Глава 11
Рай на свиноферме
Шин трудился там отнюдь не изо всех сил. Бригадиры, бывало, поколачивали его и других отстающих, но, как правило, не очень сильно и уж ни в коем случае не до смерти. Свиноферма оказалась для Шина райским садом посреди Лагеря 14. Иногда ему даже удавалось тайком подремать во время рабочего дня.
Порции в столовой были такие же, как на цементном заводе, текстильной фабрике или в шахте. Да и еда была ничуть не вкуснее. Зато в промежутке между походами в столовую Шин мог подкрепиться молотой кукурузой, которой он кормил поросят с ноября по июль. С августа по октябрь, когда его отправляли на прополку и сбор урожая, он закусывал той же кукурузой, капустой и прочими овощами. Время от времени бригадиры приносили на поле котелок, зажигали под ним огонь, и тогда все ели от пуза.
Ферма стояла вдалеке от реки, в получасе ходьбы от школы. Женщины с детьми ходили на ферму из поселка для семейных, остальные жили в общежитии. Спали на полу, но никаких издевательств, конфликтов и драк здесь не было. Шину даже не приходилось бороться за теплый кусок бетонного пола — он спал спокойным и здоровым сном.
На ферме ежегодно забивали около 50 свиней. Как зэк, Шин не имел права есть свинину или мясо других выращенных на ферме животных, потому что оно предназначалось исключительно охранникам и их семьям. Однако зэкам иногда удавалось стащить немного мяса. Запах жаркого мог привести к побоям и 50-процентному сокращению пайка, и поэтому они съедали ворованную свинину сырой. На ферме Шин не позволял себе ни думать, ни говорить, ни даже мечтать о мире за пределами лагеря. Никто не вспоминал о казни его матери и брата. Охранники не просили стучать на других зэков. Злоба, обуявшая Шина после смерти матери, сменилась безразличием. Период работы на ферме — с 1999 по 2003 год — он называет «периодом отдыха и покоя».
Но за пределами лагеря жители Северной Кореи не знали ни отдыха, ни покоя.
Голод и наводнения середины 1990-х практически уничтожили централизованную плановую экономику страны. Окончательно рухнула государственная распределительная система, кормившая большинство граждан КНДР еще с 1950-х. В стране бешеными темпами начал расти черный рынок. Торговать чем придется были вынуждены 9 из 10 семей. Все больше северокорейцев тайком пробираются через границу в Китай в поисках пропитания, работы, товаров для торговли или возможности перебежать в Южную Корею. Ни Китай, ни КНДР не сообщают точных цифр, но по некоторым оценкам количество таких экономических мигрантов составляет от нескольких десятков до 400 тысяч.
Ким Чен Ир делал попытки пресечь этот хаос. Его правительство организовало целую сеть новых лагерей для «челноков», нелегально пересекающих границу. Но, возвращаясь из Китая с партиями галет и сигарет, они просто откупались от вечно голодных солдат и пограничников. Железнодорожные станции, подпольные рынки и темные переулки крупнейших городов переполнились умирающими от недоедания скитальцами. Детей-сирот, наводнивших эти злачные места, стали называть «странствующими воробушками».
Шин тогда ничего об этом не знал, но полицейское государство уже шло трещинами от зародившегося в народных массах капитализма, челночной торговли и необузданной коррупции.
Самых тяжелых последствий голода конца 1990-х удалось избежать благодаря помощи со стороны США, Японии и Южной Кореи. Но именно она породила в стране класс рыночных торговок и странствующих коммерсантов, которые на всем долгом пути Шина в Китай будут помогать ему пищей, жильем и ценными советами.
В отличие от остальных государств, получавших гуманитарную помощь, Северная Корея требовала исключительного права на транспортировку продуктов. Эти требования выводили из себя США, как самого щедрого донора, а также делали абсолютно бесполезными все технологии мониторинга поставок, применяемые по всей планете работниками Всемирной Продовольственной программы ООН, чтобы убедиться, что помощь достигла тех, кому предназначалась. Тем не менее, понимая катастрофичность положения и учитывая количество голодающих, Запад проглотил эту горькую пилюлю и между 1995-м и 2003 годами направил в Северную Корею продукты питания на несколько миллиардов долларов.
Все эти годы перебежчики из Северной Кореи рассказывали, что видели «гуманитарный» рис, пшеницу, кукурузу, растительное масло, сухое молоко, удобрения, лекарства, зимнюю одежду, одеяла, велосипеды и прочие товары, входившие в состав помощи, на лотках рыночных торговцев. В снятых на рынках фотографиях и видеозаписях часто можно было увидеть мешки с зерном, на которых красовалась надпись «Подарок от американского народа».
По оценкам независимых аналитиков, бюрократам, партийным функционерам и другим представителям правительственной элиты удалось присвоить почти 30 % гуманитарных поставок. Чаще всего они перепродавали продукты частным торговцам за доллары или евро, а доставку осуществляли на служебных машинах.
Сами того не подозревая, богатые страны-доноры практически накачали адреналином чахлый мирок северокорейской уличной торговли. Даже высокопоставленные чиновники не устояли перед соблазном зашибить деньгу на воровстве, в результате чего частные рынки вскоре превратились в основной экономический двигатель страны.
Именно существование частных рынков, на сегодняшний день обеспечивающих жителей КНДР львиной долей продуктов, делает, по мнению экспертов, вероятность повторения катастрофического голода в стиле 1990-х невысокой.
Тем не менее эти рынки не смогли ликвидировать проблему голода и недоедания как таковую. Мало того, они, судя по всему, только усугубили социальное неравенство, углубив пропасть между теми, кто научился торговать, и теми, кто этого сделать не смог.
В конце 1998 года, за несколько месяцев до того, как Шин получил направление на свиноферму сотрудники Всемирной Продовольственной программы (ВПП) провели исследование питания детей на 70 % территории Северной Кореи и выявили недостаточный рост или вес почти у двух третей обследованных. Эти показатели вдвое превышали аналогичные цифры по Анголе, в которой в тот момент только близилась к концу длительная гражданская война, и правительство Северной Кореи пришло в ярость, когда данные были опубликованы в открытых источниках.
Но и через 10 лет, когда частные рынки в Северной Корее окончательно прижились, качество питания детей и стариков в госучреждениях почти не улучшилось. Это было установлено в ходе проведенного ВПП исследования, на которое власти КНДР были вынуждены согласиться, потому что оно было одним из обязательных условий поставок продовольствия.
— Дети были печальны и до предела истощены. Это было душераздирающее зрелище, — сказала мне одна из сотрудниц ВПП. Она принимала участие в аналогичных инспекциях со второй половины 1990-х и пришла к выводу, что голод и хроническое недоедание остались главной проблемой практически на всей территории Северной Кореи, даже несмотря на повсеместное распространение частной рыночной торговли.
Еще в результате этих инспекций было установлено, что в окраинных провинциях КНДР, т. е. там, где живут в основном представители «враждебного класса», от голода и сопутствующих ему заболеваний страдает втрое или вчетверо больше людей, чем в Пхеньяне и его окрестностях.
После массового голода правительство было вынуждено повысить закупочные цены на сельхозпродукцию. Легализация частных крестьянских хозяйств (2002 г.) позволила увеличить приток сельхозпродуктов на рынок. Тем не менее Ким Чен Ир так и не стал сторонником рыночных реформ. Его правительство называло их «ядовитой пилюлей с медовой оболочкой».
«Для нас важнее всего решительно пресечь деятельность капиталистических и антисоциалистических элементов, — писала пхеньянская партийная газета «Родон Синмун». — Стоит только допустить проникновение империалистической идеологической и культурной отравы в наше общество, как даже самая несокрушимая вера рухнет под напором вражеского штыка, как размокшая глиняная стена».
Расцветающий в городах и городках Северной Кореи «низовой» капитализм ослаблял железную хватку правительства на повседневной жизни общества и не приносил почти никакой выгоды государству. Дошло до того, что Ким Чен Ир выразил свое недовольство ситуацией, сказав во время одного из своих выступлений:
— Если откровенно, то у государства нет денег, тогда как частники сосредоточили в своих руках почти два годовых бюджета страны.
Государство пошло в контратаку. В рамках кампании «Армия прежде всего», официально провозглашенной Ким Чен Иром в 1999 году, Народная армия Кореи, т. е. больше миллиона солдат, которых нужно кормить трижды в день, занялась конфискацией.
— Солдаты подгоняли к сельхозкооперативам грузовики и просто забирали все, что им нужно, — рассказал мне в Сеуле сотрудник Корейского института экономики сельского хозяйства Квон Тхэ Чжин.
На крайнем севере страны, крестьянское население которого считается крайне неблагонадежным, военные, по его словам, забирают почти четверть выращенных зерновых. В других областях страны конфискации подлежит 5–7 % урожая. Военные также следят за сбором урожая, чтобы пресечь воровство.
Почти перманентная оккупация сельхозкооперативов военными породила коррупционный бум. По словам того же специалиста, руководители хозяйств платят военным, чтобы те закрывали глаза на крупномасштабные хищения продуктов.
Как говорят перебежчики, между группировками коррумпированных военных нередко возникают споры, заканчивающиеся драками и даже перестрелками. В 2009 году буддистская гуманитарная организация «Добрые друзья» сообщала, что один из солдат, расквартированных в государственном сельхозпредприятии, был зарезан серпом во время дележа неучтенной кукурузы.
Отрезанный от внешнего мира, Шин ничего не знал об уличной преступности, коррупции и нелегальной миграции между городами, которая меньше чем через два года поможет ему выбраться из страны. Оказавшись на горной ферме, которая была по сути лагерем внутри лагеря, он просто проживал последние годы отрочества, стараясь не привлекать к себе внимания, ни о чем не думать и концентрировать всю свою энергию на воровстве еды. Самым ярким воспоминанием из этого периода его жизни стало очередное наказание. Шина поймали, когда он жарил краденые свиные потроха, избили, на пять дней лишили питания и на три месяца вдвое сократили паек. Встретив на ферме свое 20-летие, Шин был уверен, что ему удалось попасть в место, где можно будет спокойно состариться и умереть. Но райская жизнь внезапно закончилась в марте 2003 года, когда Шина неожиданно перевели на швейную фабрику, где две тысячи женщин и пятьсот мужчин в тесноте, суматохе и постоянном стрессе шили армейскую форму.
Фабричная жизнь была нелегка. Снова приходилось любыми способами выполнять производственные планы. Снова доносить. Снова наблюдать, как охранники насилуют работниц.
Но кроме всего этого, на фабрике окажется еще и новичок, прибывший из Пхеньяна. Он учился в Европе и какое-то время жил в Китае. Он-то и расскажет Шину, что он упускает, оставаясь в лагере.
