Почему же Теодор Мордетак и не вернулся больше в потерянный город? Когда его жизнь разладилась? Он покончил с собой или стал жертвой мести одного из своих врагов? Ответить на эти вопросы нет никакой возможности. Достоверно нам известно только одно: его жизнь пошла кувырком после знакомства с девушкой. Это произошло летом 1948 года на одной нью-йоркской вечеринке.

Глория Густафсон была моделью. Как сказал тогда Морде своим родным, это была длинноногая блондинка с ослепительной, «притягивающей мужские взгляды» улыбкой. 22-летняя Глория жила в то время в женском отеле «Барбизон» на пересечении Лексингтон-авеню и 63-й улицы. За долгие годы своего существования этот своеобразный пансион благородных девиц стал домом великому множеству прогрессивных молодых женщин, среди которых были, например, Грейс Келли, Джоан Кроуфорд и Лайза Миннелли.

В 1947 году Морде занял пост «консультанта» президента Египта Гамаля Абдель Насера. Вполне возможно, что он выполнял очередное неформальное разведывательное задание, однако ни подтвердить, ни опровергнуть это предположение теперь уже нельзя. Весь последний год Морде писал заказные статьи и радиопередачи, а позднее, когда разгорелся арабо-израильский конфликт, снял в секторе Газа 28-минутный черно-белый документальный фильм «Пески скорби» о страданиях палестинцев в лагерях беженцев.

О чем разговаривали Морде с Глорией на той манхэттенской вечеринке, история умалчивает. Столь же мало известно об их недолгой совместной жизни. Родственники помнят только, что Морде увлекся Глорией Густафсон практически с первого взгляда, чего раньше с ним никогда не случалось. Всю свою жизнь он старался убежать в какие-нибудь дальние страны, и всем казалось, что либо он забыл о существовании любви, либо любовь забыла о том, что он есть на свете. Но эта девушка привлекла его сразу же,и Теодор просто не мог оторвать от нее глаз. Ему нравилось, с каким восторгом все присутствующие в зале мужчины реагировали на ее стройную фигуру и ослепительную улыбку. «В этот уик-энд я еду к друзьям в Хэмптонс, – сказал Морде, по сведениям родственников, девушке. – Не желаете присоединиться?»

Возможно, она засмеялась или немного смутилась, опустила глаза или, наоборот, окинула взглядом зал, набитый развлекающимися гостями. А быть может, она сразу сообщила ему неприятную новость и сказала, что не сможет поехать, потому что вот-вот выйдет замуж.

Но Морде это не остановило. Он уже пылал от страсти и поэтому продолжал умолять девушку дать ему шанс.

«Вы, наверно, меня не поняли? – скорее всего, повторила она. – Я выхожу замуж».

Морде носил пошитые на заказ костюмы, никогда не появлялся на публике без плотно сидящего на шее галстука и, казалось, был знаком со всеми, кто имел в городе вес или влияние. Именно этим Теодор, по словам членов его семьи, особенно запомнился Глории Густафсон. По возвращении в Манхэттен он стал своим человеком в высшем свете Нью-Йорка и почти всегда присутствовал на яхте Вандербильтов, когда они отправлялись на морские прогулки. Поговаривали, что общение со знатью входило в его шпионские обязанности, и после войны он просто не оставил этой привычки. Ему же, герою, умевшему поразвлечь публику интересной историей из своей жизни, эта компания тоже подходила как нельзя лучше. Может быть, именно по этой причине Глория в конечном итоге сменила гнев на милость. Она, должно быть, почувствовала, что этот человек коренным образом отличается от всех остальных потенциальных соблазнителей, которых ей довелось повидать немало. «Я поеду», – сказала девушка. Почему бы и нет, черт побери!

11 августа, то есть через три недели после знакомства, они сыграли свадьбу… но перед этим Морде счел необходимым рассказать невесте о своей непреодолимой тяге к странствиям. «Знаешь, – наверно, сказал он ей, – у меня не вполне обычный образ жизни. Я путешествую… много путешествую».

Глория, вероятнее всего, ответила на это улыбкой. Будучи моделью, она и сама дома не сидела: «Мне это подходит! Так чего же мы ждем?»

Они проехались по Европе, Африке и Ближнему Востоку, где Морде познакомил ее с некоторыми сторонами своей былой жизни. Они немного побыли в Вашингтоне и не меньше двух раз плавали на корабле из Нью-Йорка в египетскую Александрию. Они жили и путешествовали по Нилу на 20-метровой двухмачтовой деревянной яхте. Морде периодически фрилансерствовал, издавая материалы, сочетавшие в себе черты жестких политических репортажей и туристических путевых заметок.

Вскоре он стал отцом. Кристина родилась весной 1951 года, а Тедди – два года спустя. Глория ушла из модельного бизнеса и посвятила себя воспитанию детей. Они вернулись в Соединенные Штаты и на время поселились в американской Александрии, штат Вирджиния, в доме с видом на Потомак. Позднее они окончательно осели на побережье Коннектикута в одноэтажном кирпичном доме в Стэмфорде. Совсем скоро жизнь Морде обратится в руины.

После переездасемейства в Коннектикут Морде практически перестал путешествовать. Это напоминает мне ситуацию в нашей семье после того, как мы собрали вещи и перебрались из Манхэттена в сонный Бруклин. Это оказалось большим потрясением, мы с Эми были просто перепуганы. Покрасили стены, купили новую мебель, повесили картины в рамках – старались прижиться, сделать новый дом настоящим домом. Первые несколько месяцев мы настежь открывали окна во всех пяти комнатах и по ночам ходили по дому, не веря, что может стоять такая тишина. В Ист-Вилладж на улицах ночью было так шумно, что с открытыми окнами спать было невозможно. Эта тишина стала нашим новым миром.

В 1952-м, наверно, почувствовав необходимость обеспечивать семью, Морде совершил немыслимое: в 41 год он впервые в жизни устроился на «настоящую» офисную работу с девяти до пяти. Он стал руководителем только что организованного телевизионного отдела Associated Press. Для большинства людей такой пост стал бы последним шагом к процветанию, сигналом, что будущее твое уже определено и безбедная, обеспеченная жизнь совсем рядом. Но только не для Морде. «Последние годы жизни он катился по наклонной», – сказал мне его внук Джозеф Эссей-третий. Глория Густафсон отказалась говорить о Теодоре Морде, но Эссей по моей просьбе встретился со своей бабушкой и задал ей несколько вопросов. « Из журналиста, путешественника и шпиона он превратился в отца семейства, – рассказывал Эссей. – Ему это очень тяжело давалось». Я сказал, что понимаю: чтобы быть зрелым человеком, приходится идти на большие компромиссы.

Что же до отношений между Густафсон и Морде, то их медовый месяц давно закончился, и они часто ругались. Не шел на пользу, как говорят родственники, и тот факт, что Глория не ладила с его матерью. Иногда супруги целыми днями не разговаривали друг с другом. Брак трещал по всем швам.

Усугублялись все эти проблемы еще и профессиональными неудачами Теодора. Как рассказал мне Дэйв Морде, не попав на высокую должность в отделе новостей CBS в Нью-Йорке, он посчитал, что виной этому был его документальный фильм «Пески скорби», получивший негативные отзывы в прессе за сочувствие палестинцам. Морде замкнулся в себе и стал меньше общаться с близкими и друзьями. Казалось, мыслями он постоянно витал где-то вдалеке от дома. Львиную долю времени он стал проводить в полном одиночестве.

В некоторые дни, свободные от работы в Associated Press, он спускался к морю, поднимал паруса на своей яхте и шел на ней в пролив Лонг-Айленд. У него была шикарная, черная, как оникс, 15-метровая двухмачтовая яхта. Выходя на морские просторы, он чувствовал себя свободным человеком. Это была его свобода – чувство, что можно направить яхту к горизонту и не останавливаться, с тем же самым чувством в далекой молодости Морде пробирался зайцем на тот первый пароход. На море, вдалеке от шумных детей, под соленым ветром, ласкающим его чисто выбритое лицо, он погружался в размышления. Что произошло с его жизнью? В какой момент он свернул с правильного пути? Способен ли он вообще превратиться в рядового обывателя?

Все это времяон продолжал думать о потерянном городе Бога-Обезьяны. Со времени экспедиции в Гондурас прошло больше десяти лет, и самые сокровенные воспоминания начали постепенно стираться в памяти. По словам родственников, Морде сильно беспокоило, что люди стали ставить под сомнение результаты его поисков. Если он действительно сделал в джунглях такое удивительное открытие, то почему не возвращается туда снова? Может быть, что-то скрывает?

Но по прошествии всех этих лет Морде просто не мог вернуться. Он стал совершенно другим человеком. Теперь у него была семья и работа, не позволявшая на несколько месяцев уехать в джунгли. Ему надо было платить по счетам, держать на плаву домашнее хозяйство. Родственники видели, что он изо всех сил старается сосредоточиться на теперешней жизни, пытается быть хорошим мужем и отцом, то есть делает все, как люди вокруг.  Но «нормальная» жизнь не могла быть для Морде нормой… и добром все это закончиться просто не могло.

В 1953 году он наконец решился на серьезный разговор с Глорией. «Я больше не могу так жить, – сказал он ей, как вспоминают родственники. – Мне надо уйти». Они обсудили возможность развода. Он снова начал сильно пить, навлекая на себя проклятия религиозной матери. Тайны его жизни, как реальные, так и вымышленные, сожаления и секреты все сильнее и сильнее точили его изнутри.

В конце концов Морде ушел из семьи и поселился в летнем доме своих родителей в массачусетском Дартмуте. Мать с отцом незадолго до этого продали фамильный дом в Нью-Бедфорде, где прошло его детство, и переехали во Флориду. Но в Дартмуте он прожил совсем недолго, а потом, к удивлению отца, потерявшего надежду уследить за сыном, уехал в неизвестном направлении.

В декабре 1953 года Альберт Морде отправил в Клуб исследователей письмо с такими словами: «Сейчас, когда я пишу эти строки, у меня никаких сведений о текущем месте проживания [Теда]… Вы лучше пишите на мой адрес, а я буду передавать ему все ваши сообщения и письма точно так же, как делал в прошлом. Как только (если это произойдет) мне станет известен новый адрес сына, по которому вы сможете отправлять корреспонденцию напрямую, я сразу вам его сообщу».

В этот мрачный периодсвоей жизни Морде то и дело возвращался мыслями в военные годы, вызывая на свет демонов, которым лучше было бы оставаться в заб-вении. «Теодор искренне верил, что за ним охотятся какие-то люди – те, с кем он пересекался во время службы в OSS, – рассказала мне его племянница Сюзан Шамвей. – У него по этому поводу была настоящая паранойя». В другом разговоре она добавила: «Мне кажется, он поставил под сомнение все, чем жил… пытался разобраться, что в его жизни было действительно важно. Например, вспоминал погибших товарищей или чувствовал себя виновным в смерти каких-то людей. Война творит с людьми и не такое…»

Джоан Сенеделла, другая племянница Морде, сказала, что в последние годы жизни понять его было практически невозможно. Он закрылся от всего мира. «Трудно было даже предсказать, что он способен сделать в следующий момент, – сказала Джоан. – Теодор оставался эрудированным и приятным в общении человеком, но при этом был полной загадкой для окружающих».

Сюзан Шамвей подтвердила эти слова: «Именно таким я и помню Теда. Симпатичным, галантным, но всегда отстраненным».

К лету 1954 года стало понятно, что брак с Густафсон развалился окончательно. Точной даты никто не помнит. Так или иначе, Морде вернулся в Стэмфорд, усадил свое семейство в черный «Олдсмобиль» и отвез в фамильный дом Густафсонов на Род-Айленде. Там он попрощался с женой и двумя детьми – годовалым и трехлетним. Как позднее вспоминали родные Морде, в тот момент ничто не говорило о том, что он прощается навсегда. Теодор вел себя так, будто скоро приедет повидаться, и сказал, что ему просто нужно немного времени, чтобы подумать и во всем разобраться.

Но 26 июня Морде вернулся в родительский дом в Дартмуте. Именно там около четырех часов дня и нашел его брат Элтон: одетый в один только домашний халат, он висел на толстой веревке в душевой кабинке. Спасти его оказалось уже невозможно. Теодору Эмброузу Морде было 43 года.

Его смертьстала для родственников абсолютной неожиданностью. Они не знали, что и думать. Морде не страдал от тяжелых депрессий и никогда не говорил о самоубийстве. «Я предпочитаю считать, что это была месть шпионов вражеской стороны, – сказал мне его племянник Дейв. – Иных логичных объяснений я просто не вижу». Другие думали, что Морде стал жертвой духов потерянного города. Морде побывал там, говорили они, и теперь должен расплатиться за это своей бессмертной душой. «Помню, – рассказала мне Сюзан Шамвей, – как мне когда-то рассказывала об этом бабушка, мать Теда. Она была уверена, что местные индейцы считали найденный им город проклятым местом и что он, отправившись туда, навлек на себя это проклятие».

Через два дня после его смерти New York Timesопубликовала некролог в память о человеке, «изучавшем руины древней индейской цивилизации». Похоронили его на сельском кладбище в Нью-Бедфорде, где он родился и мечтал о путешествиях, наблюдая, как уходят в море китобои.

29 июня секретарь Клуба исследователей направил родителям Морде письмо с соболезнованиями, в котором их сын был назван «истинным первопроходцем, настоящей гордостью Вашей семьи и нашего Клуба». Альберт Морде, судя по всему, этого письма не видел, потому что спустя три дня написал в Клуб короткое, состоящее всего из четырех предложений сообщение о смерти сына. Он предложил зафиксировать этот факт в их документах, а потом, словно желая перевернуть страницу и забыть о прошлом, попросил «прекратить направлять в наш адрес любую предназначенную ему корреспонденцию».

В ближайшее десятилетие Густафсон снова выйдет замуж и, по словам родственников, тоже постарается забыть прожитые с Теодором Морде годы. Ей никак не удавалось смириться с тем, что симпатичный, влюбленный в нее авантюрист, с которым она познакомилась летом 1948 года в Манхэттене, и мужчина, ушедший от нее спустя шесть лет, это один и тот же человек. Как сказал мне ее внук Джозеф Эссей, Глория так и не смогла простить его за решение бросить ее с маленькими детьми на руках. Сегодня она живет на восточном побережье Флориды и, по словам родных, говорить о прошлом не любит.

Годы шли, и легенда о потерянном городе стала забываться. Записные книжки Морде с подробностями гондурасской экспедиции долго собирали пыль в архивах, потом оказались не на своем месте и в конечном счете на некоторое время исчезли вообще. Возможно, они потерялись в момент продажи Музея американских индейцев Смитсоновскому институту или после смерти Джорджа Хея в 1957 году. Один из блокнотов вроде бы сгорел во время пожара. Точно так же на какой-то период пропал и посох, что было очень символично, если учитывать стремление Морде любыми способами защитить свое священное открытие.

После смерти Морде на свете остался только один человек, обладавший информацией о том, что и в каком месте ему удалось обнаружить. Это был его партнер по экспедиции Лоренс Браун. Встречались ли друзья после войны, присутствовал ли Браун на похоронах Морде, нам неизвестно. Он умер в 1974 году, так и не пролив свет на загадочную историю потерянного города.