Глава 22
Наш маленький белый…

…«Порше» миновал поворот на Мамонтову гору и двинулся дальше на север по трассе 395. Я сидел на заднем сиденье и массировал отцу голову. Потом я пересел вперед, и мы поиграли в тумба-юмба – общались друг с другом разными бредовыми словами и звуками, как пещерные люди или обезьяны. Позже включили его новенькую любительскую рацию и поболтали с дальнобойщиками – они рассказали нам о погоде и о том, где стоят дорожные полицейские. Затем начали играть в автомобильные номера. Как раз после того, как я увидел номер с самым маленьким числом, мы въехали в Бриджпорт, и отец свернул на проселочную дорогу.

– А куда мы едем? – спросил я.

– Сюрприз!

– Город-призрак?

Отец кивнул.

– Клево!

Городок Боди раскинулся на пологом склоне. Повсюду буйно рос шалфей – бледно-зеленые пятна на сухом зимнем ландшафте. Мы побродили по пустынным улицам. Единственный кирпичный фасад, казалось, раскачивался на ветру. Все остальные постройки представляли собой лачуги с остроконечными крышами. Отец сказал, что раньше здесь жило около 10 тысяч человек. Я задал свои дежурные вопросы – всякий раз, когда мы заезжали в городки-призраки, меня интересовало одно и то же.

– Золото кончилось, Оллестад. Они уехали.

– Пап, а почему мы так часто ездим через города-призраки?

Он пожал плечами.

– Здесь нет пробок, – ответил он.

Утром отец натер мои лыжи воском с помощью найденного в гостинице утюга.

– Все постоянно твердят о том парне, – сказал отец. – О Лансе МакКлауде. Говорят, он лучший. Каждый первый рассказывает мне о нем.

– А сколько ему лет?

– Не знаю. Он входит в команду юниоров-4, как и ты. Но иногда тренируется с юниорами-3, пробует свои силы на фоне ребят постарше.

– Я ведь тоже так делаю!

– Угу. Надо во что бы то ни стало подготовить тебя к чемпионату Южной Калифорнии.

– А когда он будет? – поинтересовался я.

– Меньше чем через два месяца. В длинные выходные на День Президентов.

– А этот отель все еще принадлежит дяде Джо? – спросил я.

– Да, конечно.

Отец провел утюгом вверх и вниз по основанию лыжи.

– Сегодня ты должен проехать быстро, – сказал он.

– Ага, так и будет.

«Какой смысл говорить о победе над первым из лучших, если я ни разу еще не одолел ни второго, ни третьего?» – подумал я, а вслух заметил:

– Я слишком мало вешу.

Утюг замер в его руках.

– Делай ставку на свою технику.

– Но на равнине она все равно не работает.

– Эй! Это не причина.

– Но я не могу ехать быстро, потому что мне не хватает веса!

– А на равнине группируйся. Делай все, что можешь.

– И так проезжать через слаломные ворота?

– Ладно, не думай о скорости.

– Но ты же только что сказал…

– Да, да, но об этом позаботится воск, Оллестад.

Он перенес утюг на вторую лыжу.

– Пап, а почему на слаломе я каждый раз писаю в штаны?

– Потому что ты сильно взбудоражен. Ничего страшного.

– Но ведь другие ребята не писают!

– Откуда ты знаешь?

Отец отложил утюг и приставил лыжи к стене.

– Ты ведь хочешь, чтобы я победил того парня, правда? – спросил я.

Он посмотрел на меня с открытым ртом.

– Нет. Не переживай из-за него.

– А зачем ты о нем заговорил?

– Не знаю. Наверное, меня просто достало, что все о нем рассказывают.

– Тогда тем более, зачем о нем говорить?

– Ну… чтобы уже выкинуть это из головы, Норман.

Отец вытащил из сумки скребок и счистил с основания лыж верхний слой воска.

– Четвертое место, десятое, первое, – начал он. – Разве дело в этом?

– Но ведь все стараются победить, – заметил я.

– Знаю. Но мы – другое дело. Мы здесь только для того, чтобы выполнить несколько отличных поворотов и чтобы с каждым разом делать это чуточку лучше. Мы здесь просто так, для прикола.

Усы его непокорно топорщились во всех направлениях, глаза заволокло дымкой. Он пристально вглядывался в мое лицо, изучал меня. Я же смотрел сквозь него – туда, где объяснения отца уже не имели никакого смысла. Я не мог понять, что он имел в виду, говоря про прикол.

– То есть для тебя все это неважно?

– Мне важно одно – чтобы ты, Чудо-Мальчик, не стоял на месте. Не зацикливайся на том, каким по счету ты финишировал в прошлый раз, как выполнил последний поворот. Переходи к следующему и выкладывайся по полной.

Мы зарегистрировались в секции слалома в Хэвенли-Вэлли, и сотрудник оргкомитета поинтересовался, где находится Маунт-Уотерман.

– Лос-Анджелес, – ответил отец.

– Далековато от озера Тахо, – улыбнулся он и протянул мне фуфайку со стартовым номером. – Желаю удачи!

От моей команды больше никто не выступал, и мы с отцом вместе съехали по трассе. Он взял на себя роль тренера. Это был некрутой спуск с довольно узкими воротами и целинным снегом.

– На целине ты их точно сделаешь, – сказал отец.

Это сбивало меня с толку. Ясно, что он все-таки мечтает о моей победе. Но действует исподтишка, поддразнивая, чтобы я захотел выиграть, но не нервничал. Я его раскусил.

– А может, снег перестанет идти, – подначил я его. – И – прощай, целина!

– Тогда будут большие канавы, – среагировал он. – Для тебя это не проблема. Сделаешь их в канавах!

Я ухмыльнулся:

– А может, и нет.

Он окинул меня долгим взглядом. Но я уже сказал все, что хотел, и решил держать рот на замке.

Когда мы преодолели четверть спуска, отец заставил меня вплотную приблизиться к ребятам из лыжной команды Хэвенли-Вэлли, которые ехали впереди. Он пересказывал мне все, что говорил им тренер, и в конце концов тот не выдержал:

– Простите, сэр, из какой вы команды? – обратился он к отцу.

– Маунт-Уотерман, – ответил он. – Наш тренер не смог приехать, и мы надеялись поднабраться кое-каких советов.

– Родители этих ребят платят большие деньги за тренировки. Мне кажется, это нечестно – то, что вы слушаете мои указания бесплатно.

Челюсть отца напряглась, но он тут же улыбнулся.

– Я заплачу, – предложил он.

– Об этом вам нужно договариваться с президентом команды, – ответил тренер.

– Но вы же тренер! У вас наверняка есть право решать, кто может тренироваться с командой, – возразил отец.

– Нет, сэр.

– Пошли отсюда, – сказал я.

Отец посмотрел на часы.

– Скоро начнется соревнование, – бросил он тренеру.

Тот поднял голову, как будто хотел разглядеть отца получше. А он уже налег на палки, принимая нужную стойку. Ребята из команды Хэвенли-Вэлли остались позади нас. Тренер покачал головой, отвернулся и заговорил со своими подопечными.

Отец велел мне во все уши прислушиваться к инсайдерской информации тренера. Я ехал, низко наклонив голову, и только кивнул в ответ.

Вскоре поднялся ветер и начался сильный снегопад. Когда мы одолели спуск, видимость резко упала. Из громкоговорителей, закрепленных рядом с фонарями для ночного катания, раздался голос:

– В связи с ухудшением видимости соревнование откладывается. Ждите дальнейших объявлений.

– Вот сукин сын! – воскликнул отец.

Я понял, почему он так разозлился: надеялся, что при такой буре у меня будет преимущество.

– Что ж, прокатимся по целине, – решил отец.

Я повернулся навстречу ветру. Мы проехали на нескольких подъемниках, а потом отец повел меня к деревьям. Пока шли по снегу, он насвистывал и напевал одну тирольскую песенку – я помнил ее по нашим путешествиям на Сан-Антон. Мы покатили по длинному хребту. Снег здесь был вязкий, тяжелый – его называли «цементом Сьерры», потому что снежная морось, выпадавшая над горами, была слишком влажной. Через каждые несколько поворотов отец издавал радостный клич и начинал петь, словно бы мы ехали по невесомой целине Альты.

Вслед за ним я съехал по долине, и снег был просто отвратительный. Когда мы добрались до трассы, ведущей обратно, я уже совсем выбился из сил.

– Еще разок, – сказал отец, пока мы съезжали по трассе.

– Ни за что! – запротестовал я.

– Почему это?

– Другие ребята не шатаются не пойми где в поисках целины, – ответил я. – Мы можем пропустить соревнование.

– Оллестад, мы успеем и то и другое, – был ответ.

Он широко раскинул руки, словно предлагая мне и долину, и лес, а может быть, и весь мир.

Снег валил вовсю, и вечернее освещение наконец-таки заработало на полную мощность, а разработчик трассы объявил, что в связи с погодными условиями ворота будут расширены. Отец застонал. Из всех тренеров и родителей он один не обрадовался такому решению. Мои шансы на победу улетучивались.

Подойдя к тенту, протянутому на месте старта, я услышал имя Ланса МакКлауда. Я проталкивался сквозь толпу, пока наконец не увидел его. Это был невысокий мальчик, вроде меня, в стильном костюмчике лыжной команды. Он что-то говорил, а все участники команды внимательно слушали его. Тренер затачивал канты и натирал лыжи воском, а сам он, расслабленный и спокойный, разминался и шутил с друзьями. Отец опустился на колени рядом со мной, и мы вместе осмотрели ворота. Затем он тщательно оглядел мои лыжи, будто собирался их отрегулировать, но у нас собой не было ни воска, ни напильника.

Ланс стартовал вторым, и никто из участников даже не приблизился к его результату. Наконец объявили мой номер, и я нервно заковылял на палках к стартовым воротам. Стартер провел обратный отсчет: «Пять, четыре, три, два, один, старт!» Я оттолкнулся от стартовой площадки и пересек ворота. На первом повороте инстинктивно сделал упор на обе лыжи – в целинном стиле. В канаве было полно снега, и я почувствовал, как лыжи сами выносят меня в следующий поворот. Я скользил по мягкому дну канавы, словно по целинным сугробам. Я вовсе не планировал ничего такого, и теперь недоумевал, что же творю… Но кантики лыж ни за что не задевали, и я с легкостью вписывался в один поворот за другим.

Наконец, я пересек красную финишную черту и сразу же увидел перекошенное от зависти лицо Ланса МакКлауда. Я уже знал, что обошел его. Посмотрел на табло: я опередил его на полсекунды. Появился отец и помахал рукой.

– Чертовски круто, Оллестад! – похвалил он меня на глазах у всей толпы, и мы укатили прочь.

Мы ждали начала второго забега у стартового тента. Ребята из команды Ланса перешептывались, стоя к нам спиной. Меня поздравили несколько мальчишек из Скво-Вэлли и Инклайн-Вилладж, и я поблагодарил их. Отец не проронил ни слова. В следующем забеге первым выступал парень, который финишировал двадцатым. Я же пойду последним… Отец метнулся к стартовым воротам и вскоре вернулся, качая головой.

– Что такое? – спросил я.

– Там у них куча народу выгребает снег из канав.

– Зачем это?

– А сам как думаешь?

– Ну да, – воскликнул я, соображая, что это делается для Ланса. Видно, он не фанат целины.

Когда подошла очередь Ланса, под тентом стало совсем тихо. Я стоял прямо за ним и видел, как несколько человек выгребают из канав свежий снег, чтобы ускорить движение по трассе. Ланс стартовал и сразу же исчез в поднявшемся за ним облаке пара.

– На этот раз мы заставим их слегка понервничать, – сказал отец, поцеловал меня и пожелал как следует оторваться.

Подъехав к стартовым воротам, я заметил, что армия чистильщиков трассы исчезла. Канавы быстро заполнялись снегом, а значит, мое движение замедлится. А ведь по правилам все участники должны выступать в одинаковых снежных условиях и состязаться на равных. По расчищенным канавам лыжи едут быстрее, так что у Ланса было огромное преимущество. Внизу на расстоянии нескольких ворот я увидел отца. Он размахивал руками и что-то кричал сотруднику оргкомитета. Тут подошло время старта.

Первая канава застала меня врасплох. Канты были недостаточно заточены, а угол – слишком крутой, и лыжи зарылись в снег. Я вытолкнул колени вперед и вверх и оказался в воздухе, упуская еще одну десятую секунды. К третьему повороту мне удалось восстановить прежний ритм, характерный для целины. Когда я выехал на плоский участок, снег стал глубже, и приходилось делать все возможное, чтобы скользить по поверхности, не погружаясь. Подъехав к финишной черте, я услышал рев толпы и понял, что продул.

Я остановился и поискал глазами Ланса. Но он затерялся среди всеобщей суматохи, и я взглянул на табло. Его общий результат оказался на две десятых секунды лучше моего, а это означало, что во втором заезде Ланс обошел меня аж на семь десятых секунды. Тут ко мне подъехал отец. Он насвистывал, а на лице играла улыбка с ямочками.

– Отличный результат, парень, – сказал он.

Когда меня вызвали на трибуну, я весь покрылся мурашками. Я встал справа от Ланса, и мне на шею повесили серебряную медаль. Затем какие-то незнакомые люди жали нам руки, а отец разговорился с одним из тренеров Инклайн-Вилладж, высоким шведом в деревянных башмаках.

– Он хочет взять тебя в свою команду, Оллестад.

– Правда?

– Точно говорю. А знаешь, с кем он дружит?

Я пожал плечами.

– С Ингмаром Стенмарком.

Я так и раздулся от гордости – Ингмар Стенмарк был величайшим лыжником всех времен.

– Завтра будешь тренироваться с ними, – сказал отец.

Я потерял дар речи.

– Совсем неплохо, Оллестад.

И тут нас прервал тренер команды Хэвенли-Вэлли.

– Поздравляю со вторым местом, – сказал он мне.

Я кивнул, и отец кивнул тоже.

– Ты был очень близок к победе. Лансу во втором заезде пришлось хорошенько попотеть.

– Ну да, – хмыкнул отец.

Тренер явно ждал продолжения.

Я посмотрел на отца. Ну, давай же, скажи: «А почему никто не расчистил канавы для Нормана?»

– До встречи в следующем месяце, – только и сказал он.

Тренер похлопал его по плечу и отошел. Отец так и не заикнулся об их обмане, и на следующий день я тренировался на воротах с командой Инклайна. Тренер Ян уделял мне массу внимания и отрабатывал со мной перенос веса с опорой на бедро – прием, который сделал Ингмара сильнейшим из сильнейших. Другие ребята обращались со мной с небывалым уважением, а я старался не важничать и не строить из себя звезду.

В воскресенье днем мы с отцом выехали из Тахо. Теперь у меня был новенький лыжный костюм, свитер на подкладке и все такое прочее. Когда мы проезжали поворот на Хэвенли-Вэлли, отец сказал:

– Вот теперь они знают, что такое Уотерман, Оллестад.