Вторник родился 10 сентября 2006 года. Это был помет из четверых восхитительных чистопородных щенков золотого ретривера. Нет, родились они не во вторник. Было воскресенье, поэтому такое объяснение происхождения клички можно отбросить. За эти годы я додумался еще до нескольких вариантов. Я познакомился с ним на «Великий вторник», в день президентских выборов 2008 года. Мне нравится песня «Роллинг стоунз» «Рубиновый вторник» («Руби тьюздей»). Само слово Thesday происходит от имени норвежского бога войны, а у индусов этот день посвящается богу озорства — оба они подходят как нельзя кстати.

Но правда в том, что кличка Вторника — загадка. Он был одним из четверых щенят в помете и одним из двухсот золотых ретриверов, родившихся за последние тринадцать лет в некоммерческой организации «Собаки-компаньоны Восточного Побережья» (СКВП). Эта организация находится в северной части Нью-Йорка, там дрессируют собак для инвалидов. На то, чтобы превратить Вторника в компаньона, кардинально меняющего жизнь, ушло два года и 25 тысяч долларов, пожертвованных анонимным благотворителем. Он-то и дал клички троим щенкам из помета: Вторник, Линус и Блу. Я не знаю даже имени этого человека — что уж говорить о причинах, по которым он выбрал такую кличку!

— Раньше люди смеялись над этой кличкой, — сказал мне как-то сотрудник СКВП. — Но теперь все ее обожают.

Я могу только представлять себе, каким щенком был Вторник: я-то с ним познакомился, когда ему уже было два года, — но я видел фотографии новорожденных золотых ретриверов: безволосые крошечные тельца, прижавшиеся к матери и ерзающие в поисках соска. Пухлый щенок может поместиться на ладони. Мордочки у новорожденных умильные, уголки губ загибаются вниз, поэтому малыши выглядят грустными и беспомощными, однако их обаянию совершенно невозможно противиться. Шерсть у Вторника скорее янтарного оттенка, что отличает моего пса от братьев и сестры. Я представляю себе, как этот глупышонок катается, кусает братьев и сестру, покачивается на неокрепших лапках, а потом падает — вымотанный, но безгранично счастливый комочек. Вторник — семейный парень, ему нравилось постоянно быть рядом с родными. Когда щенки этакой грудой лежали вместе, а их лапки, хвостики и головы торчали во всех направлениях, первым делом, конечно, в глаза бросался именно Вторник: его рыжая шерсть пятнами проглядывала из большой желтой кучи-малы. Впервые открыв темные глазки, он зачарованно смотрел на мир. Думаю, даже тогда его маленьким манящим карим глазам невозможно было противиться.

Но детство Вторника не сводилось только к общению с семьей. Вовсе нет. Ему суждено было стать одним из самых развитых псов в мире — помощником для инвалида, и воспитание началось с трехдневного возраста, задолго до того, как открылись глазки, тогда, когда этот несмышленыш еще подползал на животике к материнскому соску. Кормление сильнее всего успокаивает животное, поэтому является лучшей наградой. Крошечному слепому трехдневному Вторнику было спокойно, когда он сосал молоко. Во время кормления он чувствовал себя в безопасности, и специалистам СКВП нужно было, чтобы так он себя ощущал и в присутствии людей. Так что Лу Пикар, выдающаяся создательница этой организации и главная дрессировщица, начала похлопывать лапки трехдневных щенков во время кормления, чтобы в сознании щенка прикосновение и запах человека были связаны с молоком матери. Вторник был такой маленький, что его органы чувств еще не до конца развились. Ушки были прижаты к голове, глазки не открылись. Лапы были чувствительнее всего. Они открывали новорожденному этот новый мир.

Когда Вторнику было пятнадцать дней от роду, у него открылись глазки, маленькие и невинные. Представляю себе щенячий пушок на мордочке, нежный ротик, любопытные карие глаза, ошеломленные цветами и формами. Тогда же начали слышать ушки, и детеныш стал познавать мир уже не только на ощупь. Теперь, похлопывая лапки, Лу говорила «па-па-па», потом «смк-смк-смк», как будто целовала. Она подражала причмокиванию, которое щенки издавали, когда сосали молоко, имитировала уже известный малышам звук.

И вот, когда ретриверу открылись новые ощущения, Лу стала постепенно отлучать его от кормления. Вместе с братьями и сестрой Вторник скулил, требуя молока. Но Лу касалась его и говорила «па-па-па, смк-смк-смк», пока малыш постепенно не переставал плакать и вырываться. Как только он успокаивался, дрессировщица отпускала его к матери. Она учила малыша терпению и манерам, показывая, что за самоконтроль дается награда, а за попрошайничество и агрессию — нет.

Классическая дрессировка Вторника началась в возрасте пяти недель. Несколько часов он учился ходить на поводке и выполнять упражнения, запоминал простые команды. Кроме того, щенка возили в «Грин Чимниз Фарм». Там дети от шести до девяти лет с эмоциональными и поведенческими расстройствами клали ему в пасть еду. Биологической потребности в этом не было. Вторник все еще был комочком шерсти, почти слепым, он спотыкался и шатался на ходу и полностью зависел от матери. Еда была средством дрессировки. Щенки сперва начинают есть пищу, отрыгнутую матерью, и запах ее слюны сообщает малышам, что это съедобно и безвредно. Вот оно, фундаментальное биологическое доверие. Вторник учился доверять не только матери, но и людям.

Он не хотел есть. По крайней мере поначалу. Как и остальные щенки. Они были словно семимесячные младенцы, и кормили их незнакомые. Поэтому Вторник закрывал пасть. Мотал головой. Выплевывал еду, которую ему впихивали в рот. Дети гладили щенка, поощряли, давали еще. Он выталкивал пищу языком, кашлял, давясь, зажмуривался, держал рот раскрытым, а язык дергался и шлепал от отвращения.

В конце концов маленький ретривер начал лизать еду. Сопротивляться не было смысла, да и вообще-то кушать уже хотелось. Дети говорили: «да, да, да», «хороший, хороший, хороший». Им заранее сказали поощрять правильное поведение, но песик откликался скорее не на слова, а на возбуждение и радость. Собаки любят угождать людям. Они стайные животные, это зашифровано в ДНК. Даже новорожденные щенки, которые на ногах-то не держатся, виляют хвостом, когда ощущают подкрепление.

Поэтому Вторник ел. «Да, да, хороший песик, хорошая собачка». Вторник с радостью ел еще. Дети снова его хвалили. «Хорошая собачка, Вторник, хороший песик». Щенков одновременно учили сосредотачиваться на задании, быть терпеливыми и доверять. Им объясняли: не нужно требовать внимания к себе, но, если выполнить задание, можно получить огромную награду. Вторник тоже усваивал один из первых в жизни уроков: люди могут платить положительными эмоциями и любовью.

А в СКВП Вторника перевели из родильного отделения, в котором наблюдаются новорожденные щенки, в вольер побольше. Одна часть его находилась под открытым небом, а другая — в помещении. Там он мог гулять на своих неокрепших лапках и играть с братьями и сестрой. Мать все еще кормила его молоком трижды в день, но так как малыши уже познакомились с иной пищей, она перестала заботиться о том, куда деваются «отходы». Так всегда бывает, как только щенки начинают употреблять твердую пищу, поэтому появилась новая возможность для дрессировки. Лу положила в вольер древесной стружки, и шестинедельный Вторник, уже приученный понимать человеческие желания, сразу же сообразил, что здесь нужно справлять нужду. Каждый день Лу отодвигала стружку все дальше и дальше от его матери, и, таким образом, Вторнику нужно было проходить все более длинный путь, чтобы облегчиться.

Через несколько дней между щенками и матерью положили бревно и бугристое пластмассовое покрытие. Вместо того чтобы беспечно играть в общей куче-мале, состоящей из лап, ушей и виляющих хвостиков, малыши должны были преодолевать полосу препятствий, чтобы добраться до кормилицы. Вожак всегда шел первым, шатался на пластмассовых кочках и карабкался на бревно, а потом падал. Как только он одолевал барьер, за ним устремлялись остальные. Вот откуда я знаю, что Вторник никогда не перебирался к матери первым. Он по природе своей не вожак, а поэтому отличный пес-помощник. Вожаки часто проваливают программу собаки-компаньона, потому что слишком самоуверенны. Воспитанники Лу совсем иного сорта, так как в ее питомнике несколько поколений подряд скрещивали покладистых особей, даже вожаки у нее покорные. В устах Лу слово «покорный» звучит как комплимент. Это значит, что ее псы не своевольные и властные, а дружелюбные и уверенные в себе — идеальные качества для компаньона.

В том помете вожаком был Блу. Но Вторника я всегда представляю себе первым. Не потому что он был сильнее, хотя мой пес всегда был крупнее других. И не потому что он напорист, хотя он определенно любопытен и упрям. На мой взгляд, отличительная черта Вторника — это потребность в любви, в прикосновении и поощрении. Мне как-то сказали, что есть два типа собак: ласковые и сдержанные. Ласковые всегда стараются коснуться тебя, проходя мимо, трутся о твое бедро, плюхаются отдохнуть на твои стопы, кладут лапы тебе на колени, когда ты сидишь. Сдержанные стоят в нескольких шагах, лежат рядом, но никогда не пытаются забраться на тебя. Это не значит, что их любовь слабее. Они всем сердцем с тобой — просто им нужно личное пространство.

Вторник ласков. На самом деле в иерархии ласковых псов он бы мог быть королем всех вожаков. Он не может без контакта. Контакт ему необходим, как воздух и вода. Со дня нашего знакомства он просит, чтобы я к нему прикасался, постоянно трется об меня или тычется головой. Вот почему я представляю, как маленький Вторник с зажмуренными от напряжения глазками, энергично вихляет задком, чтобы протиснуться под препятствием, как он, высунув язык и скребя передними лапами, падает — раз, другой, третий, а потом шлепается мордочкой вниз по ту сторону барьера. Он и сейчас-то терпеть не может оставаться один, а уж в щенячьем возрасте он, наверное, с ума сходил, расставаясь с матерью даже на мгновение. Я почти вижу, как он шатким и неуклюжим галопом детеныша несется по бугристому полу, потом тихонько скулит, когда Лу его удерживает, а потом наконец его мысли успокаиваются, лапки перестают пихаться, замедляется дыхание — щенок послушно ожидает своей очереди.

Все это было частью дрессировки. Щенки вроде Вторника должны не только выполнять команды — у них должна выработаться трудовая этика. Они обязаны понимать, как служить людям, и желать награды за свою службу. В течение следующих двух недель объем дрессировки все увеличивался, а контакт с матерью сокращался: к моменту расставания (обычно у собак это происходит в возрасте восьми недель) дрессировке нужно было посвящать уже четыре дня в неделю. К тому времени связь с матерью заменялась на связь с человеком, который гулял с ним, давал команды и общался с щенком при помощи поводка. Заботились о Вторнике превосходно. Дважды в день вычесывали, кормили самой полезной пищей. Свободное от работы время песик проводил с братьями и сестрой, так что его держали в тонусе — как в физическом, так и в умственном плане. Но ни в коем случае не баловали. Вторник входил в систему, и все в ней, даже время отдыха, было тщательно отмерено с целью воспитать идеального пса-помощника. Как сказала Лу Пикар деловым говорком жителя нью-йоркского пригорода:

— Мы проявляем симпатию к щенкам, но вот любовь не достается им даром. Поработаешь — получишь любовь. Просто так мы любовь не расточаем.

А в другой раз она призналась мне:

— Все дело в клиенте… я стараюсь дать своему клиенту больше независимости, свободы и позитивного общения.

Высокая и худощавая, с копной непослушных каштановых волос, Лу не приукрашивает свою работу. Она может говорить о собаках, как о «Фольксвагенах» или «Роллс-Ройсах», рассказывая о своих методах, но даже урезанные описания никого не обманут. Она дрессирует собак не ради денег, и (в отличие от многих других специалистов в этой сфере, с которыми я знаком) ей не нужно льстивое обожание публики — она не собирается заигрывать со знаменитостями. Она занимается своим делом ради клиентов, ради собачьей любви и еще — в память об отце.

Лу потеряла свою мать подростком, и отец растил девочку один. Работал изо всех сил, жертвуя всем ради ребенка. Так и не женился во второй раз, но все время мечтал о путешествиях, а порой и о переезде — может, во Флориду — когда-нибудь, когда-нибудь. Когда отец вышел на пенсию, Лу так радовалась за него. Наконец-то он исполнит свою мечту. Через две недели у него случился удар.

— Я была злая, — сказала мне Лу однажды. — Я не агрессивна, но готова лезть в драку, если унижают того, кому и так несладко. Если человек уже лежит на земле, а ты его пинаешь и пинаешь, я лезу в гущу с кулаками, «ты отвали, а ты поднимайся!» — такая уж я есть… Так что, когда папу хватил удар, я была в ярости. Это было несправедливо. Что теперь будет с твоими золотыми годами?

Отец Лу с трудом мог передвигаться и говорить, и Лу с мужем перевезли его к себе. Через несколько недель он впал в глубокую депрессию.

— Я должен был умереть, — бормотал он снова и снова. — Лучше бы я просто умер.

Методы традиционной медицины не помогали, поэтому Лу попробовала нечто новенькое. Она выдрессировала пса. В то время она превращала молодых собак богатеньких жителей пригорода в послушных домашних зверюшек, так что в гараже у нее жила целая свора. Женщина смастерила нечто вроде сбруи с жесткой ручкой и научила одного из своих лучших псов стоять смирно — у дрессировщиков собак-компаньонов это называется «замри», но тогда Лу этого еще не знала.

Лу хотела, чтобы собака в такой сбруе помогала отцу подниматься с постели и ходить по дому. Отец относился к затее Лу скептически. Пока не попробовал. В первый день он смог встать с дивана с помощью пса. Еще через несколько дней начал ходить на кухню. Что еще важнее, он стал разговаривать, и не в своей обычной манере «ах, какой я несчастный». Он стал разговаривать с собакой. Все началось с простой необходимости, постоянного общения, состоящего из команд и поощрения. Но вскоре оно превратилось в настоящий разговор. Пес дарил старику свободу и вдобавок то, чего Лу не ожидала, — дружбу. Отец начал звать пса к себе и разговаривать с ним, как с другом. Они целый день проводили бок о бок и скоро даже спать стали вместе. Как-то вечером, наблюдая, как эти двое входят в кухню, улыбающиеся и счастливые, Лу повернулась к мужу и сказала:

— Вот чему я хочу посвятить жизнь!

Муж ответил:

— Тогда действуй.

Год спустя, после специализированного обучения в «Грин Чимниз Фарм», легендарном месте дрессировки собак-компаньонов в Бингеме, Нью-Йорк (где в рамках терапии Вторника кормили дети с эмоциональными расстройствами), Лу Пикар основала СКВП. Вскоре ее муж ушел с работы и присоединился к Лу. Сколько жизней они изменили с того момента! Мальчик с серьезной травмой мозга после аварии. Девочка-аутист, которая не могла создать связь ни с одним живым существом. Подросток с церебральным параличом. Солдат, лишившийся ног в результате взрыва самодельной бомбы. Я не могу назвать имен, но зато могу сказать, как собаки повлияли на этих людей. Псы не просто глубоко изменили их жизни, а стали одним из лучших и важнейших событий. Они явились ответом на их молитвы, на молитвы из глубины души, а не «помоги мне выиграть в этом футбольном матче». Если ты становишься клиентом СКВП, каждый день твоей жизни кардинально меняется. Я знаю, потому что именно это сделал для меня Вторник.

Такую силу не выработаешь просто дрессировками. Если будешь прививать собаке только способность понимать человеческие желания и потребность угождать людям, далеко не уедешь. Нечто очень важное кроется и в самих отношениях. Собака-компаньон должна быть абсолютно предана своему хозяину, чувствовать необычайную, запредельную близость к нему. Чтобы создать такую особенную связь, СКВП вырабатывает у псов потребность. В первые три месяца щенка вроде Вторника один и тот же человек не может дрессировать дольше двух дней подряд. С трехдневного возраста будущих компаньонов учат искать у людей любви и признания, но им никогда не дают наладить связь с одним-единственным дрессировщиком. Псы окружены любовью, но изолированы от истинного объекта своих чувств — постоянного хозяина.

Признаюсь, мне нелегко думать об этом. В конце концов я сам был таким. Вернулся после двух сроков в Ираке, чужой для всех. Я порвал связи с родными. Перестал общаться с товарищами по оружию, уехал за тридцать миль, поселился в трейлере, отгороженном забором, вместо того чтобы быть рядом, «в одном строю». Два года прожил в Нью-Йорке, со всех сторон окруженный людьми и все равно от всех отделенный. Да, я общался с десятком людей, ездил на лекции в Колумбийский университет, даже ходил порой на бейсбольные матчи или на концерты с другими ветеранами. Но внутренне я был неприкаян, не способен на отношения — пуст.

Лу считает, что я зря себя накручиваю.

— Собаки не похожи на людей, — объяснила она. — Они живут настоящим. Я счастлив сейчас? Я получаю то, чего хочу в данный момент: еду, кров и поощрение? Они не беспокоятся о будущем. Им нужна связь — я хочу сказать, это биологическая потребность, — но они не тоскуют по ней, как ты тогда, Луис, потому что не грустят о том, чего никогда не знали. Я не могу дать собаке все радости жизни, ей придется подождать появления хозяина, чтобы осознать: трава зеленее рядом с ним.

Уверен: в СКВП Вторник был счастлив. Он просто с ума сходит от радости каждый раз, когда мы приезжаем туда в гости. Это случается нечасто, потому что от моей манхэттенской квартиры до центра в Доббз Ферри, штат Нью-Йорк, нужно добираться три часа на общественном транспорте, а это психологически тяжело. Но стоит нам сесть в поезд на Большом Центральном вокзале, Вторник уже знает, куда мы едем. Изменяется осанка, а хвост виляет так бешено, что аж ляжки вразлет. Пес послушно сидит возле меня, потому что знает: в замкнутом пространстве только он помогает мне оставаться спокойным, — но как только мы сходим на станции «Доббз Ферри», ретривер начинает натягивать поводок. Частенько я даже два-три раза останавливаюсь посреди платформы и командую «рядом!». На мгновение он подчиняется, но потом снова несется вперед. Это на Вторника совсем непохоже. Он знает: мне нужно, чтобы он был рядом, поэтому никогда не тянет меня вверх по лестнице. Но на станции «Доббз Ферри» он иногда теряет контроль. В маршрутке он имеет обыкновение долго выглядывать в окно, шлепая хвостом по сиденью, вывалив язык и задыхаясь от возбуждения. В этот раз, когда мы приехали в СКВП, он сиганул через сиденье маршрутки прямо в раскрытую дверь, а это серьезное нарушение профессиональных обязанностей.

Но я не могу винить пса за такой проступок, как не могу укорять за то, что он обнюхивает пожарные гидранты и наблюдает за белками. Моя квартира — это дом Вторника, но к центру СКВП он сильно привязан. Если б он был человеком, я сказал бы, что там он стал мужчиной. В конце концов для собаки два года — это как четырнадцать лет для человека. Братьев и сестры здесь уже давно нет, но для Вторника большой бетонный зал с желтой разметкой на полу до сих пор родное место, убежище, приют. Ему нравится смотреть на собак, даже на незнакомых. Вторник глядит, как псы идут со своими дрессировщиками, — с огоньком в глазах, как мог бы сержант-майор наблюдать за взводом подающих надежды рекрутов. Здесь не просто радость, что твою профессию достойно представляют превосходные юноши и девушки. Дело в атмосфере. Бодрящий ветерок в прохладный день, послеполуденные облака в оправе солнечного света, осенний запах над учебным плацем, мерный топот сапог. Это знакомый тебе мир.

Когда я сижу рядом с Лу, Вторник пристально ее рассматривает. Мы разговариваем, и его брови прыгают вдвое быстрее, как танцующие гусеницы: ретривер все впитывает. В нем бродит страстное желание, голова слегка наклонена вперед, язык свисает, поэтому губы изгибаются вверх в естественной улыбке. Брови вверх, брови вниз, голова туда-сюда — взгляд с Лу на меня, с меня на Лу.

И вот Лу говорит «колено». Вторник только этого и ждал. Пес ставит передние лапы ей на колени и позволяет инерции увлечь его вперед — чтобы разок лизнуть нос дрессировщицы.

— Я и забыла, Вторник, — смеется Лу, — я и забыла, как ты все время нежничаешь.

Забавная фраза, ведь Лу помнит о Вторнике все. Она выдрессировала двести собак и может говорить о них, как о машинах на сборочном конвейере, если нужно объяснить какой-то принцип, но псы для нее — совсем не то же самое, что машины. Лу обожает личность и привычки (как хорошие, так и плохие) каждой собаки, с которой она работала. Эта женщина знает, что их побуждает к действию, что беспокоит и какого человека нужно искать в пару каждому псу. В конце концов Лу собачница. Вот почему она приструнивала любимцев домохозяек из пригорода, вот почему она семнадцать лет дрессирует псов для инвалидов. Вот почему, как только Лу разрешила, Вторник встал передними лапами ей на колени и поделился своей языкастой любовью. Облизывает он только меня и никого другого.

Но Лу Пикар — она особенная. Я партнер Вторника. Я его лучший друг и компаньон. Но Лу… она подарила моему псу такую жизнь. Помогала делать первые шаги на этом пути.

А еще именно она отдала его в тюрьму. Тогда казалось, что так будет правильно. Казалось, нужно поддержать благое начинание. Но выяснилось, что тюрьма — не лучшее место для трехмесячного малыша — по крайней мере для чувствительного трехмесячного золотого ретривера вроде Вторника.

— Я бы не стала этого делать, — сказала Лу, смеясь (Вторник опять пытался лизнуть ее своим большим розовым языком), — если бы знала то, что знаю сейчас.

Я понимаю, что она имеет в виду, но, зная, как все в итоге повернулось, не могу полностью с ней согласиться.