ГЛАВА ПЯТАЯ

«Голубая зона» — Коста-Рика

Кукурузные лепешки и бобы, тяжелый труд и что-то в воде

Никоя

Страна: Коста-Рика

Местоположение: полуостров на тихоокеанском побережье Коста-Рики

Население: приблизительно 47 000 человек

Было семь утра, когда я прибыл в деревню Оханча на Коста-Рике, под лучами палящего тропического солнца вошел в скрипучие центральные ворота и постучался в пастельно-розовый дом Томаса Кастилло — для друзей просто Томми.

Через мгновение в дверях появился сам Томми с широкой белозубой улыбкой на лице. Он был одет в коричневые штаны, заправленные в ботинки, футболку и бейсбольную кепку с логотипом «Нью-Йорк Янкиз», надвинутую на лоб.

— Listo? (Готовы?) — спросил он, не рассчитывая на ответ. Мы уселись на велосипеды и с восторгом, словно школьники-прогульщики, ворвались в горячее утро Коста-Рики.

Томми навалился на руль, пока мы летели по улице, ветер свистел в ушах, и мимо размытым пятном мелькали дома — розовые, голубые и цвета морской волны. Мы нажали на тормоза и медленно пересекли центральную площадь, где мужчины в «Кафе Централь», завтракавшие лепешками с сальсой и яйцами, громко приветствовали Томми. Покраснев, тот помахал им в ответ. Я так и не понял, гордился он или смущался от того, что едет рядом с двухметровым гринго. На углу торговец выжимал свежий апельсиновый сок и нарезал ломтиками манго и папайю для ранних покупателей. Мы свернули направо.

Наш путь пролегал мимо городской клиники и слесарной мастер­ской, откуда вырывались на улицу звуки местной пастушеской музыки. Мы промчались мимо холма, деревенской школы, потом дома стали попадаться все реже и реже. Здания отступали под натиском джун­глей. Дорога вилась под уклон, пересекла ручей и снова круто пошла вниз. Томми приподнялся на педалях и обернулся в мою сторону. Я тяжело дышал, по спине градом катился пот.

По сырой грунтовой дороге мы углублялись в лес. Колеса велосипедов оставляли параллельные бороздки. Дорога шла вдоль конюшни и огорода, а потом уперлась в полянку с курятником, деревянным домом с жестяной крышей и дровяным сараем, доверху набитым расколотыми бревнами. Женщина в ярко-розовом платье, с огромными серьгами-кольцами и пестрыми бусами, энергично подметала веранду, поднимая облако пыли. Сквозь ветки деревьев пробивалось несколько длинных золотых солнечных лучей.

— Hola, Mamá! — закричал Томми, слезая с велосипеда.

Мать Томми, Панчита, в удивлении выронила метлу и радостно обняла сына, а затем повернулась ко мне.

— Оуиии, Господь благословил меня! — воскликнула она. — У меня иностранные гости! — И обняла меня.

Она взяла нас за руки, повела к крыльцу и уселась на скамью, свесив ноги. Мы приехали в половине восьмого, но Панчита была на ногах уже с четырех: она успела прочесть утреннюю молитву, забрать два яйца из курятника, вручную перемолоть зерно, сварить кофе, набрав воды из колодца возле дома, приготовить завтрак, состоявший из бобов, яиц и кукурузной лепешки, поколоть дрова и расчистить кусты вокруг дома, используя мачете почти с нее ростом. Она предложила приготовить нам завтрак. Томми, который слегка вспотел под бейсбольной кепкой, отказался, заявив, что не голоден.

— Ты всегда так говоришь, — отмахнулась Панчита. — Я поджарю яичницу.

И соскочила со скамьи.

— Нет, нет, Mamá, — ответил Томми, беспокойно ерзая на скамейке. — Я не хочу есть.

Панчита откинулась назад и принялась гладить Томми по колену.

— Как твоя нога, сынок?

Несколько дней назад он повредил ногу.

— Mamá, у меня все хорошо, правда! — ответил тот, скривившись.

Я с улыбкой слушал диалог между любящей матерью и сыном, который не желал глупо выглядеть перед новым другом.

Томми вполне можно было понять. В конце концов ему восемьдесят и он сам уже прадед. Его мать Панчита недавно отпраздновала столетний день рождения. Население Оханча, где они живут, одно из самых здоровых и долгоживущих на планете — здесь сыновья взрослеют медленно.

Более того, организации вроде Объединенных Наций предполагали, что многие жители Коста-Рики нередко преувеличивали свой возраст, так что результаты обследований получались несостоятельными. Тем не менее Розеро-Биксби, директор Центра изучения населения Центральной Америки в Сан-Хосе, заинтересовался этим во­просом и решил копнуть поглубже. Вместо того чтобы опираться на данные переписи (в которой респонденты могут завышать возраст), он обратился к забытому, но безотказному методу определения продолжительности жизни пожилых людей. Этот метод основывался на вычислении возраста на основании письменной регистрации количества смертей голосующего населения Коста-Рики и регистраций рождений. (В отличие от других стран Латинской Америки аполитичное Бюро статистики и переписи населения оставалось свободным от вмешательства правительства с 1883 года.)

Говоря по-простому, он взял выборку рождений, зарегистрированных между 1890 и 1900 годами, а потом нашел записи о смерти. Исходя из этих данных, он рассчитал среднюю продолжительность жизни и вероятность смерти в любом возрасте (уровень смертности).

Сравнивая полученные результаты с данными развитых стран, Луис пришел к выводу, что 60-летний житель Коста-Рики имеет в два раза больше шансов дожить до девяноста, чем житель Соединенных Штатов или даже Японии. А также обнаружил, что мужчина, достигший 90-летнего возраста, может в среднем рассчитывать еще на 4,4 года жизни — опять-таки показатель, превышающий большинство развитых стран. Если цифры Розеро-Биксби были правильными, он сделал невероятное открытие. Коста-Рика тратит на здравоохранение всего 15 процентов расходов Америки, но при этом ее жители живут дольше и отличаются куда более крепким здоровьем, чем население любой страны в Европе.

В 2005 году Розеро-Биксби отправился во Францию, чтобы рассказать о своих находках на Всемирном конгрессе по демографии. Ученые, занимавшиеся изучением долгожителей, выслушали выступление Розеро-Биксби, но особого доверия его речь не вызвала: как известно, инфекционные заболевания и политическая нестабильность укорачивают жизнь людей в Центральной Америке. Разве могли демографы легко поверить, что в этом регионе люди живут дольше, чем в более развитых странах? Розеро-Биксби удостоился вежливых аплодисментов, не больше. После конференции он вернулся в Коста-Рику и продолжил работу, сосредоточившись на вопросах прироста населения в Центральной Америке, а исследования, касающиеся долголетия, отложил до лучших времен.

Вскоре после конференции я позвонил демографу Мишелю Пулену. Моя статья в National Geographic «Секреты долголетия» имела широкий резонанс, и меня интересовали неизвестные доселе «голубые зоны». Я знал, что Мишель ведет свою базу данных самых старых людей планеты, и подумал, что он подкинет мне парочку хороших идей.

— Да, есть такие места, — подтвердил он и рассказал о недавнем путешествии на Крит и Майорку, где проверял сведения о долгожителях. — Но не такие специфические, как Сардиния.

Я поинтересовался, нет ли сведений о наличии таких районов в развивающихся странах.

— Это проблематично, — заметил он. — Дело в том, что в этих странах очень плохо с записями и подтвердить возраст не представляется возможным. — Он помолчал. — Хотя, — добавил он тут же загадочным тоном, — есть одно место.

Мишель посетил Всемирный конгресс по демографии, и именно он рассказал мне о докладе Розеро-Биксби. По его словам, Розеро-Бикс­би произвел впечатление толкового ученого, чьи выводы были, вероятно, слишком быстро отвергнуты. Я заключил с Мишелем сделку: если после анализа данных Розеро-Биксби он признает их убедительными, я найду деньги для финансирования поездки.

После нашего разговора Пулен связался с Розеро-Биксби, рассказал о нашей работе в других «голубых зонах» по всему миру и высказал интерес к «голубой зоне» Коста-Рики. Не согласится ли он сотрудничать с нами? Тот выразил согласие. Мишель еще раз проверил свою базу данных и выделил несколько деревень на территории полуострова Никоя, где количество жителей преклонного возраста значительно превышало показатели в остальной части страны.

Розеро-Биксби согласился с его выводами, поскольку уже приступил к сравнению различных регионов Коста-Рики: он отмечал тысячи местечек на карте страны и определял продолжительность жизни и уровень смертности людей, проживавших в этих районах. Как оказалось, один район на северо-западе страны, в который входил и полу­остров Никоя, разительно отличался от других (например, в этом районе уровень смертности от рака был на 23 процента ниже, чем в осталь­ной части страны). Мы согласились с тем, что указанный район представляет интерес как потенциальная «голубая зона» и наши предварительные выкладки служат веской причиной для поездки.

Розеро-Биксби ожидал нас в Центре изучения населения Цен­тральной Америки. Этот седеющий 54-летний мужчина приятной наружности в очках в проволочной оправе, одетый в брюки цвета хаки и рубашку-поло, энергично пожал нам руки и поприветствовал на чистейшем английском с бьющим через край гостеприимством, столь характерным для латиноамериканцев. Не хотим ли мы отобедать? Кофе? Не возникло ли затруднений в гостинице?

Он взял трехдневный отпуск и на одолженной в Центре Toyota Land Cruiser отправился с нами на полуостров Никоя. Розеро-Биксби внимательнейшим образом проштудировал все базы данных, выделил тридцать человек, проживших более 90 лет, и загрузил их биографии и фотографии в карманный компьютер.

Вместе с Мишелем они разработали такой план: мы приезжаем на Никоя, берем интервью у любых двадцати человек старше девяноста лет, чтобы установить их возраст и составить представление об их образе жизни. Затем возвращаемся в Сан-Хосе и подтверждаем возраст в национальном архиве. Если данные истинны, то собираем большую команду и отправляемся во вторую поездку, во время которой по­стараемся выяснить, почему люди здесь живут дольше, чем в других мес­тах.

Путь вел нас на север из Сан-Хосе по Панамериканскому шоссе. Эта дорога была мне хорошо знакома. Два десятилетия назад я ехал по ней с экспедицией на велосипеде в обратном направлении — из Аляски в Аргентину. Она изящно петляла по вздымавшимся ввысь, поросшим лесом горам Никарагуанского нагорья. Мимо проехало всего несколько автомобилей и еще меньше грузовиков. В отличие от Панамериканского шоссе в других странах дорога здесь редко проходила через деревни (в прошлый раз топограф рассказал мне, что один богатый землевладелец убедил правительство проложить полотно шоссе через его земли, а не по другому, более оживленному маршруту). Сейчас дорогу заблокировала вереница дымных грузовичков, медленно поднимавшихся вверх по склону и осторожно перебиравшихся на другую сторону гор.

Но для Луиса эта поездка ничем не отличалась от других. Он поведал нам о детстве, проведенном в Эквадоре, и о любви к костариканке, за которой он приехал в Сан-Хосе. Там он читал лекции по демографии и выучил английский.

Потом он перебрался в Соединенные Штаты, получил степень доктора философии по демографии, а затем и место в Принстонском университете, где работал в Управлении демографических исследований. Получив в 2000 году гранты от Фонда Билла и Мелинды Гейтс, он основал Центр изучения населения Центральной Америки и с тех пор является его бессменным руководителем. «Ничего особенного», — скромно резюмировал он, пожав плечами.

В Лас-Хунтасе, в трех часах езды к северу от Сан-Хосе, мы свернули с Панамериканского шоссе и направились на запад. Местность становилась все суше. Леса уступили место коровьим пастбищам, где паслись коровы породы брахман, с редкими деревьями гуанакасте, от которых и произошло название провинции.

Мы пересекли Мост дружбы с Тайванем, перекинувшийся через кишащую аллигаторами реку Темписке, и оказались на полуострове Никоя — куске земли длиной примерно 130 км к югу от границы с Никарагуа, расположенном вдоль побережья Тихого океана.

— До недавнего времени это была одна из наиболее изолированных частей Коста-Рики, — сообщил Луис. — Как видите, она находится на удалении от крупных дорог, и до строительства моста сюда приходилось добираться на пароме.

По сути, это замечание открыло первый секрет долголетия жителей Никоя. Сардинская «голубая зона» отличалась такой же изолированностью. Мы задались вопросом: не могло ли случиться, что в результате изоляции у населения сформировались генетические особенности, обусловливающие долголетие, как получилось на Сардинии?

— Скорее всего, нет, — ответил Луис. — Здесь проживает довольно смешанное население.

— Что отличает жителей региона от населения других районов Коста-Рики? — поинтересовался я.

Луис задумался на минуту. Будучи демографом, он был склонен уделять больше внимания цифрам, нежели стоящим за ними людьми. Он возглавлял команды исследователей, которые проводили опросы, но целью их являлся лишь сбор материала. Он даже не думал, что открыл новую «голубую зону».

— Прежде всего нужно понимать, что Никоя, как и вся остальная Коста-Рика, имеет лучшую систему здравоохранения во всей Цен­тральной Америке, — заметил он. — В стране хорошие канализационные системы, выполняется программа по вакцинации и медицинские пункты есть практически в каждой деревне. Тем не менее в Коста-Рике один из самых высоких уровней заболевания раком желудка в мире. От него умирает очень много людей. Но по какой-то причине уровень смертности от рака в Никоя намного ниже. Может быть, здесь едят что-то этакое или, наоборот, не едят?

Я попросил поделиться еще какими-нибудь идеями. Луис молча бросил на меня косой взгляд с водительского места. Этот первоклассный ученый иногда напоминал мне робкого школьника — самого умного ребенка в классе, который всегда знает правильный ответ, но не хочет выпендриваться­.

— Знаете, в Латинской Америке очень серьезно относятся к браку. Если вы женитесь или выходите замуж, то вынуждены сохранять семью всю жизнь. Но здесь, — он заколебался, — скажем так, у людей очень либеральные взгляды на секс. На протяжении жизни они меняют много сексуальных партнеров.

Оригинальная теория долголетия.

Каждый раз Мишель начинал с подтверждения возраста выбранных нами людей. Поскольку ученых с его узкой специализацией — долгожители — не так уж и много, он разработал несколько методов, в настоящее время широко применяемых для подтверждения возраста. Сперва он отмечал дату рождения, указанную на национальном удостоверении личности (cedula). Затем задавал ряд вопросов о возрасте родителей и детей для исключения несоответствий. (К примеру, заявле­ние столетней женщины о 30-летнем сыне наводит на подозрения.) Он делал заметки, отмечая даты рождения и смерти всех род­ственников, а также номера удостоверений личности.

После этого я расспрашивал о диете, образе жизни и биографии. Проведя интервью более чем с сотней долгожителей в разных частях земного шара, я хотел составить общее представление о том, как складывается жизнь людей в этом районе по сравнению с жителями Окинавы, Сардинии и Лома-Линда, что в штате Калифорния.

В общем и целом жители Никоя показались мне более активными, с более ясным и острым умом, чем в любом другом месте. Все они верят в Бога, следуют строгой трудовой этике (как и окинавцы) и страстно преданы семье (уступая разве что сардинцам). Все они пользовались благами прекрасной системы здравоохранения Коста-Рики, делали прививки, в случае необходимости обращались в больницу. Их рацион состоял преимущественно из кукурузы, бобов, свинины, овощей и самых разнообразных фруктов (папайи, манго, апельсинов), большин­ство из которых произрастает в саду или в ближнем лесу. Большин­ство мужчин и небольшой процент женщин признались в наличии любовниц и любовников помимо законных супругов. Никто из них не находился в официальном разводе. Они просто начинали жить с другим человеком.

Вот долгожители, с которыми мы пообщались за первую неделю:

• Рафаэль Энджел Леон, 100 лет, жил в начале извилистой дороги в горах над Никоя. За деревянным фермерским домом он разбил огород, выращивал кукурузу и бобы, а также держал кое-какой домашний скот. Играл на гитаре, обладал превосходным голосом и, как заметил Луис, считал себя дамским угодником. До того как в 94 года женился на индианке на сорок лет его моложе, у него было несколько любовниц;
• Офелия Гомез, проживавшая вместе с дочерью, зятем и двумя внуками. В возрасте 102 лет она читала наизусть стихотворения Пабло Неруды;
• Франческа Кастилло (Панчита), которой на момент нашего первого знакомства было 99 лет, проживала одна за границами Оханчи, сама рубила дрова и два раза в неделю отправлялась почти за два километра в город (один раз на воскресную мессу, а второй раз — на рынок).

В конце недели мы собрали наши записи и вернулись в Сан-Хосе. Мишель пребывал в возбужденном состоянии. В своих выводах мы были единодушны: наряду с сардинской «голубой зоной» это был один из самых необычных регионов долголетия из всех нам известных. Но до объявления результатов и планирования более основательной поездки Мишелю потребовалось побороть свой научный скептицизм. Мы договорились о визите в национальный архив, с тем чтобы перепроверить возраст каждого человека, с которым общались в Никоя.

В ходе проверки мы сопоставляли номер удостоверения личности с соответствующей записью в архивных книгах. Из-за подобных утомительных занятий еще в детстве я возненавидел науку, но сейчас мы словно стояли перед гробницей со священным Граалем данных. Примерно час ушел на получение разрешения, после чего два сотрудника провели нас в подвал здания, где хранились записи о каждом человеке, рожденном в Коста-Рике с 1888 года. Несколько часов спустя, когда мы сверили каждое имя в наших записях и соответствующее свидетельство о рождении, Мишель выскочил из подвалов архива на улицу подобно Рокки Бальбоа.

— Это величайший успех! — торжествующе закричал он.

Никаких сомнений: на Никоя, в Коста-Рике, так же как и в «голубой зоне» Сардинии, проживали самые старые жители планеты.

Но почему — этот вопрос оставался открытым.

Нашим первым гостем стал доктор Джанни Пес, который вместе с Мишелем открыл первую «голубую зону» на Сардинии. Как и Мишель, он был осторожным, скептически настроенным ученым и старался не делать поспешных выводов. Он привез чемодан, битком набитый научными трудами, и испанский перевод методики, с помощью которой исследовал сардинских долгожителей. Кроме того, ему не терпелось проверить несколько гипотез, к которым он пришел, изучая долгожителей из самых разных уголков мира. Джанни обратил внимание на следующие закономерности: чем больше у мужчины дочерей, тем дольше он живет; люди, рожденные зимой, живут дольше родившихся летом; и люди, настроенные жить долго, действительно живут долго. Подтвердятся ли эти идеи на Никоя?

Луис Розеро-Биксби (который не смог присоединиться из-за небольшой операции) общался с нами через доктора Элизабет Лопез, бывшего психолога Всемирного банка, которая занималась вопросами здоровой жизни. Она разработала простой тест, с помощью которого мы определяли степень самоуважения, целеустремленности и благополучия долгожителей Никоя.

В задачу Элизы Томас, исследователя и автора книг о здоровье из Калифорнии, входило выявление особенностей в рационе питания жителей Никоя. Продюсер CNN из Атланты Сабрия Райс, свободно говорящая по-испански, обеспечивала перевод интервью. Съемочная группа и фотографы в составе Дэмиана Петроу, Тома Эдейра, Джозефа ван Харкена, Ника Бюттнера и Джанлуки Колла помогали документировать находки. Хорхе Виндас, костариканец, который беседовал с долгожителями в составе команды Розеро-Биксби, присоединился к нам в качестве посредника и переводчика.

В первый же день после ужина я собрал всех и изложил свой план. Все расселись за длинным столом с остатками ужина, состоявшего из бобов, цыпленка и кукурузных лепешек, и приготовились слушать.

— Мы разделимся на две команды, — начал я. — Мишель и Джанни возглавят первую. Их задача — найти и опросить как можно больше долгожителей Никоя. Собрав достаточно фактического материала, они представят нам отчет об общем состоянии здоровья, рационе питания и любые другие типичные характеристики.

— А вы знаете, — прервал меня Мишель, который всего за один день под тропическим солнцем ухитрился обгореть, — что сбор этих данных может занять слишком много времени? Нельзя рассчитывать на мгновенные результаты. Их вообще может не быть.

48-летний Джанни, чьи аккуратно подстриженные усы, очки и каштановые волосы придавали ему вид робкого интеллигента, кивал в знак согласия.

— Спасибо, — искренне поблагодарил я.

Хотя скрупулезность Мишеля порой доставляла неудобства, я мог быть уверен, что результаты его исследований пройдут любую проверку.

— Остальные займутся поиском людей, отвечающих характери­стикам долголетия, и пообщаются с ними.

— С чего начнем? — поинтересовалась Сабрия.

— Вот что нам известно, — ответил я, с трудом представляя, как ответить на заданный вопрос. — Перед приездом на Никоя Мишель, Джанни и я несколько дней провели в Университете Сан-Хосе, беседуя с геологами, историками, эпидемиологами, генетиками и медиками. Они подкинули нам парочку-другую довольно интересных идей. Последние четыре столетия жители Никоя живут в относительной изоляции, поэтому их культура формировалась обособленно от осталь­ной части Коста-Рики. Но генетически они ничем не отличаются. Здесь наблюдается самый низкий в стране уровень заболеваний раком, значит, что-то защищает их. Или природа этой части Коста-Рики оказывает сильное влияние. Джанни нашел в университете геологический атлас, отражающий уникальную физическую особенность полуострова.

Тут я заметил, что члены команды странно смотрят на меня.

— Ну да ладно, — одернул я сам себя. Начнем потихоньку, а уж потом перейдем на бег. — Мы дадим вам имена и адреса долгожителей. Предлагаю потратить несколько дней на знакомство с ними.

Последовав собственному совету, я в течение первой недели наве­стил с десяток долгожителей из составленного списка. На третий день я отправился к 101-летнему Дону Фаустино. Я слышал, что каждую­ субботу он на автобусе отправляется в Санта-Круз на рынок, где всегда покупает одни и те же продукты.

Это как раз была суббота.

Дон Фаустино по субботам встает в четыре утра. В тот день на нем были клетчатая рубашка с коротким рукавом, широкополая шляпа и закатанные штаны, открывавшие шишковатые ступни в сандалиях и мускулистые лодыжки. На мой вопрос, могу ли я сопровождать их в поездке на рынок, он безразлично кивнул головой. Спустя минуту с громким шипением подкатил старенький автобус и распахнул перед нами двери. Мы втиснулись в битком забитую людьми машину, причем температура в автобусе была явно значительно выше 36 °C. Дон Фаустино встретился со мной взглядом и снова кивнул, как бы говоря: «Никто не заставлял».

Высадились мы за квартал от рынка, где Фаустино долго и придирчиво отбирал идеальные красные стручковые перцы и бананы. Он пересмотрел примерно с десяток овощей, прежде чем купил по шесть штук каждых, расплатившись несколькими рваными купюрами. Следующая остановка — мясник.

— Почему не купить мясо здесь? — спросил я Хорхе, полного мужчину средних лет с круглым приятным лицом. Перед нами протянулись ряды прилавков, где торговали мясом.

— У него свои ритуалы, которые он не любит нарушать, — вздохнул Хорхе, вытирая вспотевший лоб грязным платком. Тропическое полуденное солнце уже нещадно припекало. — К тому же мясники — его друзья.

Мы прошли еще 800 м, и Фаустино решительно шаркал впереди нас. Я подумал тогда: «Этот человек как машина». Большинство людей в его возрасте не могут даже слезть с кресла.

— Вы не забываете друзей, правда, Дон Фаустино? — радостно закричал мясник, едва завидев нас.

Фаустино отрицательно помотал головой, протягивая продавцу двухлитровые пластиковые бутылки для жидкого сала. Затем с висящей на крюке свиной туши мясник срезал два ломтя мяса и завернул их в газету. Фаустино отсчитал деньги и пошаркал дальше.

В универсальном магазине чуть дальше по улице он прикупил хлеб из сладкой кукурузы. Но не для себя. «Это для сына, — пояснил он своим мягким голосом. — Это его любимый». (Такое проявление заботы сразу породило образ маленького мальчика, получающего долго­жданное лакомство, пока Хорхе не напомнил, что сыну Фаустино 79 лет.)

В этот раз, перед тем как заплатить, Фаустино совершил импульсивную покупку — календарь. Он взял его в руки, пролистал, минуту разглядывал фотографию безмятежного лесного ручья на обложке, после чего положил на прилавок рядом с хлебом. Календарь назывался «Река жизни».

Возле автобусной остановки мы сделали часовой перерыв на обед. За миской супа я расспрашивал Фаустино о его жизни. Он любил работать, преимущественно потому, что плоды его труда помогали кормить семью. большую часть жизни он работал погонщиком мулов, возя древесину с заросших лесами гор и являясь единственным связным на преимущественно бездорожном полуострове Никоя. Еще он выращивал кукурузу, бобы и овощи, чтобы прокормить жену и шестерых детей.

— Кроме них у меня еще двое от деревенской девушки, — деловито добавил он ни с того ни с сего.

— А ваша жена не возражала? — полюбопытствовал я.

— Не знаю, — пожал он плечами. — Мы об этом не говорили.

Без тени смущения он заметил, что не давал этим детям свое имя и никогда им не помогал.

— Откуда же мне знать, как у них дела? — воскликнул он, словно оправдывая свой поступок.

Может, его поступок и кажется бессердечным. Но Хорхе Виндас, который провел интервью более чем с 650 пожилыми людьми Никоя, подсчитал, что 75 процентов мужчин имели внебрачные связи. По его словам, Фаустино ничем не отличался от других жителей полуострова. Мой спутник погрузился в молчание, затем поднял на меня глаза и сделал совершенно неожиданный вывод: «Я прожил спокойную жизнь».

По дороге домой мне стало казаться, что полная тягот жизнь никойских мужчин — этих ковбоев, которые тяжело трудились и не огра­ничивали себя в любви, — постепенно стала мне более понятной. Возможно, свободные нравы как следствие изоляции были нормой? Или я познакомился с любвеобильным мачо, которому повезло прожить долго? Вряд ли.

По возвращении в Веинтисиенте-де-Абриль мне открылась правда. Мы зашли к сыну Фаустино, жившему на той же улице, чтобы отдать сладкий хлеб. Как и большинство домов в деревне, это была пыльная трехкомнатная хижина со стенами из деревянных планок, жестяной крышей, и здесь, как и везде, бегали по двору куры. В доме меня встречали представители пяти поколений Фаустино: его дочь, внучка, правнучка и праправнук. Все они собрались в одной комнате. Едва Фаустино зашел внутрь, дочь Мария Хесус — полная 78-летняя женщина — бросилась обнимать отца.

— О, Papá, спасибо! — воскликнула она. — Всю неделю ждала.

Нас провели в тускло освещенную гостиную с розовыми стенами и усадили на пыльные диваны. Праправнук Фаустино, шестилетний Элиас, свернулся клубочком у него на коленях. Хотя Фаустино не принимал участия в разговоре, благодаря его присутствию семья была в полном составе. Я спросил, зачем Дону Фаустино нужны эти еженедельные походы на рынок.

— Он покупает продукты для традиционного воскресного супа, — пояснил Хорхе. — После церкви мы всей семьей собираемся на обед. Он готовит его вот уже сорок лет — это главный день всей недели. Мы, конечно, с нетерпением ждем обеда, хотя и не возражали бы против некоторого разнообразия.

— А почему Мария Хесус не варит суп? — спросил я.

— Она бы готовила, да отец ей не позволяет. В нем до сих пор жива потребность обеспечивать семью.

Интересный факт. Неделей ранее я встретился с доктором Ксинией Фернандез, диетологом, изучавшим рацион жителей Никоя. Сначала я хотел проконсультироваться по поводу особенностей питания на полуострове, но потом осознал, что за годы общения с жителями Никоя она наверняка успела изучить их характер.

— Мы заметили, что сохраняющие активность пожилые жители Никоя старше девяноста имеют некоторые общие черты, — рассказала доктор Фернандез. — У них есть острая потребность помогать другим или заботиться о своей семье. Как только эта потребность утрачена, жизнь в них словно гаснет. Если они не чувствуют себя нужными, то очень быстро умирают.

В самом деле, в каждой «голубой зоне» долгожители имели какой-то смысл жизни. На Окинаве это был икигай — причина просыпаться по утрам. Костариканцы, по словам Фернандез, говорили о plan de vida, цели жизни.

Я оглянулся на Дона Фаустино. Он сидел в противоположном конце­ комнаты с маленьким Элиасом на коленях. Рассеянно или, может­, инстинктивно гладил голую пяточку ребенка, уставившись перед­ собой. Думал ли он о двух детях, которым дал жизнь семьдесят лет назад­? Или в этом взгляде не было ничего, кроме умиротворения? Хотя, по-моему, его нельзя назвать безупречным, четкие приоритеты он для себя, несомненно, расставил. Он точно знал, в чем его plan de vida. Они находились в этой же комнате.

Напротив меня сидел человек, который каждую субботу просыпался в четыре утра, отправлялся на рынок и покупал продукты, чтобы обеспечивать свою семью. Возможно, его поддерживало чув­ство долга или удовлетворения от помощи другим людям. А возможно, именно человеческая потребность быть кому-то нужным заставляет реку жизни­ бурлить в Доне Фаустино.

После ужина каждый член команды рассказывал о своих находках. На балках мы развесили простыни и по очереди с помощью проектора представляли добытые сведения. Съемочная группа готовила трехминутный интернет-ролик, освещавший один из компонентов долголетия жителей Никоя. Затем слово брали Джанни и Мишель, демонстрируя множество диаграмм, которые отражали рацион питания и результаты тестов на физическую выносливость интервьюируемых.

К концу первой недели Джанни и Мишель опросили около двадцати самых старых жителей полуострова. Их вопросы касались питания и сна. Они измеряли кровяное давление и частоту пульса и просили каждого выполнить небольшие физические тесты. На первый взгляд, никойцы представляли собой на удивление замкнутую группу. У Мишеля возникла определенная гипотеза. «Мы видим влияние чоротега, — прокомментировал он. — Думаю, это очень важный фактор».

Речь идет об индейцах чоротега, населявших Никоя до появления испанцев в 1522 году. Жили они в простых тростниковых хижинах, окруженных огородами, фруктовыми деревьями, кукурузными и бобовыми полями. Используя подсечно-огневое земледелие, они выращивали маис и бобовые. Вели преимущественно натуральное хозяй­ство, но при этом занимались также охотой и рыбной ловлей. Подобно другим мезоамериканским культурам, чоротега отличались религиозностью и вели довольно безмятежную жизнь. И, по словам Мишеля, их влияние ощущалось до сих пор.

— Это проявляется во многих аспектах. Предками этих людей явно были индейцы чоротега, — говорил он, рассекая воздух ладонью. — Они питаются теми же продуктами и ведут относительно спокойную жизнь. Но, разумеется, нужно провести более глубокое исследование…

Между тем Элиза и Хорхе весь день общались с 91-летним Аурелиано Розалесом в деревне Санта-Ана и были готовы рассказать о своих открытиях. Элизе всего 27, здоровая и цветущая, она имеет облик типичной фермерской дочери, а не серьезного ученого. Как писатель и редактор журналов, посвященных вопросам здоровья, она хорошо знакома со всеми модными диетами и пищевыми добавками, появившимися в последнее десятилетие.

Собранные ею факты укрепили ее веру в ощутимую пользу необработанной пищи. Перед поездкой она несколько месяцев изучала питательную ценность фруктов и овощей, которые произрастали на Никоя. Поэтому, услышав об огороде Аурелиано, который Хорхе описал как «персональный Эдем», Элиза не смогла упустить возможность встретиться с его хозяином.

Она поднялась, держа в руках ворох листов с пометками, и принялась прокручивать снимки. Пока мы рассматривали фотографии Санта-Аны, деревянного домика Аурелиано, его семьи и огорода, она рассказала его историю. Жизнь Аурелиано очень походила на жизнь Дона Фаустино. Оба проживали в маленьких деревеньках, окруженных обширными коровьими пастбищами, плавно переходившими в пологие холмы на горизонте. Невзгоды и тяжелая работа закалили их, превратив в сильных духом мужчин, привыкших к труду (родители Аурелиано умерли, оставив мальчика полным сиротой). Оба работали погонщиками мулов и вели натуральное хозяйство. Они хвастались, что вырастили большие семьи, но охотно признавали романтические приключения молодости.

Аурелиано, на десять лет моложе Фаустино, — крепкий, полный энтузиазма мужчина с седыми волосами и заразительным хохотом. Он жил в двухкомнатном доме вместе с женой, дочерью, внучкой и племянником и до сих пор придерживался традиционного образа жизни.

— Аурелиано провел меня в огород позади дома с мачете в руке, вырубая сорняки, подрезая деревья и отгоняя хищных зверей. В огороде росло около десятка фруктовых деревьев, — рассказывала она, демонстрируя фотографии бананов, лимонов и апельсинов. — Но потом он показал мне эти невероятные экзотические фрукты.

Там были marañón — красно-оранжевый фрукт, в котором содержится в пять раз больше витамина C, чем в апельсинах; anona — похожая на грушу, неправильной формы, с толстой кожурой, приостанавливающая развитие различных видов раковых клеток; и дикий имбирь, богатый витамином B₆, магнием и марганцем.

— Все они обладают антиоксидантными свойствами, обеспечивающими профилактику многих заболеваний и долгую жизнь, — проинформировала нас Элиза. — Позади огорода Аурелиано разбил кукурузное и бобовое поле, урожай с которого он собирает два раза в год. Низкорастущие бобовые обеспечивают растительный покров, удерживающий влагу и азот в почве, а стебли кукурузы служат опорой для бобов. Затем мы вернулись в дом, где хозяин показал мне, что кукуруза сушится, а потом вымачивается в воде с пеплом и известью, пока с зерен не слезет кожица, — объясняла Элиза. — Потом его жена показала, как перемалывают кукурузу, делают из нее тесто, лепят лепешки и подают с бобами и лимонадом. Это основное блюдо самой, вероятно, лучшей диеты долголетия в мире, — восторженно резюмировала Элиза. — Такая комбинация продуктов содержит сложные углеводы, протеины, кальций и никотиновую кислоту. Недавние исследования показывают, что в больших дозах маис снижает уровень «плохого» и повышает уровень «хорошего» холестерина.

Элиза взглянула на нас и принялась перебирать записи.

— В Сан-Хосе я беседовала с профессором Леонардо Мата, который предположил, что самый важный ингредиент этого пищевого треугольника — маис (кукуруза). По его мнению, использование изве­сти — гидроксида кальция — в процессе варки кукурузы играет немаловажную роль. Она насыщает зерна кальцием, концентрация которого в необработанном маисе и других продуктах несравненно ниже, и высвобождает аминокислоты, усваиваемые организмом. Жители Никоя называют получающееся в результате маисовое тесто maiz nixquezado. Мата изучал рацион питания в Гватемале, где люди варят кукурузу аналогичным способом, — продолжала она. — Жители, употребляющие maiz nixquezado (maiz nixtamalizado — так его называют в Гватемале, Мексике и других странах), редко страдают от рахита и переломов ко­стей. Это, возможно, объясняет активность и здоровье Аурелиано, который жизнь прожил в относительной бедности. Рацион, состоящий из свежего, натурального, богатого питательными веществами nixquezado, объясняет, почему в 91 год Аурелиано выглядит на 60.

Элиза закончила выступление слайдом, на котором герой ее рассказа целует в щеку улыбающуюся жену. Мы пробыли на Никоя всего неделю, но казалось, что Элиза уже нашла секрет долголетия его жителей в саду Аурелиано.

Отварная кукуруза

Костариканцы употребляли в пищу маис (кукурузу) еще со времен индейцев чоротега. Известь (гидроксид кальция) использовалась для приготовления зерен, насыщая их кальцием в больших количествах. Но даже простое нагревание кукурузы повышает ее питательную ценность. Недавнее исследование Корнельского университета доказало, что отварная кукуруза содержит больше антиоксидантов, чем сырая.

— К сожалению, все не так просто, — вмешался Джанни, который все выступление просидел молча. — Мы не знаем, в каком количестве он употреблял выращенные на собственном огороде продукты на протяжении жизни, и не можем сказать, чем еще он питался. Это может быть то, чего мы не видели. По сути, долголетие Аурелиано можно в большей степени объяснить его совместным проживанием с дочерью, нежели тем, что растет в его саду.

Джанни привел в пример исследование, проводимое в сельской Польше, согласно которому каждая дочь удлиняет продолжительность жизни мужчины на 75 недель.

Элиза, добрая душа, спокойно восприняла критику и попросила Джанни подсказать, как рассекретить диету долголетия Никоя.

— Перво-наперво выясни, чем долгожители в основном питались большую часть жизни, — посоветовал тот.

В течение следующей недели мы сосредоточили все внимание на рационе жителей Никоя. Интервью, что взяли Джанни и Мишель, дали нам некоторые ответы. На вопрос, чем они питались, долгожители неизменно отвечали «бобы, рис, кукурузные лепешки и фрукты». Правда, это ненадежный источник: человеческая память иногда подводит. (Ответьте-ка не думая, что вы ели на обед в прошлый вторник.) Но по крайней мере нам теперь было от чего отталкиваться.

Элизе достался более достоверный источник. В ворохе научных трудов, врученных ей доктором Фернандез, она отыскала три национальных исследования, посвященных вопросам питания и датированных 1969, 1978 и 1982 годами. Министр здравоохранения Коста-Рики, как мы выяснили, время от времени проводил подобные исследования в каждой из пяти провинций с целью установить, что и сколько едят жители.

Особое внимание уделили одному из городов, который мини­стерство считало типичным для конкретного региона. Исследователи измеряли, сколько конкретно продуктов люди употребляли в пищу: список включал около двадцати наименований — молочные продукты, крупы, клубнеплоды и фрукты. В 1969 году объектом изучения стал Веинтисиенте-де-Абриль (город Дона Фаустино), а в 1978 году — Ла-Мансьон, городок, находящийся всего в трех километрах от нашей штаб-квартиры!

У меня нашелся другой источник. В процессе подготовки к поезд­ке мне попался пресс-релиз 1958 года, подготовленный Калифорнийским университетом. Он назывался «Никоя: культурная география». Автором его был антрополог Филип Вагнер из филиала Калифорнийского университета в Беркли. С собой у меня была фотокопия пресс-релиза. Мы с Элизой просмотрели его и на странице 241 наткнулись на золотую жилу — главу, описывающую типичный день среднестатистического жителя Никоя пятьдесят лет назад. Вот что там говорилось:

День у сельских жителей начинается до восхода солнца, когда женщины просыпаются и готовят кофе. Семья собирается на рассвете, чтобы выпить чашку черного кофе или кофе с молоком, сильно подслащенного, и съесть холодную кукурузную лепешку. Время с рассвета до восьми часов утра отводится на домашние и подсобные дела. В восемь — полноценный завтрак с яйцами и бобовыми. В периоды активной работы на полях мужчины берут с собой кукурузные лепешки с gallo pinto (рис и бобовые, обжаренные на свином жире). В особо жаркие дни работа заканчивается в полдень или два часа дня. Работники возвращаются домой с полей или из лесу и примерно час ожидают обеда.

Дневная трапеза начинается с супа с несколькими кусочками мяса, салом, отварным овощным бананом, маниокой и иногда зеленым горошком. После супа подаются рис и бобовые, обычно дополняемые яичницей. По случаю на столе также могут быть овощи: pipián или ayote (Cucurbita moschata — тыква мускатная) либо calabaza (Lagenaria — лагенария), капуста, плоды piñuela (Bromelia penguin — бромелия) или какое-нибудь другое дикое растение. Мясо подается на стол время от времени даже в самых бедных семьях; также обязательно присутствует cuajada, творог. Трапеза не обходится без кукурузных лепешек, а после нее мужчины потягивают очень сладкий черный кофе, изготавливаемый из местных ягод или истолченных семян ñanjú (Hibiscus esculentus — бамии).

Ужин — более простой, поскольку вторая половина дня по обыкновению проводится в праздности и чувство голода не очень сильное. Рис и бобовые, кукурузные лепешки и иногда яйца подаются ближе к вечеру.

Вагнер приложил детальные зарисовки огородов и изображение более сорока съедобных видов растений (многие из них до сих пор растут в саду Аурелиано). Упоминаемые им маниока, папайя, бананы, батат являются до сих пор основными продуктами местного рациона. Жители Никоя употребляют в пищу также экзотические лесные фрукты, такие как jobo (Spondias — американская слива), guayabo (Psidium guajava — гуайява), caimito (Chrysophyllum cainito — хризофиллум) и papaturro (Coccoloba — кокколоба).

Какой же напрашивается вывод? Однажды после ужина я отправился в свой домик, намереваясь рассортировать все добытые сведения. Я сидел, скрестив ноги, на деревянном полу, разложив перед собой бумаги огромным полукругом: отчет Вагнера, исследования рациона, научные статьи и собственные записи о питании жителей Коста-Рике.

Постепенно начали вырисовываться некоторые характеристики рациона жителей Никоя. Как и в большинстве других «голубых зон», здесь употребляли в пищу низкокалорийные нежирные продукты ра­стительного происхождения и много бобовых. Но в отличие от других «голубых зон» в рацион никойцев входили кукурузные лепешки практически при каждом приеме пищи и огромное количество тропиче­ских фруктов. Сладкий лимон (Citrus limetta), апельсин (Citrus sinensis) и бананы можно собирать на Никоя почти круглый год. Связь между маисом и долголетием Мата объяснял вареной кукурузой, но каким же образом долголетию способствуют фрукты? Во время первой поездки Луис рассказал мне, что в Никоя отмечен один из самых низких уровней заболевания раком желудка — главной причины смертности в стране. В Сан-Хосе я обратился к профессору Рафаэле Сьерру из Испании, работавшей эпидемиологом в Institute de Investigaciones en Salud (INISA), чтобы она разъяснила причину данного феномена. Сьерра рассказала, что рак желудка тесно связан с бактериями Helicobacter pylori (Hp). В попытках выявить причину его возникновения она обследовала людей, живущих в регионах с самым высоким (возле Сан-Хосе) и самым низким (Никоя) уровнем заболеваний раком желудка.

— Я обнаружила, что школьники в обоих регионах были одинаково инфицированы Hp, — рассказала она. — Следовательно, дело было не в бактериях. Рак развивался в результате того, как люди реагировали на них, и многие факторы накладываются друг на друга.

Когда я попросил ее выдвинуть предположение о причине столь низкого уровня заболеваний на Никоя, она попыталась уклониться от прямого ответа.

— Мы не можем утверждать наверняка, но могу сказать точно, что население обеих зон состояло преимущественно из крестьян. Возле Сан-Хосе селились сезонные рабочие, которые перемещались с места­ на место в поисках работы. На Никоя крестьяне вели более оседлый образ жизни. Известно, что крупные землевладельцы позволяли им разбивать огороды, благодаря чему у них всегда имелись к столу свежие овощи. Мы полагаем, что витамин C и бета-каротины предотвращают развитие рака желудка или по крайней мере ослабляют действие бактерий Hp. Эти вещества содержатся во фруктах и овощах: папайе, моркови, тыкве, апельсинах, ананасах.

Апельсины

Один из самых популярных фруктов «голубой зоны» Коста-Рики — апельсин — легче всего найти у нас дома. Источник витамина C, клетчатки, калия и соли фолиевой кислоты, апельсины помогают предотвратить сердечные заболевания, рак и инсульт.

Я точно не знал, какие фрукты и овощи имелись в распоряжении никойцев, но все полученные нами сведения и наши наблюдения указывали, что жители Никоя потребляли свежие фрукты в огромных количествах. Результаты исследования наводят на мысль, что роль фруктов в профилактике рака желудка может служить еще одним фрагментом головоломки под названием никойское долголетие.

Когда Джанни упомянул об особенностях воды, в памяти сразу же возник Хуан Понсе де Леон и его легендарные поиски фонтана молодости. И хотя его экспедиция начиналась на территории современной Флориды, первые упоминания о фонтане принадлежат индейцам-аравакам, населявшим острова у карибского побережья Коста-Рики. Но что же особенного было в воде Никоя?

— Если говорить конкретно, атлас показал минеральный состав воды, — ответил он. — Оказалось, что жесткость воды, содержание кальция и магния в Никоя намного выше, чем в любом месте Коста-Рики.

Для подтверждения своих выводов Джанни использовал набор для проб воды. И в каждом из двадцати домов, где он проводил интервью, он брал пробы питьевой воды. Результат был таким: «В воде обнаружено столь высокое содержание кальция и магния, что мне пришлось на 50 процентов разбавить ее дистиллированной водой, чтобы взять пробу».

Джанни подсчитал: если житель Никоя потреблял (выпивая, готовя пищу или варя кофе) в среднем шесть литров воды в день, вместе с ней он получал один грамм кальция — среднесуточную норму для большинства людей. Но как же вода, богатая кальцием, объясняет долголетие?

Джанни отодвинул тарелку, освобождая место для ноутбука. Открыл файл и показал мне доклад Всемирной организации здравоохранении от 2004 года, в котором рассматривались исследования за последние 50 лет. Как выяснилось, в регионах с жесткой водой уровень сердечных заболеваний примерно на 25 процентов ниже, чем в регионах с мягкой водой. Я попросил его дать объяснение этому факту.

— Сердце — это мышца, а все мышечные сокращения зависят от кальция, — пояснил Джанни. — Дефицит кальция приводит к ослаблению мышц, включая сердце. У пожилых людей зачастую наблюдается недостаток кальция в организме. И вполне возможно, что благодаря экстражесткой воде сердце у жителей Никоя более здоровое и крепкое.

— Кальций очень важен и для костей, — продолжал Джанни, глядя на меня поверх очков. Могу поклясться, он изо всех сил старался упростить объяснение. — Наши кости постоянно теряют и наращивают массу. В молодости кости восстанавливаются быстрее, чем портятся. После сорока наблюдается обратный процесс и кости портятся быстрее, чем восстанавливаются. Кальций способствует замедлению этого процесса. Наконец, из-за ослабления костей у людей в возрасте часто наблюдаются переломы тазобедренных суставов — одна из главных причин смертности у пожилых. Достаточный уровень кальция может объяснить, почему жителям Никоя не свойственны болезни, убивающие жителей других регионов. Но (у осторожного Джанни всегда находилось какое-нибудь «но») прежде чем утверждать наверняка, мы должны провести дополнительные проверки.

Кальций

Питьевая вода содержит много кальция, являясь хорошим источником этого важного минерала. Кальций — наиболее широко распространенный в организме минерал, который играет решающую роль в сохранении крепости костей. Если вода в вашем регионе не содержит кальция, прекрасной естественной заменой ему могут служить йогурт, молоко и сыр. Альтернативой молочным продуктам являются сардины, капуста и брокколи.

— Ты должен меня с ней познакомить, — заявила Элизабет Лопез после моего выступления. Элизабет, наш психолог, специализировалась на здоровье и благополучии. — Я уже провела двадцать интервью и пока не встречала никого, похожего на нее.

Панчита жила всего в нескольких метрах от нашей резиденции, поэтому мы с Элизабет отправились к ней пешком. Над головами в ветвях манговых деревьев резвились обезьяны-ревуны. Пройдя по дороге, мы вошли в деревню Оханча. Женщины вели в школу детей в белых рубашках и школьной форме, а старики качались в гамаках на верандах. Особая атмосфера коста-риканского утра — неумолкающий фон музыки сабанеро, едва уловимый аромат жареных кукурузных лепешек — моментально наполнила меня счастьем.

Элизабет нам рекомендовал Луис. О проекте «Голубые зоны» она узнала из газетной статьи. Уволившись не так давно из Всемирного банка, Элизабет искала себе новое занятие, свой новый plan de vida. Луис помог ей связаться со мной, зная, что нашей команде не хватает местных экспертов. При первой же встрече я понял, что ее послала нам сама судьба. Уроженка Коста-Рики, она свободно говорила по-испан­ски и выступала переводчиком между Джанни с Мишелем (которые не говорили по-испански) и интервьюируемыми. Более того, она помогла им дополнить анкеты, включив вопросы по оценке психологических факторов — например, степень счастья и веры у пожилых людей. Пока мы шли, я поинтересовался, что ей удалось найти.

— Дэн, это невероятные люди, — ответила она с воодушевлением. — Они такие позитивные и так преданы своей семье. Из 33 никойцев все, за исключением одного, проживают вместе с близкими.

Элизабет посмотрела на меня, продолжая идти и жестикулировать.

— У каждого из них отличная группа поддержки и частые гости, которые заходят практически каждый день, — своего рода физическая и психологическая страховочная сетка.

Мы прошли по тому же мосту, по которому за несколько дней до этого мы с Томми проезжали на велосипеде. Ближе к краю деревни дома становились попроще, на сваях, с жестяными крышами и маленькими огородами. Самые бедные и «индейские» семьи жили на окраи­не Оханчи, где выложенные словно по системе координат улицы уступали извилистым дорожкам и дорогам, которые нередко шли по берегам ручьев. Один из таких домов принадлежал Панчите.

Свернув на дорогу, ведущую к дому Панчиты, я попросил Элизабет поделиться еще какими-нибудь наблюдениями. Подумав мгновение, она ответила:

— Во-первых, я заметила, что — хотя это только мое впечатление — мужчины живут более спокойной жизнью, чем женщины. Они не беспокоятся о детях… и мы видели, как часто мужчины заводят любовниц.

— Панчита, — сказал я достаточно громко (женщина не очень хорошо слышала и видела), — это Элизабет. Ученый из Сан-Хосе. Она хотела поговорить с тобой.

— О-о-о, — прокричала Панчита, — конечно, проходите, располагайтесь.

Она была одета в яркое цветастое платье наподобие того, которое на ней было в нашу первую встречу, только зеленое, а не розовое. В ушах болтались длинные зеленые серьги, а посеребренные сединой волосы были зачесаны назад и заколоты гребешком с искусственными бриллиантами. Панчита подвела нас к двум деревянным скамьям возле крыльца.

Элизабет быстро нашла с Панчитой общий язык, расспрашивала ее о жизни в детстве и юности. Панчита рассказала, что является потомком кубинского героя-революционера и что у нее было чудесное детство.

— В те дни на Никоя не было дорог. Мой отец владел небольшой гостиницей, и у нас время от времени останавливались погонщики мулов. Каждое утро я просыпалась в три часа, варила кофе и готовила кукурузные лепешки для ночевавших в доме мужчин. Я ухаживала за родителями, — сказала она. И, повернувшись ко мне, назидательно добавила: — Вот так-то, Papi. Те, кто чтит своих родителей, вознагра­ждаются Господом.

От наших вопросов касательно мужа и отца ее детей Панчита укло­нилась. Из ответов мы только поняли, что детей она растила по большей части одна. Все они жили вместе с родителями Панчиты, пока те не умерли и Панчита не унаследовала их ферму. На ней семья выращивала большую часть продуктов. Если им нужны были соль или сахар, Панчита отправлялась за ними в город почти за тридцать километров.

— Тогда была тяжелая жизнь, Papi. — Она почему-то всегда называла меня Papi. — Теперь меня в малой воде не приготовишь, — заметила она, имея в виду свой возраст, — в том смысле, что старое жесткое мясо варится гораздо дольше. При этих словах она уперлась в меня пальцем. Изо рта у нее вылетела слюна, а болтающиеся ноги непроизвольно дернулись.

В какой-то момент ее обычная веселость сменилась серьезностью. Она положила ладонь на мою руку; у нее была очаровательная привычка непроизвольно дотрагиваться до людей, чтобы подчеркнуть свою мысль. Я взглянул на ее руку с длинными гладкими пальцами и аккуратно подстриженными ногтями. На безымянном пальце она носила серебряное кольцо с вмятинами.

— Моего сына убили, — проговорила она, глянув на меня карими глазами. Немногочисленные морщины впитали грусть пятидесятилетней трагедии. — Когда он был красивым двадцатилетним юношей, то затеял глупую ссору с приятелем, и тот убил моего мальчика. — Она помолчала минуту, продолжая болтать ногами. — У Господа на все своя причина, — подвела она оптимистичный итог. — Сегодня я благословенная женщина.

Элизабет повернулась ко мне и улыбнулась, словно говоря: «Понимаешь, что я имела в виду?»

Еще одна показательная история: однажды, когда Панчите было около семидесяти, она купалась в реке и услышала, как кто-то шевелится в кустах, а потом заметила мужчину, который за ней подглядывал.

— Я быстро натянула одежду и схватила палку, — рассказывала она, размахивая над головой невидимым оружием. — И погнала его до самого города, пока чуть не забила до смерти. — Она закончила рассказ и снова погрустнела: — Ох, Papi, это очень плохо. Мне пришлось просить священника о прощении. Но Господь все равно благословляет меня.

Позднее тем же утром соседский мальчишка, десятилетний Луис, пришел, как и каждый день, чтобы помочь Панчите согнать всех цыплят в курятник. Потом 31-летняя соседка, Кармен Гомез, зашла, чтобы помочь ей подмести пол.

— Я прихожу сюда не потому, что обязана, — ответила она на мой вопрос. — У Панчиты как-то получается поднимать мне настроение на целый день. В Оханче ее все любят.

В полдень Панчита заявила, что пришло время готовить обед. Мы с Элизабет последовали за ней в дом: простая комната со столом и стуль­ями; спальня с порванными простынями и одеялами и изображением Христа на стене.

Кухня, куда она нас привела, радовала глаза: маленькая светлая комната с двумя окнами, выходившими в сад, небольшой буфет, деревянный комод, раковина с водопроводной водой и маленький холодильник. На комоде стояла чаша с бананами и папайей, а все, что требовало приготовления, — бобовые, лук, чеснок, горошек, кукуруза — было спрятано. В холодильнике лежали только сыр и помидоры. У нее не водилось ни полуфабрикатов, ни консервов; все требовало приготовления, за исключением свежих фруктов.

Панчита до сих пор готовила в традиционной для чоротега дровяной печи из глины, которая выглядела как большеротый вулкан на деревянной платформе. Мы с Элизабет молча наблюдали, как Панчита разогревает бобы и приправляет их чесноком и луком. Двигалась она медленно и уверенно. Из глиняного горшка она выскребла сероватую кукурузу, которая всю ночь размокала в извести, промыла зерна и ручной ступкой растерла их в тесто. Потом налепила лепешек и обжарила их на открытом огне. На сковороде растопила солидный кусок сала и поджарила яйца. Наконец нарезала тонюсенькие пластинки свежего сыра — впечатляющая точность, учитывая, что она едва видела этот сыр.

Примерно через тридцать минут был готов обед — бобы, кукурузные лепешки и яйцо на маленькой тарелке. Порции выглядели огромными, но равнялись примерно половине того, что вы бы получили, закажи завтрак в местной забегаловке.

— Пища дает жизнь! — воскликнула хозяйка и предложила нам угощаться. Я одновременно и стыдился, и гордился тем, что был приглашен на обед, приготовленный долгожителем. Но после вежливого отказа мне удалось убедить Панчиту поесть вместе с Луисом. Нас с Элизабет ждал обед в нашей штаб-квартире.

По дороге домой я признался Элизабет, что согласен с ее наблюдениями относительно веры и долголетия. Вера Панчиты — непоколебимая уверенность в Боге, невзирая ни на какие жизненные невзгоды, — оставляла глубокое впечатление. Анализируя беседы с двумя сотнями долгожителей, я осознал, что все они верили в некую высшую силу. Адвентисты Седьмого дня черпали силы в традициях веры; старцы Окинавы верили в то, что умершие предки наблюдают за ними; сардинцы были набожными католиками. Панчита служила еще одним примером силы веры. Я поинтересовался у Элизабет, действительно ли вера настолько тесно связана с долголетием.

— Безусловно, — подтвердила моя спутница. — Когда мы с Джанни брали интервью, то заметили, что на вопрос о самочувствии самые активные долгожители неизменно отвечали: «Все хорошо… Слава Богу». Хотя при этом могли быть слепыми, глухими, с больными суставами. Психологи называют это внешним локусом контроля. Другими словами, эти люди склонны уступать Богу контроль над своей жизнью. Тот факт, что Господь отвечает за их жизнь, ослабляет переживания финансового, духовного или физического характера. Они идут по жизни, пребывая в убежденности, что кто-то их оберегает.

Я слышал об исследовании, подтверждающем подобную убежденность. Смертность участников исследования, посещавших церковные службы хотя бы раз в месяц, в течение последующих семи лет была на 35 процентов ниже.

Чуть позднее в тот же день Элизабет второй раз навестила Панчиту и задала ей еще несколько вопросов.

— Я не собиралась рассказывать об этом, — призналась она, когда­ я поинтересовался, как прошла встреча. — Я находилась наедине с этим удивительным, прекрасным человеком. У нее нет красивого удобного дома. Она бедна, но довольствуется тем, что имеет. И абсолютно довольна своей жизнью. Тем не менее мне захотелось хоть как-то ей помочь, и я протянула ей двадцать долларов.

— И что случилось? — спросил я.

— Сжав мою руку, она сказала: «У меня нет денег на еду. Но я знаю, Господь подаст мне. И вот он подал».

«Голубая зона» Коста-Рики

Первые результаты исследования

Оханча, 7 февраля 2007 года

— Мы не знаем, насколько удачными окажутся наши исследования, — начал свою речь Мишель. — Мы нашли самых старых жителей Никоя, среди них восемь женщин и шесть мужчин. И это очень важный момент, потому что это не просто выборочная совокупность, а целое население! — заявил он ликуя и делая круговые движения руками. — И нам удалось подтвердить возраст каждого из них либо в церковных записях, либо в муниципалитете.

Он продемонстрировал ряд слайдов, отражавших характерные особенности жителей Никоя, с которыми он встречался.

— Больше половины из них являются потомками индейцев чоротега. Они спят примерно по восемь часов в сутки. большую часть времени проводят на солнце. Женщины-долгожители, как правило, первенцы. Мы также отмечали у этих людей исключительно позитивный настрой, который мы связываем с долголетием.

Далее слово взял Джанни.

— Чтобы оценить долгожителей Коста-Рики, мы решили сравнить их с сардинскими долгожителями, о которых располагали довольно полными сведениями, — начал он. — Удивительным фактом является более высокая фертильность долгожителей Коста-Рики по сравнению с сардинцами. Но она вовсе не подразумевает обязательную связь с долголетием. Возможно, она просто отражает семейную структуру двух народов.

В отличие от Мишеля руки Джанни неподвижно лежали на столе. Джанни, как и большинство ученых, изучающих долгожителей, избегал безусловных утверждений. К тому же долголетие — чрезвычайно сложная сфера.

— Джанни, — вмешался я, — понимаю, еще рано делать конкретные выводы, но вы изучали долгожителей почти два десятилетия. Что подсказывает вам шестое чувство: в чем причина крепкого здоровья и долголетия жителей Никоя?

— Секундочку, пожалуйста, я сейчас к этому подойду, — ответил тот.

Он представил нашему вниманию гистограммы, сравнивающие вес тела, кровяное давление и результаты проверок физической выносливости. Долгожители Коста-Рики, как правило, были выше, весили меньше и имели чуть более высокое кровяное давление, чем жители Сардинии.

Они с Мишелем пришли к следующему выводу: полуостров Никоя принадлежал к местам с самым долгоживущим населением и никойцы показали гораздо более высокие результаты физических тестов. Вместе с гористой частью Сардинии Никоя следовало официально признать второй «голубой зоной» долголетия. Поездка в Коста-Рику полностью себя оправдала.

Туристические доллары принесли с собой некоторые усовершенствования, которые не могли не оказать влияния на молодежь. Как и в случае с другими «голубыми зонами», культура долголетия Никоя являет собой исчезающий феномен. Мне хотелось прочувствовать ее как можно полнее, пока она окончательно не исчезла. Продолжали ли другие никойцы вести традиционный образ жизни? И если да, где я мог их найти? Сохранились ли еще какие-нибудь секреты невероятного долголетия в этом регионе?

Разумеется, работа Вагнера помогла бы мне распознать традиционный уклад, если бы я его нашел. В главе под названием «Поселение и использование земли» он рисует такую картину:

Мужчины размеренно и регулярно трудились в полях. Трудовой день начинался примерно в шесть утра и заканчивался в полдень или два часа дня. Мало кто работал после двух. В районе девяти мужчины делали небольшой перерыв, чтобы перекусить и немного отхлебнуть из nambiro (фляжки для воды). После работы они до вечера сидели, курили, болтали или дремали.

В комментариях и в заключительной части он писал:

Люди живут в гармонии с растительным миром и обращаются к природе для удовлетворения своих потребностей. Натуральное хозяйство, ресурсы и методы, которые оно задействует, напоминают модель чоротега на момент завоевания. Хотя на этой земле сменились боги, правители, языки и даже расы, прежний уклад жизни сохранился, а местные традиции остаются на удивление неизменными…

Я показал процитированный абзац нашему находчивому помощнику Хорхе и попросил его отыскать нечто подобное.

— Дайте мне день, — заявил тот.

В тот же вечер он вернулся в Dorati, сияя от удовольствия. Весь день он провел в городе Никоя, беседуя с пожилыми людьми, музейными кураторами и местными рабочими, приехавшими из провинции. Одну наводку он получил от полицейского.

— Осталось одно местечко, — прощебетал Хорхе на испанском, — в горах, возле города Никоя. Называется оно Хуан-Диаз. Пешком идти несколько часов.

На следующий день, ориентируясь по карте, нарисованной полицейским, мы двигались по разбитой автомобилями крутой дороге, поднимавшейся прямо в гору. Припарковались у хижины, стоявшей на обочине, и дальше пошли пешком по тропинке, прятавшейся в кустах. Вслед нам удивленно смотрели трое детей.

Мы пробирались сквозь густую растительность почти полтора часа. Солнце припекало как следует, и одежда пропиталась потом. Периодически джунгли прерывались, и нашему взору открывалась Никоя, стекавшая с горы на золотисто-коричневые равнины, простиравшиеся до серовато-синей линии Тихого океана.

Примерно через час пути дорога сделала поворот, и мы очутились перед двухкомнатной хижиной, возле которой в маленьком расчищенном дворе мужчина с обнаженным торсом яростно колол дрова.

— Привет, меня зовут Дэн Бюттнер, — обратился я к нему с приветствием, протягивая руку. — Вы знаете, где мы можем найти деревню Хуан-Диаз?

Мужчина пожал мне руку потной мозолистой ладонью. На нем были закатанные брюки и резиновые сапоги без носков; торс цвета чая блестел от пота. По моим прикидкам, ему было около шестидесяти.

— Я Ювенил Муноз, и вы в деревне Хуан-Диаз, — категорично ответил он.

Я оглянулся. Мы находились на поляне посреди джунглей. Стая цыплят, две коровы и вол. И это деревня?

— Мы можем зайти в гости? — попросил я.

Ювенил посмотрел на Хорхе, затем перевел взгляд на меня. Наверное, ему казалось, что мы его разыгрываем, но с присущей жителям этого региона привычкой не задавать лишних вопросов он сказал: «Почему нет?» — и бросил топор. Его дом мало чем отличался от дома Панчиты, разве что тут не было водопровода и электричества. Кухня выглядела по-чоротегски: глиняная печка, зерна кукурузы, вымачивающиеся в черном глиняном горшке, выдолбленные тыквы с питьевой водой, грязный пол, собака, выискивающая объедки. Вторая комната предназначалась для сна и хранения продуктов.

Он прилежно отвечал на наши вопросы. Что вы едите? («Бобы, кукурузные лепешки, фрукты и мясо раз в год, когда я забиваю корову».) Когда ложитесь спать? («Когда садится солнце».) Когда встаете? («Когда встает солнце».) Он поглядывал на топор, словно тот его ждал.

— Мне нужно закончить работу, — произнес он извиняющимся тоном.

После трех недель, проведенных на Никоя, мне казалось более чем естественным попросить дозволения осмотреть дом; хозяин, как обычно, не стал возражать. Только в этот раз я задумался: а что бы я сам стал делать, если бы двое потных незнакомцев зашли ко мне в гости, помешали работе и принялись задавать глупые вопросы? Наверное, вызвал бы полицию.

— Я прошу прощения за то, что помешали, — принес я извинения.

Ювенил вернулся к колке дров, поднимая топор высоко над головой и мощным движением опуская его вниз.

— Кстати, а сколько вам лет? — уточнил я на прощание.

— Только недавно исполнилось девяносто, — ответил тот, не глядя на меня. После чего с резким свистом опустил топор, от удара которого полено разлетелось мелкими щепками.

Еще через час мы подошли ко второму дому. Все выглядело точно так, как описывал Вагнер пятьдесят лет назад: грубо сколоченные деревянные постройки, курятник, приподнятый над землей, амбар размером с гараж, пресс для сахарного тростника, приводимый в движение мулом, маленький домик из вертикальных планок. Жестяная крыша служила единственным свидетельством XX века. Пожилой мужчина вальяжно развалился в гамаке на веранде. Из дома раздавались голоса и смех.

— Buenas tardes, — поприветствовал Хорхе.

Разговор резко смолк. Пожилая полная женщина в домашнем платье и переднике, отодвинула занавесь, прикрывающую входную дверь, и выглянула наружу.

— Меня зовут Хорхе Винда, а это Дэн Бюттнер, журналист. Мы можем войти?

— Si, si, — кивнула она, на лице ее явственно читалось: «И чего вы там стоите?»

В доме пахло кофе и жареными лепешками. В печке горел огонь. На полке стояли кувшины с питьевой водой. На стене висел календарь. Благодаря распахнутым окнам по комнате гулял прохладный ветерок, от которого трепетали занавески. За деревянным столом сидела пара среднего возраста, удивленно взирая на нас. Хорхе представился и объяснил суть нашего проекта.

Мы оказались на ферме 91-летнего Ильдифонсо Зунига и его жены Сегундины. Ильдифонсо отдыхал в гамаке на веранде; Сегундина принимала гостей — Ананиаса и его жену Аиду, пару среднего возраста. Вроде бы ничего особенного, пока не узнаешь, что для этого им пришлось пройти восемь километров. По выражению Сегундины, они были соседями. Она предложила нам сесть, налила кофе и отрезала по огромному куску сладкого кукурузного хлеба. Мы стали частью семьи.

Вместо того чтобы по обыкновению проводить официальное интервью, я просто потягивал кофе и слушал. Беседа плавно переходила от погоды к состоянию двенадцатилетней дочери Аиды, которая сломала ногу («Бедняжка!» — причитала Сегундина), к рождению сосед­ского мальчика и урожаю бобов.

— Мы вырубили кусты и вспахали землю. На прошлой неделе я собрал пятьдесят килограммов, — сообщил Ананиас, мужчина с тихим голосом, румяными щеками и иссиня-черными волосами.

У этого разговора не было особой цели, это был лишь способ объединить друзей и своего рода праздное развлечение. Я пометил в блокноте: «В комнате ощущалось неподвластное времени родство душ».

Через четверть часа я наконец вмешался и рассказал хозяевам о проекте «Голубые зоны». Объяснил, что мы пришли, поскольку хотели увидеть, как люди Никоя живут на протяжении многих веков. Те кивали головой.

— Вы можете описать свой типичный день?

— Мы просыпаемся с восходом солнца, — начала Аида, одетая в поношенное коричневое платье. Ее тронутые сединой волосы были забраны под косынку, а румяное лицо наводило на мысль о фламандских картинах XVI века. — Я готовлю завтрак для всей семьи, а затем Ананиас вместе с мальчиками уходит в поля. Мы с девочками остаемся дома и занимаемся уборкой. Примерно в полдень мужчины возвращаются домой. Мы «плотно» обедаем, а затем отдыхаем. Иногда идем в гости, как сегодня, или гости приходят к нам. Потом легкий ужин, и примерно в половину девятого ложимся спать, — подвела она итог. — Поскольку у нас нет телевизора, то после заката делать особо нечего.

Сегундина налила нам еще по чашке кофе, даже не спрашивая, хотим мы или нет. Повеял прохладный ветерок, играя занавесками. Ананиас сделал глубокий вдох, словно хотел напиться в жаркий день.

— А что едят в Хуан-Диазе?

— Бобы и рис, — ответила Аида и после долгой паузы добавила: — Или рис и бобы. Зависит от настроения.

Все засмеялись.

— Мы едим то, что посылает Господь, — сказал Ананиас, на сей раз серьезно. — Яйца, рис, бобы. Иногда убиваем курицу.

— Как часто вы едите мясо?

— Все зависит от толщины кошелька, — ответил Ананиас, хлопая себя по штанам. — Если в нем есть деньги, то где-то раз или два в неделю.

Позднее я узнал, что их единственным источником дохода была примерно сотня килограммов сахара, производимого деревенским прессом в год.

— Нам много не нужно, — заметила Аида, отвергая подозрения в бедности. — Нас все устраивает…

И замолчала на некоторое время.

— Нужно все время находить себе занятие, — вновь заговорила она, отвечая на незаданный вопрос. — Когда у людей слишком много свободного времени, их одолевают пороки. А у нас много дел. Мы много трудимся, чтобы отгонять дьявола, но не так много, чтобы переутомляться. Жизнь у нас спокойная и простая.

— Вам никогда не бывает скучно? — Я оглянулся вокруг. Ни телевизора, ни радио, ни любых других электронных устройств. Я не мог вспомнить ни одного места — ни Сахару, ни Конго, ни Амазонку, — где у людей не было хотя бы спутникового телевидения. — Как вы себя развлекаете?

— Я нахожу тень и ем апельсин, — на полном серьезе ответила моя собеседница.

Мы с Хорхе пробыли там еще около часа. Я забыл, что я журналист, и просто наслаждался общением. Мы выпили несколько чашек кофе и съели еще по куску кукурузного хлеба. Я показал новым друзьям фотографии своей семьи, и те пришли в неописуемый восторг.

Вскоре беседа плавно перешла к деревенской жизни, грядущим майским дождям, будущему урожаю, местному празднику в сентябре. Я подавил желание взглянуть на часы, продумать свое описание этого визита или проверить электронную почту. Наконец я поднялся и сообщил о нашем уходе.

— Уже? — удивилась Сегундина. — Останьтесь на ужин.

Но мы с Хорхе двинулись в обратный путь. Время перевалило далеко за полдень, и спускаться вниз с гор было приятно. Мы залезли в машину, раскалившуюся под жарким солнцем. Хорхе повернул ключ, и двигатель с тарахтением завелся. Включился CD. Я быстро выключил музыку и открыл окна. Мы плавно катились вниз с горы, пока не выехали на большую дорогу. Там мы прибавили скорость и влились в поток машин, направлявшихся на юг.

Мы проехали череду баров для водителей грузовиков, которые одновременно служили и борделями, «Нуэво-Темпик-отель» (с кондиционером!), цементную фабрику с опустошенным рудником и на подъезде к Никоя первый на полуострове Burger King. На все это я взирал с легким отвращением. «Прожив» один типичный день в Хуан-Диазе, я уже не мог с прежним снисхождением относиться к суете и шуму нашего мира, а в голове пронеслась заманчивая идея съесть апельсин в тишине под тенистым деревом.

Теперь я жалел, что не принял приглашение Сегундины и лишился риса, бобов и бесхитростной беседы. Я представил, как выхожу на крыльцо, поднимая глаза в усеянное звездами кобальтовое небо, дышу чистым, незагазованным воздухом, потом крепко сплю в простой кровати, просыпаюсь вместе с солнцем, а впереди меня ждет трудный день. Ананиас, Ювенил или Дон Фаустино жили так всю свою жизнь.

Я достал из сумки бутылку с водой и нащупал статью Вагнера, обернутую в зеленую обложку. Пролистав ее, на последних страницах я наткнулся на текст, выделенный раньше:

На Никоя начинается коммерческая революция. Растущая доступность и престиж коммерческих товаров порождают спрос на деньги, которые можно получить только в обмен на урожай или промышленные товары. Мелкий фермер, ведущий натуральное хозяйство, едва сводящий концы с концами, не имеет ни земли, необходимой для выращивания урожая в промышленных масштабах, ни времени, чтобы за ним ухаживать, ни капитала, необходимого для технологических усовершенствований. Никто не задумывается о выращивании культур, типичных для никойских садов, которые не требуют больших участков земли, особого ухода и при этом дают богатый урожай. Когда исчезает старый мир, что, вероятно, и должно быть, от него, к сожалению, мало что сохраняется, с тем чтобы его жители не потерялись в забвении, как произошло с народами более развитого мира.

Девять месяцев наша команда ученых и исследователей изучала жизнь удивительных людей этого крошечного полуострова на севере Коста-Рики. Их традиции и уклад скрывают разгадку тайны долголетия. Уникальные условия вкупе с вековыми традициями породили самых здоровых и долгоживущих людей, жителей новой, истинной «голубой зоны».

Секреты долголетия Коста-Рики

Возьмите на вооружение следующие традиции «голубой зоны» Коста-Рики.

• Имейте свой plan de vida. У долгожителей обязательно есть смысл в жизни. Они чувствуют себя нужными и стремятся делать добро.
• Пейте жесткую воду. Вода на Никоя отличается самым высоким в стране уровнем кальция, что, вероятно, объясняет низкие показатели сердечных заболеваний, а также крепкие кости и редкие случаи переломов тазобедренных суставов.
• Поддерживайте прочные связи с семьей. Никойские долгожители обычно живут вместе с семьями, находясь на попечении детей или внуков, и видят в семье смысл жизни.
• Съедайте легкий ужин. Сокращение калорий — верный способ удлинить свою жизнь. Никойцы ужинают рано вечером легкой пищей.
• Общайтесь с людьми. Никойских долгожителей часто навещают соседи. Они умеют слушать, смеяться и ценят то, что имеют.
• Усердно трудитесь. Долгожители много трудятся на протяжении всей жизни. Они находят удовольствие в выполнении по­вседневной работы.
• Не забывайте о солнце. Никойцы много находятся на солнце, что способствует выработке витамина D, способствующего укреп­лению костей и общему здоровью. Дефицит витамина D связывается с целым «букетом» проблем, например остеопорозом и сердечными заболеваниями; регулярные «разумные» солнечные ванны (примерно по 15 минут на руки и ноги) дополняют рацион и восполняют недостаток этого важного элемента.
• Помните свою историю. Современные никойцы являются потомками местных индейцев чоротега, и традиции позволяют им жить относительно спокойно, безмятежно. Типичный рацион, включающий витаминизированную кукурузу и бобовые, вероятно, представляет оптимальную пищевую комбинацию, способствующую долголетию.

Отправить