Глава 4

Музыкальные взрослые

Большинство людей живут и умирают, так и не сыграв свою музыку. Им не хватает смелости попробовать.

Мэри Кэй Эш

Куда бы мы ни шли и что бы ни делали, музыка часто играет малозаметную, но важную роль, даже если мы ее не включаем. Мы выясним, как это повсеместное ее присутствие влияет на профессиональную и хозяйственную деятельность (глава 5), а также на хобби, отдых и личную жизнь (глава 6). В этих же главах убедимся, что музыка способна менять нашу реакцию на мир, глубину его понимания и восприятия.

Но к такому изучению роли музыки нужно подготовиться, поэтому для начала рассмотрим диапазон музыкальных способностей взрослых: высококвалифицированных музыкантов; тех, кому трудно воспринимать музыку и приобретать музыкальные навыки, а также большинства — тех, кто не считают себя специалистами в музыке, но получают от нее удовольствие и на самом деле обладают невероятной музыкальностью.

Мы увидим связь обычных контактов с мелодиями, обучения музыкальной грамоте (в том числе после уроков) с эволюцией мозга/поведения. Мы поймем, что с возрастом изучение музыки не прекращается; более того, его можно стимулировать всю жизнь. На это способны и знаменитый концертирующий пианист, и меломан, и новичок, и человек, лишь иногда путешествующий по волнам радиоэфира. В этой главе я нарисую портрет музыкального взрослого во всем его разнообразии.

Музыка изменяет мозг

На момент написания этой книги я читаю в одном из университетов Лондона курс «Музыка, ум и мозг». Больше всего студенты ждут моей лекции о возможных изменениях мозга в результате музыкального образования — вероятно, потому, что среди них много музыкантов и они жаждут услышать, какой у них особенный мозг!

Пластичность — один из лучших приемов, имеющихся в распоряжении мозга; это способность реорганизовать проводящие пути и синапсы в соответствии с внешними условиями и биологическими потребностями. Эта способность объясняет длительное существование человека как биологического вида: ведь пластичность мозгу необходима, чтобы учиться на опыте и исцеляться от болезней и травм.

Мы еще не знаем точно, как работает механизм пластичности: увеличиваются ли размер нейронов, плотность синапсов, растут ли структуры поддержки клеток, клетки гибнут медленнее обычного или повышается скорость проведения возбуждения по нервным волокнам и т. д. и т. п. За каждым примером пластичности может стоять любой из этих механизмов или все сразу; важно главное: мозг невероятно гибок и все время развивается.

Решающий период максимальной пластичности мозга мы переживаем в раннем возрасте, когда объемы усвоенной информации превосходят все, что позже за такое короткое время удастся выучить. Но теперь известно, что гипотеза, будто наш ум после этого периода «застывает», приняв раз и навсегда определенную форму, неверна: мозг остается пластичным всю жизнь. Это означает, что нам никогда не поздно учиться, а мозгу — меняться, и обучение игре на инструменте или пению — мощный способ стимуляции ума.

Уже взрослыми мы можем освоить практически любое умение, видоизменяя свой мозг. Одно из самых известных исследований в этой области (с участием лондонских таксистов) выявило, что у водителей, лучше знавших лондонские улицы, гиппокамп был крупнее; эта часть мозга связана с функциями, важными для таксиста, — памятью, умением двигаться по нужному курсу и способностью ориентироваться в пространстве.

Идею, что обучение во взрослом возрасте влияет на структуру мозга, еще убедительнее подтверждают исследования, в ходе которых взрослых учат навыку с нуля и наблюдают, изменится ли мозг со временем и опытом. В ходе еще одного эксперимента участникам показывали новый прием жонглирования. Их мозг рассматривали с помощью магнитно-резонансной томографии (МРТ) — и всего через семь дней занятий обнаружили повышение плотности в зрительной и двигательной зонах головного мозга.

До какой степени музыка способна менять вид и деятельность мозга? Пока практически нет данных, что прослушивание большого объема музыки вызывает существенные изменения в строении или работе мозга. Но уже давно изучаются изменения мозга в результате музыкального образования.

Обучение музыке и мозг

В XIX веке ученые предположили, что основные мотивы поведения людей регулируются мозгом; до тех пор мотиваторами считались душа и сердце. К концу XIX века ученые занялись исследованием мозга выдающихся людей, чтобы определить возможные истоки их способностей и профессионализма. В число популярных объектов для посмертного анализа вошли математики, поэты и, конечно, музыканты.

Зигмунд Ауэрбах (1860–1923 гг.) — немецкий хирург, исследовавший строение мозга; его многочисленные работы были посвящены лечению опухолей мозга, повреждению нервов и эпилепсии. В начале XX века он провел посмертное препарирование мозга пяти современных ему знаменитых музыкантов: дирижеров Феликса Мотля и Ганса фон Бюлова, скрипача Иоганна Нарет-Конинга, певца Юлиуса Штокхаузена и виолончелиста Бернхарда Коссмана. Доктор Ауэрбах хотел выяснить, чем их мозг отличался от среднестатистического, которые он каждый день видел на своем операционном столе.

Ауэрбах заключил, что у всех этих людей были увеличены части средней и задней областей верхней височной извилины. Давайте разберемся в терминологии. Мозг покрыт складками серого вещества, а извилина — это верхняя часть складки, или выпуклость, в отличие от углубления, или щели (так называемой борозды). За ушами с обеих сторон находится височная доля; она в первую очередь занимается обработкой звуков. Итак, повторим: верхняя височная извилина — это выпуклость в сером веществе, расположенная в верхней части височной доли. Выпуклость, которую Ауэрбах обнаружил у пяти покойных музыкантов, была гораздо больше, чем он обычно наблюдал.

Ауэрбах подметил и другие различия, встречавшиеся не у всех: например, увеличение количества серого вещества в задней части лобной доли (за лбом). В целом обнаруженные отличия мозга не были обширными, но не забывайте: речь идет о том, что можно было увидеть человеческим глазом или через лупу.

Выявленные Ауэрбахом результаты были подкреплены более поздними исследованиями, включая работу Доротеи Бехайм-Шварцбах в 1974 году. Она изучила мозг трех музыкально одаренных людей из знаменитых архивов Фогта — коллекции мозга, собранной немецким неврологом Оскаром Фогтом, его женой Сесилией и их сотрудниками за 25 лет (1928–1953 гг.).

К счастью, благодаря развитию в XX веке таких методов нейровизуализации, как магнитно-резонансная томография, стало возможно получать трехмерные и очень четкие изображения живого мозга, не дожидаясь, пока какой-нибудь знаменитый музыкант отправится к праотцам. Эта разработка также позволила впервые рассматривать несколько томограмм одновременно, используя при этом статистические подходы, чтобы получать объективную количественную оценку различий в строении мозга специалистов и не специалистов. И наконец, как и в случае с жонглерами, благодаря таким видам исследования легче определить, что уникальные анатомические особенности, наблюдаемые в мозгу музыкантов, — результат, а не причина приобретения навыков.

Далее мы рассмотрим ряд отличий, обнаруженных в мозгу музыкантов по сравнению с мозгом немузыкантов. В научной литературе можно найти превосходные обширные обзоры этой темы; я приведу некоторые из наиболее значительных и непротиворечивых данных.

Но сначала два кратких, но важных замечания. Во-первых, в литературе нет единообразия в определении «музыкант»: участниками разных исследований становятся люди, различающиеся уровнем образования и опыта. Будем подразумевать под этим понятием людей, которые учились музыке как минимум 10 лет и до сих пор активно и регулярно играют.

Во-вторых, в большинстве случаев невозможно с уверенностью определить, стало ли обучение музыке причиной наблюдаемых изменений. Возможно, еще до начала учебы у человека существовали или были предопределены какие-то различия в мозгу, и это стало одной из причин, по которым из него вышел хороший музыкант.

На момент написания этой книги существовало лишь одно долгосрочное исследование с МРТ мозга детей до и после начала занятий музыкой. По результатам в начале наблюдаемых изменений мозга не было, но они происходили в процессе обучения. Впрочем, ясности по этому вопросу нет до сих пор.

Строение мозга

В мозгу есть два полушария, соединенных рядом нервных волокон в структуре под названием «мозолистое тело». Оно обеспечивает способность передавать информацию между полушариями быстро и эффективно, чтобы координировать всю их деятельность, включая движения левой и правой стороны тела.

В одном из первых исследований на нашу тему с нейровизуализацией (1995 год) использовалась магнитно-резонансная морфометрия. Этот метод позволяет составить карту участка поверхности мозолистого тела, используя изображения, полученные на аппарате МРТ. Готфрид Шлауг и коллеги сообщили, что у 30 профессиональных праворуких музыкантов, игравших на клавишных и струнных инструментах, мозолистое тело было значительно больше, чем у 30 человек того же возраста и пола, не имевших музыкального образования. Более того, это различие определялось в основном людьми, начавшими учиться музыке в возрасте до семи лет. Был сделан вывод, что необходимость сложной координации обеих рук при игре на клавишных и струнных инструментах требует роста в той области мозга, которая обеспечивает обмен информацией между руками.

У некоторых профессиональных музыкантов мозолистое тело не только больше, но и работает иначе: у них передача всех видов информации (включая зрительную) между полушариями происходит быстрее, чем у немузыкантов.

Мозолистое тело не только содействует передаче информации между полушариями, но и поддерживает определенный уровень торможения или блокирования. Здесь важно найти равновесие: если обмен информацией у полушарий слишком интенсивный, может возникнуть путаница между сообщениями с каждой стороны; если недостаточный — координация менее эффективна.

Можно предположить, что у музыкантов торможение мозолистого тела сильнее из-за увеличенного объема информации (от двух рук) и необходимости сохранять независимый контроль над движениями. На самом же деле было обнаружено, что контуры торможения у музыкантов в этой области мозга менее эффективны — то есть передача сигнала слабее блокируется. Одна из гипотез по поводу этой ситуации состоит в том, что, в частности, у профессиональных пианистов независимость сообщений от двух рук достигла таких высоких уровней, что они могут позволить себе свободный обмен информацией между половинами мозга, не боясь путаницы и срыва исполнения.

Мозолистое тело — не единственное место, где обеспечивается связность мозга. Множество проводящих путей белого вещества передают сигналы от одной части мозга к другой. Есть данные, что обучение музыке влияет на структурную целостность некоторых из этих проводящих путей, что, возможно, усиливает их.

В ходе масштабного исследования профессиональных пианистов, проведенного в Университетском колледже Лондона, было обнаружено несколько областей мозга с более плотными волокнами белого вещества (их было больше, они были лучше выровнены, а их миелинизация шла эффективнее); более того: чем больше музыкант практиковался, тем плотнее было белое вещество. Этот результат наводит на мысли об улучшенной связности в ряде важных областей мозга вне мозолистого тела у музыкантов.

Но эффект повышенной связности не ограничивается освоением инструмента. Гас Халвани и коллеги исследовали целостность особенно крупного проводящего пути белого вещества (или «тракта») — дугообразного пучка (ДП). Он связывает височную и лобную доли и очень важен для переноса информации о звуке. У нас есть два тракта ДП: один — в правом полушарии, а другой — в левом. Представьте эту структуру в виде полой трубки, наполненной рисовой лапшой, которая изображает отдельные гибкие волокна пучка.

Халвани применил метод трактографии, чтобы измерить объем (размер трубки) и плотность волокон («лапши») в трактах ДП обоих полушарий у немузыкантов, инструменталистов и вокалистов. У музыкантов тракт ДП оказался крупнее и плотнее, чем у остальных. Что интересно, в левом полушарии части ДП певцов были крупнее, чем у инструменталистов, но менее плотными, то есть волокна в ДП в тех местах, вероятно, больше перекрещивались или разветвлялись.

Чем объясняется это различие в левом и правом ДП у певцов? По одной теории, правый ДП больше участвует в распознавании отношений между звуками и тем, как мы их производим (с помощью кистей рук, стоп или голоса). А левый ДП сильнее реагирует на то, как мы издаем звуки с помощью голосового аппарата. Так что, возможно, левая сторона мозга больше сосредоточена на том, что нужно для произнесения речи, а правую больше интересуют звуки вообще.

В этом исследовании есть замечательный намек: связность мозга улучшается пением, а это всем доступно и инструмент не нужен. Конечно, теперь нужно исследовать, проявляется эффект связности у новичков, обучающихся музыке, или только у музыкантов с длительной подготовкой.

Движения

Если вы играете на музыкальном инструменте или поете, для оптимального исполнения приходится вырабатывать и оттачивать сложные навыки управления движениями. Лучшие профессиональные пианисты способны извлекать до 1800 нот в минуту, при этом регулируя мельчайшие изменения в громкости и давлении; это изумительное достижение для пальцев. Наличие таких невероятных способностей не проходит бесследно для строения мозга.

У людей, выработавших улучшенные двигательные навыки, обычно есть измеримые различия в части мозга, представляющей тело и движения. Она расположена примерно между макушкой и стволом мозга, включает в себя соматосенсорную кору и двигательную кору, находящиеся рядом и тесно сотрудничающие.

Двигательная зона отвечает за планирование и совершение движений, а соматосенсорная реагирует на информацию об осязательных ощущениях, включая боль, а также на проприоцепцию — наше представление о расположении тела в пространстве.

В соматосенсорной и двигательной зонах отражена логическая, вытянутая карта тела: каждая часть тела представлена в разной степени, в зависимости от важности точного управления и регулярности использования. Визуальное воплощение карты выглядит странно: так называемый кортикальный гомункул; представьте человека с массивными кистями рук, стопами, губами и языком, но крошечными животом, спиной, ушами и шеей.

Конечно, эта карта тела у всех отличается, мы по-разному используем свое тело; к тому же на протяжении жизни в карте происходят значительные изменения в ответ на инсульт или травму мозга или тела. Но, несмотря на это разнообразие, все равно заметны общие различия между картами тела у музыкантов и всех остальных.

У музыкантов-клавишников проявляется повышенная тактильная чувствительность кистей рук; они также лучше выполняют задачи, требующие приобретения новых двигательных навыков, особенно если начали учиться музыке в детстве. Этим качествам соответствуют отличия на мозговой карте их тела.

Кэтрин Эмантс и коллеги с помощью МРТ измерили ту часть двигательной коры, где представлены кисти. В ее структуре у немузыкантов оказалось больше асимметрии: слева она заметнее. Такого соотношения стоило ожидать у праворуких, так как тело представлено в мозгу перевернутым: правая рука — с левой стороны мозга, и наоборот. А у клавишников структура была намного симметричнее, что отражает гораздо большее представительство обеих рук в мозгу. Это особенно относилось к людям, с детства начавшим заниматься музыкой.

В более свежих исследованиях также был обнаружен четко выраженный рисунок в виде греческой буквы омега (ω) на моторной коре музыкантов. Поразительно, что аналогичные результаты выявили невооруженным глазом — настолько явными были различия.

Ученые также рассмотрели реакции в представленной карте тела. Кристо Пантев и его коллеги изучили музыкантов-струнников, которые начали учиться музыке в раннем возрасте и до сих пор регулярно практиковались, и сравнили с группой контрольных участников, которые не играли ни на каком инструменте и не выполняли пальцами рук никакой другой ритмичной деятельности (например, печатания). Исследователи стимулировали большой палец и мизинец на обеих руках участников с помощью небольшого давления — безвредного и безболезненного. Затем измерили реакцию коры мозга в соматосенсорных зонах с помощью аппарата для магнитоэнцефалографии (МЭГ). Этот чувствительный прибор измеряет активность мозга, регистрируя вокруг головы магнитные поля, возникающие в ответ на электрические токи.

Пантев обнаружил, что реакции мозга были выше у музыкантов, чем у немузыкантов, но только для левой руки; это значит, что движения пальцев руки были больше представлены в мозгу музыкантов. Большая выраженность данных для левой руки, вероятно, определялась перевесом скрипачей среди участников исследования, а они левой рукой выполняют гораздо более точные и тонкие движения, чем правой (со смычком).

Эти исследования свидетельствуют, что навыки тонкого двигательного контроля у музыкантов помогают им выполнять в лаборатории двигательные задачи, не связанные с музыкой; а обозначенная разница реакций мозга проявляется в строении и организации карты тела, что порой можно увидеть даже невооруженным глазом.

Навыки слушания

К взрослому возрасту становятся отчетливо видны анатомические и функциональные отличия мозга музыкантов, которые уже мастерски овладевают умением воспринимать небольшие изменения звука и реагировать на них, особенно на своем инструменте или голосом.

Было обнаружено, что уровень активации в первичной слуховой коре у профессиональных музыкантов в ответ на музыкальные звуки на 102 процента выше, чем у немузыкантов, причем всего через 30 миллисекунд после начала звучания. Более того, серого вещества в некоторых частях слуховой зоны оказалось на 130 процентов больше. Музыканты также лучше воспринимают любые мелкие изменения, подобные музыке и речи. Справедливо сказать, что мозг музыкантов велик, способен к быстродействию и имеет широкие возможности в отношении анализа звуков.

Важное свойство музыкального опыта в том, что он не обеспечивает просто «эффекта ручки громкости» — усиления всех реакций. Реакции нервной системы на звуки сбалансированы так, чтобы оставалось больше ресурсов для обработки сложных аспектов звука, что лучше удается профессиональным музыкантам. И в этом смысле усовершенствование обработки звука у музыкантов — процесс оптимизации.

Одно из последствий этого процесса оптимизации — в том, что самые значительные улучшения происходят в обработке знакомых звуков — собственного инструмента или голоса музыканта — по сравнению с другими. Кристо Пантев и его команда продемонстрировали, что у музыкантов реакция мозга на 25 процентов сильнее в первые миллисекунды после восприятия музыкального тона. Подобного повышения не происходило, когда музыканты слышали «чистые тоны» — звуки искусственной высоты, которые не может издать традиционный инструмент. (Эти тоны состоят из всех основных элементов звуковой волны — частоты, длины и амплитуды, так что мы слышим высоту, но без обертонов, возникающих в результате естественных колебаний воздуха, вызываемых струной фортепиано или тростью кларнета).

Во втором исследовании Пантев сравнил реакции мозга скрипачей и трубачей на звуки скрипки и трубы. Исследователи обнаружили четкую закономерность: в обеих группах этот показатель был выше для лучше знакомого участникам инструмента.

А недавно Дана Стрейт и коллеги зафиксировали сходные результаты, изучая очень ранние реакции мозгового ствола. При воздействии звука ствол мозга отвечает волной электрической активности; это называется слуховым вызванным потенциалом. Для наглядности представьте, что вы кричите в пещеру и слышите эхо вашего голоса. Реакцию ствола мозга можно измерить, чтобы определить степень его схожести с первоначальным звуком — подобно тому, как можно записать эхо и сравнить его с вашим криком.

Стрейт и ее коллеги зафиксировали реакции слухового ствола мозга у пианистов и не пианистов (все были взрослыми музыкантами высокой квалификации) при прослушивании трех различных музыкальных звуков: 200 миллисекунд фортепиано, фагота и тубы. Реакция мозга пианистов на звук фортепиано была ближе к характеристикам этой звуковой волны, чем реакции других музыкантов. По существу, мозг пианистов производил более верное мозговое «эхо» их «родного» инструмента. Авторы говорят об этом эффекте как о получении более точного «мгновенного нейронного снимка» звуков фортепиано у пианистов.

Все экспериментальные данные наводят на мысль, что мозг производит «тонкую настройку» своей слуховой системы, давая музыканту естественное преимущество при звуках его инструмента или голоса. Скорее всего, это происходит в результате стимуляции нисходящих и восходящих проводящих путей в головном мозге, когда музыкант вслушивается в извлекаемые им самим звуки, чтобы совершенствоваться и достигать максимальных результатов при исполнении.

По всем параметрам такая реакция только на пользу; но у этого явления есть и обратная сторона: обученные музыканты оказываются в невыгодном положении, если слушают собственный инструмент, когда он немного расстроен. Это известно мне по опыту: когда я выступала в роли судьи на конкурсах, звуки слегка расстроенной гитары ужасно действовали мне на нервы. Тогда я не понимала, в чем дело, потому что воспринимаю звуки других инструментов вовсе не так тонко, хотя и считаюсь меломаном. А теперь я знаю причину!

Наблюдаемое у музыкантов улучшение слуховых навыков может происходить в очень узких областях, но видны и общие результаты. Один из них — обработка высоты речи. Патрик Вонг изучил реакции на тоны мандаринского диалекта китайского языка у музыкантов и немузыкантов. Он обнаружил улучшенное отслеживание высоты в реакциях мозга у музыкантов, не знавших китайского, хотя они слушали тоны языка, а не музыки. Возможно, это частично объясняет, почему музыкантам лучше удается научиться говорить на чужом языке.

Мы уже видели, что у детей, занимающихся музыкой, улучшается восприятие речи на родном языке. Эта связь остается сильной и у взрослых; более того, объем музыкальной практики предсказывает степень улучшения способности слышать в шуме. У музыкантов-взрослых также проявляются более точно настроенные подкорковые реакции мозга и улучшенная способность различения похожих слогов речи (например, «ба» и «да»). Так что если на шумной вечеринке вам нужно следить за беседой, призовите на помощь музыканта — на случай, если какие-то слова не разберете.

Наконец, судя по всему, эти различия в ранних реакциях мозга взрослых музыкантов на речевые звуки могут оказаться полезными в пожилом возрасте, когда способность отслеживать быстро меняющуюся речь часто ухудшается естественным образом. Есть данные, что у пожилых людей (средний возраст — 65 лет), которые в раннем возрасте не очень долго (от четырех до 14 лет) учились музыке, но не играли в течение десятилетий, реакции нервной системы на звуки речи все равно были быстрее, чем у людей с похожими характеристиками, мало занимавшихся музыкой или не занимавшихся вообще. Возможно, «настройки», появляющиеся в мозгу при раннем обучении музыке, сохраняются всю жизнь.

Двигательная реакция

Еще один интересный эффект, наблюдаемый у взрослых музыкантов, — то, что я на своих занятиях называю «призраки в мозгу». Когда музыканты слышат произведение, которое умеют играть или петь, в их мозгу проявляются модели двигательной активации — как если бы они действительно играли или пели. Даже когда музыканты лежат в аппарате для исследований не шелохнувшись, в их мозгу появляется «призрак» исполнения музыки.

Музыканты признают существование «эффекта призрака», часто сообщая, что музыкальные звуки у них автоматически соединяются с соответствующими двигательными действиями. В связи с этим эффектом я услышала один интересный пример: певцам часто советуют не слушать музыкальные записи непосредственно перед выступлением. Даже если они не будут подпевать вслух, есть опасения, что они могут перенапрячь голос, так как в мозгу автоматически задействуется система создания «призраков движения». Реально ли это на самом деле — неизвестно, но профессиональные музыканты признают силу системы «музыкальных призраков» мозга.

Память и зрение

В психических способностях некоторых музыкантов проявляются преимущества, не имеющие явной основы в мозгу или по крайней мере такой основы, которую мы могли бы свести к одной области или реакции. Скорее всего, они объясняются совместным воздействием многих областей, о которых мы говорили; или, возможно, их вызывают процессы, ход которых в мозгу нелегко «увидеть», например более эффективное использование познавательных стратегий.

Основная интересующая нас здесь психическая способность, которая к тому же вызывает у меня особый интерес, — память. У музыкантов, в отличие от таксистов, не наблюдается заметного увеличения основной области мозга, отвечающей за память, — гиппокампа. Несмотря на это, вряд ли стоит сомневаться, что память музыкантов лучше в ряде областей. Безусловно, музыкант лучше выполнит тест на музыкальную память, так как у него больше стратегий для запоминания звуков: он может мысленно представлять ноты или сформировать двигательное воспоминание об исполнении этих нот. А как обстоят дела с выполнением других типов повседневных заданий для памяти?

Одно из первых масштабных исследований с рядом тестов на память в разных областях (музыкальная, вербальная, зрительная) провели две мои студентки, Стефания Пилери и Кристина Ди Бернардо. Группы музыкантов и немузыкантов с аналогичными характеристиками выполнили восемь различных тестов на память. Исследователи выяснили, что у музыкантов лучше вербальная рабочая память, когда нужно держать в уме больше одной вещи одновременно. Не было обнаружено улучшения краткосрочной речевой памяти (когда, например, пытаются несколько секунд удержать в памяти телефонный номер), а также зрительной и пространственной.

Это исследование четко показывает, что музыканты не демонстрируют общего улучшения памяти благодаря обучению, по аналогии с увеличением мышцы в результате нагрузок в спортзале. Могу предположить, что вместо простого наращивания объема памяти музыканты учатся лучше ее использовать, и это особенно заметно, когда нужно вспоминать звуки (музыкальные или другие) и манипулировать ими.

Обычно мы не видим результатов воздействия музыкального мастерства на запоминание зрительных образов (кроме светомузыки), но у музыкантов наблюдаются некоторые отличия зрительно-моторных навыков (которые нужны для координации зрительной и двигательной систем, чтобы выполнить действие). Вероятно, причина в том, что профессионалы, умеющие читать музыку, тратят массу времени, учась ассоциировать зрительный символ (ноты) с двигательной реакцией (игра или пение). Этот процесс, видимо, улучшает работу систем, позволяющих нам связывать зрительные и двигательные представления. Интересно было бы разобраться, насколько объемно это улучшение и может ли оно пойти на пользу другим, бытовым умениям, которые требуют зрительно-моторных навыков, например вождение машины или спорт.

В разные годы было проведено много экспериментов, сравнивающих музыкантов и немузыкантов в разнообразных ситуациях. В этой последней части я обрисовала некоторые из самых известных областей поведения и способностей, которые можно считать перспективными. Нужно проводить больше исследований, чтобы узнать точные причины, по которым музыканты лучше проявляют себя в этих областях. Это помогло бы разобраться, как обучение музыке оказывает положительное влияние на мозг и поведение и какие выводы можно сделать для обучения в будущем. Пока нам удалось продемонстрировать, что музицирование в течение жизни влияет на наш ум; как именно это происходит — загадка, которую предстоит разгадать.

Нарушение обработки музыки

Теперь я перейду к противоположному концу спектра и расскажу о людях, которым трудно воспринимать музыкальные звуки.

Цель этого раздела — заставить всех, а особенно музыкантов, посмотреть в глаза реальности: мы все музыкальны. В западном обществе воспитывают на стереотипном понятии «музыкальности» и «музыкантов», которое на самом деле означает «специалистов». Надеюсь убедить вас, что музыкальные способности, которыми мы обладаем во взрослом возрасте, на самом деле поразительны. И один из лучших способов доказать это — подчеркнуть ценность этих способностей, рассмотрев отклонения от их обычного развития — так называемую амузию. Те немногие, у которых встречается амузия, испытывают настоящие и конкретные трудности в обработке музыки; при этом у них отсутствуют проблемы со слухом или другие заметные нарушения в познавательной, эмоциональной или социальной сферах. Мне посчастливилось пять лет изучать это редкое нарушение, и я опишу жизнь людей, лишенных способности легко обрабатывать музыку.

Типы фальшивого пения

Амузию часто называют отсутствием музыкального слуха, но давайте разберемся в этом понятии. У каждого из нас есть друг, коллега или родственник, ярко воплощающий поговорку «медведь на ухо наступил»; его пение вызывает искреннюю тревогу, и чтобы сберечь здоровье окружающих, его нельзя подпускать к караоке. Но у большинства таких людей нет амузии; в основном они просто не умеют петь.

Лучшей иллюстрацией этого стало исследование канадки Лолы Кадди, проведенное в Университете Квинс. Кадди и ее коллеги спросили у студентов, кто считает себя лишенным музыкального слуха; подняли руки 17 процентов из 2000 человек. Затем исследователи протестировали 200 из этих студентов на амузию (см. описание ниже): лишь у небольшой группы из этих якобы «не имеющих музыкального слуха» людей были настоящие трудности с обработкой музыки. У преобладающего большинства тех, кто считал себя «немузыкальным», на самом деле был нормальный музыкальный слух, просто они не очень интересовались музыкой и считали, что не умеют петь. Почти каждый мой знакомый, уверенный в отсутствии у себя музыкального слуха, упорно думает, что не умеет петь, — обычно из-за суровых оценок школьного учителя, руководителя хора или друзей и родных. Карен Уайз и Джон Слобода изучили взрослых британцев, считавших, что им медведь на ухо наступил, и обнаружили: хотя участникам действительно было трудновато петь, главной их проблемой была недостаточная уверенность в себе. Они лучше пели под аккомпанемент, и в результате авторы предположили, что их трудности нельзя назвать непреодолимыми. Им и большинству ваших знакомых, якобы не имеющих музыкального слуха, пошло бы на пользу несколько уроков пения. Для сравнения, обучение пению людей с амузией привело к сравнительно меньшим улучшениям, а в большинстве случаев тяжелой амузии почти не повлияло на трудность в обработке музыки.

В общем, если человек говорит: «Мое пение звучит ужасно», вряд ли он лишен музыкального слуха; если он так говорит — значит слышит свои ошибки. А человек с амузией скажет: «Друзья и родные думают, что я пою ужасно, но я не знаю, правда ли это».

Проявления амузии

Вас уже вряд ли удивит разнообразие нарушений в восприятии музыки, потому что в ее обработке задействовано такое количество областей мозга. Некоторым людям с амузией трудно воспринимать изменения высоты звуков, а без этого невозможно отслеживать развитие мелодии.

У других обладателей амузии, плохо воспринимающих тембр, есть сложности с окраской музыкальных звуков: именно благодаря тембру мы можем различать ноты, сыгранные на разных инструментах.

Классический пример: человек обратился к доктору с необычной жалобой — внезапно для него стал как-то странно звучать голос Мадонны. Он был большим поклонником этой певицы, но недавно заметил, что ее пение стало портиться. Когда он уловил те же непонятные дребезжащие звуки в старых записях, понял, что проблема может быть в нем самом. Большинство людей не распознали бы в этом признака заболевания, но оказалось, что у него произошел микроинсульт, после которого началась амузия в легкой форме.

Диагноз

«Монреальский комплекс тестов для определения амузии», разработанный командой Изабель Перес, позволяет четко выявить проблему. Человек прослушивает две короткие мелодии и говорит, как они для него звучат — одинаково или нет. Не имеющему амузии довольно легко распознать попадающиеся время от времени «неподходящие» ноты: ведь большинство из них усиленно акцентированы. Удивительное ощущение — сидеть рядом с умным человеком, который слушает мелодию с явными фальшивыми нотами и говорит, что все в порядке. Но люди с амузией совершенно искренни: они просто не в состоянии распознать «неправильные» звуки.

В отсутствие проблем со слухом амузия может быть врожденной или приобретенной. Правда, по поводу врожденной не все просто: невозможно измерить отсутствие умения, которое не должно было еще развиться, по определению. Но есть несколько документально подтвержденных случаев амузии в детстве; это наводит на мысль, что она может начаться в раннем возрасте.

По нынешним оценкам, (условно) врожденная амузия может охватить примерно четыре процента населения, хотя эта цифра, возможно, завышена. А термин «приобретенная амузия» применяется, когда у человека, прежде не имевшего проблем с музыкой, внезапно появляются сложности с ее обработкой — обычно после травмы головы, инсульта или комы.

Часто встречается такое толкование этой проблемы, как «неспособность понимать музыку или реагировать на нее», но оно вводит в заблуждение. Люди с амузией способны ценить музыку. Моя коллега Диана Омиги изучила типы музыки, которую люди с врожденной амузией слушают в повседневной жизни. Она попросила записывать в дневнике, какая музыка их окружает, несколько раз в день в течение недели, получив оповещение в виде СМС. Участники фиксировали, в какой степени они влияли на выбор музыки, нравилась она им или нет, сколько внимания ей уделяли и как она воздействовала на их настроение и эмоции.

Многие испытуемые были склонны избегать музыки и предпочитали не включать ее. Но некоторым нравилось, когда радио играло фоном, и с помощью мелодий корректировали свой уровень энергии. Интересно, что одним из самых популярных жанров в группе амузии был джаз, где мелодия не играет такой большой роли, как в поп-музыке, кантри или роке.

Получается, в ситуации с амузией нет определенности; люди с таким диагнозом не испытывают ненависти ко всей музыке и/или не считают ее непонятной. Если подумать, это логично: музыка представляет собой организацию сложных звуков с множеством разных аспектов, способных радовать, например тембры, ритмы или слова. Возможно, вам приносят удовольствие также социальные и культурные аспекты — те преимущества музыки, которые не ограничиваются звуком. Может быть, любимый мотив ассоциируется у вас с первой любовью, мелодия «С днем рождения» — со счастливыми глазами ребенка, задувающего свечи на торте. Глубина, сила и охват музыкой нашей жизни означает, что мы можем достичь симпатии к ней разными путями; но эти пути, скорее всего, будут другими у человека, испытывающего трудности с обработкой музыкальных звуков.

Что люди с амузией говорят о себе

Одна женщина, назову ее Пэт, участвует в изучении амузии почти десять лет. У нее большая семья, живущая в изумительной сельской местности Ирландии с богатыми музыкальными традициями. Семье Пэт принадлежит магазинчик, продающий традиционные ирландские инструменты; в детстве она, как ее братья и сестры, училась ирландской музыке и танцам. Брат прекрасно играет на аккордеоне. Но ей никогда не давались исполнение музыки, пение и танцы, хотя она научилась читать ноты. Пэт старалась изо всех сил и занималась часами, но успехов не было, и она никогда не участвовала в концертах общины.

Теперь Пэт никогда не слушает музыку по своей инициативе, особенно в машине: ее устраивает разговорное радио или тишина. Однако она поощряет музыкальность в своих детях и с восторгом рассказывает об их достижениях на этом поприще, а также с удовольствием смотрит в местном пабе традиционные ирландские выступления друзей и родных.

Пэт всегда стремилась понять, почему она отличается от других, по какой причине, несмотря на многолетние старания, ей не под силу исполнять музыку и по-настоящему понимать увлеченность окружающих музыкальными звуками.

Как и многие в ее ситуации, женщина с радостью узнала о причине своей проблемы. Дело было вовсе не в ее глупости, недостатке старания или, о ужас, отсутствии вкуса (в чем обвиняют многих людей с амузией). Благодаря усилиям таких как Пэт, любезно уделяющих время тестированию, мы теперь понимаем, что существует такой вид отклонения. Это не вина человека, и никто ничего не может с этим поделать.

Описывая свой опыт, люди с амузией часто сравнивают ее с дальтонизмом. Когда я задаю вопрос: «Чем отличаются эти два тона?» — некоторым кажется, что с тем же успехом можно спрашивать дальтоника о разнице между красным и зеленым. Они понимают, что другие могут воспринимать эти цвета иначе, но не видят явной разницы.

По словам одной женщины с амузией, ее часто спрашивают, каково это — жить без музыки. Она отвечала, что это все равно что спрашивать слепого, каково это — ни разу не увидеть рассвета: «Вы меня спрашиваете о том, чего я никогда не испытывала… почему же мне этого должно не хватать?»

Амузию иногда описывают как «тефлоновое покрытие» мозга, из-за чего музыка быстро «соскальзывает», так что тот не успевает полностью обработать ее и понять. Или сравнивают с ситуацией, когда человеку вручают важное сообщение, но он понятия не имеет, как и где его сохранить.

Недавно одна женщина с такой проблемой рассказала, какое это завораживающее зрелище — человек, который играет на инструменте или поет. По ее словам, я бы испытывала аналогичные чувства, видя, как человек летает по комнате. Лично я на такое неспособна и поэтому не отношу это к области возможных для человека достижений. Моя собеседница ощущала то же самое, глядя на чье-то музыкальное выступление.

И напоследок расскажу о чувствах еще одного участника моих исследований. Он с самого начала дал понять, что не хочет к себе снисхождения или жалости; в амузии самую большую сложность для него представляет реакция окружающих. Он убежден, что особенно тяжело приходится детям, которым музыка дается трудно, и что люди, обладающие определенным авторитетом, например учителя, должны больше знать о существовании этой проблемы.

Отличия мозга у человека с амузией

Способность воспринимать смысл музыкальных звуков может быть нарушена с первых же точек восприятия и дальше, вплоть до музыкальной памяти, и даже на более поздних и сложных стадиях интерпретации и интеграции музыки. В результате такой разнообразной симптоматики оказалось трудно отслеживать в мозгу систематические показатели врожденной амузии.

Практически нет признаков чего-то необычного в височных долях, в рамках основных слуховых зон. А если различия в строении все же выявляются, они обычно находятся выше, в музыкальной структуре мозга и левого, и правого полушарий, в частности в нижней части лобной коры головного мозга.

Вероятно, при амузии проводящие пути белого вещества головного мозга затронуты больше, чем центры серого вещества. В этом случае нам интересен дугообразный пучок (ДП). Я уже говорила, что у музыкантов он плотнее. Сканирование показало, что ДП у людей с амузией, возможно, плохо развит.

Кроме разницы в строении мозга у людей с этим диагнозом есть отличия в реакциях мозга на музыкальные звуки. Ранние реакции, измеряемые с помощью ЭЭГ, могут быть «сдержанными» (слабыми или запоздалыми): мозг реагирует на фальшивые ноты или звуки, противоречащие ожиданиям, но довольно вяло.

Интересно, что иногда при амузии реакция мозга на отклонения в музыке бывает нормальной, хотя человек этого не осознает. Возможно, этот диагноз формируется из ненормально высокого уровня разобщенности подсознательной и сознательной обработки музыки.

Очень многие из наших музыкальных способностей, даже такие простые, как умение отличать повышение мелодии от понижения, движение в такт или напевание поздравительного мотива, на самом деле сложны и поразительны. Все наши детство и юность ушли на то, чтобы отточить эти музыкальные умения, и они просто-напросто лучше, чем у всех других созданий на планете. Мы воспринимаем их как должное, как умение читать и говорить. И зачастую лишь в случаях, когда эти способности разрушаются или не появляются, понимаем, что на самом деле они — поистине выдающееся достижение нашего внутреннего музыканта.

Как музыка создает перекосы в восприятии

Я могу доказать, что мы многому научились, просто слушая музыку, потому что она создала «перекос» в нашем мозгу.

К взрослому возрасту у большинства из нас накапливаются годы знакомства с музыкальной культурой, причем с одной: в моем случае это западная тональная музыка. Я выучила формы и правила этого стиля, как формы и правила родного языка, в такой степени, что могу не задумываясь понимать и ценить знакомые звуки. Для сравнения, слушая мелодии другой культуры (например, яванский гамелан или японскую хогаку), в которой иные правила и формы, вижу ограниченность своего образования. Впервые услышав новый вид музыки, мы чувствуем растерянность, как будто звучит речь на незнакомом языке.

Ученые Вашингтонского университета решили выяснить, почему мы сталкиваемся с трудностями, знакомясь с музыкой другой культуры. К счастью, эта ситуация небезнадежна, так как людям под силу со временем разбираться в разнообразных формах незнакомой музыки, просто слушая — точно так же, как можно изучать основы иностранных языков. Эту идею проверили, сравнивая опыт прослушивания тональной западной музыки с ощущениями от музыки ряда стран с иной культурой, включая традиционные направления Индии и Китая, а также незнакомые европейские стили, например финские народные песни.

Похоже, у всех музыкальных людей есть несколько общих свойств. Недавнее исследование прослушивания музыки взрослыми пигмеями Конго выявило, что и они, и западные студенты реагировали на одни и те же простые эмоциональные стимулы в музыке, например тембр и громкость. Этот результат предполагает, что в общении посредством музыки у разных народов мира есть базовые общие элементы, на которые мы чаще всего можем положиться. Однако у нас есть и очень сильный перекос в интерпретации музыки из другой культуры, основанный на собственном понимании. Пигмеи в целом проявили меньше эмоциональных реакций на западную музыку, чем западные студенты. Кроме того, люди хуже запоминают музыку незнакомой им культуры.

И наконец, мозг проявляет нетипичную реакцию при прослушивании музыки из другого мира, потому что нужно потрудиться — подумать о звуках, предположить, что можно услышать дальше. Все это выливается в «эффект приобщения» к музыке взрослых слушателей. К тому же из-за того, что трудно сразу сформировать ожидания от незнакомого стиля музыки, обычно поначалу она нам не нравится.

Бимузыкальный мозг

Бывает так, что человек воспитывался более чем в одной культуре; и по­этому у некоторых из нас может оказаться «бимузыкальный мозг».

В поликультурных семьях у людей развиваются не такие музыкальные системы и модели активации мозга, как у тех, кто слышит музыку только одного типа. Я не говорю о прослушивании, например, классической музыки и хип-хопа, так как это жанры одной культуры, в основном использующие одни и те же музыкальные «кирпичики». Чтобы иметь бимузыкальный мозг, нужно контактировать с музыкой, развивавшейся по другим правилам.

Патрик Вонг и коллеги изучали реакции мозга людей, воспитанных одновременно на западной и индийской музыке. Мозг участников обследовали с помощью МРТ, пока те слушали оба типа музыки, а затем сравнили их реакции с реакциями мономузыкальных людей. Бимузыкалы проявили более сложные модели активации мозга; это предполагает, в частности, что их эмоциональные реакции на музыку уникальны и формировались под влиянием бимузыкального наследия.

Все данные исследований культурной реакции на музыку свидетельствуют, что у нас возник «перекос» из-за усвоенного в детстве. К тому же мы интуитивно полагаем, что ребенку легче освоить инструмент, чем взрослому. Но это не значит, что взрослые неспособны учиться музыке — освоить новый инструмент или понять, как нужно слушать музыку другой культуры. Да, в понятии о том, что в увлечении музыкой существуют периоды, когда учиться легче, есть доля правды. Но этого не скажешь о теории, что только юному мозгу покоряются новые музыкальные инструменты или стили.

Обучение музыке в привычных и чрезвычайных условиях

Некоторые взрослые достигли выдающегося музыкального мастерства в необычных обстоятельствах; их истории содержат увлекательные подсказки о возможностях музыкального образования во взрослом возрасте. В книге «Музыкофилия» Оливер Сакс рассказывает о мужчине, который благодаря самообразованию стал концертирующим пианистом во взрослом возрасте после странного несчастного случая: его ударила молния. Обычно это опасное для жизни несчастье, но он легко отделался: последствий было на удивление мало, за исключением внезапной страсти к музыке, хотя раньше он ею почти не интересовался. Мужчина стал слушать гораздо больше музыки и вдобавок самостоятельно выучился играть на фортепиано, причем достиг уровня профессионала в невероятно короткий срок. Он посвятил себя музыке и стал одержим музыкальным образованием.

Недавно о похожем случае рассказала британская пресса: 39-летний мужчина нырнул в мелкой части бассейна и получил тяжелое сотрясение мозга. В юности он был участником нескольких музыкальных групп, но много времени этому не уделял. А после травмы у него диагностировали приобретенный синдром саванта: развились выдающиеся музыкальные способности и техника (в том числе в сочинении музыки), хотя раньше ничто на них не указывало. Сам он заявляет: «Такое впечатление, что этот удар по голове стимулировал развитие каких-то скрытых возможностей или позволил использовать ту часть мозга, к которой раньше просто не было доступа».

Такая замечательная особенность мозга, как пластичность, позволяет учиться всю жизнь. Нам не нужен удар молнии или сотрясение мозга, чтобы освоить инструмент, научиться петь или сочинять музыку: мы сами можем реализовать свои возможности. И пусть это будет более долгий и трудоемкий процесс, но я уверена, он окажется гораздо приятнее, чем в примерах выше!

Одна из моих любимых книг на эту тему — «Гитара с нуля»: ее автор психолог Гэри Маркус уже взрослым решил самостоятельно научиться играть на гитаре и проанализировал весь процесс с точки зрения ученого. Это увлекательная и вселяющая надежду история о том, что кто угодно может освоить музыкальные навыки в любом возрасте, если будет готов потрудиться и постоянно побуждать себя к покорению новых высот. Помните, что ваш мозг пластичен, он только и ждет вашей настойчивости!

Насколько мы можем судить, обучение в любой период жизни может изменить и мозг. Ученый и автор Стивен Митен решил брать уроки пения во взрослом возрасте и заодно узнать, как это скажется на его мозге. Он обратился к коллеге — нейробиологу Ларри Парсонсу, который согласился провести сканирование мозга Митена до начала обучения и через несколько месяцев занятий. Результаты показали существенные отличия в слуховой коре и передней части лобной доли. Более свежие исследования обучения взрослых музыке выявили схожие последствия, причем самые заметные изменения были отмечены в строении и деятельности слуховой и моторной коры. Эти изменения похожи на начальную стадию развития сложных аудиомоторных представительств, которые мы видим в мозгу высококвалифицированных музыкантов.

Похоже, музыка может различными способами изменять мозг в любом возрасте.

Итак, наш гибкий мозг вполне способен к обучению и во взрослой жизни. Музыкальное образование в любом возрасте помогает расширить кругозор и улучшить общее физическое состояние. А теперь давайте проанализируем, как мы реагируем на музыку в реальном мире, начиная с работы.

Отправить