« Они охраняют его,не щадя жизни. Они воюют с другими. Они теперь уже не те, что были раньше. Они воюют и между собой, убивают друг друга. Он – их главный secreto. Знаете об этом?»

Лодка скользила по речной глади, а Эрнесто рассказывал нам о племенах тавахка, населяющих берега Патуки.

Не сумев устоять перед напором миссионеров, большинство индейцев тавахка давным-давно обратились в католичество. Хотя в последнее время их численность выросла по сравнению с историческим минимумом в 160 человек, наблюдавшимся в начале ХХ века, тавахка, как и живущие бок о бок с ними индейцы печ, признаны специалистами племенем, «находящимся на грани вымирания». Многие тавахка уходили из этих мест, образовывали семьи с представителями других племен, а иногда даже воевали между собой.

В результате всех этих процессов уходили в прошлое и забывались древние традиции. В 1940 году Морде, гостивший в одном из их поселков, насчитал в нем 15 чистокровных тавахка. Сегодня их было меньше десятка на пять деревень. Правительство Гондураса приняло законы, ограждающие индейские племена от разрушительного влияния внешнего мира, и объявило их земли «биосферными заповедниками». Но армия и полиция были слишком далеко, а посему племенам приходилось самостоятельно бороться за жизнь, защищать свои пожитки, хранить историю, традиции и легенды.

Дождевые тучи уже рассеялись, и в полумраке плавали только редкие клубки белесого тумана. Вопли обезьян-ревунов сливались в шум, напоминающий гул приближающегося откуда-то издалека урагана. Лягушка, по-прежнему в своей майке с драконами, теперь заведовал на корме мотором. В лодке с нами было трое вооруженных пиратов и молодой парень, которого я в прошлую ночь не видел.

Эрнесто перебрался на нос лодки, где сидели мы с Крисом. Он знал, что мы ищем в джунглях. Один из его людей передал ему содержание нашего ночного разговора.

«Следите, с кем из индейцев будете об этом разговаривать, – сказал Эрнесто. – Это же их secreto». Он скрутил сигарету, вытащил из кармана пластиковую зажигалку, а потом махнул рукой в сторону плотной зеленой стены джунглей, словно отгоняя тучу москитов.

«У меня есть приятель. Он наслушался всякого такого от индейцев и пошел искать. – Эрнесто подвинулся поближе, и его золотые зубы сверкнули в лучах пробившегося через утренний туман солнца. – Шел он целых два дня и начал находить глиняную посуду необыкновенной красоты. Точильные камни, черепки и осколки, рисунки на камнях – обезьян, людей и какие-то круги. Одним словом, ему было много знаков».

Эрнесто помолчал, чтобы дать нам возможность переварить информацию. Я заметил на левом берегу одинокую хижину на сваях, первый за много часов признак присутствия людей. Панчо с Анхелем, уставившись вдаль, слушали свой радиоприемник, а люди Эрнесто внимательно наблюдали за нами.

Как раз в тот момент, когда он собрался продолжить свой рассказ, в борт лодки с силой ударила ветка дерева. «Видели это?» – спросил он.

«Что, дерево?»

«Нет, – сказал он, – это не просто дерево. Это сами джунгли дают знак». Эрнесто бросил в воду остаток сигареты и улыбнулся, будто теперь и он был участником нашей экспедиции. Казалось, по сравнению с прошлой ночью у него сильно изменилось настроение.

«Так вот, про камни с рисунками, – продолжил он. – Этот парень находил все новые и новые, и целых три дня уходил все дальше и дальше в джунгли. Он чувствовал, что руины уже совсем близко».

«А где это было?» – спросил я.

«Где-то там… Неважно где…» – он обхватил руками свою шею и вывалил мясистый язык, черный, как речной ил.

«Все, что ему рассказали индейцы, было неправильно, – сказал Эрнесто. – Он заболел, еле-еле держался на ногах. – Пират сделал очередную паузу и сплюнул в воду. У него болело все тело. Голова, живот, ноги. Ему пришлось повернуть назад».

Только после этого ему стало лучше, сказал Эрнесто. Стараясь уйти как можно дальше от развалин, он не останавливался целый день, и уже к концу этого дня болезнь бесследно исчезла. С тех пор он больше не осмеливается даже заходить в джунгли.

Собираясь в путешествие,я представлял себе, как буду писать книгу, из которой моя дочь сможет узнать, каким я был человеком, как искал ответы на самые главные вопросы жизни – как встретить старость, как прощаться с молодостью, насколько важны для нас открытия и жизненный опыт, что такое привязанность и даже любовь. Вместо этого я брел по джунглям, как слепой котенок, разваливался на куски и умирал от усталости, то есть фактически демонстрировал свою слабость.

У меня возникло какое-то скорбное чувство. Заблудившись в своей городской жизни, я убежал от нее сюда, в джунгли, и заблудился в них уже в самом буквальном смысле. Я даже не знал, существует ли то, что я ищу.А вдруг Морде просто соврал? Что, если никакого города нет вовсе? В голову лезли все новые и новые вопросы. Пусть даже город существует, но ведь джунгли – это самая настоящая кроличья нора, провалившись в которую оказываешься у входа в сотни других таких же кроличьих нор. Здесь можно месяцами продираться через заросли, рубить лианы, взбираться на горы и ни разу при этом не побывать дважды в одном и том же месте. Хотя для меня все места в джунглях были на одно лицо.

Я сделал попытку записать свои мысли, рассказать, как шумит пробегающая мимо меня река, и через некоторое время немного успокоился. Я написал, как Скай спросила меня, надеваем ли мы в джунглях носки, и решил, что надо держаться изо всех сил.

Воды в бутылкаху нас давно не осталось, и поэтому мы пили воду прямо из реки, очищая ее каплями йода, от которых она начинала вонять железом. Мы миновали первую деревню тавахка, где, скорее всего, и останавливался Морде в те времена, когда она состояла из 24 хижин. Тогда в ней была даже школа для детей. Теперь же на месте деревни не было ничего, кроме высокой травы: в октябре 1998 года ее полностью уничтожил ураган «Митч». Чуть ниже по течению Эрнесто направил лодку к поселению индейцев тавахка, носящему название Япувас. Когда мы начали взбираться по ведущей к деревне крутой тропинке, его люди последовали за нами. Я слышал, как они перешептывались о чем-то, пока мы вылезали из лодки, и пришел к выводу: они идут за нами, чтобы быть в курсе всего, что нам удастся узнать у индейцев.

«Мне это совсем не нравится», – сказал я Крису.

«Давай будем смотреть по ситуации. Наблюдай», – ответил он.

Один из пиратов держал в руках ружье и явно был готов в любую секунду открыть огонь. Вокруг никого не было, но нам казалось, будто из десятка хижин на нас уставились сотни глаз. Домишки, выстроившиеся вдоль грязного проселка, были разной степени запущенности. Некоторые были сколочены из прогнивших досок, а солома на крышах выглядела так, будто ее грызли какие-то животные. Часть хижин явно пустовала. В поселке, если не считать стрекота цикад, стояла полная тишина.

Эрнесто издал звук, похожий на крик птицы, и после долгого ожидания мы увидели, как из-за одного домика вышли четыре женщины в старой потрепанной одежде. Следом за ними появились двое парнишек в обрезанных джинсах. Подручный Эрнесто крепче сжал свою винтовку. Мы поздоровались, и женщины с каменными лицами кивнули в ответ. В ответ на наш вопрос, может ли кто-нибудь здесь с нами поговорить, они отрицательно покачали головами. Одна из них сказала, что все мужчины сейчас работают в поле и вернутся в деревню только после наступления темноты.

Когда мы упомянули Ciudad Blanca, они надолго погрузились в молчание. В конце концов вперед шагнул один из босоногих мальчишек. «Я знаю про город», – сказал он по-испански, но женщины одернули его, произнеся что-то на своем языке, и на этом разговор был окончен.

Мы немного прошлись по маленькой деревне под пристальным наблюдением женщин, а потом решили двигаться дальше. Эрнесто и его люди тоже отправились к реке. Судя по всему, они поняли, что никаких секретов о золотых кладах и древних артефактах нам здесь не расскажут. «Удачи», – со смехом сказал Эрнесто, уходя из деревни. Он не заметил, что Панчо все-таки удалось поговорить с юным индейцем. Тот сказал, что нам, наверно, сможет помочь один тавахка из следующей деревни. «Он очень много знает», – заявил мальчишка и посоветовал просто спросить в том поселке «старшего».