Глава 8
Сухаревка. 1989 год
Федор не понял, как добрался до знакомого дома. Дверь оказалась запертой. Стукнув несколько раз, он подпрыгнул, подтянулся, ухватившись за забор, и заглянул во двор. Мелкая псина точно только этого и ждала. Выскочила из куста пиона и залилась звонким лаем.
Это оказалось на руку. Через несколько минут на крыльцо дома вышла Лена.
– Фу, Пушок! Нельзя! Ко мне!
Но наглая псина и ухом не повела. Напротив, не затыкаясь, она от злости принялась грызть покрышки, что окружали клумбу.
– Фу! Ко мне! – Девушка сбежала с крыльца и направилась к воротам, все еще не замечая Федора.
Он, рискуя охрипнуть, попытался перекричать мелкую псину:
– Привет, Лен! Это я!
Девушка вскинула голову, поискала глазами нарушителя спокойствия и, заметив того, зарделась. На миг остановилась и направилась дальше. Федор спрыгнул, и тут же загремел засов. Дверь отворилась, и показалось смущенное девичье лицо:
– Это ты?
– Я. – Федор расплылся в улыбке. – Спать не мог, есть не мог. Все о тебе думал. Не против, что я в гости заглянул?
Лена тоже смущенно улыбнулась:
– Не против…
– Кстати, твой отец дома? – Федор попутно вспомнил и о деле, что его сюда привело.
Девушка качнула головой:
– Нет. Он в город поехал. Будет позже…
– Можно, я зайду? – Федор не отводил от нее глаз. А девушка, наоборот, старалась на него не смотреть.
– Можно… – Она посторонилась, пропуская его во двор, закрыла дверь на засов и, цыкнув на тявкающую собаку, повела Федора за собой. – Чай будешь?
– Давай. – Федор оглядел просторную веранду, круглый стол и окружавшие его шесть стульев. У стены стоял диван, а на тумбочке примостился древний граммофон. Не то антураж, не то рабочий аппарат… – Как вчера? Сильно испугалась?
Девушка, не оборачиваясь, хлопотала у самовара и в ответ только пожала плечами. Федор выдохнул сквозь зубы. Надо как-то наладить с ней контакт… Сто процентов, она знает куда больше, чем все они, вместе взятые.
– Я, кажется, нашел сегодня тех, кто тебя обидел. Лица у них всмятку. Точно, они. И знакомы знаешь с кем? С Захаром-лесничим… Сегодня встречались…
При упоминании этого имени Лена вздрогнула и обернулась к нему:
– Какие у тебя с ним дела? Он нанял тебя следить за братом? Захаров страшный человек! Не связывайся с ним!
Опа!
Федор шагнул к ней:
– Что ты о нем знаешь?
Она мотнула головой:
– Ничего особенного. Он обычный сумасшедший, который ради мифического клада способен пойти на человеческие жертвы. Не верь ему! Нет никакого клада!
– Да я и не верю… только дневник… кажется, твоего предка? говорит сам за себя!
– Дневник? – Девушка подошла к нему так близко, что его ноздри уловили легкий цветочный запах ее тела и, глядя ему прямо в глаза, уточнила: – Генерала Русалова?
– Судя по всему… – Федор и сам не понял, как его руки обвили девичью талию и притянули к себе. – А что? Семейный раритет?
– Он был похищен много лет назад. Еще когда из нашего дома решили сделать местный Дом культуры. – Лена, кажется, даже не заметила его нечаянной ласки. Напротив, подалась вперед и торопливо заговорила: – Ты думаешь, найти этот клад так просто? Он проклят! Все, кто его искал, умирали! Не думай о нем! Уходи и забудь! Забудь и то, что прочитал в том дневнике!
– И тебя забыть?
– И меня… – Девушка приблизилась так, что он почувствовал тепло ее тела и легкое земляничное дыхание на его губах, но то, что произошло дальше, и вовсе заставило этот мир перевернуться с ног на голову.
Ее теплые губы на миг коснулись губ Федора, и мир перестал существовать.
«Она была очень близко. Непозволительно близко. Нос щекотал сладковатый запах жасмина, цветки которого запутались в ее прическе, делая девушку похожей на лесную нимфу, что по странной случайности оказалась среди людей.
Звучал вальс, но он, казалось, слышал лишь ее прерывистое дыхание и стук сердца. Сдерживать себя не было никаких сил, она была в его руках: нежная, хрупкая, воздушная. Глаза из прозрачно-голубых вдруг сделались темно-синими, и он каким-то шестым чувством понял, что напугал ее. Напугал свою нимфу. Хотел отстраниться и отпустить, но неожиданно она сама подалась навстречу. Ее рот призывно приоткрылся, и их губы встретились. Изящные тонкие руки обвили его шею, и свет вокруг померк.
Сначала робко и нежно, потом все настойчивее он целовал ее губы, не в силах оторваться, словно нашел в раскаленной пустыне живительный оазис. Она отвечала неуверенно, будто это был первый в ее жизни поцелуй.
Все закончилось неожиданно».
Все закончилось неожиданно… Лена шагнула назад, торопливо вырываясь из кольца его рук, и, глядя на него во все глаза, испуганно выдохнула:
– Нет! Это неправильно! Так не должно быть!
– Что не должно быть? Что неправильно? – Федор почувствовал досаду. Словно поманили конфеткой и выставили вон.
– Хочешь узнать? Хорошо! – Она открыла дверь и скрылась в доме. Ее не было всего несколько минут, но для Федора это время показалось вечностью. И пока он решал, идти за ней или подождать здесь, Лена вышла с несколькими старыми папками и бросила их на стол. – Вот! Садись… – Кивнув на стул, Лена уселась к столу и принялась развязывать тесемки. На стол посыпались желтые фотографии. Ветхие листы бумаги. Письма. – Как твое полное имя?
Федор пожал плечами:
– Романов Федор Анатольевич. А что?
Лена криво усмехнулась. Поискала в кипе фотографий и вытянула одну:
– Вот. Никого не напоминает?
Федор притянул к себе желтый, иссеченный трещинками раритет. Это была фотография мужчины, стоявшего у строящегося дома. Черт! Да это его фото!
Точнее, кого-то, очень похожего на него!
– Кто это? – Он посмотрел на нее.
– Мой предок. Романов Алексей Антонович.
– А я какое отношение имею к нему и к твоему роду?
– Не знаю. Может, ты его перерождение, а может, просто он твой двойник, однофамилец. Может быть, тоже предок?
– Предок? Сомневаюсь! Отец взял фамилию матери после того, как они поженились, а, насколько я знаю, мама приехала в Москву из Сибири. А это кто? – На глаза Федору попалась фотография-портрет девушки, и не просто девушки, а точной копии Лены, только с коротко остриженными волосами и в какой-то серой не то рясе, не то платье.
– А это Марья Силантьевна Русалова. Моя прабабушка.
– И что все это значит? – Федор посмотрел на нее.
– Это значит, что все повторяется. Никодим говорил, что ошибки предков исправляют их потомки, но этот шанс дается очень редко. Марья и Алексей полюбили друг друга, но из-за вины Русалова расстались. Я боюсь, что и у нас ничего не получится. Уезжай, Феденька! И забудь про клад и про меня!
– Эй? Не-не-не! – очнулся Федор, понимая, что еще чуть-чуть, и он окажется на улице. – Ни о ком я забывать не собираюсь! И клад найдем, и ошибки исправим! Хочешь, я тебя в Москву заберу?
– Хочу. – Лена прикусила губу, точно боялась разреветься: – Но все равно ничего не получится! Если ты не мой родственник, то тогда ты из рода, который никогда не примет мой род, род Русаловых!
– Так! Хватит говорить ерунду! – возмутился Федор. – Я вообще о тебе ничего не знал до этого лета! Но готов исправить все грехи моих и твоих предков, и не только предков. Лен, у меня квартира недалеко от Киевского вокзала. Поехали со мной?
– Ты меня совсем не знаешь! – В глазах девушки вдруг заплескалось вселенское горе. – А если я плохая? Очень плохая?
– Для меня ты – лучше всех! – Федор не удержался и снова притянул ее к себе. Девушка не вырывалась. Только смотрела на него с какой-то тоской и… надеждой. Ладно, раз уж сегодня вечер откровений… – Скажи, а что ты делаешь в монастыре? Я видел тебя там вчера и сегодня! Ты там работаешь? Помогаешь Никодиму?
– Видел меня? – Лена отстранилась. – Я не была в монастыре больше года…
– Тогда почему я тебя там видел? – Федор улыбнулся, но девушка еще больше помрачнела, сглотнула колючий ком и выпалила:
– Это не я, это она! Ты видел призрак!
– Ну, началось! Какой, в баню, призрак? Ну, признайся, что это была ты!
– Раньше… да… когда еще Никодима не было… Но сейчас… меня действительно не было в монастыре ни вчера, ни позавчера! Клянусь! – Девушка почти кричала.
– Ладно! Все! Чш-ш-ш… – Федор снова поймал ее в объятия и как маленькую начал успокаивать. – Не было и не было. Призрак – значит, призрак.
– Ты мне не веришь! Я знаю, кто вчера был на пустыре! Это люди Захара! Они хотели, чтобы я запугала Никодима. У него больное сердце. И есть вероятность, что он может умереть от какого-либо потрясения. Захар хочет убить брата, чтобы получить доступ в подвалы монастыря! Чтобы снова приняться за поиски клада!
– Ага. Ладно. – Черт ногу сломает в их тонких отношениях! Что у них тут творится? – Только Захар мне сегодня признался, что ему действительно нужно для поисков клада. А именно: схема подвалов монастыря и церкви. А также всех потайных ходов! У тебя есть такой план?
Лена растерянно мотнула головой:
– Нет. Но я могу спросить у отца. Вдруг он что-то знает?
– Спроси. А если у него есть, пусть спрячет куда подальше! – Федор обнял ее за плечи и, глядя в глаза, обнадежил: – А вообще я фаталист. Если случилось так, что я здесь, и ты здесь – значит, это кому-то надо! Может… для начала прогуляемся?
– Куда? – Лена, не отрывая от него взгляда, робко улыбнулась. Все ясно! Маленькая, испуганная местной мафией девчонка, которая, несмотря ни на что, верит в сказку со счастливым концом.
– Может, в клуб? Ты мне обещала, и отказа я не принимаю…
– Я только переоденусь!
Федор с улыбкой проводил ее взглядом, коснулся пальцами старых снимков. Внимательно изучил фото серьезного усача с генеральскими погонами, рядом с которым стоял двойник Леночки, затем фото молодого мужчины во фраке, довольно сильно напоминающего Захара-лесника, и еще одно фото своего двойника. Как же странно играет с ними время! Как причудливо тасуются карты судьбы…
Шагов он не услышал и оглянулся, только когда усталый голос произнес:
– А вы что тут, молодой человек, делаете?
Русальчиков! Черт! Как же не вовремя! Хотя что уж тут скрывать?
– Я Елену жду. У меня к ней очень важный разговор… – Федор сложил руки на груди и, заметив настороженный взгляд председателя, заговорил: – Вы в курсе, что на вашу дочь вчера было совершено нападение? И сделал это некто Захаров. Точнее, его головорезы. Они хотят использовать Лену, чтобы подобраться к Никодиму и кладу. Я здесь, чтобы это предотвратить!
– Что, простите? – Русальчиков устало опустился на стул. – Кто, простите?
– Я говорю, Захаров – лесник местный… – начал было Федор, но председатель его перебил.
– Вы кто такой, я спрашиваю?
– Я – Федор. Мы в монастыре работаем… – стушевался тот под пронзительным всезнающим взглядом.
– И что вам надо от Лены?
– Я защитить ее хочу! Я…
– Вы здесь чужой, Федя. Не совали бы вы нос в наши дела. Не по зубам они вам…
– В смысле? Какие дела? – Федор понял, что заносчивая самоуверенность местного царька его раздражает. – То, что вы не смогли уберечь Лену от тех подонков? Или то, что вам наплевать на нее?
Русальчиков устало усмехнулся:
– Во-первых, Захаров ее муж. Правда, бывший… Во-вторых, он ничего не сделает. Он спрашивал вас о кладе? Может, о плане монастыря заикался?
– За… заикался… – Федор понял, что уже ничего не понимает. – Муж?
– Да… неудачный брак. Этот прощелыга заморочил ей голову и женился, посчитав, что, если станет частью нашей семьи, то станет и одним из посвященных в тайну клада. Одного он не учел. Нет никакого клада! Нет и не было! Мой предок, узнав о революции, собрал все ценности и махнул во Францию, а его дочь осталась в монастыре, где и погибла. Это достоверные факты!
– Так у вас есть план этих монастырских катакомб?
– Был. Но все важные, касательно монастыря, исторические ценности я отдал отцу Никодима лет тридцать назад. Наверное, он передал бумаги сыну.
– А верно, что Никодим – брат Захара?
– Сводный. Его мать ушла от мужа к отцу Захара, когда Никодиму было десять. Только забрать сына ей не дал Егор, прежний хранитель монастыря.
– Значит, сокровищ нет?
– Увы. Вижу, это вас огорчает? Тоже возжелали на чужом горбу в рай въехать? – Русальчиков вскочил и, зло пыхтя, принялся собирать фотографии и складывать их в папку. – Вам же не Леночка нужна, а сокровища эти проклятые!
– Вообще-то я уточнял по поводу сокровищ не для того, чтобы набить ими карманы! – Федор прищурился, буравя взглядом председателя. Ишь, привык всех и вся обвинять! – А для того чтобы все это рассказать Захару! Он убедится, что сокровищ нет, и жизнь Никодима и Лены будет в безопасности! А сокровищами своими мифическими можете летний сортир набить! У меня несколько иные ценности в жизни!
– Да как вы… – Русальчиков, не выпуская папку из рук, подбоченился и, видимо, пошел бы в бой на незваного гостя, если бы не дочь.
Лена неслышно выскочила из приоткрытой двери и буквально загородила собой Федора:
– Папа, не смей! Сколько можно не верить людям? – и, взяв Федю под руку, потянула за собой, заявив: – Я буду поздно!
– Как? Кто… – Председатель бросился за ними, но остановился на последней ступени крыльца. – Кто это такой? Как его зовут хотя бы?
– Федор Анатольевич Романов, к вашим услугам! – обернулся на прощание Федя и увидел, как председатель устало опустился на крыльцо.
Дойдя до калитки, Лена прикрикнула на пса, высунувшегося было, чтобы облаять, и выбежала на улицу. Федор вышел следом.
– Лен…
– Надоел! – взорвалась девчонка. – Как всегда, одно и то же! Как же он мне надоел!
– Лен… – Федор удержал ее за руку и притянул к себе. – Ты веришь, что мне не нужен этот клад? Я сам неплохо зарабатываю, а если будет надо – у отца целый автопарк. Он хоть и врач по образованию, но человек практичный. Не пропадем!
– Что он тебе наговорил? – Лена посмотрела ему в глаза. Какие же они у нее синие… Точно бездонное небо!
– Да ерунду всякую! Про клад, которого нет, про планы, которые у Никодима. Про Захара твоего… – Последнее Федор не хотел говорить. Не удержался…
Лена вспыхнула, развернулась и, ничего не говоря, направилась по улице туда, откуда раздавалась музыка и была видна громадина местного Дома культуры.
– Лена! Подожди! Лен! Да постой ты!
Федор догнал ее и снова развернул к себе.
– Я просто сказал твоему отцу, что Захар представляет опасность. Для тебя, для Никодима! А он посоветовал… не греть голову. Сказал, что это твой муж, который обманом женился на тебе… Лен… Ну, хочешь, я тебя буду охранять все время? Попрошу нашего Пальцапупу выделить тебе комнату в монастыре и буду ночевать у тебя под дверью. Лен… Ну, скажи что-нибудь… – Он смотрел на нее и нес какую-то чушь, понимая, что, если замолчит – она уйдет, и он не сможет ее вернуть.
– Феденька… Федор… Федя… – Она вдруг улыбнулась, взяла его за руку. – Пойдем танцевать? Я давно не была так счастлива! Вернее, я никогда не была счастлива… До этого лета…
Клуб встретил их шумом голосов, киловаттами какой-то зарубежной попсы и разгоряченными телами. С Леной здоровались какие-то девушки, парни, что-то говорили проходившие мимо тетки в платках, но она шла, точно никого не слыша и не видя. Словно все эти люди были бесплотными тенями, живущими в этом мрачном, величественном доме, и только она, ну и, может быть, Федор, были единственными его хозяевами.
– Как же хорошо мне здесь, Феденька… – Лена остановилась в центре большого зала, раскрашенного беснующимися в ритме музыки разноцветными огоньками, и посмотрела на него. – Ты чувствуешь?
– Я здесь танцевал с тобой… – Федор сморгнул. Глаза заслезились от табачного дыма или от воспоминаний, которых не забыть.
– Были маски… И… рубиновое колье так кололо кожу… – Лена не отводила от него глаз, и Федор, подчиняясь магии этого вечера, робко обхватил ее за талию и закружил в вальсе, который вдруг прорезался сквозь ритмы зарубежных музыкальных мэтров, и с каждой секундой становился все громче, унося их в прошлое.
– А еще поцелуй… Я держал тебя за талию и целовал на глазах у всех!
– Как сейчас?
– Как сейчас… – Федор, поддавшись порыву какой-то невообразимой страсти, да чего там страсти – магии! – впился поцелуем в призывно открытые губы Лены, моля, чтобы это волшебство не заканчивалось никогда.
Господи! Да что с ним?
У него были женщины и до этой деревенской девушки, но еще никогда такое невероятное желание так не сводило с ума, заставляя едва ли не выть! Господи, да он умрет, если этот танец прекратится! А еще хуже, если ему все это снова мерещится!
– Пойдем! – Лена вдруг отстранилась и, вглядевшись лихорадочно блестящими глазами в его лицо, повела за собой.
Федор помнил лестницы, разгоряченные танцем тела, слепящие огни и бег. Лена уверенно вела его куда-то вверх, к мечте, к звездам, к их персональному раю!
Незаметная дверка, ведущая на чердак, распахнулась, едва ее проворные ручки нажали потайную пружину. В царивших здесь сумерках Федор успел заметить какие-то накрытые тканью кресла, диван, столы, тумбочки, но все это исчезло, едва пахнувшие ягодами губы любимой нашли его, унося в рай.
И исчезла пропасть, разделяющая их. Исчезли время, положение, статус. Исчезли имена, титулы, люди, события… Остались только эти губы, эти глаза, синие, как море, и жар двух тел, узнавших друг друга сквозь века и потери… И невозможность оторваться друг от друга!
– Ты сумасшедший… – Руки Лены гладили его спину, его волосы, его лицо. – Какой же ты сумасшедший…
– Я знаю… – улыбался Федор и снова ловил поцелуем ее губы. Снова возвращался в желанный рай, как заведенный продолжая шептать: – Я люблю тебя! Я хочу тебя всегда! Поехали со мной в Москву!
И она кричала:
– Да. Да! – И снова смеялась: – Ты сумасшедший! И я тоже люблю тебя!
А может, все было по-другому, но так же волнительно и безумно прекрасно…
Рассвет, проникающий первыми лучами солнца в окно старого чердака, застал Федора врасплох… Черт! Как же несправедливо после такой шикарной ночи и пары часов сна идти на какую-то дурацкую съемку! А может, сказать, что заболел?
Нет, не пойдет! Михалыч и так на него зуб точит… И Лену оставлять после всего, что было, после того, что он ей наобещал – как минимум предательство!
Точно почувствовав его настроение, она тихо застонала, просыпаясь, и распахнула глаза. Заметив любующегося ею Федора, Лена улыбнулась, выгнулась, как довольная кошка, и приподнялась на локте:
– Феденька…
Нет, как бы ему не хотелось – надо сказать!
– Лен…
Но она не дала это сделать. Ее губы нашли его, и мир снова перестал существовать. Еще часика на три…
– Лен… – Федор, наконец, оторвался от девушки, сел и огляделся. Чердак явно был давно заброшен, но – что радует – мебель на нем оказалась боевая. Не то, что делают сейчас…
– Я знаю, любимый! – Девушка села рядом с ним. – Тебе нужно возвращаться в монастырь, а меня, наверное, ждет злой папа. Хотя… после моего неудачного замужества, как ты понял, он махнул на меня рукой.
– Я бы не сказал… – Федор чмокнул ее в плечико, выудил из-под дивана одежду и, поделив на свое и Ленкино, принялся одеваться. – Честно, думал, что он меня убьет. Не разговор, а допрос с пристрастием мне устроил.
– Я слышала его окончание. Благодарю тебя за заботу обо мне…
– Лен. – Федор, не застегнув рубашку, уставился на нее. – Ты же понимаешь, что это не только забота – это единственный выход! Надо сказать твоему бывшему, что клада нет, и он успокоится! А через пару дней, когда закончатся наши съемки, я увезу тебя отсюда! Здесь я даже на денек не могу тебя оставить, чтобы не волноваться!
– Ничего не выйдет… – Лена встала, расправляя платье. – Захар знает, что клад существует. Он читал дневник Русалова – его последние записи о наступлении большевиков и о том, как и где он оставляет сокровище. А так как за все эти годы никто так и не нашел клад, Захар будет за него бороться! До последнего!
– Отлично! Тогда давай мы с ребятами сфабрикуем отрывок из якобы кинопередачи о том, что этот клад нашли еще в… например, в восемнадцатом году. – Федор натянул кроссовки и поднялся.
– Попробуй… – Лена грустно улыбнулась и направилась к потайной дверце. – Пойдем, я выведу тебя отсюда.
При свете солнца старинные стены не скрывали уродливую штукатурку стен и не менее уродливые надписи на ней. Мрамор на ступенях стерся, сбивая ноги трещинами и сколами. Исчезла магия дома, превращая его в руины, у которых уже никогда не будет хозяина…
А может, всему виной то, что им сейчас придется расстаться?
Как галантный кавалер, проводив Лену, Федор растерянно чмокнул девушку в щеку и попросил:
– Будь дома. Я зайду за тобой вечером.
– Буду ждать тебя… – Лена повернула голову, и их губы встретились. Миг – и она скользнула за дверь.
Федор, улыбаясь, постоял еще несколько мгновений и медленно побрел прочь по улице…
Силантий Русалов. 1889 г.
Сегодня Марья пришла вечером домой и, не раздеваясь, сразу на шею мне кинулась. Обнимала, целовала, что одержимая. Я даже перепугался поначалу, но когда волна безумная схлынула, взглянула она на меня прозрачными голубыми глазенками, в которых слезы застыли, и заговорила быстро-быстро, словно боялась, что не успеет всего высказать.
– Папенька, я влюблена. Счастлива безмерно и больше не хочу скрывать своих чувств. – Она раскраснелась, хоть и была с мороза, а жар от нее шел такой, что даже через полушубок ощущался. Щеки горят, глаза светятся, что два озера в ясную погоду. А улыбается как! Я ее такой счастливой не видел с тех пор, как Софья была жива. – Пришла благословения вашего просить!
Как же я не углядел, когда малышка выросла и стала взрослой? Вроде только вчера ее в колыбели качал, а уже и первый бал прошел, любовь вот голову закружила. Только кто же ее так увлек, если, кроме монастыря, она и не бывает нигде? Днями там пропадает, в доме лишь переночует и чуть свет – обратно. Не Павел же ей любимым стал?
– Успокойся, милая, расскажи все по порядку.
– Я не только расскажу, я еще и познакомить вас хочу! Мы договорились, что сегодня он сватать меня приедет! – Марья на миг замешкалась, а потом выбежала за дверь.
Ох, как мне в этот миг желалось, чтобы она вернулась и сказала, что разыграла меня, просто повеселить хотела. Да разве шутят подобным?
Очень скоро послышались шаги, скрипнула дверь, и вместе с Марьюшкой в гостиную вошел статный светловолосый юноша. Одет он был богато, что выдавало в госте аристократа. На миг что-то в его лице показалось мне знакомым, но я не смог понять, что именно, а после и думать забыл.
Мало ли…
Молодой человек пересек гостиную, подошел ко мне и протянул руку для приветствия. Рукопожатие у него было крепким.
– Позвольте представиться, Алексей Романов.
– Романов? – Я не удержался и от растерянности даже кашлянул. Мне никогда не забыть фамилию моего заклятого друга, убившего Дарину, – Антон Романов! Но, видимо, с годами я стал мнительным. Мало ли однофамильцев? И все же сомнения не отпускали. – А как по батюшке величать вас, Алексей?
– Алексей Антонович. К сожалению, отец мой погиб, мы остались с маменькой вдвоем.
Этого не могло быть. Не должно было быть так! Передо мной действительно стоял сын Антона. Вот отчего показались знакомыми его черты. А ведь и правда, присмотреться – и сразу станет понятно. Высокий лоб, прямой, даже хищный нос, упрямая линия губ. Вот только глаза у отца были зелеными, а у сына карие, и волосы потемнее. Вот и все отличия.
Он еще что-то говорил, но у меня перед глазами вдруг все поплыло, гостиная закружилась. Мебель и стены слились в единое пятно, а потом и вовсе свет померк.
Сколько времени я был в беспамятстве – не знаю. Наконец, я услышал голос Марьи. Он звучал глухо, как через пуховое одеяло, и испуганно. Слов не разобрать. Дочь принялась трясти меня за плечи и хлестать по щекам.
Распахнув глаза, я, с трудом подняв руку, перехватил ее тонкое запястье и лишь качнул головой, молча умоляя прекратить. Язык не слушался, а после вновь пришло беспамятство. Очнулся я лежащим на софе в зале. Надо мной склонилась Марья. Теперь она гладила меня по щеке.
Угораздило же меня чувств лишиться! Вот ведь стыд какой!
Перед сыном врага так опростоволоситься! А может, и не было его? Вдруг привиделось? Сейчас проснусь, и нет никого, только Марьюшка рядом хлопочет.
Поднявшись с помощью Марьюшки, я сел, и мой взгляд тут же нашел незваного гостя.
Алексей стоял чуть поодаль. Встретившись со мной взглядом, он потупился, внимательно разглядывая узор ковра. Лицо сосредоточенно, губы сжаты. Точно какую вину скрывает.
Нельзя сейчас Марье ничего говорить о нем и его отце! Иначе придется рассказать о цыганке и о проклятии. О моей вине в гибели Софьюшки! Марья не переживет этого и меня никогда не простит. Но как же быть? Как отдать ее этому подонку? Яблоко от яблоньки… Ведь и вправду заморочил девке мозги! А может, узнал, кто я такой, если папенька ему поведал!
Ох, не зря он в моем доме оказался!
– Папенька, вы очнулись! Как же вы меня напугали! – Марья сжала меня в объятиях так, что казалось, весь дух хочет вытеснить, и заплакала. Прозрачные слезинки катились по щекам, оставляя мокрые дорожки, и обреченно падали вниз.
– Все хорошо, ангел мой. – Я погладил ее по голове и обратился к Алексею.
– Прошу прощения у нашего гостя за то, что ему пришлось стать невольным свидетелем моего конфуза. Марья, вели прислуге стол готовить, будем знакомство отмечать.
Тот сдержанно кивнул:
– Не извольте беспокоиться.
– Выпьете со мной, Алексей Антонович? – Я поднялся. Прошел к шкафу в углу гостиной, раскрыл дверцы, за которыми прятались несколько бутылок французского вина, подаренного старым другом, коньяк и графинчик с водкой, предоставляя право выбора гостю. Одному Богу известно, как сложно мне было сдержаться и не вышвырнуть его из моего дома.
– Прошу меня простить, но я не пью спиртного, а из уважения к вам, Силантий Матвеевич, выпил бы чаю.
– Распоряжусь подать. – Я закрыл шкаф и крикнул служанку.
На мой зов явилась кухарка Катька. Выслушав поручение, она поспешно исчезла на кухне, чтобы вскоре вернуться с подносом, на котором стоял фарфоровый чайник, две чашки и вазочка с печеньем.
– Чем вы занимаетесь, Алексей? – Я присел за стол и жестом показал на свободные стулья.
Он сел напротив меня. От меня не укрылось, что Марья, вместо того, чтобы сесть от меня по правую руку, предпочла остаться стоять рядом с гостем. Словно какая-то служанка!
– Доченька, пожалуйста, поторопи Катерину с обедом. И помоги ей, чтобы скорее было…
– Хорошо, батюшка! – Она кивнула мне, улыбнулась Алексею и вышла из зала. Вот теперь можно и поговорить!
– Так чем вы занимаетесь?
– У меня от отца остались конюшни с породистыми жеребцами. – Гость проводил взглядом Марью и улыбнулся мне: – Доход стабильный, ваша дочь ни в чем не будет нуждаться.
Я поперхнулся чаем от его наглости и спешки:
– Марья и так ни в чем не нуждается. А о дальнейшей ее судьбе позабочусь либо я, либо тот, кого она изберет в супруги.
Наглец понял, что я пытался до него донести, и, снова улыбнувшись, ответил:
– Очень надеюсь стать ее супругом. Я пришел, чтобы просить руки вашей дочери, Силантий Матвеевич.
От этих слов я закашлялся второй раз. Поставил чашку и поднялся. Прошелся туда-сюда по гостиной. Все это время Алексей молча ждал моего ответа.
– Вы, наверное, знаете, что Марья решила уйти в монастырь?
– Да, – он кивнул, – но это было до того, как мы с ней вновь повстречались. Теперь Мария поменяла свое решение.
– Где вы познакомились с моей дочерью? – сказал я, может быть, слишком резко, но сдерживаться было крайне сложно.
– Мы познакомились на балу в поместье Соломатиных, – терпеливо отвечал он. – Я полюбил вашу дочь с первого взгляда и с тех пор не могу без нее. Потому прошу вашего благословения. Если нужно подтверждение моего финансового положения, я готов предоставить необходимые бумаги.
Я слушал его и не слышал. В висках стучала мысль: уберечь. Уберечь Марьюшку от дьявольского семени, от богомерзкого союза! Моя дочь не станет приживалкой этого хлыща! Пусть я не смог отомстить Антону – тот умер как пес, но доченьку от крови их поганой я уберегу! А она умница – поймет! Простит… Забудет и станет счастлива вновь, без этого… прохвоста! Интересно, что он ей наговорил? Чем увлек? Какие клятвы, обещания давал?
– Ясно. – Я сделал над собой усилие и посмотрел ему в глаза. – Расскажите о семье вашей, Алексей. Кем был ваш отец?
– Военный. Он почти не бывал дома, считал своим долгом служить царю. Матушка часто расстраивалась по этому поводу. – Алексей улыбнулся уголком губ и коротко закончил: – Он погиб на службе. Героем.
Я до боли сжал кулаки. Твой отец никогда не был героем. Он отсиживался в казармах, когда другие подставляли под штыки грудь. Предавал своих товарищей, трусливо бежал с полей сражений. Только связи родителей спасли Антона от трибунала. К сожалению, я понял это слишком поздно, а именно в ту самую ночь, когда Антон и еще несколько солдат напали на беззащитных цыган.
Воспоминания нахлынули волной.
Вспомнилось, как за день до этого мы с Антоном разговаривали о нашей жизни. Мы тогда пили пиво и обсуждали, как будем жить дальше, когда вернемся домой. А на следующий день он сотворил то, что навсегда перечеркнуло нашу дружбу.
Сейчас я вдруг понял, что то, что произошло тогда, не было случайностью! Антон явно знал о моей встрече с Дариной. Не знаю как, но знал! И о нашем свидании знал! Вот почему он тогда исчез, когда я искал его по всей деревне. И Дарина не пришла не потому, что не захотела, он просто не позволил ей этого сделать. А потом вырезал, выжег табор и убил девушку у меня на глазах, якобы защищая меня…
Почему? Зачем? Я никогда не узнаю ответы на эти вопросы…
Глаза защипало от подступивших слез. Злясь на эту слабость, на себя, на этого щенка, уже решившего все за меня и за Марью, я что было сил ударил по столу. Чашка подпрыгнула и, выплеснув остатки чая на белоснежную скатерть, упала на пол и разлетелась на сотни осколков. Алексей вскочил на ноги, глядя на меня исподлобья. Такой же волчий взгляд, как и у его отца! Как заставить его раскрыть свою сущность в полной мере, чтобы Марьюшка сама отказалась от такого знакомства?
В гостиную вбежала Марья. Остановилась, глядя то на меня, то на Алексея, и сделала свой выбор, шагнув к нему. Не к своему отцу, а к подонку, который ее использует и выбросит после, как ненужную вещь! Нежно прильнув щекой к его груди, она вопросительно заглянула ему в глаза.
– Алешенька, что случилось?
– Ничего, Марьюшка. Силантий Матвеевич просто уронил чашку. Я обеспокоился, что он обжегся, и поднялся, чтобы узнать его самочувствие.
– Папенька! – Марья наконец-то бросилась ко мне. – Я услышала такой грохот, что подумала, будто люстра с потолка упала!
– Все хорошо, доченька. Я случайно. – Как же тяжело делать вид, что я спокоен. Я словно играл чужую роль. Отвратительную для меня роль. Но на кону стоит жизнь моей дочери, и я должен сделать все, чтобы она была счастлива. – Что с обедом?
– Скоро будет готов. Я приказала Катерине накрыть в столовой.
Обед прошел в напряженном молчании. Марья улыбалась и даже пыталась нас разговорить, словно чувствовала – что-то идет не так. Алексей не сводил с нее взгляда и отвечал невпопад, а я снова боролся с соблазном выгнать его прочь немедленно.
– Марья, мне нужно поговорить с твоим батюшкой с глазу на глаз, – вдруг попросил Алексей, когда трапеза подошла к концу.
– Хорошо. Я буду ждать тебя в саду, – улыбнулась она и выскользнула из-за стола, даже не посмотрев в мою сторону.
Горькая обида кольнула сердце, оставшись в нем больной занозой. Марья шла к двери, хрупкая, как фарфоровая статуэтка, с коими она любила играть в детстве, и в тот момент мне показалось, что она уходит от меня навсегда.
– Силантий Матвеевич, – начал молодой человек, как только мы остались с ним наедине. – Я не понимаю столь странного вашего поведения в отношении моей персоны, но готов выслушать все ваши претензии и исправить положение по мере своих сил и возможностей.
– Красиво говоришь. Это тебе от отца досталось, – усмехнулся я. – Только я не молодая дурочка, падкая на сладкие речи. Марья для меня дороже всего на свете, и я голыми руками глотку порву любому, кто посмеет ее обидеть!
Алексей вспыхнул и поднялся. Может, заготовил убедительную речь, но что мне от его слов?
– Ты немедленно уберешься из моего дома и больше никогда не вспомнишь о существовании Марьюшки. Сколько ты хочешь, чтобы оставить нашу семью в покое? Я могу привести в твою конюшню новых жеребцов, хоть целый табун.
– Вы впервые меня видите. Почему вы не верите в искренность моих намерений? Я жениться на вашей дочери хочу. Я люблю ее не меньше вашего!
– Я слишком хорошо знал твоего отца, чтобы верить тебе. – Я и сам не ожидал, что откроюсь ему, но молчать смысла больше не было. – Считал его другом, почти братом. В итоге он попытался увести мою супругу и убил мою любимую женщину.
Алексей замер с открытым ртом. Он смотрел на меня широко раскрытыми глазами и не знал, что ответить. Да и что он мог сейчас сказать? Что он вообще мог знать? Но его ответ меня обескуражил.
– Я знаю. Когда маменька меня сюда провожала, видел, как изменилось ее лицо при упоминании фамилии Русаловых.
– Что ты несешь, щенок? Откуда ты это можешь знать?
– Однажды я случайно услышал разговор матушки с ее сестрой. – Алексей присел на краешек дивана, явно готовясь к длинному рассказу. – Она говорила о том, что в юности мой отец не обращал на нее никакого внимания, а грезил лишь Софьей Соломатиной. Уже на балу, что устроила в честь внучки Евдокия Соломатина, я заподозрил неладное, но решил, что это лишь совпадение. Однофамильцы. Но, как оказалось потом, ошибки не было. Моя бедная матушка всю жизнь страдала по отцу, потому как любила, а он рассказывал ей, как под окнами Софьи пропадал, какие цветы ей носил и какие читал стихи. Однажды маменька в его сюртуке обнаружила медальон. Он хранил внутри маленький портрет, на котором была изображена юная Софья Соломатина. Еще до замужества с вами, Силантий Матвеевич. Отец всю жизнь хранил этот медальон.
Алексей вдруг замолчал и попросил воды. Я указал ему на графин. Промочив горло, он продолжил:
– Мне всегда было жаль мою матушку, и я, так же как и вы, ненавидел своего отца! Надеюсь, вы знаете, ваша жена, уже будучи Русаловой, принимала моего отца? Он сам мне рассказывал…
Не в силах больше сдерживаться, я бросился на этого мерзавца с кулаками, но он сумел увернуться и, сделав обманный выпад, оставил меня без защиты. Вцепившись одной рукой мне в запястье, он вывернул мне руку так, что я услышал хруст собственных костей. Страшная боль ожгла руку.
– Силантий Матвеевич, мне не хочется этого делать, но вам со мной не тягаться.
Стыд.
Боль!
Ярость!!!
Я готов был разорвать его на клочки, но он был прав. Силы мои уже не те. Пришлось смириться.
– Отпусти!
Он отпустил мою руку и отошел на безопасное расстояние.
– Надеюсь, вам не очень больно? Я сожалею, что пришлось пойти на крайние меры…
Я промолчал.
Алексей смерил меня победным взглядом. По его губам скользнула едва заметная улыбка.
– Хорошо. Тогда продолжу. Когда объявили бал в честь Марьи, матушка настояла, чтобы я был там и присмотрел себе невесту.
Молодой проныра говорил о невесте так, словно собирался приобрести одного из породистых жеребцов!
– Когда я увидел вашу дочь, то потерял дар речи. Она ведь копия Софии Русаловой. Скажу прямо, в тот момент у меня был шок. Я не удержался и пригласил ее на танец. Если честно, первой мыслью было завести с ней необременительный роман и бросить, так как в душе все еще жила злость на отца и боль за матушку, но вскоре я понял, что не смогу этого сделать никогда. Я влюбился в нее в тот самый момент, как наши глаза встретились. Поверьте мне, я говорю правду.
Но я не поверил ни единому его слову. Все эти сказки про любовь с первого взгляда ничего не значат для меня. Главное – честь и доброе имя Марьюшки!
– Убирайся из моего дома, – устало выдохнул я. – Марья никогда не будет с тобой. А если попробуешь рассказать ей что-то из того, что говорил мне, пожалеешь. И старость моя мне не помеха. Я доберусь до тебя, так и знай.
– Я не откажусь от нее никогда. – Он прищурился. – Вы сейчас злитесь, но подумайте о счастье дочери. Она любит меня, а я больше жизни люблю ее.
– Пошел вон.
– Если я сейчас уйду, она вам этого не простит!
Щенок был прав. Я не знал, что делать, но неожиданно для меня он сам предложил выход:
– Хорошо. Я понимаю, что у нас вышло не самое удачное знакомство. Сейчас я уйду, но через неделю вернусь. Вы скажете Марии, что вам нужно время, нужно подумать. За эти дни вы сможете успокоиться и понять, что только я смогу сделать и сделаю вашу дочь счастливой.
За ним захлопнулась дверь, а через какое-то время с улицы послышались голоса и удаляющийся цокот копыт. В гостиную вбежала Мария и, рыдая, бросилась мне на шею.
– Почему ты плачешь, Марьюшка? – Чувствуя себя последним злодеем, я обнял вздрагивающие плечи дочери.
Она подняла на меня лучащиеся счастьем глаза:
– Я благодарна вам, папенька. А плачу от счастья. Ведь неделя пролетит быстро…
