Глава 5
Я проснулся от того, что все…

…мое тело тряслось, как товарный поезд. Я жутко замерз, и холод вырвал меня из мягких объятий тумана. Передо мной была та же картина, что и в первый раз, – нереальный пейзаж, лишенный четких линий; казалось, я попал в бездонное облако. Но тут я увидел покореженную приборную панель.

Я попробовал пошевелиться и понял, что нахожусь на своей стороне перевернутого сиденья. Прямо под моим бедром ледяной занавесью срывался вниз склон – такой крутой, что я удивился, почему еще не качусь по нему. Я осторожно повернул голову. Мои светлые волосы примерзли к обломку металла, разорванному и искромсанному, словно гигантский кусок фольги. При движении они с хрустом отодрались.

Я поискал глазами то место за приборной панелью, где раньше было дерево. Его скрывали клубящиеся облака. Облачный шар накатил и на меня, и я вновь перестал понимать, где верх, а где низ.

Постепенно ко мне возвращались силы. Я, словно зародыш, начинал обживать свое молочно-белое обиталище. Мне представилось, как мы с отцом едем на лыжах сквозь белую мглу. Не пытаясь объяснить наличие приборной панели, я предположил, что врезался в дерево и, возможно, отец не может отыскать меня в этой буре.

Туман колыхался то вверх, то вниз, будто дышал. На мгновение он приподнялся над заснеженной землей. Метрах в пяти от меня на склоне виднелись ботинки пилота, и носки их смотрели в разных направлениях. Из снега торчали вывернутые ноги. Край рубашки задрался, обнажив белый живот.

Я все еще сплю, не иначе!

Я сполз со своего сиденья, задев ногой приборную панель. Она отскочила, как крышка люка, покатилась по ледяному занавесу и исчезла в тумане. Я не мог больше смотреть на этот отвесный скат и поспешно пополз по склону в сторону, упираясь бедром и плечом. Неужели пилот действительно так искалечен, как мне показалось? Я услышал скрип металла по льду – вероятно, сдвинулся какой-то обломок самолета, но все скрывал поднимавшийся от земли туман. Я тоже начал соскальзывать, поэтому остановился и перекатился на живот. Холод пробирался сквозь лыжный свитер и кеды. «Вчера в Биг-Бире было тепло, – подумал я. – Жаль, что на мне нет перчаток, куртки и лыжной шапочки». Я цеплялся за лед всеми частями тела: голыми пальцами, подбородком, грудью, тазом и коленями. Ледяная завеса уходила в туман прямо передо мной и была до того крутой, что, казалось, я вот-вот полечу вниз. Вокруг сомкнулось кольцо тумана, заключив меня в крохотный серый кокон.

Я осторожно переместился по склону слева направо, в ту сторону, где заметил пилота. Вскоре лед сменился твердым настом, и держаться стало проще. Я отметил про себя этот участок, где было за что зацепиться. Приблизившись к пилоту, я увидел, что его нос лежит на снегу отдельно от лица. Зияющая дыра была заполнена замерзшей кровью, а глаза распахнуты, словно он силился разглядеть собственный лоб. Из задней части черепа вытекало мозговое вещество.

Я стал звать отца, вглядываясь в туман, наплывавший отовсюду, и нигде не мог его найти.

– Папа! Папа! – снова позвал я.

Отозвался женский голос и тут же растворился в шуме ветра.

Чуть выше по склону я увидел Сандру – смутную фигуру, окутанную туманом. Она сидела на своем сиденье, оторванном от корпуса самолета. Порыв метели на мгновение скрыл ее, а когда снег улегся, я смог все разглядеть. Я находился в узком желобе, который поднимался ввысь, в облака и туман. Мы с отцом назвали бы его скатом. Он тянулся с вершины этой неведомой мне горы и, насколько я мог предположить, ниже переходил в более широкий склон или каньон. Вогнутый ледяной спуск напомнил мне о трассе в Лощине Висельника на Мамонтовой горе. «Не для слабых духом» – так отзывался о ней отец. Я предположил, что, как и Лощина Висельника, этот скат окаймлен зубчатыми скалами, сейчас скрытыми туманом.

«Надеюсь, это короткий скат, который заканчивается как раз под каймой тумана, – сказал я себе. – Надеюсь, это не какой-нибудь тысячник или даже выше…»

Сандра висела чуть правее еще более крутого и скользкого желоба, который вертикально сбегал вдоль ската. Лыжники называют такие штуки воронками. Когда с вершины сходят лавины, они обрушиваются в такую воронку, сметая все на своем пути, оставляя за собой лишь блестящую полосу льда. Так вот где я находился, пока не уполз со своего сиденья, – в воронке. А воронки, как черные дыры, засасывают в себя все и вся. Надо держаться от них подальше.

Сандра дрожала и плакала.

– Твой отец умер, – сказала она.

Отца нигде не было видно, и я решил, что Сандра просто не в себе от шока. Однако надо было его найти.

Тут налетел новый порыв ветра и тумана. А когда стало светлее, я увидел его – как раз над тем местом, где сам находился всего несколько минут назад. Скат был таким крутым, а туман таким густым, что я с трудом мог разглядеть его искореженную фигуру. Он сидел, скрючившись, уткнувшись макушкой в спинку сиденья, лицом в колени.

Значит, отец оказался на моей стороне кабины, хотя его кресло было наискосок. Бросился ли он спасать меня или его просто швырнуло сюда?

– Норман, что нам теперь делать? – крикнула Сандра.

Новая волна тумана накрыла меня, но быстро отступила. Я видел сгорбленные, как у поникшей марионетки, плечи Сандры. Спутанные волосы прилипли к сгустку крови в ране на лбу. Она что-то говорила, а я снова повернулся к телу отца, пытаясь понять, каким образом он оказался за моим сиденьем. Его руки лежали на бедрах, кисти покоились на коленях.

– О боже, Норман, – выдохнула Сандра.

– Может, его просто оглушило? – предположил я.

– Нет. Нет, он мертв.

Я отказывался верить в это. Не может быть. Ведь мы с отцом – команда и он – Супермен. Сандра рыдала. Ее правое плечо было неестественно ниже ключицы, и я понял, что оно вывихнуто. Да и сама она, по-видимому, свихнулась и наверняка ошибалась насчет отца. Сандра закрыла лицо здоровой рукой и плакала навзрыд, как сумасшедшая.