В петле безысходности
Старый житель Тамбова прислал мне газетную вырезку, где тревожно, будто знак беды, нервной кроваво-красной линией был обведен заголовок: «Безработная покончила с собой». А дальше – краткий информационный текст: «Узнав о том, что стала безработной, покончила с собой 38-летняя работница завода «Тамбоваппарат». Жертва наступающего рынка приняла страшное решение, несмотря на то, что у нее были малолетний ребенок и старушка мать».
Помнится, как нечто далекое, почти потустороннее воспринималось нами в советское время само слово «безработица». Это где-то там, у них. И трагедии, связанные со столь непонятным явлением, – тоже там. Читали, конечно, Маяковского про Бруклинский мост: «Отсюда безработные в Гудзон кидались вниз головой». У них, в Америке! А вот теперь – здесь… Дожили. Сподобились. Дождались.
…Галина, сославшись на то, что болит голова, осталась дома, когда ее мать, прихватив внука, поехала на выходные в деревню. Впрочем, мать и сама видела: с дочерью неладно. Плохо ей. Плохо с тех пор, как известили о предстоящем увольнении. Ходила вместе с внуком в отдел кадров просить за нее, чтоб оставили. Невыносимо было видеть, как мучается. Пыталась успокоить: «Да проживем как-нибудь».
И вот, вернувшись вечером в воскресенье, они застали калитку своего маленького дома запертой. Внук полез через забор, чтобы открыть. Но вдруг раздался его отчаянный крик:
– Мама повесилась!
В этом доме и в конструкторском отделе, где работала Галина, я побывал уже изрядное время спустя после трагедии. Однако след ее, память о ней, кажется, витали в воздухе. Я уж не говорю про осиротевшую семью, где бабушка, отправив внука в дальнюю комнату, сперва тяжко молчала, а затем не могла сдержать бурных рыданий. На работе тоже многие опускали головы и замолкали, едва разговор заходил на эту тему, а некоторые смахивали слезы с глаз.
– Жалко, очень жалко Галю, – говорила, например, инженер-конструктор Вера Брагина, проработавшая рядом с ней тринадцать лет.
Это ей, Вере, первой позвонила наутро мама Галины – сказать, что дочери нет больше. Вера собирала и деньги среди коллег, чтобы принять участие в помощи семье. Все откликнулись, все сочувствовали. Много доброго и хорошего услышал я здесь о Гале.
Но… один голос в том самом конструкторском отделе прозвучал вроде бы диссонансом по отношению к другим. Нет, инженер Николай Рязанов тоже сожалел о случившемся. Однако он вдруг резко, даже грубо спросил меня:
– А зачем вы приехали-то? Коллектив обвинить? Так мы ни в чем не виноваты. Администрацию, директора? Тоже их вины нет. Ситуация такая в обществе создана, положение у нас в стране теперь такое!
И, знаете, пройдя по многим инстанциям и ступеням заводской, городской, областной жизни, поговорив здесь со многими людьми, вспомнив многое, с чем сталкивался ранее, я с этим инженером согласился.
* * *
Коллектив… Ну в чем его можно обвинить? Они рассказывали, как потрясло Галину извещение о ее предстоящем сокращении. Пришла в отдел, села, словно окаменевшая. А щеки пунцовые, огнем горят. И, разыскав телефонный справочник, стала названивать чуть не подряд по всем номерам: «Вам не нужны работницы?» Всюду отвечали: «Нет». Подруги по отделу искренне ее тогда уговаривали: «Не торопись, что-нибудь найдется». Правда, ходатайствовать за нее к начальству никто не пошел – признавались, что каждый думал о себе: «Ведь если не ее, то меня…» Согласитесь, это для нашей общественной психологии уже нечто новое.
Администрация, директор… О, директор «Тамбоваппарата» Василий Михайлович Инин, как и большинство других хозяйственников области, изо всех сил старается, чтобы в создавшейся кризисной обстановке максимально сохранить заводской коллектив. Любой ценой. Как-то перебиться, пережить нелегкое время. Вот и на этот раз планировалось сократить 280 человек, а удалось ограничиться 83. Правда, про Галину зам. директора по кадрам В. Павлов заявил мне: «Она же больная, сумасшедшая. О чем говорить? Другой бы в петлю не полез, нашел бы себе работу. Нынче только ленивый да больной не работают».
Так ли на самом деле? В Тамбовской области, да и в других местах, изучая эту проблему, я убедился: далеко не так. В Тамбове за 1992 год, о котором идет речь, только число официальных, то есть зарегистрированных, безработных возросло с 58 до 3790 человек – в 65 раз! В области – с 284 до 6100. В России, по самым минимальным данным, больше миллиона человек сейчас ищут работу. Что же, все они ленивые или больные? После исследования обстановки в Тамбове скажу твердо: нет!
Угодничающие перед властями издания стараются всячески преуменьшить масштабы бедствия. Дескать, что там один-полтора процента безработных от числа трудоспособных! Благополучный показатель даже для высокоразвитых стран. Вон в США уровень безработицы – 7,5 процента, в Германии – 4,5, во Франции – 10,3, Великобритании – 10,1. Чуть ли не торжествуя, сообщают: даже в Швеции, где долгое время этот показатель составлял полтора – два с половиной процента, он приблизился сейчас к десяти.
Только, увы, что-то мало все это утешает. Во-первых, мы знаем: материальное положение безработного в тех странах все же существенно отличается от нашего. Средний размер пособия у нас в 1000 рублей при бессовестно заниженной официальной средней стоимости набора основных продуктов питания в 3200 – 3500 рэ о чем-то говорит.
Во-вторых, безработица нарастает в России обвальными темпами. По прогнозам специалистов, в нынешнем году она может достигнуть уже 6 – 8 миллионов. Вполне вероятно ее увеличение за столь короткий срок до десяти процентов, а потом и еще более. Ведь на биржи труда обращается все больше и больше людей – ежемесячно уже свыше двухсот тысяч; около ста тысяч молодых специалистов, окончивших дневные отделения вузов, остались нетрудоустроенными. Более трети!
Ну а еще. Давайте все-таки трезво взглянем и отдадим себе отчет: чем в основном порождена обвальная безработица в России и других республиках бывшего Советского Союза? Нет, конечно же, не рационализацией производства, даже не конверсией, к которой тоже, разумно-то подходя, надо было бы серьезно готовиться. Обвал рухнул на головы людей вслед за бездумным прыжком в капитализм, а больше всего – за безудержным разрывом устойчивых связей, сложившихся между республиками и одним коварным ударом разрубленных в роковой Беловежской Пуще.
Так что спасибо, господин Ельцин и компания! Вас не волнует, не тревожит, что где-то в Тамбове молодая мать, оставив сиротой маленького сына, покончила с собой? Вы спите спокойно? Вы даже с удовлетворением отмечаете в своем Новогоднем обращении к народу, что злокозненное обещание наплыва многих миллионов безработных за год пока не сбылось. Один миллион вас не огорчает. Подумаешь, миллион… А ведь это миллион человек, миллион индивидуальных судеб. Великий поэт, разумеется, лишь в полемическом запале мог сказать, будто единица – вздор, единица – ноль. Единица – это очень много, если речь идет о человеке. Живом человеке, который становится вдруг мертвым…
А наше затравленное, разоренное общество позволяет нынешним правителям издеваться над собой. Всем все сходит с рук, в крайнем случае, кто-то уйдет в отставку, сохранив, правда, свои привилегии. «Неудачник» же пусть плачет или даже прощается с жизнью.
Вот оно, реальное испытание гуманизма, который ваша власть неустанно провозглашает и которому интеллигенция (цвет нации!) традиционно присягает. Испытание на излом.
Ладно, с властью-то все более-менее ясно. Ее всегдашний удел – защищать и выгораживать себя, заботой о человеке оправдывая любую, хоть бы самую разбойничью, свою бесчеловечность. Но мне стыдно и больно, что не только кадровик на «Тамбоваппарате», которого к интеллигенции я ни за что не причислю, но и люди вроде бы действительно интеллигентные вдруг с абсолютным равнодушием, мало того – с каким-то циничным, до садизма, бездушием говорили и говорят о трагедиях, подобных тамбовской. Стоит ли, мол, нагнетать и обострять, очернять и дискредитировать? Зачем обобщать единичные факты?.. Какая знакомая старая песня! И поют ее, вслед за властью, некоторые благоденствующие пока ин-тел-ли-ген-ты, начисто забывая об истинной гуманности, которая неотделима от сострадания и милосердия.
Тот кадровик сказал предельно просто: сумасшедшая. Имел в виду, что лечилась в психоневрологическом диспансере. И для многих моих не только властных, но и интеллигентных собеседников этого уже достаточно: вопросов нет. А вот заведующий диспансером кандидат медицинских наук И. Красаянский констатирует, что болезнь ее относилась к неврозоподобным заболеваниям с периодическими обострениями – как при язве желудка, например. Инвалидность не положена. «Однако к таким людям требуются особое внимание и понимание». Всегда ли мы понимаем их?
Между прочим, трагический случай с Галиной оказался в Тамбове не единственным. Почти одновременно, как мне стало известно, покончила с собой (тоже повесилась), оставшись без работы, вальцовщица здешнего завода резиновых изделий Людмила В. Тут объяснение тоже готово: пила. В крови при вскрытии обнаружен этиловый спирт.
Но разве не понятно, что в критических ситуациях ломались и будут ломаться прежде всего люди именно наиболее слабые – самые впечатлительные, ранимые, с уязвимой нервной системой? Недаром женщины преобладают среди них. Известно: где тонко, там и рвется. А число самоубийств и попыток свести счеты с собственной жизнью на территории бывшего Союза увеличилось за последние пять лет почти вдвое. Однозначно осудим всех этих людей? Я знаю: даже православная церковь осуждает. Но у меня, прямо скажу, язык не поворачивается укорять погибшего человека за то, что у него не хватило сил терпеть страдания. Нет, конечно, я не призываю именно так выходить из положения, кажущегося безвыходным. Однако знаем ли мы, что происходит у таких людей в душе, какой ад кипит там, что неотвратимо толкает их за крайнюю черту? И какова доля вины общества в подобных трагедиях? Нередко, по-моему, слишком легко рассуждают об этом. «Литературная газета», беседа с известным писателем, главным редактором журнала «Знамя» Григорием Баклановым. В ответ на вопрос корреспондента, бывают ли у него минуты отчаяния, знаток (не скажу по-сталински – инженер) человеческих душ счастливо и уверенно отвечает: «Отчаяния – нет!» А потом выставляет безапелляционную, предельно категоричную оценку трагической жизненной коллизии, о которой «вот прочел недавно: мать, оставшись без работы, на двадцатый день убила детей своих и выбросилась из окна». Каков же писательский приговор? «Мы в это время курьера искали на неплохую зарплату. Да иди полы мой в подъездах, улицы мети, вся Москва вон в грязи, а не детей убивать».
Я тоже против того, чтобы убивать детей, да и себя. Но жизнь, особенно наша сегодняшняя, полна трагических ситуаций. Скажем, другая многодетная мать, не имея возможности прокормить детей, застраховала свою жизнь, вышла на дорогу и погибла в автомобильной катастрофе. А заметьте, с какой вальяжной легкостью и надменным высокомерием главный редактор, сам, естественно, не помышляющий подъезды мыть или улицы мести, все враз рассудил и решил в сложнейшей человеческой судьбе, о которой он ничегошеньки не знает: только где-то что-то мельком прочел. Ой, лихо! Узнав после этого в конце беседы, что названный автор собирается подарить нам новую свою книгу – о любви («получится ли – Бог весть»), я, честно говоря, подумал: может, что и получится, Григорий Яковлевич, но уж наверняка не «Мадам Бовари» и не «Анна Каренина»…
Меня удручает и бодряческий тон розовощекого, самодовольного Игоря Ефимовича Заславского, генерального директора департамента труда и занятости правительства Москвы, который с восторгом сообщает, что кандидат химических наук (наконец-то) стал электросварщиком, а инженер – «ночным директором», то есть вахтером, будто бы найдя в этом свое истинное призвание. Не верю! Простите меня, но не верю. И хотя бывает, наверное, когда, пройдя сквозь железные зубья безработицы, люди невольно открывают в себе новые способности и таланты, но все-таки, думаю, всегда это сопряжено с определенной драмой, весьма непростой. Потому и воспринимаешь как хитро поставленное пропагандистское шоу очередную телевизионную «Тему», где развязно хохмит тот же Заславский, мелко суетится Влад Листьев, а умело подобранная безработная все время улыбается от уха до уха.
Что-то не видел я таких безработных ни ранее – в Москве, ни теперь – в Тамбове. Увы, все они, с кем встречался (а встречался с очень многими!), были неулыбчивы и угрюмы. Замечу, кстати, что из пятерых сокращенных в конструкторском отделе вместе с Галиной трудоустроиться близко к специальности удалось за полгода лишь одному. Это мужчина. Одна женщина, тоже с высшим образованием, вынуждена была стать кондуктором троллейбуса. Остальные, опять женщины, до сих пор без работы.
– Не знаю, что бы и делала, если б не работающий муж. Может, за Галиной бы ушла, – призналась Ирина Лемешенко. – Двое детей, платят на них по 90 рублей в месяц. Издевательство…
А сколько таких ходят и ходят на городскую биржу труда, бесконечно перерегистрируясь и получая однообразный ответ: «Предложить ничего не можем». Потолкавшись в тесных, душных коридорах и кабинетах, где царит устойчивая атмосфера безысходности, насмотревшись и наслушавшись горя людского, скажешь: нет повести печальнее на свете. Здесь сосредоточены сюжеты сотен человеческих драм.
Да и помощь-то этим людям, оказавшимся «лишними», так сказать, обслуживание их поставлено из рук вон худо. Мало того, что биржу засунули, пожалуй, в самое неудобное место города, названное, видимо, тоже в порядке издевательства бульваром Энтузиастов. Крайне плохо налажена информационная служба. В зачаточном состоянии находится переобучение безработных. На деле, которое по сути своей требует особой душевной чуткости и квалификации, – множество совершенно случайных людей и ни одного (!) профессионального психолога.
– Да что уж толковать? – с горечью говорит мне директор областного центра занятости населения Виктор Степанович Мануйлов, человек, глубоко болеющий за свой тяжкий крест. – Все общество наше, в том числе и мы, абсолютно неподготовленным оказалось к этому жуткому обвалу. Надо бы сперва хорошую, основательную службу занятости создать, а потом идти на массовое сокращение рабочих мест. У нас же, как всегда, телега впереди лошади. Ох, сколько сделать предстоит, чтобы реально поддержать людей, не дать им потеряться в этом суровом мире, помочь каждому спастись от жизненного краха и обрести настоящую надежду! Будем стараться.
…Я уже заканчивал эту статью, когда на стол мне положили очередную пачку читательских писем. Почти механически стал вскрывать конверты, просматривая их содержимое. Екатеринбуржец Владимир Павлович Жарков, пенсионер, ветеран войны и труда, шлет вырезку из «Уральского рабочего». Заглянул я в нее и – вздрогнул:
«В петле из шнурков китайских кед покончил жизнь самоубийством 29-летний безработный из Североуральска, уволенный полгода назад»…
Продолжение следует?
