НА ПОВОРОТЕ ТРОПИНКИ
Общее веселье по поводу примирения двух враждовавших племен продолжалось до поздней ночи, но к восходу солнца ребята все уже были на ногах. Выкупавшись в реке и наскоро проглотив возле вигвама завтрак, Сильный Голос и я опрометью помчались в лагерь кроу, где нас уже ждал Черный Мокасин.
Друг провел нас по лагерю и показал интересные вещи. Кроу были богаче нас, черноногих. У них чаще бывали белые торговцы и снабжали их товарами из далеких городов. Отец Черного Мокасина был рядовым воином, но у него была десятизарядная винтовка и блестящий новенький шестизарядный револьвер. Это прекрасное оружие мы брали в руки и даже пробовали целиться.
Но и нам удалось похвастаться кое-чем. Я шепнул брату:
— Покажи им книжку Фреда!
Сильный Голос тут же пригласил ребят из группы Окоток к нам в лагерь и обещал показать им такое, чего они еще никогда не видели.
Придя в наш вигвам, я с большой гордостью вынул из кожаной сумки свой букварь и открыл первую страницу с картинкой. Мы даже не ожидали, что это произведет такое сильное впечатление на наших гостей: глаза у них загорелись, они были поражены. Мы начали наперебой объяснять разные сцены из жизни американцев, всячески похваляясь знаниями, почерпнутыми из рассказов Раскатистого Грома. Кроу все это очень понравилось. Я рассказал им и о своей дружбе с Фредом, не забыв упомянуть о том, что когда-нибудь поеду к нему и увижу города белых людей. Не забыл я и о Пононке, представив его великим героем, вытащившим меня и Фреда из Миссури. Все гладили Пононку, а верный мой друг держался с достоинством, словно понимал наши слова.
Мы довольно долго сидели на одном месте, пора было и порезвиться. Ребята из группы Окоток решили показать нам свое умение стрелять из лука. Сбегав к себе в лагерь, они принесли луки и стрелы. И тогда мы предложили устроить общую охотничью вылазку в овраг, который врезался в равнину на расстоянии километра от лагеря. В овраге росли деревья и густые кусты, там мог оказаться дикобраз или другой небольшой зверь. Кроу охотно согласились.
Мы тронулись туда в сопровождении Пононки и двух других собак. Путь к оврагу проходил через луг, на котором паслись наши кони. Увидев, как их много, ребята группы Окоток удивились.
— У нас не так много лошадей, — заметили они, впрочем, без зависти.
— Мы богаты лошадьми еще с весны, — ответил Сильный Голос. — Какая это была красивая ловля в Скалистых горах!.. У каждого нашего воина — по нескольку коней…
— И у меня есть буланый! — вмешался я.
Охоту начали со стороны реки, к которой подходил овраг. Пробирались через заросли, собаки рыскали впереди, принюхиваясь к следам. Мы уже довольно далеко отошли от реки, когда вдруг услышали ожесточенный лай.
— Кого-то нашли! — радостно воскликнул я.
Что было духу помчались мы с братом и Черным Мокасином. Собаки продолжали лаять. Вдруг Сильный Голос резко остановил нас и стал прислушиваться.
— Пононка очень странно лает! — заметил он. — Видно, нашел что-то необычное… Может быть, это медведь?
И в самом деле, Пононка захлебывался от ярости в нескольких десятках шагов впереди нас. Две другие собаки вторили ему. Сквозь густые заросли мы ничего не видели, но ясно слышали треск ветвей.
— Подойдем поближе, но осторожно! — предупредил брат.
Мы крались от куста к кусту и вдруг остановились как вкопанные: невдалеке раздался крик человека. Через минуту он донесся снова, и, несмотря на оглушительный лай собак, мы ясно услышали: кто-то кричал по-английски.
— Рукстон! — испуганно прошептал Черный Мокасин.
— Бежим! — закричал брат.
Мы опрометью бросились обратно к реке. Едва мы сделали несколько шагов, как сзади раздался выстрел, вслед за ним — еще и еще. В овраге эти выстрелы звучали оглушительно. Вдруг Черный Мокасин застонал и свалился на землю.
— Его убили! — услышал я крик брата.
Он подскочил к Черному Мокасину, поднял его и с трудом взвалил обмякшее тело мальчика на спину. Бежать Сильный Голос не мог: он и так шатался от тяжести.
Оглянувшись назад, я заметил белого человека с карабином в руках — он преследовал нас. Ребята продолжали мчаться по оврагу к реке. Я изменил направление и бросился в сторону. Прячась среди кустов, я добежал до края оврага и стал карабкаться по склону. Подъем был крутой, но я хватался руками за траву или просто за землю и быстро взбирался вверх. Кустов здесь росло меньше, и я оказался почти на виду. Снизу раздалось еще несколько выстрелов. Одна из пуль ударила в землю рядом со мной, подняв маленькое облачко пыли… Я рванулся вперед. Еще несколько шагов — и я уже был наверху!
Отсюда хорошо был виден наш лагерь. Я стал кричать во все горло, чтобы поднять тревогу. Но выстрелы в овраге и без того уже обеспокоили людей. Среди вигвамов сновали воины. Я остановился у самого края оврага и продолжал кричать не своим голосом…
— Go back! (Назад!) — послышалось внизу. — Go back!.. — узнал я голос Рукстона.
После этого в овраге все смолкло.
Послышался топот лошадей со стороны нашего лагеря — это приближались воины. Я взбежал на холм, чтобы им было лучше видеть меня, и начал махать руками.
— Там! Там! — кричал я, показывая направление, в котором уходил Рукстон.
— Что? Что «там»? — спросил ближайший воин, спрыгивая с коня.
— Он, он!
— Да кто «он»?
— Рукстон!
— Где остальные ребята?
— Убежали в сторону реки… Черный Мокасин убит…
Воины спустились в овраг. Одни повернули к реке, другие бросились в противоположном направлении — преследовать Рукстона.
Воинов прибывало все больше. Уже и со стороны лагеря кроу появились всадники. Некоторые вообще не приближались к оврагу, а мчались прямо в прерии, чтобы отрезать Рукстону и его сообщникам путь к бегству.
Я снова спустился в овраг. Несколько всадников осматривали кустарник. Один из них подозвал меня.
— Смотри! — издалека показал он рукой на какой-то предмет, лежавший около кустов, а сам поехал вслед за товарищами.
То был мой любимый Пононка. Голова собаки была прострелена. У меня потемнело в глазах. Я сел на землю, обнял окровавленную голову верного друга и горько заплакал. Остекленевшие глаза Пононки были широко открыты. Когда пес был жив, в этих добрых глазах отражалась вся его верность и привязанность ко мне. Теперь у меня было только одно слабое утешение — сознание того, что храбрый Пононка погиб геройской смертью, защищая нас, ребят. После Косматого Орленка я потерял еще одного друга, и всё от рук тех же самых людей…
Наплакавшись вдоволь, я двинулся по оврагу в сторону реки. На берегу я застал брата, родителей и многих других людей из обоих племен. На земле неподвижно лежал Черный Мокасин, но в глазах его теплилась жизнь. Пуля пробила ему правый бок. Кинасы заливал рану настоем из трав.
Мальчика перевязали, положили на носилки и отправили в лагерь. Люди говорили, что он поправится,
Через несколько часов воины вернулись. Только исключительная удача могла позволить Рукстону и его сообщникам спастись бегством. Но этого не случилось. Правда, у американцев были неплохие кони, но у нас оказались более резвые скакуны. И это предрешило исход погони.
В прерии беглецов легко догнали. Окруженные, они еще продолжали отстреливаться, прячась за трупы своих убитых лошадей.
Взбешенные воины не обратили внимания на огонь и начали яростную атаку. Несколько наших были ранены. Убитых, к счастью, не оказалось ни одного. Рукстон и его сообщники были изрешечены пулями. Их постигла заслуженная кара.
Четверо всадников на длинных лассо приволокли тела убитых конокрадов и положили их на лугу, между обоими лагерями, в том месте, где вчера происходило мирное торжество. Мы с братом сразу помчались туда. Белых бандитов долго волокли по земле; их одежда была изодрана, тела забрызганы грязью.
С отвращением глядел я на Рукстона. Лицо его заросло рыжей бородой, как в ту далекую памятную ночь, когда он, пьяный, целился в моего отца из револьвера. Долгие годы я испытывал чувство омерзения и страха, как только мне случалось видеть человека с такой бородой.
На совете, созванном старейшинами обоих племен, было выяснено, что Рукстон и его шайка бродили здесь с недобрыми намерениями. Должно быть, они хотели увести лошадей, но, обнаруженные случайно в овраге, начали стрелять в нас, детей. Убийство конокрадов было оправданным актом защиты и справедливой карой. Вожди решили отметить это событие танцем Победы в тот же вечер.
То был последний большой танец Победы в нашей истории. Многочисленные костры освещали луг, вокруг них вертелись полунагие воины, раскрашенные в боевые цвета. Грохот барабанов разносился по всей долине; он заставлял живее биться сердца не только танцующих воинов, но и женщин и детей. Некоторые пили водку, но и те, что не пили, тоже были словно в опьянении.
Я с несколькими ребятами взобрался на холм. Мы уселись на траве. Как зачарованные глядели мы на живописное зрелище. С одной стороны блестели огни костров, звучал колдовской ритм барабанов, мелькали силуэты танцующих воинов и слышалась песнь Победы; с другой стороны лежала погруженная в темноту прерия. Это была безопасная, дружественная прерия, в ней уже не было ни одного врага, ничто больше нам не угрожало. Таким привлекательным рисовался мне и моим товарищам в ту ночь наш индейский мир. Я глубоко чувствовал его красоту, хотя сердце мое и сжимала скорбь о Пононке…
На следующий день к нам приехали несколько сородичей из северной группы черноногих. Они привезли чрезвычайной важности сообщение от Ниокскатоса, которого в последнее время мы считали своим главным вождем. От имени всего племени Ниокскатос подписал с канадским правительством договор, по которому уступал Канаде всю нашу территорию и соглашался перейти в резервации. Главный вождь требовал, чтобы мы прибыли на север и перешли в подчинение канадских властей.
В наших жилах еще горячо билась кровь после вчерашнего танца и песни Победы. Первым нашим откликом на ошеломляющую весть было возмущение и порыв к бунту: по существу, Ниокскатос не имел права распоряжаться нашими владениями без нашего согласия. Нет, мы не покоримся, не отречемся от вольной жизни в прериях!.. Но тут же возникали сомнения: как жить дальше, где найти средства к существованию? Ведь уже целый год мы не видели ни одного живого бизона, даже его следов, и олени тоже исчезли…
Наши старейшины попросили кроу прибыть к общему костру на беседу. Когда все сошлись и выкурили в полном молчании свои трубки, наш вождь Шествующая Душа рассказал о требовании Ниокскатоса и спросил кроу, что они думают об этом.
Вождь кроу быстро ответил:
— Наше племя уже несколько больших солнц назад покорилось американским властям и живет в резервациях. Только мы, группа Окоток, продолжаем свободно кочевать по прериям. Еще недавно в прериях были бизоны. А теперь где они?.. Остались от них только иссушенные ветрами черепа да рассыпавшиеся кости. Мы надеялись, что у вас на севере еще есть добыча…
— Уже год, как мы не видели бизонов.
— К осени, — продолжал вождь группы Окоток, — мы переходим в резервации. Иного пути у нас нет. Дети начинают голодать. Белые люди вторглись в наши охотничьи угодья. А в ваши разве нет?
— Вторглись и в наши.
— Мои люди вернулись сегодня утром с охоты. На расстоянии половины дня пути отсюда они видели множество белых людей. Снова по прерии тянется огромный караван поселенцев.
— Значит, кончились дни нашей охоты и свободы?!
На это восклицание Шествующей Души никто не ответил. Все в полном молчании неподвижно глядели на огонь костра. Костер, верный друг индейцев, свидетель их радостей и забот, не мог поведать, каково наше будущее.
На следующий день мы, повинуясь зову Ниокскатоса, медленно тронулись на север.
