Книга: Рука Москвы. Разведка от расцвета до развала.
Назад: «ВСЕ ДОКУМЕНТЫ ПИШУТСЯ ИСПОЛНИТЕЛЕМ ОТ РУКИ...»
Дальше: «ЛЮБИТЕ ЛИ ВЫ ТЕАТР?»

«УДЕРЖАТЬ МАДАМ ГАНДИ ЗА ЮБКУ...»

 

Весна 1971 года. Только что прошли всеобщие выборы в Индии, на которых Индийский национальный конгресс во главе с Индирой Ганди одержал выдающуюся по любым меркам победу.
Безоблачны советско-индийские отношения. Возникавшие несколько лет тому назад опасения по поводу возможности изменения внешнеполитического курса Индии в выгодном для США направлении не подтвердились. Индира Ганди твердо и последовательно выступает за развитие всесторонних отношений с нашей страной.
Назревает конфронтация Индии с Пакистаном. Восточный Пакистан бунтует, нарастает движение за отделение от Западного Пакистана и создание независимого государства. Это историческая неизбежность, не могли долго держаться вместе два «крыла», разделенные полутора тысячами километров индийской территории, различиями в языке, культуре, экономике, политической традиции. Но историческая неизбежность реализуется не сама собой, а через политических лидеров и ведомые ими массы. Пакистанское правительство усиливает свои войска в Восточном Пакистане, ведет политические маневры. Тщетно. Пламя сопротивления разгорается. Его раздувает Индия. Восточнобенгальские сепаратисты пользуются ее материальной и неограниченной моральной поддержкой. Индийская печать развертывает ожесточенную антипакистанскую кампанию. Не проходит дня, чтобы не публиковались душераздирающие сообщения о зверствах пакистанской военщины против мирного бенгальского населения. Пакистанское руководство обвиняется в геноциде. Одновременно распространяются, как правило, со ссылками на надежные источники, слухи о том, что Пакистан готовится нанести удар по Индии на западной границе, в Кашмире и
Пенджабе, с тем чтобы отвлечь внимание от событий в Восточной Бенгалии.
Индийцы готовятся к войне. Их беспокоит возможная позиция США и Китая, они не вполне уверены, что получат достаточную поддержку со стороны Советского Союза. Обработку советских представителей — от посла Н.М. Пегова до членов многочисленных советских делегаций — индийцы ведут настойчиво и изобретательно, умело используя наши слабые места — традиционный страх перед усилением американского влияния в этом регионе и состояние конфронтации с Китаем. Идет хитроумная политическая, дипломатическая и пропагандистская игра. Советская сторона занимает взвешенную солидную позицию. Не скрывая своих симпатий к освободительному движению в Бенгалии, к миролюбивой политике Индии (Индия предстает потенциальной жертвой возможной агрессии), осуждая Пакистан, мы обещаем сделать все возможное для предотвращения конфликта.
Одновременно, однако, индийцы обращаются с просьбой о срочных поставках некоторых видов оружия из Советского Союза. Наш государственный механизм в экстренных случаях мог действовать весьма эффективно, и эта просьба удовлетворяется с невиданной быстротой. 9 августа 1971 года по инициативе индийской стороны подписывается советско-ин-дийский договор о дружбе и сотрудничестве.
Переговоры и консультации продолжаются, призывы к миру, предотвращению братоубийственной войны (слово «братоубийственный» нравилось и политикам, и журналистам — редкое публичное выступление обходилось без него) нарастают. Многим казалось, что еще небольшое усилие — и конфликт не перейдет в кровопролитную фазу.
У нашей службы таких иллюзий не появлялось. Информация, очищенная от пропагандистского налета, ясно указывала на неизбежность войны.
В этой предгрозовой атмосфере начиналась моя работа в Индии. Я был направлен сюда в качестве заместителя резидента. Времени для постепенного вхождения в дела не было.
События развивались стремительно. Центр ждал информации.
В цивилизованном западном мире многими десятилетиями создавался миф о каком-то особом миролюбивом, ненасильственном характере индийского общества и его культуры. «Люди там задумчивы и нежны, а с неба льется золотая пыль», «жрецы в белоснежных одеждах», ахимса, Махатма Ганди, Рамакришна, мать Тереза, задумчиво бродящие по улицам Дели и Калькутты священные коровы и дымок благовоний, курящийся на алтарях храмов, джайны в марлевых повязках, чтобы ненароком не лишить жизни комара, вдохнув его с воздухом, размышляющие о божественных тайнах бытия садху и загадочные вечные отшельники в высокогорных пещерах у истоков Ганга, древние книги на санскрите — вся эта экзотическая, кружащая голову смесь неотразимо действует на экзальтированного западного обывателя, страдающего от скучной благоустроенности своей жизни. Действует это и на советского гражданина, терзаемого всеми видами неустройства и жаждущего душевной и материальной гармонии.
Миролюбие индийского народа (без различия национальности, веры, местной традиции, касты) становится общепризнанным штампом. Штамп кочует из брошюры в брошюру, из статьи в статью, из речи в речь, пробирается в официальные документы. Хитроумные индийцы умело подпитывают это мнение.
Первое же серьезное соприкосновение с индийской действительностью развеивает этот миф. Индийцы ничуть не миролюбивее и не воинственнее любого другого народа, их отвращение к насилию представляет собой интеллигентскую выдумку. Жизнь в Индии жестока к тем, кого она не милует и в других странах, — к неимущим, к национальным меньшинствам, к чужакам, к слабым вообще.
Не питает отвращения к насилию индийская политика на всех уровнях и во всех проявлениях. Война для Индии такое же продолжение политики, как и для любого другого государства. Моральные устои, общечеловеческие ценности, философия ненасилия, идеи миролюбия и гуманизма и прочий пропагандистский ширпотреб никогда не фигурировали в реальных политических выкладках индийского руководства.
Трезвый расчет, прагматизм с изрядной долей цинизма, строгий учет государственных интересов — таков стальной стержень индийской политики, замаскированный гирляндами цветов, ворохами философских трактатов, фонтанами высокопарной риторики. Умение индийцев добиваться своих целей не может не вызывать уважения и даже зависти. За их плечами цивилизация, насчитывающая пять тысяч лет.
2 декабря 1971 года посол Н.М. Пегов устраивал прием в честь первого заместителя министра иностранных дел СССР В.В. Кузнецова. Василий Васильевич прибыл в Дели для того, чтобы вместе с индийцами изыскать возможность предотвратить надвигающуюся войну с Пакистаном, или, как грубовато шутили советские дипломаты, «удержать мадам Ганди за юбку». В.В. Кузнецов вел длительные и вежливые беседы с Индирой Ганди, ее советниками, выслушивал многословные разъяснения резонов, по которым миролюбивая Индия обеспокоена действиями Пакистана. К тому времени уже был подписан советско-индийский договор о дружбе и сотрудничестве, и в Индию нескончаемым потоком поступала советская военная техника.
Прием в посольстве проходил в чрезвычайно теплой обстановке. Гости мило улыбались любезным хозяевам, говорили приятные и льстивые слова и озабоченно хмурили брови, упоминая о пакистанской угрозе. Хозяева при этом упоминании тоже сгоняли улыбки с уст, выражая твердую уверенность, что здравый смысл восторжествует и кровопролития удастся избежать. При этом все дружно клеймили злодеев-пакистанцев и их американских и китайских покровителей.
Все шло прекрасно, как вдруг в зале приемов погас свет. Свет погас не только в посольстве, а во всем городе. Это могло означать только одно — началась война.
Я быстро ушел с приема, в темноте добрался до машины и из города позвонил одному хорошо осведомленному знакомому. (Звонить ему из посольства было нельзя — служащие его категории не имели права поддерживать неофициальные контакты с иностранцами.) Выяснилось, что два неизвестных, предположительно пакистанских, самолета нанесли удар по базе ВВС Индии, повредив взлетно-посадочную полосу. Индийские самолеты немедленно нанесли ответный удар, а сухопутные силы пошли в наступление в районах Раджастана и Сиалкота на западной границе и начали марш на Дакку на восточном направлении.
Было в этой истории с налетом на Агру нечто шитое белыми нитками. Какой военачальник пошлет всего два самолета для того, чтобы бомбить крупную авиабазу в момент наивысшей опасности для своей страны? Почему самолеты прилетели в сумерках, а не на рассвете, как это делается всегда, если нападающая сторона развязывает войну и стремится получить преимущество внезапности? Почему пакистанская сторона не предприняла вслед за налетом других действий?
Ничего загадочного не произошло. Индия изготовилась к войне, провела массированную пропагандистскую подготовку, тщательно прозондировала политическую ситуацию, сконцентрировала силы на главных направлениях. Нужен был повод, но напуганный, затравленный противник его не давал. Так и появились самолеты над Агрой. Несколько лет спустя при встрече с П. Н,, одним из авторов и исполнителей военно-политической кампании 1971 года, я заметил, что вся операция была разыграна, как шахматная партия. П. Н. довольно улыбнулся. В человеческой истории было немного эпизодов, где столь малые издержки дали такой крупный результат.
Война началась. Вновь затемнение, вновь закрашенные фары автомашин, фантастические слухи в дипкорпусе, победные лживые сводки с полей сражений, воинственная музыка по радио. Наша позиция в этой войне была ясна, благочестиво-нейтральные официальные фразы лишь слегка прикрывали твердую поддержку Индии.
Один из знакомых устраивает мне встречу с крупным индийским военачальником. Мало сказать, что генерал настроен оптимистично. Он точно знает, когда и как закончится война: 16 декабря сдачей Дакки и капитуляцией пакистанской армии. Прогноз основан на точном расчете. Именно к этой дате пакистанцы сумеют отойти к столице Восточного Пакистана. Оказать сопротивление они не в состоянии и защищать Дакку не будут, поскольку им неоткуда ожидать помощи. «Мы знаем пакистанскую армию, — говорит собеседник. — На их месте любые профессиональные солдаты вели бы себя таким же образом». Индийский генерал совершенно точно предсказал развитие событий.
17 декабря в Дели всенародное ликование, улицы забиты людьми и машинами. В дорожной сутолоке задеваю крыло чужого автомобиля. Выскакивает разъяренный водитель и, узнав, что я русский, из советского посольства, заверяет, что в этот великий день он может только поблагодарить мою страну и никаких претензий ко мне не имеет: «Хинди руси бхай-бхай».
Индия ошеломляет новичка. Я долго вникал в индийские дела в Центре, интересовался ими в период работы в Пакистане, изучал эту страну в институте, несколько раз проездом бывал в Дели, и тем не менее очень многое здесь оказалось для меня неожиданным.
После патриархального, спокойного Исламабада поразил лихорадочным темпом жизни Дели. Тот круг людей, в котором приходилось вращаться, жил политикой, в первую очередь внутренней. Мне показалось, что не хватит жизни для того, чтобы освоиться с невероятно пестрой картиной, которую являла эта политика. Десятки крупных партий и организаций, в свою очередь делящиеся на десятки фракций и групп. Все они взаимодействуют, блокируются, соперничают друг с другом. У каждой партии и группы есть свой взгляд на международную политику, на Советский Союз, США и Китай. Сходятся они, за незначительными исключениями, лишь в одном — неприязненном отношении к Пакистану. Однако и здесь все далеко не просто. Южане равнодушно взирают на кашмирскую проблему и на Пакистан, их больше занимают отношения со Шри-Ланка, где проживает много тамилов. В стране периодически вспыхивают кровавые столкновения между индусами и мусульманами, острой остается проблема безработицы, безудержно, на 15 миллионов в год, растет население. Редкий день проходит без того, чтобы полиция не стреляла в бунтующее по разным поводам население. Личные и групповые разногласия преследуют индийское руководство, и лишь железная воля Индиры Ганди сплачивает соперничающих политиков.
У Индии глобальные внешнеполитические интересы и огромный международный авторитет. Не решены проблемы с Китаем, очень непросто складываются отношения с США, обострившиеся в результате конфликта с Пакистаном. Индия ощущает себя великой державой, добивается признания своей доминирующей роли на субконтиненте и в регионе Индийского океана, требует должного места в мировых делах. Успешная кампания в Восточной Бенгалии, создание Бангладеш и унижение исторического противника — Пакистана еще более усложняют внешнеполитические проблемы страны. Великолепным индийским дипломатам приходится нелегко.
Индийцев и нас обеспокоила нормализация китайско-американских отношений в 1972 году. Мы внимательно следим за попытками Индии уладить свои проблемы с Китаем, индийцы нервно вздрагивают от каждого сообщения о таких же попытках Советского Союза. Короткий материал по этому поводу в одной из индийских газет вызывает поток встревоженных полуофициальных обращений в посольство СССР.
Совершенно ясно, что овладеть можно лишь общими контурами всей этой невероятно пестрой, постоянно изменяющейся мозаики. Надо полагаться на знания и оценки экспертов в отдельных областях. Такие специалисты есть как в резидентуре, так и среди «чистых» советских дипломатов и журналистов, где у меня быстро появляются хорошие друзья. Все они знают Индию, любят эту страну и свою работу, в курсе индийских проблем и не могут жить без дискуссий. Мне с ними интересно. (Наша дружба продолжается до сих пор, но предмет разговоров изменился. Теперь это не Индия, а наше собственное многострадальное Отечество.)
Определяются и те проблемы, где необходимо глубоко разобраться самому, — политика США и Китая в отношении Индии, Пакистан, советско-индийские отношения. В области внутренней политики — прочность позиции правящей партии Индийский национальный конгресс и Индиры Ганди. Это приоритетные направления нашей информационной работы. Разумеется, забота из забот, основная проблема — американцы. Служба была одержима работой по американцам, и именно благодаря этой одержимости ей удавалось добиваться результатов.
Первоочередных задач передо мною, новым заместителем резидента, много: наладить рабочее взаимопонимание с подчиненными и начальником, интенсивно осваивать политическую и оперативную проблематику, вести личную оперативную работу, то бишь продолжить контакт с некоторыми уже известными нам лицами, завести круг личных полезных связей и попытаться увеличить число источников резидентуры. Все это необходимо делать одновременно.
Освоение новых или частично знакомых по работе в Центре проблем особых усилий не требовало. Ежедневно мне проходилось прочитывать сообщения источников, беседовать с работниками и «чистыми» дипломатами, истинным удовольствием поначалу было чтение индийских газет. После зажатой цензурой пакистанской печати и сухой официозной советской прессы индийская журналистика— остроумная, разнообразная, раскованная — была настоящим открытием. Ее дополняли несколько американских и английских изданий плюс передачи индийского и московского радио. Надо было только отбирать и приводить в систему всю эту информационную массу, выделять основные направления развития событий и постоянно следить за ними. Неоценимую помощь оказывал наш штатный аналитик Геннадий Васильевич Н., обладавший гигантской эрудицией в вопросах внутреннего и международного положения Индии, дисциплинированным умом и несколько неожиданным при его каторжной работе чувством юмора. (Безвылазное сидение в тесной комнатушке, где кондиционер гонял без устали все тот же ограниченный объем воздуха, пренебрежение физической нагрузкой сделали свое дело. Геннадий Васильевич свалился с инфарктом в возрасте тридцати трех лет, и потребовались годы для его полной реабилитации.)

 

О МОЕЙ ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ ЭТИКЕ

 

Все дела взаимосвязаны, и нельзя увлечься каким-то одним из них. Необходимо основательно познакомиться с каждым сотрудником, узнать его не по бумагам, а в реальной рабочей обстановке, выяснить, на что он способен, можно ли положиться на его здравый смысл, находчивость, решительность в сложных ситуациях. Чрезвычайно важно сделать так, чтобы младшие коллеги были уверены в компетентности и порядочности своего начальника. Они обязательно должны видеть, что их руководитель способен не только дать толковые рекомендации, но и сам работает в поле, что у него есть личные контакты и источники, что он может квалифицированно выявить наружное наблюдение и т. п.
В идеальном варианте сотрудники резидентуры не должны быть осведомлены о работе друг друга. Каждому положено знать лишь то, что ему необходимо. Это золотое правило. Соблюсти его в полной мере чрезвычайно трудно. Служебные инструкции и профессиональная этика запрещают проявлять любопытство к чужим делам. Строжайшим образом засекречиваются имена, адреса, служебное положение источников и контактов, условия связи с ними. Однако невозможно скрыть простую вещь — проводит ли шеф все свое рабочее время в кабинете, а свободное — в бассейне, на корте или в дружеской компании соотечественников.
Твоя деловая репутация — это важнейший компонент в связке «начальник — подчиненный».
Рабочий день растягивался, зачастую он начинался в шесть часов утра и завершался глубокой ночью.
У меня появилось много хороших знакомых. Среди них и те, с кем приходилось видеться изредка, как правило, под покровом ночи или за пределами города. По большей части мои новые знакомые-относились к категории, именуемой «официальные связи». Это означает, что оснований рассчитывать на установление специфических разведывательных отношений нет и нет необходимости каким-то образом скрывать контакт с ними. Об этих связях знает посол, этих знакомых можно приглашать на приемы, а ссылка на их мнение придает вес политическим суждениям.
Я часто езжу к отставному главному министру штата Мад-хья прадеш Д.П. Мишре. Он отошел от активного участия в политике, но сохраняет к ней живой интерес, знает всех и каждого. Индиру Ганди ласково называет «дорогая девочка» и регулярно пишет ей послания по разным политическим поводам. Иногда я застаю у Мишры посетителей — министров, известных политиков, крупных бизнесменов. У меня создается впечатление, что сам бывший главный министр не прочь показать миру, что он не забыт дипломатическим корпусом. Вывод оказался небезосновательным. Однажды раздается телефонный звонок и помощник Д.П. Мишры передает просьбу моего уважаемого друга срочно прибыть к нему. Прибыв, обнаруживаю на лужайке перед домом бывшего министра несколько десятков людей явно провинциального обличья. Они терпеливо ждут приема. Мы неспешно беседуем часа полтора. Темы для разговора нет. Сухонький старичок в конгрессистской шапочке говорит тихо, сидит в глубоком кресле неподвижно. Откуда-то из норки появляется мышонок, уверенно взбирается на кресло, карабкается по рукаву и встает столбиком на плече моего собеседника, у самого уха. Картина умилительная, заставляющая забывать, что старичок славился когда-то своим крутым нравом, беспощадностью и дерзкими политическими маневрами.
Время от времени ранним утром заглядываю к другому знакомому, государственному министру Р.К. Кхадилкару. Это ветеран индийской политики, известный своими прогрессивными взглядами, добрым отношением к Советскому Союзу. Помимо всего прочего, это очень милый, очень интеллигентный и начитанный человек, который охотно дает мне книги из своей библиотеки. Мы вместе завтракаем — омлет и чашка чая — и обсуждаем последние события. Министр знает все. Иногда на мой вопрос он говорит: «Это секрет, об этом никто не знает», но не выдерживает и начинает рассказывать. Далеко не все нравится Кхадилкару в нашей политике. «Вы там все бюрократы. В Москве перестают реально видеть жизнь. Москва должна больше заботиться о своих отношениях с Дели, не отдавать их на откуп бюрократам». Бюрократов мой собеседник терпеть не может, и когда хочет выразить серьезную степень недовольства мной, то говорит: «И ты тоже бюрократ». Разочаровывать его мне не хочется, и я не протестую.
Кхадилкар — живая история. Он готов рассказывать часами и то и дело соскальзывает с проблем, интересующих меня сегодня, в реминисценции. Я его возвращаю к теме разговора. Он сердится — «ты бюрократ». Удивительно приятен был и сам мой друг, и его домик старинной колониальной постройки, окруженный классическим изумрудным газоном. Раннее утро в Дели, как, впрочем, и в других широтах, лучшее время для ощущения полноты жизни и для дружеской интеллигентной беседы. Окружающий мир представляется в это время если не проще, то понятнее.
В числе моих друзей оказался и весьма влиятельный, еще молодой политический деятель, занявший в 1974 году пост министра кабинета, Л.Н. Мисра.
Министр постоянно в центре всех крупных событий и, следовательно, в центре всех интриг, а временами и скандалов. У него обширнейшие связи с индийским бизнесом, и есть основания верить общему мнению, что Мисра создал основные каналы тайного финансирования Индийского национального конгресса. Эта тема, разумеется, в наших беседах не затрагивалась, однако министр не лишал себя удовольствия дать понять, что он пользуется доверием Индиры Ганди и она прислушивается к его советам. Как-то Мисра во время сердечной беседы признался, что он и его коллеги испытывают не только глубокое уважение к Индире Ганди, но и не менее глубокий страх перед ней. В это охотно верилось. Известный публицист Ф. Мораэс в 1971 году писал: «Индира Ганди единственный мужчина среди конгрессистских старых баб».
Мисра докладывал Индире Ганди о наших встречах.
Мисра был мне очень симпатичен. Этот человек сам взвалил на себя тяжелейшую политическую ношу, стоически терпел неудачи, радовался успехам, боролся с тайными и явными соперниками и не знал устали. Думаю, что встречи со мной помогали ему проверять какие-то свои оценки. По крайней мере, так казалось мне в то время.
2 января 1975 года Л.Н. Мисра был тяжело ранен взрывом гранаты, брошенной в него на предвыборном митинге в Бихаре, не получил квалифицированной медицинской помощи и вскоре скончался от перитонита. Вечная ему память!
Индийская слабость— многословие. Этим грешат почти все мои знакомые. Долгие экскурсы в историю, бесконечные разъяснения несущественного, уход в сторону от предмета разговора и возвращение к нему с какой-то совершенно неожиданной стороны, личные переживания — все это связано причудливой логикой. Для того чтобы выбрать из такого разговора интересующие тебя сведения, необходимо терпение и время, но иногда случается так, что пора расставаться с весьма осведомленным человеком, а ничего стоящего он тебе рассказать не успел.

 

О МОЕЙ ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ ЭТИКЕ

 

Практический подход к проблеме беседы с чересчур словоохотливым человеком прост. К каждой беседе, к каждой встрече необходимо тщательно готовиться, не полагаясь на случай. Необходим план, который составляется заблаговременно и обсуждается работником со своим руководителем. Но этого мало. Если ты собираешься получить политическую информацию по определенному вопросу, надо заранее составить в голове или на бумаге схему того, что ты уже знаешь, что необходимо уточнить, какие пробелы в своем знании ты должен заполнить. Как бы многословен, расплывчат ни был собеседник или источник информации, ты сможешь получить от него нужные сведения. Есть здесь и уязвимый момент. Нельзя подпасть под влияние уже сформировавшейся у тебя в ходе подготовки идеи и вольно или невольно навязывать ее собеседнику. К собственным взглядам, оценкам и убеждениям следует относиться критически, а высказывая их, стремиться не переубедить собеседника, но побудить его к более четким и обоснованным суждениям.
Впрочем, есть четко, глубоко мыслящие и лаконично излагающие свои мысли представители многочисленной и многоязычной иностранной колонии — дипломаты, разведчики, ученые, бизнесмены, миссионеры.
Во всем многообразии проблем выделяется «главный противник». Мы постоянно ощущаем американское влияние на индийскую политику, знаем круг людей, на которых опирается посольство США, — проамериканское лобби, выявляем сотрудников ЦРУ в посольстве и за его пределами, а также кое-кого из американской агентуры в классическом смысле этого слова.
Деятельность американцев беспокоит и индийское правительство. В сентябре 1972 года президент правящей партии ШД Шарма публично обвинил ЦРУ в организации беспорядков в Индии, подрыве отношений Индии с Бангладеш, Непалом и другими соседними странами. Развертывается яростная пропагандистская кампания. Ее подпитка, несомненно, политическая, антиамериканские настроения в Индии традиционно сильны, и позиция США в период недавно закончившегося конфликта с Пакистаном их основательно подогрела. Коллеги из ЦРУ и пропагандистских американских ведомств дали повод для этой официальной вспышки антиамериканизма. Не удается остаться в стороне и нам. В парламенте раздаются требования провести расследование деятельности ЦРУ в Индии. Наши политические недоброжелатели и оппоненты конгрессистов требуют одновременно расследовать и деятельность КГБ.
Кампания утихла сама собой. Летом 1973 года в Индии побывал Г. Киссинджер: «Мы признаем Индию как одну из важных сил в развивающемся мире... Наши усилия направлены на то, чтобы устранить многие раздражающие последствия политики 1971 года...» Индийско-американские отношения на какое-то время стабилизировались.
Наше соперничество с ЦРУ продолжалось. Ощущалось влияние разведки США не только на индийские дела, но и ее настойчивая работа по советским людям в Индии. Костяк резидентуры ЦРУ в Дели составляли эксперты по Советскому Союзу — не политические, а оперативные эксперты, специалисты по разработке советских учреждений. Нам они были хорошо известны. Их попытки выходить на советских граждан иногда пресекались сразу, в некоторых же случаях мы позволяли контакту развиваться под нашим контролем. Мне неоднократно приходилось убеждаться, насколько сходны методы и приемы, которыми пользуемся мы сами и американские коллеги. Обычно можно было предсказать, какой шаг американский коллега сделает на следующей встрече с нашим человеком, когда предложит тому заработать небольшую сумму за написание, скажем, статьи на совершенно невинную тему. Стандартным приемом было доброжелательное, без нажима сделанное предложение подумать о невозвращении в Союз, где у собеседника могут быть определенные неприятности по той или иной причине, которая здесь же и называлась. Американцам была известна еще не изжитая к тому времени наша глупейшая и вреднейшая практика. Если к советскому человеку делался, говоря профессиональным языком, «вербовочный подход», на него ложилось несмываемое пятно. Логика была примерно такой: если американцы сделали вербовочное предложение, значит, наш дипломат, журналист или разведчик дал для этого повод и, как минимум, находится в поле зрения противника. Объект подхода оказывался перед дилеммой: доложить о случившемся и возвратиться в Союз с подмоченной репутацией и неопределенной перспективой или же принять грех на душу, умолчать и жить в вечном страхе, что рано или поздно КГБ дознается о случившемся. С этой убийственной практикой давно покончено. Наши работники должны быть уверены, что ни одна ситуация, в которой они ведут себя честно и мужественно, не отразится неблагоприятно на их судьбе. В последние годы мы официально, приказом, поощряли наших людей, дававших отпор попыткам склонить их к измене.
Не буду скрывать, что порою американцам удавалось добиваться успеха. Хотя это и не было заслугой делийской резидентуры ЦРУ, в советском посольстве работал американский агент, военный атташе Д.Ф. Поляков. В отношении этого человека в Центре были определенные подозрения, но, как нередко случается в нашем деле, потребовались еще годы, чтобы подозрения подтвердились. Поляков работал активно, передавал американцам и ту информацию, которой с ним делился резидент КГБ.
Отношения с военными разведчиками у нас были отличные, но существовал четкий предел тому, чем можно было с ними делиться и чем нельзя. Все, что связано с конкретными источниками, операциями резидентуры, было нашим секретом. Поляков демонстрировал свое полное расположение к чекистам, но от приятелей из числа военных было известно, что он не упускал ни малейшей возможности настроить их против КГБ и исподтишка преследовал тех, кто дружил с нашими товарищами. Ни один шпион не может избежать просчетов.
Рука ЦРУ ощущалась и в публикациях некоторых индийских газет. Мы, разумеется, платили той же монетой.
Я помню имена некоторых американских коллег, работавших в мое время. В архивах есть их полные списки, но у меня нет желания ни прибегать к архивным материалам, ни называть их имена. Так же, как и мы, они старательно и не всегда удачно делали свое дело. Они были инструментом политики своего правительства, мы проводили политику своего государства. Обе стороны были правы.
Наша служба отслеживала американских разведчиков, выявляла их агентуру и контакты, анализировала состояние их отношений с сослуживцами и «чистыми» дипломатами, интересовалась их привычками, финансовыми делами. Задача нелегкая, но выполнимая. Накопив достаточный объем данных, мы анализировали их и определяли, есть ли основания предложить американцу сотрудничество с советской разведкой. Был и другой вариант — компрометация активного разведчика по возможности с последующей пропагандистской шумихой. Первый вариант был несравнимо выгоднее. Цель второго скромнее— нанесение политического урона противнику и временная дезорганизация работы его резидентуры. Кроме того, в случае скандала с американским разведчиком местным спецслужбам волей-неволей приходится усиливать работу по резидентуре ЦРУ, у посла США появляются основания быть недовольным своим резидентом. Испорченные отношения с послами парализовали не одну резиденту-ру и ЦРУ, и КГБ. Это правило.
Незадолго до моего приезда в Дели было проведено мероприятие в отношении молодого американского разведчика Л-на, который помимо прочих занятий специфического свойства вел разработку советского гражданина. Планировался первый вариант. Для беседы с Л-ном из Москвы прибыл тоже молодой, но уже высокопоставленный работник Центра, прекрасно владеющий английским, уверенный в себе, имеющий репутацию специалиста по американцам. Беседа продолжалась долго и давала основания рассчитывать на успех. Утром следующего дня, однако, посол США явился с гневным протестом к послу СССР. Попытка сорвалась, Л-н еще долго работал в Азии и Африке, но, насколько припоминаю, контактов с советскими людьми избегал. Что же, не каждый день приносит удачу. Нужны терпение и труд.
Жизнь в напряженном режиме становится привычной. Появляется возможность читать, заниматься спортом. Приобщаюсь к теннису, читаю поздно по вечерам. Судя по сохранившимся выпискам за 1973 год, это преимущественно книги об Индии, Китае и США: «Азиатская драма» Мюрдаля, «Открытый секрет. Политика Никсона-Киссинджера в Азии», «Сборник статей по арабо-израильским отношениям», «Прогресс и разочарование» Р. Арона, «900 дней» Солсбери, «Невидимые империи» Л. Тернера, «Долгая революция» Э. Сноу, «Классовая структура и экономическое развитие в Индии и Пакистане» А. Медисона, «Последние дни британского раджа» Л. Мосли, «Политика китайско-индийской конфронтации» М. Рама, «Приближающееся столкновение» Стефенсона, «Говорящее дерево» Р. Лэнноя и т. п. (Смотрю свои старые заметки, пишу и думаю — то ли я очень быстро читал, то ли у меня было гораздо больше времени, чем сейчас вспоминается.) С наступлением сезона езжу на утиную охоту. Утиные болотца разбросаны на очень небольшом расстоянии отДели. Час на дорогу, полтора-два часа в камышах и час обратно. Без добычи возвращаюсь редко. Очень нравилась сама обстановка этих маленьких экспедиций, красота солнечного заката в дремотной сельской местности, холод зимнего утра и птичье многоголосье. Мне до сих пор кажется, что трубный с переливом крик индийских журавлей (мы их никогда не стреляли) и перекличка гусиной стаи относятся к числу самых приятных для человеческого уха звуков.
К концу пребывания в Индии стрельба перестала нравиться. Стало стыдно губить живое. Лучше было тихо стоять в камышах и наблюдать стремительный и изящный утиный полет.
Мне повезло с резидентом. Я.П. Медяник обладал недюжинным оперативным чутьем, умел разбираться в людях и сразу же располагал к себе дружелюбием и, что важно в человеческом общении, искренним и нескрываемым интересом к собеседнику. Ведь люди так мало интересуются друг другом и так нуждаются в бескорыстном и добром внимании. Мы подружились, хорошо работали вместе, иногда спорили. Яков Прокофьевич считал себя спорщиком и с удовольствием вспоминал, как однажды заспорил с самим Андроповым, да так горячо, что председатель даже упрекнул его за это. Я тоже частенько и помимо своей воли ввязывался в споры. У нас все кончалось мирно, а ход событий, случалось, доказывал мою неправоту.
Примерно раз в месяц Медяник и я направлялись в ка-кой-либо из близлежащих ресторанов, обычно в барбекью, расположенный во дворе отеля «Ашока». Жареное мясо, лепешки, салат — и наслаждайся жизнью. Было в этих вылазках некоторое нарушение оперативных порядков. Сотрудникам резидентуры настоятельно рекомендовалось не демонстрировать внешнему миру свое близкое знакомство. Один из демаскирующих моментов — принадлежность к компании установленных разведчиков. Этот признак фигурирует во всех известных мне наставлениях иностранных контрразведок.
Мои подчиненные оказались знающими, добросовестными и работящими офицерами. Однако в 1972 году пришлось расстаться с одним из них при очень неприятных обстоятельствах. Было замечено, что этот человек, обладающий отличными способностями, свободно владеющий английским и без акцента говорящий на хиндустани, связался с группой нечестных дельцов и стал использовать посольские возможности для контрабандного ввоза товаров. Это во все времена расценивалось в нашей службе как совершенно недопустимое явление. Работника уволили. Он пытался покончить жизнь самоубийством, но выжил, нашел новую работу и доволен своим положением. Мне до сих пор досадно, что мы не заметили и не пресекли его проделки вовремя, когда можно было спасти человека для службы. Помешало уже упоминавшееся мною нежелание наших людей говорить начальству что-то нехорошее о своих товарищах.
И единственный, пожалуй, раз за все годы службы я невзлюбил не начальника, а собственного подчиненного. С Георгием я познакомился еще в Москве, и он мне приглянулся своим энтузиазмом, желанием работать, подвижностью. Меня постигло горчайшее разочарование. Георгий умел многое: водить машину, ремонтировать ее, играть на гитаре, петь, играть в теннис, бадминтон и во что-то еще. Он только не умел работать и, как я вскоре убедился, не обладал достаточной волей для того, чтобы заставить себя работать. Моя неприязнь к этому человеку приобрела .устойчивый характер, но общение с ним привело к важному выводу: есть люди, которых бесполезно воспитывать и приобщать к оперативной работе. На них не следует тратить время и нервы. Им надо находить место по способностям в немалом аппарате Центра или расставаться с ними навсегда подобру-поздорову.

 

О МОЕЙ ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ ЭТИКЕ

 

Наша служба как своеобразный общественный институт покоится на трех китах: взаимное доверие действующих лиц, преданность делу и требовательность. Она не может не только нормально функционировать, но и просто существовать, если источник и офицер, офицер и резидент, резидент и Центр не будут доверять друг другу. В нашем деле, где очень много кропотливой, даже скучной работы, в любое время могут возникать ситуации, когда под угрозой оказывается судьба человека. Многие наши иностранные помощники работают за деньги, бывает, за очень большие деньги, но никакие суммы не побудили бы их к этому, если бы они не доверяли нашей службе и конкретно человеку, поддерживающему с ними контакт. В ходе длительной работы между нашим офицером и его «контактом» (назовите его агентом, источником, помощником— сути дела это не меняет) возникает совершенно особая близость, которая, судя по книгам и рассказам ветеранов, может появляться у людей лишь на войне. Встреча с источником проводится один на один. Разведчик добросовестно и подробно отчитывается о ней, он должен честно доложить и о неприятных для него моментах, а такие бывают нередко. Если он поддается соблазну что-то утаить, солгать, то маленькая ложь непременно будет превращаться в большую и столь же непременно обнаружится в будущем. Разведчик должен быть уверен, что никакая правда, даже самая неприятная, никакая его ошибка не будет обращена начальником ему во вред. Только при этом условии и начальник может быть уверен, что подчиненный всегда будет доверять ему, ничего не утаивая и не искажая.
Доверие не исключает требовательности. Именно требовательность позволяет стимулировать работу, выделять способных и добросовестных, избавляться от тех, кто не оправдывает доверия. Требовательность — это один из ликов человеческой справедливости, она должна быть одной для всех — от начальника разведки до самого младшего, начинающего работника. Требовательность не может идти только сверху вниз — она должна быть всеобщей и взаимной.
И, наконец, преданность делу. Наша служба не может предложить сотруднику материальных благ, быстрой карьеры, общественного признания. Разведчик должен быть скромен и неприметен, его главный побудительный мотив в преданности делу и своему товариществу, в служении Отечеству.
Дружественные отношения между Советским Союзом и Индией отнюдь не означали, что индийская контрразведка относилась либерально к активности нашей службы. Существовали как бы неписаные правила: не возбраняются контакты с политическими, общественными деятелями, журналистами и т. п. Это распространялось на посольства и разведывательные службы всех стран с некоторыми ограничениями для пакистанцев и китайцев. Выявленные попытки устанавливать выходящие за рамки официальных отношения с государственными чиновниками, военнослужащими и особенно сотрудниками спецслужб решительно и жестко пресекались.
Время от времени разражались публичные скандалы. Румынский дипломат был захвачен с поличным во время получения им документов Министерства обороны Индии от местного журналиста и передачи тому же журналисту в качестве платы ящика виски. Встреча проводилась в городе, место ее проведения было обставлено десятками контрразведчиков. Газеты с упоением смакуют все подробности. Имена отличившихся сотрудников не называются, но о них говорят с гордостью.
Дело занятное. Каким образом контрразведке удалось заранее узнать о месте встречи и подготовить захват? Возможны два варианта. Индийский журналист был подставлен контрразведкой румынскому разведчику, но в этом случае его имя осталось бы неизвестным широкой публике. Однако это реальное лицо. У нас с ним было соприкосновение, и от развития контакта наш сотрудник уклонился — индиец предлагал грубо сфабрикованный секретный материал. Видимо, имел место другой вариант: румын и журналист сговаривались о встрече по телефону (пределы человеческого легкомыслия никому не известны) либо в помещении, где установлены подслушивающие устройства.
Румын объявляется персона нон грата. Журналиста судят. Основной тезис его защиты: подсудимый не имеет ни малейшего отношения к Министерству обороны, у него нет там даже знакомых и так называемый секретный документ он изготовил самолично, без чьей-либо помощи.
Зачем румынской разведке потребовались документы Министерства обороны Индии? У нашей службы взаимосвязи с румынами в ту пору уже не было, и выяснить это так и не удалось.
У нас тоже бывают неприятности. Индийцы выдворяют наших работников без объяснения причин. Посольство ритуально протестует, но мы знаем, на чем работник «прокололся». Надо отдать им должное, индийцы в этих случаях всегда действуют корректно, но решительно. За выдворяемым выставляется демонстративное наружное наблюдение. В день отъезда его провожают крупные силы «чистых» дипломатов во главе с офицером безопасности. Выдворение сотрудника — это серьезное происшествие, как правило, ему подвергаются полезные и работающие люди. Пятном в биографии разведчика этот эпизод не становится, хотя, разумеется, возможности его дальнейшего использования сужаются, особенно если дело получило огласку.
Выдворение — это травма. Разведчик нуждается в особенно внимательном и бережном отношении к нему старших по службе.
Примечательно, что контрразведка время от времени наказывала нас таким образом не только за неосторожные соприкосновения с носителями индийских государственных секретов. Выдворялись и те, кто активно работал по американскому и другим иностранным посольствам.
Когда-то существовало мнение, что контрразведывательный режим в Индии слаб. Это вело к некоторой легковесности подхода к вопросам конспиративности, проработки технических аспектов деликатных операций. Жизнь заставила службу заплатить за эти заблуждения. Индийские коллеги — оппоненты на профессиональном языке — заслуживают самого глубокого уважения.
Неприятные инциденты не отражались на межгосударственных отношениях. Неосновательны, на мой взгляд, рассуждения о том, что так называемые «шпионские дела» являются причиной ухудшения отношений между странами. Напротив, осложнения всегда вызываются более глубокими обстоятельствами, и раскрытие «шпионских дел», придание им широкой огласки служит лишь удобным поводом для обвинений противостоящей стороны. Именно так обстояло дело в известных инцидентах 1971 года в Англии, 1983 года во Франции и т. д. Легковерная публика охотно принимает следствие за причину осложнений.
Еще в 1967 году, разъясняя обстоятельства громогласного выдворения резидента индийской разведки, высокопоставленный сотрудник МИДа Пакистана сказал советскому послу: «Шпионажем понемногу занимаются все, и едва ли это может вызвать серьезные возражения. Недопустимы попытки подрывать позиции законного правительства».
Эту беседу переводил я. Точка зрения пакистанца показалась мне разумной. Она представляется мне такой до сих пор.
В конце 1973 года Генеральный секретарь ЦК КПСС Л.И. Брежнев направляется с официальным визитом в Индию. Наступает момент высшего напряжения для резидентуры. Необходима информация по всему спектру политических проблем, которая помогла бы Москве сформулировать свою позицию на переговорах. Наша информация, естественно, будет на столе руководства одновременно с депешами посольства, торгпредства, справками Международного отдела ЦК. Она должна отличаться от этих материалов большей конкретностью, содержать неизвестные данные, иными словами, быть действительно разведывательной информацией. Возможности для получения такой информации есть.
Резидентура вместе с посольством, представителями агентства печати «Новости», Союза советских обществ дружбы и т. п. принимает меры к тому, чтобы содействовать созданию благоприятной общественной атмосферы в стране накануне и в дни визита, упредить возможные недружественные выпады со стороны оппозиции и тайных союзников нашего извечного «главного противника». Контакты в политических партиях, среди журналистов, в общественных организациях у нас обширные, и все с энтузиазмом включаются в работу. Энтузиазм неподдельный. Индийская общественность и политики действительно ценят добрые отношения Индии с Советским Союзом, а визит советского лидера позволит еще более укрепить их.
Последнее, но, пожалуй, самое важное— обеспечение безопасности в ходе визита. Естественно, это задача индийской стороны, но мы должны принять все меры к выявлению возможных угроз, слабых мест в организации охраны и подсказать индийцам, как их устранить. Для этой цели в Индию прибывает передовая группа Девятого управления. Группа с помощью нашего офицера безопасности вступает в контакт с индийскими коллегами и начинает методично прорабатывать систему охраны резиденции «номера первого», маршруты его передвижения, места проведения массовых мероприятий.
Темп работы нарастает. Вовлекаются все новые силы, из Москвы прибывают связисты, журналисты, эксперты, охрана, тонны грузов. Очень много толковых, энергичных и распорядительных людей, но все они распоряжаются независимо друг от друга, и возникает сумятица. Вместе с временным поверенным В.К. Болдыревым составляем план, где каждому определены задачи, место в общем порядке подготовки визита.
Наступает 26 ноября. Все идет четко. Воодушевлению индийцев нет предела, мы все купаемся в море дружелюбия. Более чем тепло принимает Брежнева индийский парламент. Наш лидер в хорошей форме, демократичен, разумен, обаятелен. Индийцам он нравится, и мы отмечаем, что в печати в эти дни не появилось ни одной колкости в адрес Советского Союза.
Однако не обходится без накладок. Индира Ганди и Л.И. Брежнев должны выступить перед народом на просторной площади у Красного форта, там, где в 1947 году отец Индиры Джавахарлар Неру провозгласил независимость Индии. Посольские переводчики трудятся над переводом объемистой речи Брежнева на хинди. (Его выступление в парламенте блестяще переводил на английский В.М. Суходрев.) Индийские власти занимаются организационной стороной дела. С утра начинают свозить автобусами народ из окрестных деревень, добровольцы Нацконгресса ведут на митинг сторонников своей партии. Стихийность в такого рода делах опасна. На площади собирается до двух миллионов человек. Ганди и Брежнева встречают мощными аплодисментами. Выступает Брежнев. Его речь оказывается чрезвычайно длинной, политически насыщенной, написанной по манере тех времен тяжеловесно. Но главная беда в том, что ее перевели на высокоинтеллигентный, санскритизированный хинди. Этот язык абсолютно недоступен малограмотной аудитории. С таким же успехом речь можно было произносить на русском. Темнело, слушатели пытались уходить, полиция их удерживала. Мероприятие не удалось. Брежнев заметил что-то неладное, но его успокоили дружным хором.
В целом же визит по тогдашней моде был назван историческим. Наши отношения с Индией получили новый мощный импульс. Вклад службы в подготовку и проведение визита был немалым.
Работа продолжалась.
В марте 1975 года уехал в Москву Я.П. Медяник, оставив по себе добрую память и среди индийцев, и в советских учреждениях. На мою долю выпало занять место резидента. Круг обязанностей расширился, ответственность возросла. В нашей службе действует принцип единоначалия, и мне очень скоро пришлось на собственном опыте убедиться не только в несомненных Преимуществах, но и в недостатках этого принципа для самого начальника.
В широчайшем диапазоне проблем, занимавших наше руководство, постоянно присутствовала Бангладеш. Война давно закончилась, удивительно быстро вернулись на родину десять миллионов беженцев, которые якобы бежали в Индию от злодеяний пакистанской армии, вернулись в Пакистан и девяносто три тысячи солдат, интернированных после войны. Время от времени в бангладешской и индийской печати появлялось упоминание о трех миллионах бангладешцев, павших от рук пакистанцев. Нам была известна история появления этих «трех миллионов». Во время встречи с бангладешским лидером, «отцом нации» Муджибуром Рахманом, в 1972 году, когда страсти еще не остыли, советские журналисты задали ему вопрос о числе жертв. Рахман замялся, сказал, что их было очень много. Корреспондент «Правды» Иван Щедров услужливо подсказал: «Миллиона три». Рахман тут же подтвердил, что именно столько, три миллиона. Так и пошла гулять эта цифра по свету.
К 1975 году отношения Индии и Бангладеш приобрели напряженный характер. Былое единодушие сменилось подозрением, взаимными упреками, конфликтами.
15 августа на рассвете пять офицеров бангладешской армии во главе роты солдат ворвались во дворец президента Бангладеш и расстреляли из автоматов самого «отца нации» Муджибура Рахмана, его родственников, премьер-министра Мансура Али. Бангладеш была объявлена исламской республикой.
Событие застало Индию врасплох. Надо сказать, что такого рода происшествия не поддаются точному прогнозу. Конечно, дипломаты и разведчики замечают, как создаются условия и предпосылки для переворота, иногда можно вычислить потенциальных заговорщиков, хотя гораздо труднее получить об этом надежную информацию. Если есть утечка сведений о готовящемся перевороте и его участниках, можно с уверенностью считать, что успешным этот переворот не будет. И кто мог предсказать, что молодой майор, которого на чьей-то свадьбе публично оскорбил сын президента, не станет долго нянчить свою обиду, а, собрав товарищей, пойдет убивать «отца нации» и провозглашать исламскую республику?
Помню, в этот день у нас в посольстве проходило заседание парткома. Речь шла, как всегда, обо всем и ни о чем. Отношения с партийной властью у меня складывались не вполне гладко, и не по каким-то высоким соображениям. Я был абсолютно лояльным членом КПСС, входил в состав парткома и никогда не подвергал сомнению целесообразность его существования. Сложности возникали по конкретным эпизодам жизни советских учреждений. У нас ведь как: коли ВОЗНИКли трения с парткомом, тем более сиди на его заседаниях — нудных, скучных, бесконечно длинных. С утра были даны задания работникам, запрошена через Центр информация из Дакки. До сих пор помню то раздражение, которое вызывало у меня это отвлечение от дела. Вдруг дежурный докладывает: звонят из секретариата премьер-министра. Один из личных помощников Индиры Ганди хотел бы видеть меня в секретариате по возможности срочно. Быстро просматриваю поступившую информацию — ничего существенного, в основном домыслы, рассуждения, опасения. Еду в секретариат. Собеседник мне прекрасно известен, но лично с ним я встречаюсь впервые. Объясняет, что хотел бы обменяться с представителем посольства мнениями о событиях в Бангладеш. Ситуация интересная, но требует определенности. Говорю, что в посольстве есть временный поверенный в делах (посол В.Ф. Мальцев в отпуске) и, видимо, меня попросили приехать по недоразумению; что я готов связаться с поверенным и не сомневаюсь, что через полчаса он будет здесь.
Несколько помявшись, собеседник поясняет, что он получил указание сверху (у него только один босс — Индира Ганди) встретиться именно со мной. Это другое дело, думаю, — ясность внесена.
В ходе этой первой беседы мне было нечем удовлетворить интерес индийца. На его вопрос, не вовлечены ли в переворот китайцы, честно сказал, что оснований для такого вывода у меня нет и я лично считаю его весьма маловероятным.
Необходимость в контакте в дальнейшем возникала у обеих сторон. Должен, однако, отметить, что моя ведомственная принадлежность явно смущала и тяготила индийца, и он откровенно стремился ограничить контакт строго деловыми рамками. На приемах же, где иногда приходилось случайно встречаться, мы оба делали вид, что друг с другом не знакомы. И индийцы, и иностранные дипломаты люди наблюдательные, не надо было давать им пищу для размышлений...
Наша внешняя политика, казалось мне, всегда чрезмерно ориентировалась на личности. Индира Ганди была выдающимся государственным деятелем и жестким политиком. Она держала в повиновении все руководство правящей партии и безжалостно выбрасывала за борт тех, кто исчерпал свою полезность или чья лояльность вызывала у нее сомнения. Индира не была, однако, диктатором в демократической стране. Она чутко реагировала на общественное мнение, считалась с оппозицией, с переменчивыми настроениями в парламенте и в собственной партии. На месте, с близкого расстояния, посольство и наша служба все это видели, но для Москвы Индира стала Индией, а Индия — Индирой. Подобный подход вел к чрезмерному упрощению явлений, но, видимо, взглянуть на вещи по-другому в Москве не хотели и не могли. Люди бессознательно пытаются экстраполировать на чужие страны свои привычные порядки. Наша политика фокусировалась на Индире Ганди, Международный отдел ЦК вынуждал индийских коммунистов поддерживать ее, на это же усилиями посольства и резидентуры направлялось все внушительное просоветское лобби. Любой прохладный ветерок в межгосударственных отношениях воспринимался болезненно. Москва вела себя порою так, будто Индия дала обет любви и верности советским друзьям. Покойный премьер-министр любила напоминать на закрытых совещаниях, что у государства нет постоянных друзей или врагов, постоянны только национальные интересы. Именно это и лежало в основе ее патриотической внешней политики.
Личность Индиры, ее политические способности, популярность зачаровывали, заставляли верить, что в любой сложной ситуации она сумеет найти такой маневр, который укрепит ее позиции. Советская сторона на всех уровнях, используя все возможности, поддерживала премьер-минист-ра. Немало потрудилась над этим и наша служба, причем не только в Индии, но и за ее пределами. Информация, содержавшая критические оценки того или иного аспекта политики Индиры Ганди, встречала в Центре прохладный прием, и я не уверен, что она покидала стены ПГУ.
12 июня 1975 года судья Аллахабадского суда Синха признал недействительным избрание Индиры Ганди в парламент и лишил ее на шесть лет права избираться в выборные органы. Подтвердилась безошибочность теоремы Гедела: «Когда все предусмотрено, когда исключена возможность какой-либо ошибки или даже неожиданности, что-то обязательно случается». Разразился политический кризис. Правящая партия стала стеной на защиту премьера. Сама Индира Ганди проявляет великолепные бойцовские качества. По сорокаградусной жаре она ежедневно десятки раз выступает перед конгрессистскими демонстрациями, проходящими перед резиденцией премьера, говорит ярко, просто и убедительно. В городе организуется миллионный митинг в поддержку Индиры, до крайности возбуждена вся страна. Решение судьи Синха оспаривается в Верховном суде, но исход дела далеко не ясен. В советском посольстве ругают демократию. «Это дерьмократия», — заявляет один из старейших дипломатов. Наша пресса два года тому назад замолчала Уотергейт, и не потому, что Никсон был близок и дорог Советскому Союзу. Причина была ясна — власть священна и неприкосновенна в принципе, любые покусительства на нее вредны в принципе. Здесь же какой-то судья (априорно реакционер и проамериканец) замахнулся на великого лидера и к тому же друга Советского Союза.
Контроль за обстановкой ускользает из рук Нацконгресса и Ганди, и премьер предпринимает беспрецедентный шаг — вводит чрезвычайное положение. Цензура, запрет некоторых газет, арест видных деятелей оппозиции. Индия затихает. Думаю, что именно чрезвычайное положение было началом процесса, завершившегося поражением Нацконгресса и самой Индиры на выборах в марте 1977 года. Народ не прощает злоупотребления силой.
Наше увлечение Индирой было столь велико, что, следя за всеми хитросплетениями политической борьбы, анализируя нити бесчисленных интриг, замысловатых маневров, все мы упустили из виду главное действующее лицо любой исторической драмы — безмолвствующий до поры до времени народ.
Эксперты — это люди, за деревьями не видящие леса.
На выборах 1977 года Национальный конгресс потерпел сокрушительное поражение. Наша служба не предвидела масштабов этого поражения. Слабым утешением было то, что в прогнозах ошиблись все: индийские политики, иностранный дипломатический и разведывательный корпус, проницательная индийская и мировая пресса. Не всегда приятно оказаться на стороне большинства. В московских кругах, интересующихся индийскими делами, распространился слух, что КГБ-де предсказывал плачевный результат выборов, но с этим не согласилось посольство. Эти слухи были необоснованны. Мы регулярно общались с послом В.Ф. Мальцевым, обменивались информацией, советовались. Не было сомнений, что Индира Ганди быстро теряет позиции, но сохраняет шансы на получение хотя бы относительного большинства в парламенте. Возможность того, что потерпит поражение сама премьер-министр, практически не допускалась. Резидент и посол ошибались в одинаковой степени.
Падение правительства Ганди и приход к власти Морард-жи Десаи не сказались сколь-либо заметным образом на советско-индийских отношениях. Факторы, сближающие наши страны, действовали объективно. Именно эти факторы — экономические, стратегические, военные — определяли отношение индийских руководителей к нашей стране и государственную политику Индии. Падение Индиры Ганди было неприятным эпизодом, но не трагедией с точки зрения интересов Советского Союза.
Между тем истекал шестой год моей работы в Индии. Центр счел благоразумным ускорить мой отъезд.
...1 апреля 1977 года в Москве шел густой мокрый снег. Как хороша все-таки наша весна — хмурая, неулыбчивая, непостоянная, но такая понятная. Еще одна московская весна — много ли у меня их будет?
Назад: «ВСЕ ДОКУМЕНТЫ ПИШУТСЯ ИСПОЛНИТЕЛЕМ ОТ РУКИ...»
Дальше: «ЛЮБИТЕ ЛИ ВЫ ТЕАТР?»