Звонок домой
« Далеко еще?» – спросил я Криса.
Он продолжал размахивать мачете, расчищая дорогу через буйную растительность, и не обратил на меня никакого внимания: я задавал этот вопрос уже в пятый или шестой раз.
До индейской деревни оставалось еще не меньше пятидесяти километров, но никаких прямых дорог до нее не было. Мы больше пяти часов шагали за погонщиком мула, периодически делая короткие привалы, чтобы перекусить энергетическими батончиками. Я изо всех сил старался занять голову любыми посторонними мыслями, лишь бы не думать о сопровождающей каждый мой шаг адской боли в ногах и о том, что до цели было еще так далеко. Пятьдесят километров? Это как от Бруклина до Уэстчестера.
«Может, лучше просто заночевать прямо тут?» – предложил я, показывая на небольшую удобную полянку, расчищенную будто бы специально для нас.
«Ведешь себя хуже моих детей», – наконец ответил Крис.
«Но я не дойду!»
«Перестань об этом думать, и дойдешь».
Я не понимал, как Крис вообще может стоять на ногах после своего купания в реке. Выглядел он по-прежнему бледновато, и было слышно, как трудно ему дышится во время подъемов на холмы. Я сказал ему, что мне было бы легче идти, если бы я знал, сколько еще осталось.
«Ты действительно хочешь знать?»
«Да, хочу».
«Представления не имею», – ответил он.
Когда прекращался дождь, мне хотелось сделать хоть какие-то записи, но ноги вязли в глубокой грязи, ботинки невыносимо давили на мозоли, и я просто не находил в себе сил остановиться и достать блокнот. Из-за жары я выпивал в день по 10–15 литров воды, но солнце моментально выпаривало ее из моего организма.
Джунгли становились все плотнее и плотнее, в результате чего мы двигались все медленнее и медленнее. Однажды мы целый час продирались через заросли, продвинулись всего на длину футбольного поля, а потом, внезапно оказавшись на краю крутого обрыва, были вынуждены повернуть назад. Пару раз над нами, разыскивая что-то в джунглях, пролетали военные вертолеты. А что здесь искали мы? Временами я просто не мог этого вспомнить.
Оказавшись на берегу Куйамель, которая была гораздо шире и стремительнее Рио-Бланко, а неоново-зеленым цветом воды сильно смахивала на «Palmolive» для мытья посуды, мы подняли головы и увидели темную стену гор, взды-мающуюся над нами, словно борт огромного океанского лайнера. Панчо показал своим мачете на укрытые дымкой вершины и сказал, чтобы мы даже и не думали перебраться через горы: «Для этого понадобится два или три дня».
Крис предложил Панчо построить плот из пробкового дерева, но хозяин нашего мула сказал им, что уже через пару километров его разнесет в щепки быстрым течением. При этом он сделал руками такой жест, будто ломал палку. Я настолько устал и не хотел идти дальше, что готов был отправиться вниз по реке на чем угодно, хоть на крохотной дощечке. Я закрыл глаза, замер под лучами июльского солнца и, всем больным телом чувствуя прессинг джунглей, отпустил в свободное плавание свои мысли. Я думал о дождях, реках, стервятниках и бесконечных тенях. Открыть глаза пришлось на крик Панчо, выдвинувшегося немного вперед и заметившего на возвышающемся над рекой холме чей-то дом. Может быть, подумал я, нас смогут выручить его хозяева?
В доме жил средних лет мужчинапо имени Эладио, его жена и две юные девушки. Встретил он нас настороженно. «Gringos? – спросил он. – Americano?»
Крис по-испански подтвердил, что мы приехали из Соединенных Штатов, хотя гораздо больше мы, грязные, с жирными, свалявшимися волосами, были похожи на только что выбравшихся из канализации бродяг. Крис снова сильно побледнел от своей тропической болезни. Девушки прошептали что-то друг дружке на ухо и потом рассмеялись. Эладио прикусил губу. «Вы военные? – он показал пальцем на наши с Крисом армейские ботинки. – Похожи на солдатские…»
Это был невысокий, но очень крепкий мужчина в расстегнутой белой рубахе с коротким рукавом и сандалиях из кожзаменителя. «Здесь когда-то стояла американская армия, – сказал он и широким жестом, словно описывая какую-то гигантскую птицу, обвел небо. – Они прилетали на больших вертолетах, и мы слышали их издалека».
Он имел в виду американских солдат, которые в 1980-х тайно готовили отряды «контрас» к ведению войны с социалистическими властями соседней Никарагуа. Отсюда до границы с ней было всего восемь или девять часов ходу.
«Страшные были времена, – сказал Эладио. – Мы по вечерам ложились пораньше и задували все свечи, чтобы нас никто не заметил. Мало ли кто бродит тут, по джунглям». Мужчина немного помолчал, а потом добавил: «Я знал, что где-то там есть американцы, но никогда их не видел. Они были как привидения».
«Нет, мы не военные», – с присущей настоящему южанину вежливостью сказал Крис. Он объяснил, что мы идем к живущим на Патуке индейцам тавахка.
Эладио успокоился и с улыбкой сказал, что уже несколько дней не видел на реке никаких лодок, если не считать самодельной баржи-лесовоза, которая прошла мимо этим утром. В ответ на вопрос Криса, вернется ли она обратно, Эладио сделал такое лицо, будто только что проглотил муху. Скорее всего, вернется, сказал он, но с ее экипажем лучше никаких дел не иметь. Пока мы размышляли, как быть дальше, хозяин сказал, что мы можем остаться и переночевать, но только не в доме. Он показал на небольшое открытое крыльцо, которое, по сути, было всего лишь крытой площадкой на склоне спускающегося к реке холма.
Остаток дня мы отдыхали и точили свои мачете. Позднее, когда я наконец задремал на крыльце дома, меня разбудил Крис. «Посмотри, что я нашел», – сказал он. Мы обогнули хижину, прошли мимо деревянного туалета и оказались на небольшом лугу, в центре которого был высокий, метров четырех-пяти, заросший травой холмик. «Знаешь, что это такое?» – спросил Крис.
Несмотря на свое болезненное состояние, он был полон энергии и возбужден. «Это называется холм», – игриво ответил я, думая, что ему тоже, наверно, стоило бы поспать.
«Это потерянный город».
«Что?»
«Ну, не наш потерянный город, а брошенная древняя деревня».
Пока я переваривал эту информацию, он уже забрался на холмик. «Здесь была главная площадь», – заявил он, расхаживая по его вершине. «А вон те холмики поменьше – это дома, – сказал он, показывая на группу небольших возвышений метрах в двадцати от нас. – Это, наверно, был поселок с населением человек в пятьдесят».
«И сколько ему лет?»
«Гадать трудно, но я бы сказал, что больше тысячи».
* * *
Пиратская баржа так и не вернулась, и на реке до самой ночи было пусто. Тем не менее транспортные проблемы вскоре ушли для нас на второй план. Когда Панчо включил свой радиоприемник, мы услышали, что в стране началась гражданская война.С начала путча прошло уже больше месяца, и теперь кризис достиг крайней точки. Все аэропорты были заблокированы военными, со следующего дня начинал действовать мораторий на передвижения по стране, гондурасские военные части выстроились вдоль границы с Никарагуа, через которую с армией своих сторонников грозил перейти свергнутый президент Мел Селайя. Магазинам было запрещено торговать оружием и боеприпасами, но обе стороны конфликта находили другие способы вооружиться.
Панчо с Эладио принялись обсуждать происходящие события, но из-за громкого стрекота цикад до меня долетали только фрагменты их разговора.
«Чавес хочет принести сюда коммунизм», – сказал Панчо.
«Да, – согласился Эладио, – Мел пытается это сделать».
«А при коммунизме страна рухнет…»
«Зато тогда все будут бедными. А я думаю, что это хорошо».
«Но как же мы будем зарабатывать деньги? Об этом тоже надо думать».
«Меня деньги мало волнуют… зато и у миллионеров тогда денег не будет. А это самое главное. Чтобы они были такие нищие, как мы».
Панчо расплылся в улыбке. «Может, это и правда будет хорошо, – ответил он. – Но я просто не хочу, чтобы какой-то диктатор указывал нам, как надо жить. И так уже есть Кастро, Чавес и Ортега. Люди там все бедные и живут при диктатуре. Нам здесь еще один такой не нужен. Лучше жить свободно». На этом они и согласились.
По радио продолжали передавать новости, а Эладио вдруг посмотрел на меня и сказал: «Надо бы вам ехать домой».
Вкусно поужинаврисом, бобами и горячими тортильями, испеченными на костре женой Эладио, мы решили пораньше отправиться спать. Крис, почувствовав новый приступ лихорадки, улегся еще несколько часов назад. Было около восьми вечера, солнце зашло совсем недавно, но казалось, что вот-вот наступит полночь.
Панчо помог мне повесить гамак между двумя растущими рядом с домом деревьями. Веревки к ним он привязал какими-то совершенно незнакомыми мне узлами. До этого я пользовался гамаком один-единственный раз на крыше нашего бруклинского дома. На вид он больше всего похож на стручок из эластичной, плотно облегающей тело виниловой ткани, накрытый сверху пристегивающейся при помощи «молнии» противомоскитной сеткой.
Надев на голову свою шахтерскую лампочку, я немного почитал, слушая, как бьются о сетку москиты. Я надеялся, что деревья не сломаются под моим весом. Прежде чем лечь, я переоделся в сухую одежду, но все равно никак не мог уснуть, хотя за последние трое суток спал в общей сложности не больше двенадцати часов. Ноги у меня горели огнем. Я вспомнил, что ягуары ходят практически бесшумно, и представил себе, что буду чувствовать, когда один из них подкрадется и внезапно нападет на меня снизу. Через час я расстегнул сетку, вылез из гамака, нашел на крыльце рюкзак Криса и, вытащив из него спутниковый телефон, пошел на поляну с развалинами старой деревни.
Центральный холм отсвечивал в лунном свете зеленым. Я никогда даже не думал, что на небе может быть столько звезд. На Луне, сверкающей в кромешной темноте ярче электрического фонаря, были ясно видны горы и кратеры. Раза три на небе мелькнули падающие звезды. Я проследил за ними взглядом.
Телефоном я за время путешествия не пользовался ни разу. Все ждал момента, когда смогу оказаться в полном одиночестве, а еще потому, что любые технологические гаджеты здесь казались какими-то неуместными. Но на носу был день рождения Скай, да и мне уже было просто необходимо услышать голоса домашних. В конце концов я включил телефон, набрал наш бруклинский номер и замер в ожидании, пока телефон искал линию. Эми подняла трубку на третьем гудке.
«Неужели это ты?» – спросила она.
Разницы между нами было четыре часа, и она как раз готовила ужин. Как же здорово было слышать ее голос!
Я начал было рассказывать ей о том, что у нас происходит, но она перебила меня словами: «На нас вчера напали».
Я не поверил своим ушам и попросил повторить. «Связь не очень хорошая», – сказал я ей.
«Я проснулась посреди ночи и увидела, что какой-то зверь пытается отодрать от окна сетку, – сказала она, и голос ее задрожал. – Он хотел забраться в дом».
«Так что значит «напали»?»
«У него были огромные желтые глаза и руки с пальцами. Это был енот», – сказала она.
«Енот пытался пролезть в дом?»
Я уже хотел пошутить, что об опасных животных следовало бы рассказывать мне, но потом понял, что Эми действительно потрясена случившимся. Она терпеть не могла енотов. Ее пугали их глаза и черная полумаска на морде.
«Я серьезно говорю. У него были такие большущие страшные руки…»
Эми сказала, что енот убежал, когда она выпрыгнула из постели, но сетка на окне была уже изорвана в клочья. «Теперь у меня, наверно, бешенство», – сказала она.
«Откуда у тебя может быть бешенство?»
«Я трогала сетку и могла измазаться в его слюне».
Я попытался ее успокоить, но она меня уже не слушала. Она рассказала, что закрыла и заперла окно, а потом побежала мыть руки лизолом.
«Лизолом?»
«Я же была жутко напугана, – сказала она, – хотела продезинфицировать руки».
«Нет у тебя никакого бешенства, – сказал я, – все с тобой нормально».
«Но енот может вернуться… Это был просто огромный зверь. Он вполне может вернуться».
Я сказал ей, что даже если это случится, енот не сможет пробиться через стекло.
«Ты его лапищи не видел, – ответила она. – Гигантские! Он ими и стекло сможет разбить».
Мы еще некоторое время продолжали препираться по поводу енота, а потом она сказала, что теперь спит в комнате Скай, а на ночь включает свет во всем доме.
«А все потому, что тебя нет, – в конечном итоге сказала Эми, – и мне приходится справляться со всем этим одной».
Через мгновение на линии воцарилась тишина. На меня накатила волна жуткой печали. Мне хотелось немедленно телепортироваться домой, чтобы выследить и поймать этого дурацкого енота. Я уже начал говорить, как мне жаль, что все так вышло, но тут в трубке зазвучал веселый голос Скай. «Папочка», – сказала она. Услышав ее, я моментально успокоился и прямо увидел, как они сидят за обеденным столом в гостиной и как дочь подпрыгивает на своем стуле, сжимая в руках телефонную трубку.
«Как там, в джунглях?» – спросила она.
Я сказал, что жарко и мокро. Скай рассказала мне, какую принцессу нарисовала в летнем лагере, а потом спросила, видел ли я обезьян. «А вы в джунглях носки надеваете?» – вдруг спросила она. Это меня очень насмешило… и Эми тоже.
«Ты ждешь дня рождения?» – спросил я.
«Очень-очень жду», – сказала она и перечислила всех подружек, которые собирались прийти в гости.
«Наверно, будет здорово», – сказал я.
Говорили мы долго, и я чувствовал, как меня отпускает усталость и напряжение. «Веди себя хорошо и помогай маме, ладно?» – сказал я Скай. Прощаться было трудно, ведь в конце каждого разговора всегда понимаешь, как много хочется сказать еще. «Прости меня за то, что я не с вами», – сказал я.
«Я просто очень устала», – ответила Эми и положила трубку.
Забравшись обратно в свой гамак, я не смог найти «Валиум» и поэтому просто лег и закрыл глаза. У меня вроде бы горел лоб, и я сразу забеспокоился, не подхватил ли от Криса то, чем он болел. Мне казалось, будто что-то внутри моей души начинает основательно расклеиваться. Я представил себе, как енот разрывает оконную сетку, и увидел в этом событии метафорическое отображение того стыда, который чувствовал, когда уезжал от своих родных, прикрываясь разговорами о поисках самого себя. Казалось, какой-то незваный гость хочет уничтожить нашу семью. Неужели я был таким эгоистом? «Я просто очень устала», – снова и снова крутились у меня в голове слова Эми, и я переживал за нее. Может быть, мне придется заплатить за это путешествие чем-то, о чем я даже не подумал?
Перед отъездом из города мне и в голову не приходило, что будет означать мое отсутствие на дне рождения Скай. Я думал, что смогу отдать ей все долги по возвращении домой… ведь дни рождения бывают каждый год. Но теперь мне было печально и одиноко. В конце концов я все-таки заснул, но ночь прошла неспокойно: меня донимали странные «малярийно-медицинские» сны, в которых оживали огромные деревья, а мертвый американец снова и снова повторял, что я украл у него золото. Проснувшись с утра, я узнал, что баржа речных пиратов вернулась.
