возможность поддерживать хотя бы какое-то подобие нормальной человеческой жизни, — сделал вывод йельский социолог Элмер Лухтерханд, опросивший 52 выживших в немецких концлагерях узника вскоре после их освобождения.
Объединяясь в пары, заключенные могли воровать друг для друга еду и одежду, обмениваться мелкими подарками и… мечтать.
«Выживание… может быть только социальным достижением, а не следствием индивидуального везения», — написал Эжен Вайншток, участник Бельгийского сопротивления, в 1943 году отправленный в Бухенвальд.
Смерть одного из пары обрекала на верную гибель и другого. Женщины из концлагеря Берген-Бельзен, хорошо знавшие Анну Франк, говорят, что эту девушку, автора самого знаменитого дневника о жизни в эру нацизма, не смог убить ни голод, ни тиф. По их словам, она просто потеряла желание жить после смерти своей сестры Марго.
В лагерях КНДР, равно как и в фашистских концлагерях, одиночное заключение, голод и страх используются для создания своеобразных «ящиков Скиннера» — среды, в которой охранники имеют практически неограниченную власть над заключенными. Освенцим просуществовал всего три года, тогда как в «Камере Скиннера» лагеря 14 вот уже 50 лет идет широкомасштабный эксперимент по подавлению воли и управлению сознанием заключенных с момента их рождения… Но стены этого «ящика Скиннера» смогла разрушить дружба. Жизнерадостность Пака, его благородство и его «подрывные» рассказы дали Шину основу, на которой можно было начать строить мечты о будущем. Он вдруг увидел, где находится и чего лишен. Лагерь перестал быть его домом и превратился в ненавистную и омерзительную клетку.
А еще у Шина теперь появился опытный и физически крепкий друг, знающий мир и способный помочь ему выбраться на свободу.
