Книга: Русский ад. На пути к преисподней
Назад: 4
Дальше: 6

5

Ельцин чувствовал, что он превращается в зверя. В удава.
На крест не просятся, но и с креста не бегают!
Он бы с удовольствием, конечно, отправил бы на тот свет Хасбулатова, за ним — Руцкого, Зорькина, но Хасбулатова — раньше всех.
А как иначе? Россия, вся Россия, давным-давно банда, здесь, уж извините, кто кого! Ведь они, компания эта, они его, Бориса Ельцина, не пощадят, случись что, они уже приготовили ему гильотину. А может быть и галстук из каната — им все равно! Президент обязан расправляться с теми, кто готов (желающие есть всегда) расправиться с ним, с лидером нации, выбить из-под него стул, точнее — царский трон…
Ну хорошо: Хасбулатов приговорен (он, Ельцин, его приговорил), Коржаков и Стрелецкий, его сотрудник, все сделают как надо, несложно, наверное… дальше что? Какой выход? Длинная шеренга, вон же их сколько, сволочей, кровные враги, понимашь… Трупом больше — трупом меньше, конечно, — но Европа? Америка?! Что скажет «друг Билл», увидев гроб уважаемого Руслана Имрановича, а? Чья работа, эти похороны? Кто хулиганил? Чьи уши торчат?
Демократического… можно сказать… Президента, так что ли?
Но и цацкаться с ними… прав Коржаков… они-то, его служба, уже натренировали руку на наглецах-банкирах (что-что, а убивать эти ребята мастера, действительно мастера, у них все как в кино, понимашь…) — да, конечно, Руслан Имранович легко уйдет вслед за господами Медковым («Прагмабанк»), Литвиновым («Россельхозбанк»), был бы приказ, как говорится!..
Ельцин боялся всего и всех, именно так — боялся всего и всех, поэтому не гнал от себя даже самые мрачные мысли.
Он, Президент, больше всех боялся того государства, той системы рыночных отношений, которые он же и создавал — тупо, совершенно тупо подчиняясь той демократии, которая крутила им как угодно, во все стороны, налево и направо.
Он оказался в заложниках у них, у демократов, он мог поменять любого министра, мог, конечно, но он никогда бы не решился поменять всех министров сразу. Да и выгнать, прямо скажем, кого-то из них он уже не мог, силенок не хватало, тут же Америка встала бы за их спиной, — Ельцин слишком поздно сообразил, что он на карту поставил, оказывается, свою жизнь; ему совершенно не улыбалось умирать за демократию, не для этого он всю свою жизнь делал карьеру!
Американцы могли бы убрать его в два счета, никакая охрана от них не спасет; Президентом России стал бы (уж они бы помогли!) Чубайс или Гайдар.
Кеннеди убили, а уж его-то, прости господи!..
Ельцин все время думал об этом.
Только что, неделю назад, кортеж машин банкира Гусинского на Арбате подрезал служебную «Волгу» Коржакова.
«Кто ж это шмаляет-то?» — удивился начальник службы безопасности Президента!
Ельцин согласился: беспредел на дорогах в Москве надо заканчивать, Гусинского пора поставить на место и провести фронтальную проверку его «Мост-банка», здесь без Генеральной прокуратуры не обойтись.
Очень хорошо: против «Моста» и Гусинского была тут же проведена войсковая операция: сотрудников «Моста», его охрану и всех случайных прохожих на Калининском проспекте люди Коржакова положили в сугробы — на полтора часа. Гусинский кинулся в Шереметьево — сбежал в Венгрию… от греха подальше, как говорится; он был уверен, что его либо убьют, либо арестуют. — Да, он, Борис Ельцин не сажал в лагеря, не сажал в психушки… зачем? его специальные службы просто убивали людей… — и с Хасбулатовым в принципе все вопросы были уже решены (спровоцированный инфаркт, что проще, на самом деле, хотя… раз на раз не приходится, конечно. По «совету» Горбачева, шеф КГБ Чебриков пять лет назад провел такой «опыт» с Гейдаром Алиевым, ибо Горбачев был уверен, что незаметно убить Алиева легче, чем отправить его на пенсию, но Алиев выжил). А пуля в лоб… восемь граммов свинца, так просто, да?., пуля не выход в данном случае, ибо Хасбулатов тут же, мгновенно, просто через час после смерти будет назван в России национальным героем. А как? Он, Председатель Верховного Совета, погиб в борьбе с Ельциным, с его режимом; Россия любит убитых, Россия любит убитых больше, чем живых… — лесная страна, вся страна — лес, в лесной стране — законы леса… люди борются друг с другом как звери, как лесные дикари. — Да, надо бы, конечно, как-то иначе, умнее, — подвести Хасбулатова и Руцкого под официальную казнь, под Уголовный кодекс, под расстрел. Пуля, но по закону. И картинка хорошая, все как на Западе, все как у людей, понимашь: Хасбулатов и Руцкой идут, сложив за спиной руки, на казнь, а вокруг — ликующие крики демократической толпы. (Пометка в ежедневнике Президента: «Площадь: использовать Новодворскую».) И — рокировочка: вместо Хасбулатова, понимашь, — академик Юрий Рыжов, коль он отказался от должности премьера, вместо Руцкого — Галина Старовойтова…
Он был агрессивно провинциален, этот человек.
Жуткое одиночество. Именно так, жуткое.
Ельцин очень хорошо помнил этот день, точнее, вечер: 22 сентября 1991 года.
Все началось именно тогда, 22 сентября, — с записки Бурбулиса на его имя.
Понеслись центробежные силы!
Ельцин не любил читать; в Кремле знали: бумаги, которые идут к Ельцину, должны быть короткими, три-четыре фразы, максимум — пять.
Нет уж: коротко писать Бурбулис не умел.
Ельцин… чуть больше года прошло, а как красив, как молод… да-да, как же молод он был тогда… Ельцин… взял в руки красивый компьютерный текст и еще раз прочитал слова, подчеркнутые Бурбулисом: «Совершенно очевидно, что, столкнувшись с фактом создания нового Союза, Президент СССР будет вынужден немедленно подать в отставку…»
«Верно, — подумал Ельцин, — так и надо, удар под дых. Три республики сразу, одним махом, образуют новое государство — Союз Независимых Государств, как пишет Бурбулис, хотя о названии надо, конечно, еще подумать. А может быть, не три, может быть, и больше… Назарбаев, Снегур… — хотя Назарбаев маму родную продаст, это точно, он никогда не тяготился моральными ограничениями!
Назарбаев очень хотел, чтобы Горбачев сделал его вице-президентом (была такая идея), потом — премьер-министром, Горбачев не возражал, хотя и думал в то время об Александре Яковлеве, потом — о Собчаке. Нет, Нурсултан Абишевич всегда будет крутиться между ним и Горбачевым как соленый заяц — вот хитрый казах!»
Ельцин встал и подошел к окну. Ночью Кремль был чуден, красив и казался большой, невсамделишной игрушкой-пряником.
«Как страшно…» — подумал Ельцин.
Он тихо смотрел в окно. Отъехала чья-то «Волга», и Ивановская площадь совсем опустела.
Ельцину было стыдно. Ельцину было стыдно за самого себя. Как человек, как лидер, он был сильнее и решительнее, чем Горбачев, но Горбачев в Кремле был как рыба в воде, а Ельцин — как слон в посудной лавке.
Горбачев позорил Ельцина несколько раз; сначала — октябрьский пленум, потом — кино о его поездке в Америку и, наконец, случай на Успенских дачах, когда Ельцину пришлось соврать, что его столкнули в водоем. Отбиваясь от Горбачева и КГБ, Ельцин вдруг догадался, что он, Ельцин, не очень умен. Страх снова, еще раз, оказаться в дураках был у него так силен, что превратился в комплекс: не напороть бы.
Документ лежал на столе. Ельцин знал, что Бурбулис — рядом, у себя в кабинете; по вечерам Бурбулис никогда не уезжал раньше, чем Президент…
Горбачев, Горбачев не давал Ельцину покоя, Ельцин его ненавидел. Президент России любил и умел мстить. А мстить было за что…
В 87-м, после пленума, Ельцин оказался в больнице. Здесь ему все время давали какие-то таблетки. Убить не могли, нет, но отравить мозг, сделать из него придурка — запросто. А странная катастрофа под Барселоной, когда маленький самолет, в котором летел Ельцин, вдруг грохнулся на землю?
Ради бога… Все претензии к испанскому летчику, нечего летать на частных самолетах!
Ельцин смотрел на Ивановскую площадь. Он так и не привык к Кремлю — не смог.
«Вот ведь… Иван Грозный ходил по этим камням…»
Ночи в Кремле были очень красивы.
Ельцин любил власть, любил побеждать. Чтобы побеждать, ему нужны были враги. Всегда нужны! Ельцин умел побеждать, но он не умел руководить. Он умел отдавать приказы. Он умел снимать с работы. Стиль руководства Ельцина сформировался на стройке, потом в обкоме; других «университетов» у Ельцина не было.
Он вернулся к столу. Прямо перед ним в огромной раме чернела картина: река, обрыв и два дерева, похожих на виселицу.
«Надо будет снять», — подумал Ельцин. Странно: он уже месяц в этом кабинете, а картину — не замечал.
Ельцин нажал кнопку селектора. Правое ухо у Ельцина было абсолютно мертвое (простудился в Свердловске), и, как все полуглухие люди, он говорил очень громко.
— Геннадий Эдуардович… я посмотрел… наработки. План хороший. Но… — Ельцин помедлил. — Мало что выйдет… я думаю.
Он тяжело вздохнул.
Бурбулис стал что-то быстро-быстро говорить, но Ельцин его тут же оборвал:
— И… знаете что?.. Идите домой…
Он положил трубку. На часах половина первого.
Ельцин встал, подошел к окну, отодвинул штору и прижался лбом к холодному стеклу.
Да, он хотел власти. Абсолютной власти. Мечта всей его жизни: чтоб над ним, над Ельциным, никого бы не было!
С тех пор прошел год. Абсолютная власть — есть. И что же? В кого он превратился?
В России, как и на всем постсоветском пространстве… (гитлеровский термин, между прочим: «постсоветское пространство») держать власть, именно так: держать власть… мог, конечно, только тот человек, для которого человеческая жизнь ничего не стоит, то есть у него уже есть опыт убийств, ибо смерть (самоубийства) людей после расстрела, именно расстрела, у него «на ковре» в горкоме партии, в Москве, тоже убийство.
Если бы Ельцин, о нем речь, если бы Ельцин родился этак бы лет на двадцать пять-тридцать раньше, он был бы органичен, конечно, и в сталинской компании; этот человек, первый секретарь Свердловского обкома КПСС, очень легко менял собственную систему ценностей, очень легко! — И не важно, кто они, его враги… действительно враги или, например журналист Георгий Гонгадзе, то есть один из тех, кто просто осточертел… — быть Президентом и не убивать… нет уж, так не бывает, так не может быть в двадцатом веке, не та это страна, Россия, и не те в этой стране богатства и земли!
Нужен взрыв. Шок. Нужна беда — общенациональная, государственная (видимость беды). Восстание! И — «утро стрелецкой казни»: всех к ногтю, понимашь, всех, кто изменил Родине, то есть ему, Президенту России…
Хасбулатов — наркоман, завести его легко, очень легко, психика подорвана, амбиций — море! Наживку проглотит — ну и лады, сразу подтянется Руцкой, этот… в стороне не останется, будьте спокойны, ему всегда надо быть впереди, он же генерал!.. — Завести их, завести сволочей, да так, понимашь, завести, чтоб всю Москву разнесли, хоть в клочья, не жалко… — новую Москву поставим, еще краше сделаем!
Закон власти: главная опасность всегда исходит только от своих.
Одна банда. А в банде каждый хочет быть главарем, в банде каждый, или почти каждый, считает себя смертником, камикадзе, то есть человеком с харизмой, это ж банда, к богатству, к власти, еще большей власти надо успеть как можно скорее, прямо сейчас!
Где гарантия (кто даст?), что господин Бурбулис завтра… нет, не завтра, быстрее, уже сегодня… не превратится в Хасбулатова? Если у государственного деятеля нет личной жизни, просто нет, только карьера, одна карьера… — он что, нормальный человек, что ли?
От таких можно ждать чего угодно, любого подарка!
С месяц назад (любопытная история) прибегал Руцкой: государственный секретарь Российской Федерации Геннадий Эдуардович Бурбулис приказал уничтожить ремонтную базу Тихоокеанского флота — завод атомных подводных лодок в Комсомольске-на Амуре. Под нож! Все производство! У нас, говорит, один «ремонтник» уже есть, нам больше не нужно — под Мурманском.
Логика, да? Где Владивосток? Где Мурманск? У него карты нет, что ли, у госсекретаря?
Движок у лодки стукнет… так что, спрашивается, лодку из Владивостока в Мурманск тащить? Через льды Арктики? За десять тысяч миль?
Хорошо, Руцкой где-то там околачивался, в Хабаровске, что ли: прыгнул в самолет, сорок минут лета… и на завод — а вокруг уже все трясется, стапели режут, газосварка пылает, ребята-рабочие рыдают, как дети, но режут, режут… Бурбулис приказал!
Кто заплатил, кто хозяин? Клинтон? Южная Корея — кто?! Руцкой — к Президенту, орет: Борис Николаевич, от кого у Бурбулиса такое поручение? Он что… в России… обороной командует? Промышленностью?
Кто он вообще такой, собственно говоря? Есть Гайдар, есть Грачев, есть Ельцин, наконец, есть Совбез… При чем тут Бурбулис? Нет в Конституции такой должности — госсекретарь, нет!..
Вот ведь, систему построили, — да? В Кремле все как пожарники работают, только как пожарники!
Ельцин о подлодках, о заводе впервые слышит, никто об этом ему не докладывал, даже Бурбулис не счел нужным это сделать… так кто, выходит, страной-то руководит? Царь у нас кто?.. Нет уж, ребята, извините: гнать Бурбулиса, гнать… и Руцкого гнать… Герой Советского Союза, герой войны, а неврастеник… герой-неврастеник… но в первую голову, конечно, гнать Бурбулиса, причем немедленно; и так, можно сказать, хреново на душе, тут еще эта рожа, понимашь… — чем он, Бурбулис, отличается от Горбачева? Пожалуй, гонорарами, у Бурбулиса, видать, гонорары, побольше, раз завод убивает и ничего не боится, подлодки дорого стоят, очень дорого, тем более атомные!
Целую ночь — а? Бурбулис рыдал, как девочка, когда он, Президент страны, отказал ему в вице-президентстве, то есть в должности.
Вон как хотел! Обрыдался, сердечный, сначала — депрессия, потом запой на неделю, психиатры не отходили, думали, что повесится, спьяну, тип характера у него такой, говорят! — А тут еще Гайдар нажрался и заснул, понимашь, прямо на исторических паркетах Грановитовой палаты. Кто-то из министров, похоже Полторанин, вымазал Гайдара шоколадом, губы намазал, щеки… Да, Полторанин, конечно, его почерк, больше некому!
Соратники, черт бы их побрал, демократы… А на Горбачева, между прочим, Бурбулис чем-то и впрямь похож; никчемные люди (болтуны!) всегда похожи друг на друга! Доказано (и Горбачев признал это на допросах в Генпрокуратуре), что Ро Дэ У, Президент Южной Кореи, вручил ему, Горбачеву, сто тысяч долларов наличными в чеках «мастер-кард» на предъявителя.
Веселенькое дельце, да? И ведь концы в воду, понимашь: его родня, Ирочка, допустим, любимая дочь, является в крупный (любой) западный банк и — вот они, «зеленые», целых сто тысяч!
За что платили, а? За особые отношения с Южной Кореей, обмен дипломатами… за что? Или — за Сахалинский шельф? За нефть и газ?..
Так дешево? Так мало?
Ельцин не мог разрушить Советский Союз, не мог. В Свердловске он приезжал в обком к восьми утра, в Москве было шесть, на два часа меньше: рабочий день Ельцина состоял из бесконечных звонков по ВЧ, совещаний и просто разговоров, за которыми он, первый секретарь обкома, постоянно чувствовал эту колоссальную силу — СССР. Брежнев звонил редко, с утра, говорил, как правило, одну и ту же фразу: «Знаешь, хочу с тобой посоветоваться…» Первые секретари не сомневались, это такой прием, Брежнев хотел, добивался, чтобы его любили, он умел заводить новых друзей, что, разумеется, не мешало ему (когда нужно) запросто выкидывать своих друзей, и новых, и старых, из их кабинетов. А все же приятно: тебе, на Урал, из Москвы звонит Генеральный секретарь, советуется…
Ельцин был больше хитер, чем умен, он привык рубить сплеча, сразу, его ум работал как наковальня: р-раз — баста! сказано — сделано.
Брежнев подарил Ельцину свои золотые часы. Через год, на митинге, Ельцин торжественно, под телекамеры, снимет их с руки и вручит молодому строителю Эдуарду Росселю, потому что Эдуард Россель пустит металлургический комбинат точь-в-точь как велел Ельцин: 19 декабря, в день рождения Леонида Ильича.
У Ельцина была своя система ценностей: из всех театров он предпочитал оперетту режиссера Курочкина, из книг он целый год читал только одну — Юрия Бондарева.
Ельцин не мог отказаться от своего прошлого, хотя российские демократы, особенно Галина Старовойтова (дама с чудовищным даром самовыдвижения), твердили: Ельцин эволюционирует так, что заставляет вспомнить Сахарова.
Что ж, он отлично сыграл свой выход из КПСС и без труда убедил всех, что он ляжет на рельсы, если в магазинах поднимутся цены. Народ ему поверил — на слово. В то время народ на слово верил всем. И было, было у Ельцина еще одно качество, совсем странное, почти невероятное для первого секретаря обкома — совестливость.
Он легко, в одну ночь погубил в Свердловске Ипатьевский дом, а утром, спозаранок, уже бродил по свежему пустырю, как по кладбищу. Приказ Андропова есть приказ, но Ельцин хорошо, очень хорошо знал уральцев: его земляки гордились, именно гордились тем, что у них в городе грохнули царя. Если бы Ельцин все сделал бы так, как полагалось сделать, собрал бы бюро обкома и доложил коллегам о решении Политбюро, весть о кончине «Ипатия» тут же облетела бы город. Ельцин знал: утром бульдозеры уперлись бы в живое кольцо людей. Куда, куда он спешил?.. — Нет, он все сделал тихо, ночью, как вор!
Переживая, Ельцин медленно погружался в самого себя и становился тяжел. В такие минуты появлялась водка. Потребность в водке передалась Ельцину по наследству, вместе с кровью.
В роду Ельциных пили всегда. От водки погибли его прадед и дед. В прежние годы у Ельцина вдруг появилась бравада: наездившись по «объектам», он с удовольствием заворачивал к кому-нибудь из строителей на обед и после четвертой рюмки демонстрировал — на бис — «двустволку Ельцина»: широко открывал рот и лил водку из двух горлышек сразу. В 82-м случился первый сердечный приступ. «Показательные номера» прекратились. Он вдруг понял, что не справляется с жизнью и поэтому пьет, — от этой мысли Ельцину стало не по себе, теперь он скрывал от всех свое пьянство, быстро превращавшееся в болезнь.
Совесть Ельцина была странной — как провинциальная девушка. Если угодно — дикой. Он любил, он умел орать, но он совершенно не умел ругаться. Он умел быть мстительным, злопамятным, беспощадным, но он не мог, просто не умел защитить себя самого. Он мог раздавить человека, пройтись по нему как каток, но он боялся случайно его обидеть. Как все тяжелые люди, Ельцин чувствовал себя достаточно неловко, ему постоянно казалось, что он смешон, неуклюж, что он не смотрится как Президент России, что ему не хватает ума и что это — видят все…
Или не видят?
Горбачев… — вон как погулял по стране — кто-нибудь заметил?
Сахалинский шельф: два человека, Горбачев и Шеварднадзе (вранье, что Президентский Совет), подарили — втихаря — Америке морскую территорию Советского Союза, более 50 тысяч квадратных километров! Примите, дорогие соседи, Тихий океан, все эти богатства нам, России, совершенно не нужны: нефть, газ, рыба и крабы!
Мы, русские, и так богаты, очень богаты, это у вас, дорогие соседи, у вас в Америке ничего нет — так забирайте, родные, сахалинский шельф: 7,7 тысячи квадратных в 200-мильной зоне и 46,7 тысячи квадратных километров самого шельфа. Аляску купили за две копейки… и шельф забирайте, нам для Соединенных Штатов ничего не жалко!
Взамен — ноль, ничего, вообще ничего, ни копейки, взамен — психологическая поддержка «дорогому Горби» в его борьбе с ним, с Ельциным, день ото дня набирающим силу…
Морские границы государства (не суша, все-таки) даже на карте, на огромной карте огромной страны сразу найти очень трудно: границы России на севере доходят, например, аж до полюса. — Так вот, Михаил Сергеевич просто отрубил втихаря «классические» воды (морской термин) Тихого океана от собственной державы; моря остались, океан уплыл вместе с рыбой, крабами, нефтью и газом; морская часть СССР (четыре Польши!) стала — по воле Горбачева — территорией Соединенных Штатов Америки.
А там, в российский (уже в прошлом) части Тихого океана, ни много ни мало 16 % всех (планетарных) запасов нефти и газа — 16 %, одна пятая мирового запаса углеводородов!
А рыба? Краб! Трубач! Морская капуста и еж? Принимай, Америка, огромные русские богатства, не жалко!
Молодец Ро Дэ У, просто гений: за сто тысяч долларов, всего за сто тысяч (он, видимо, был всего лишь посредником), получить десятки тысяч квадратных километров в Беринговом и Чукотском морях!
Сто тысяч в конверте. Прямо на аэродроме. С глазу на глаз. В карман!
Горбачев принял конверт и засунул его в боковой карман пиджака.
На Лубянке (Крючков) о деньгах узнали сразу, в ту самую минуту, когда Михаил Сергеевич и Раиса Максимовна садились в самолет. В охране Президента был человек, перед которым (Крючков приказал) стояла задача действительно государственной важности: следить за тем, чтобы Михаил Сергеевич в поездках не торговал бы Родиной.
Торговал, сердечный. Не удержался!
Первые подозрения у «конторы» возникли, как ни странно… только год назад, не из-за Германии (вывод войск), а год назад, когда в Сан-Франциско Горбачев вдруг приказал устроить ему приватную встречу с Ро Дэ У, — да так устроить эту встречу, чтобы о ней не знали ни КГБ, ни посол Бессмертных.
Встреча была. Посол Бессмертных узнал об этом ближе к ночи, резидент разведки — почти сразу.
Горбачев и Ро Дэ У очень понравились друг другу, любовь с первого взгляда, можно сказать, договорились о контактах, о людях для связи… да, Крючков, трус, конечно… промолчал, заткнулся, не сказал о долларах ни слова — никому!
Знать и молчать… — зачем? Чтобы ГКЧП устроить? Глупый вопрос, очень глупый: что было бы с Бушем, с Клинтоном… с любым президентом любого уважающего себя государства, если бы Ро Дэ У… не сто тысяч, куда там, хотя бы сто долларов засунул бы — вдруг — в чужой президентский карман?!
А Михаилу Сергеевичу… нашему… хоть бы хны: «Кинули, Володя, среди бумаг…» — скажет он Крючкову.
Горбачев… что, сам бумаги носит?
Крючков, естественно, записал весь этот бред на пленку и — в сейф. До лучших времен, так сказать. Пока этот вопрос закрыт, точка. (Зато появилось «досье».) Вот он, КГБ, вот она, ментальность генералов: Президент взятки берет, но если об этом узнает страна — послушайте, так это реверанс в сторону Ельцина, «сюжет» с взяткой, возможный импичмент, прокуратура… Горбачев в тюрьме, Ельцин в Кремле? — Кто (в итоге) в Матросской Тишине? Правильно, Крючков, зато Михаил Сергеевич… наш… — лауреат Нобелевской премии мира…
И что, Бурбулиса… туда же, к Крючкову в камеру?.. Получили, выходит, «новую Россию», совсем новую…
Ельцин был откровенен только с Ельциным, рассуждать он действительно любил — пытать самого себя.
Наина Иосифовна где-то вычитала: хочешь узнать, чем озабочен твой народ, поинтересуйся, во что играют в песочнице дети.
Ельцин оживился, позвал Борьку, внука:
— Вы там… во что играете, понимашь? С ребятками.
— В игрушки, — насторожился Борька.
— Так-ить. В какие?
— В пейджер.
— Рассказывай, значит…
— А у кого пейджер есть, — отрапортовал внук, — а у кого нет. Если пейджера нет, значит, лох.
— У! — Ельцин насторожился. — А у меня нет, понимашь…
— А тебе не нужно, дед. Ты — царь. А у дяди Саши есть… у Коржакова.
— У него-ить тоже нет, понимаешь… Точно тебе говорю.
— Ну вы… даете… — удивился Борька. — А что, западло купить?
— Доклад окончен. Иди…
Откуда ему, Президенту страны, знать, что дети в песочнице обычно играют в еду: у кого что на завтрак, что мама дала сегодня с собой…
А Гайдар, это чудо природы? Если верить газетам, не Ельцин, нет, у нас Гайдар лицо (рожа?) русской демократии.
Чудеса, конечно: вдруг все — все! — и журналисты, и писатели, и актеры — стали разбираться в вопросах рынка, то есть в экономике.
Политически активная Лия Ахеджакова в Доме кино заявила… со сцены… что она, актриса Ахеджакова, будет лично… как бы все помягче сказать, да?., мочиться… на каждого, кто хоть пальцем тронет Егора Тимуровича…
Так они понимают демократию. Так они ее берегут…
Всей страной — в рынок. Даешь рай на землю немедленно!
Интересно: в Сахаре может быть рынок? В пустыне Сахара? На Северном полюсе? В Гренландии? На Аляске? В степях Монголии?
А Таймыр, русский Таймыр, чем лучше? Окраины России: Тыва, Хакасия, Читинская область, Корякия, Эвенкия, Улан-Удэ? Берег Ледовитого океана, то есть (жаргон, конечно) «севера»?
Китайцы, люди абсолютно рациональные: вот так, раздухарившись (вдруг), в один день они, наши великие соседи, рискнули бы ввести рыночные отношения на всей своей территории, на всех своих землях, всех сразу, абсолютно разных?
Например — в северных провинциях, граничащих с Россией?
Им с чем в рынок идти, этим провинциям, этим регионам, если здесь, на этих землях: а) толком ничего не произведешь (нет рабочей силы) и б) ничего толком не вырастишь (чудовищный климат)! Самое главное: далеко (с товаром) отсюда не уедешь, дорогое топливо, очень дорогое, вокруг горы, — а в Тыву, в Кызыл по-прежнему нет железной дороги! Сталин, не жалевший, как известно, заключенных, даже Сталин не сумел эту дорогу построить, ибо атомную бомбу дешевле создать, чем железную дорогу в Тыву…
Юг Гренландии на той же широте, что и русская Вологда. По температурному режиму Анкоридж, столица Аляски, — север Омской области. Из восьмидесяти девяти российских областей, краев и республик почти шестьдесят областей — шестьдесят! — никогда не прокормят сами себя, никогда и ни за что, такая, извините, география.
А Гайдар? А Чубайс? Если от человека ждут идиотизма (американцы требовали), его обычно называют профессионалом!..
Как можно на 1/8 части планеты вводить рынок одним махом, одним декретом — на землях, где половина площадей, если не больше, по географии, хотя бы по географии, по климату, совершенно для рынка не годятся, ибо земли тоже бывают разные — вот как?
Шпицберген и Новая Земля: здесь с 50-х, даже чуть раньше, работали уникальные (военные) специалисты.
Гайдар сразу, едва став и.о. премьер-министра, отказал «северам» в государственной поддержке. Никаких разговоров! Зачем их кормить, этих атомщиков, этих дармоедов, прости Господи, привыкших жить как при коммунизме, кому нужны сейчас их бомбы, время давным-давно изменилось, сейчас все люди — братья!
Никакой возможности уехать на «большую землю», никакой!
Нет самолетов. Нет денег. Один теплоход в году — старый, крошечный, вонючий, так и он не по карману аборигенам-атомщикам, черт бы побрал эту новую жизнь!
92-й — 93-й: на Шпицбергене сотни новых могил: люди (прежде всего ученые) умирают от голода.
Сразу же приходят норвежцы, десятки тысяч норвежцев: русские — вымирают, у них, у русских, такое сейчас время, норвежцы (на своей части Шпицбергена) день и ночь строят военные базы.
Японцы кинулись на Курилы: если россиянам не нужны их земли, здесь живем мы!..
Жуткая тема, больная — Китай. Начиная с 1991 года китайцы получили от руководства Российской Федерации в подарок более двухсот тысяч гектаров русской земли.
В подарок! Вот так, просто, от широты русской души: пострадали (особенно пострадали) Читинский и Амурский регионы, Хабаровский край, Еврейская автономия.
Ельцин был готов отдать Китаю и Хасанский район в Приморье, весь район, озеро, где когда-то бились насмерть русские полки, но местный губернатор Наздратенко так красочно описал Ельцину, что люди в Приморье, тысячи людей, выйдут — в знак протеста — на улицы… — Ельцин дрогнул, разумеется, приказав шефу разведки Примакову серьезно поговорить с Наздратенко, успокоить его, психопата, и все-таки — убедить, но Наздратенко взбесился еще больше и послал (в приватной беседе) за ужином интеллигентнейшего Примакова на три русские буквы — в пешее эротическое путешествие…
Хасан отстояли, Ельцин сдался, но двести тысяч гектаров дальневосточной земли — все-таки отрезали.
Вот так, взяли — и отрезали. Как корова языком слизала. А что, порадовали Соединенные Штаты «зоной Шеварднадзе», нефтью и рыбой, Китай-то, Китай, наш сосед, чем хуже?!
Гайдар, умница, твердит: «государство должно уйти из экономики…» Успехи экономики (любой) определяются одним критерием, главным — как люди живут, ибо «все процессы реакционны, если рушится человек», кто с этим спорит?.. Экономика (товары и цена) прежде всего стране служат, верно? А народ это и есть страна!
Начиная с 1992 года смерть (на территории России) триумфально опередила жизнь: Россия ежегодно теряет — в среднем — до миллиона своих жителей.
Если и дальше так пойдет, через 145 лет, простая арифметика, россиян в России вообще не останется — смерть (миллион людей в год!) окончательно, бесповоротно победит жизнь…
Точка невозврата…
Рынок — это конкуренция товаров, прежде всего конкуренция товаров, — верно? Полуостров Таймыр, русская глубинка: какая, к черту, на Таймыре может быть конкуренция? Каких товаров? На Таймыре нет денег, такая вот забавная деталь: на Таймыре давно уже нет денег, просто нет; начиная с 1992-го здесь, на полуострове, людям ни разу (из года в год!) не выдавали заработную плату и пенсии. Нигде. Никому. И ни разу никто из них, рабочих людей, не восстал и не возмутился. Просто не платили, и все: в отдельных районах по шесть-семь лет, где-то — и все девять
Лет, господа. Забытая Россия. Неизвестная. Брошенная.
Русский ад.
И — абсолютный рекорд в книге Гиннесса: люди девять лет живут на подножном корму без единой копейки!
Почему они, эти люди, не бросали работу? Ждали чего? А потому, что Россия! Работа, скрепленная четкой записью в трудовой книжке, есть хоть какая-то надежда на деньги, на будущую зарплату, на жизнь.
Когда-нибудь жизнь должна, наконец, стать жизнью, а?..
Да и бежать некуда; случалось, люди на Таймыре (на Чукотке, в Корякии ets) меняли свои благоустроенные трех-, четырехкомнатные квартиры на билет в Москву, в один конец, но желающих схватить недвижимость в Палане или в Норильске за один, хотя бы за один билет на самолет — не было.
А ведь это кладовая России, полуостров Таймыр! Никель, золото, платина… — богатств здесь на триллионы долларов, а «живых» денег нет; никель, золото и платина есть, но денег, рублей — нет. За что, спрашивается, им, коренным народам, деньги платить, если их рыба, их оленина раз десять сгниют, пока их доставят туда, на «большую землю», где есть хоть какой-то покупательский спрос? Либо сгниют, либо (плечо перевозки) станут золотыми, действительно золотыми, то есть тоже сгниют в конце концов?..
Пусть уезжают, рассудил Гайдар. Глупо жить там, где жить нельзя.
Куда поедут коренные народы? Куда? Где им ставить свои чумы? Кто их ждет? В какой стороне?
В конце концов зарплату на Таймыре стали выдавать, но как? точнее — чем?., кому рыбой (вместо денег), хотя здесь, на Таймыре, все рыбаки, кому пилами, кому занавесками на окна, кому гробами.
Хорошо, если зарплату выдавали навозом; гроб, конечно, полезная вещь, но навоз для хозяйства, для деревни лучше!
Этот факт особо отмечен в новейшей истории страны: в 1994–1997 годах в ряде населенных пунктов Российской Федерации зарплату и пенсии гражданам выдавали говном.
Зарплата по-русски. Гроб или навоз как официальный (государство платит!) эквивалент денег, причем гробы, надо признать, были, как правило, добротные, из сибирской лиственницы или из дуба. Расчет хороший, точный: кто ж при такой жизни от гроба откажется; вся страна (великая держава, между прочим) перешла на подножный корм…
— А как же старики… как? — орал на заседаниях правительства Полторанин.
— Они умрут, — чмокал губами Гайдар.
Одиннадцать миллионов человек. Цена реформ Гайдара и Чубайса — одиннадцать миллионов смертей.
Кто-нибудь знает эти цифры, кто-нибудь плачет над ними?..
Да, какие-то вещи (очень многие) Ельцин не понимал; рынок это сначала идеология… то есть голову Президенту Российской Федерации заморочили основательно, зато опасность, любую опасность Ельцин — партийная школа! — чувствовал кожей, если угодно, гландами и пугался, ужасно пугался… Убрать Гайдара, убрать Бурбулиса… наобещали, понимашь, Президенту… — а как убрать-то? Как? Любая газета за них, за демократов, кроме «Правды» и «Советской России».
Да и люди, россияне, тоже молодцы: чем хуже живут, тем громче орут на митингах, что им нужны Гайдар и рынок!
Вот уж действительно: чем человеку хуже, тем он хуже соображает; Косыгин, Тихонов, Рыжков, Гайдар — кого, был бы выбор, кого страна позовет в свое будущее, кто нынче особенно дорог нашей России? Правильно, Егор Тимурович Гайдар, за ним будущее!
Выбор века, так сказать.
Выбор государства. Кто же такие «мы, русский народ», на самом деле, талантливо вдохновленный Гайдаром, Чубайсом, Авеном и другими «мальчиками в розовых штанишках» (мечта о лучшей жизни!) на смерть?
Интересно: если бы в 40-м, когда Гитлер уже залил Европу кровью, Иосиф Сталин — вдруг — заключил бы с ним, с Гитлером, политический союз против Черчилля и Рузвельта (пакт Молотова-Риббентропа, кстати говоря, был тому как бы предтечей), то есть если бы Сталин (допустим эту мысль) рискнул бы создать с Гитлером как бы одно государство, новую фашистскую антицивилизацию… такие вопросы в СССР решал, как известно, один человек… — послушайте, Советский Союз, наши народы, целовали бы Гитлеру и руки, и ноги, ибо объединиться с Гитлером, с Германией, приказал великий вождь, товарищ Сталин!..
Вячеслав Михайлович Молотов (Скрябин) часто рассказывал эту историю: в Туруханском крае, где Сталин отбывал ссылку, у будущего вождя всех времен и всех народов была интимная подружка — Настасья Медведева. Говорят (и пишут), что Сталин прижил с ней сына; спустя годы, уже после Отечественной войны, этот человек, неизвестно откуда появившийся (из Сибири?), сделал — мгновенно — фантастическую карьеру в системе Гостелерадио СССР.
Так вот, возвращаясь в свою Курейку рано по утру, где полиция (на казенные деньги, естественно) снимала для гражданина Джугашвили несколько комнат в огромной деревенской избе, будущий вождь всех времен и народов видит: по льду через Енисей переправляются подводы. Мужики, женщины и человек двадцать ребятишек — мал мала меньше. Лед тонкий, поздняя весна… — и подводы тонут… медленно уходят в воду; крики, истерика, в полынье кровь; мужики не спасают детей и женщин — нет, они спасают только лошадей, вытаскивая их на лед.
Сталин скинул сапоги и бросился к полынье, но велик Енисей в этих местах, не успел будущий вождь и учитель, на льду остались мужики, все лошади и трупы.
— Вы ч-что д-дэлае-те, — орет Сталин, — дэти… дэти утопли!
— Э, мил-человек, ты, видать, не здешний… — усмехнулся кто-то из бородачей. — Ты запомни: у нас в Сибири мы детишков еще скока хочешь нашлепаем… а ты попробуй в Сибири лошадь купи!..
Народ, который не ценит собственную жизнь, не заметит и ГУЛАГ — Сталин это знал.
Придумала Россия (с горя, наверное) образ русского человека — вот и мучаются все с тех самых пор…
Сталин убивал, страна пела ему осанну. Гайдар морил голодом (тоже убивал в конечном счете), страна сходила с ума от счастья — демократия!
Одиннадцать миллионов смертей, треть от еще одной ужасной цифры — потерь Советского Союза в Великой Отечественной войне.
Гайдар что? Думал об этом?
Цена политики: одиннадцать миллионов трупов… — Да, зубы показать, зубы… что б вздрогнули все, понимашь… так замутить в Москве, ш-шоб «сам Иван Васильич, царь, от ужаса во гробе содрогнулся», как Годунов орал когда-то на князя Василия Шуйского, местного Бурбулиса, — мятеж нужен, война на сутки, на двадцать четыре часа, но обязательно война!..
И — трансляция по телевидению. На весь мир, понимашь. Ему, Президенту России, какие-то негодяи, вчерашний КГБ, бросают вызов. Вождю нации! — Но как, как их завести… вот вопрос, где тот, понимашь, бикфордов шнур, который давно пора всадить в их чертовы задницы? Так закрутить — пусть запылает все, пусть будут страх и кровь, а… начать хорошо с Руцкого, конечно, это очень удобно…
Черный полковник, враг реформ, враг демократии.
Выкинуть, к черту, его из Кремля, отобрать кабинет… — кто сказал, что кабинет вице-президента должен быть именно в Кремле?
Руцкой кинется к Хасбулатову, в Белый дом, других адресов нет.
И вот он, заговор, вот лагеря: Кремль и Белый дом; Президент (демократы) и — коммунистический парламент во главе с «черным полковником» Руцким, военные против президента-реформатора, как в Чили когда-то, и он, Борис Ельцин, в каске и с автоматом, — вождь, который не боится смерти…
Да-да, самое главное: прямой репортаж во все уголки планеты; Президент-демократ Борис Николаевич Ельцин лично ведет демократические отряды на штурм Белого дома, где окопалась недобитая советская военщина. (Пометка в дневнике Президента: «Макашов. Больше идиотизьма!». Ельцин писал с ошибками, как умел, тридцать-сорок ошибок, не считая запятых, на каждой странице текста.) Люди идут… чтобы отдать жизнь за Президента-отца, Президента-реформатора, за него… за народного заступника…
И красиво, черт возьми, — при минимальном риске. Москва ж вокруг, сытый богатый город, Москва поддержит: Хасбулатов — чеченец, никогда Россия не пойдет за чеченцем, никогда!
Или — Руцкой. (Пометка в дневнике Президента: «Важжно паказать его еврейские корни».)
Как их завести, как?
Ельцин все время думал об этом.
Труд, настоящий труд, измучил Ельцина. Он физически не мог читать полтора-два килограмма бумаг каждый день, — Президент понимал в них, этих бумагах, далеко не все, иногда ничего не понимал. Самая большая проблема — экономические термины. Приходилось обращаться к Коржакову:
— Александр Васильевич… узнайте, понимашь…
Коржаков занимался абсолютно всем. Он был (по факту) вице-президентом Российской Федерации.
Ельцин срывался все чаще: бросал Кремль и уезжал в «Бочаров ручей» — работать с документами.
Почему работать «с документами» надо именно в Сочи, понимала, разумеется, вся страна…
Да, Коржаков был ему, Президенту, как «дядька» — спиваясь, Ельцин вел себя очень агрессивно, по-детски (алкоголики всегда чуть-чуть дети); строгий «дядька-слуга» был при нем необходим.
Влияние Коржакова на Президента определялось, конечно, не столько его личными способностями, сколько тем, что он всегда был рядом с ним, в любую минуту. А к Ельцину — вдруг — действительно возвращалось детство; он и развлекался, между прочим, как ребенок.
Беда, если в его руки попадали столовые ложки. Ельцин обожал играть на ложках!.. Раздухарившись, он что есть мочи барабанил ими по столу, по тарелкам… — Президент России, надо сказать, вообще был на редкость музыкальным человеком, а в музыке любил экстрим…
На «Кубке Кремля» произошла драма. B vip-ложу подали мороженое.
Ельцин схватил ложку, другую вырвал у Наины Иосифовны, а перед Ельциным, ступенькой ниже, наслаждался теннисом Вячеслав Васильевич Костиков, пресс-секретарь Президента по прозвищу Шут-гороховый; лысая, как шар, голова Костикова уже привлекла внимание Президента. Он спокойно взял ложки, прицелился и вдруг с такой силой вмазал по белой голове Костикова, что Вячеслав Васильевич подпрыгнул аж на метр, если не больше! — Но ведь это сам Президент резвится, лично Борис-Николаич… Костиков изобразил счастливую улыбку на лице, и в этот момент Ельцин с такой силой саданул Костикова по лысине, что потоком хлынула кровь.
Костиков чудом не потерял сознание, хотя и по-прежнему вроде как улыбался… а Ельцин вошел в раж: он колотил по голове Вячеслава Васильевича с таким отчаянием, будто взялся забить его насмерть, причем сейчас, немедленно, мурлыкая себе под нос какой-то африканский мотив…
Бок о бок с Костиковым сидел Президент Кыргызстана Аскар Акаев. А если Ельцин в кураже, если он, как говорил Коржаков, вдруг «в расположение вошел», какая ему, извините, разница, на чьей голове играть?..
Коржаков… опыт, все-таки… тут же перехватил эту дьявольскую молнию в широких уральских глазах! Он за руку выдернул Акаева с трибуны, причем Акаев — не сопротивлялся!
Костиков — еле живой, кровища хлещет, зато Акаев свеженький и голова у него такая же соблазнительная, круглая, как магнит…
Он бы весь ряд перебил, наш Борис Николаевич, он же в «расположении»!
Костикову дали вату, вызвали бригаду врачей и налили коньяку; Акаева посадили на ряд ниже, подальше от греха, согнав со стульчика Швыдкого (с ним вообще не церемонились), заместителя министра культуры.
А Костикову, кстати, не привыкать; в Кремле он и в самом деле был как живая игрушка… — путешествуя (весна прошлого года) по Енисею, Президент России… опять-таки, это случилось во время шикарного застолья… распорядился — вдруг — выкинуть Костикова за борт. В реку Енисей. Не мешкая. Осерчал Борис Николаевич… или еще что накатило… — Костикова, короче, вон с корабля, охрана — исполняйте приказ!
Коржаков пропустил эту трагическую минуту, в каюте был, в карты играл…
Вода в Енисее… Сибирь, все же… плюс два градуса. Сотрудники Федеральной службы охраны (приказ Президента страны!) схватили Костикова за руки — за ноги, размахнулись — и полетел он, раб Божий, в Енисей, то есть на тот свет…
Корабль на полном ходу, вода — ледяная, а Костиков (хорош шут) еще и плавать не умеет, что-то свое орет…
— Теперь спасайте… — буркнул Ельцин, убедившись, что его пресс-секретарь: а) с головой ушел под воду и б) скорее всего — уже на дне.
Спасли. В воду кинулся Пал Палыч Бородин, бывший мэр Якутска, человек закаленный. А если бы Борис Николаевич не сжалился? Запретил бы нырять? Вот если бы, не ровен час, не хватило бы ему гуманизма?
Нашли, слава богу, Вячеслава Васильевича, течение вынесло. Не принял Енисей его тело, выплюнул обратно.
Через неделю Костиков пришел в себя. Ходит, улыбается. Остался служить Ельцину — верой и правдой!..
Они часами могли сидеть друг возле друга: Ельцин и Коржаков. Самое интересное — с Ельциным никто не хотел связываться, телефоны в его кабинете почти не звонили, даже Гайдар если и звонил, то раз в неделю, не чаще.
Ельцин не мог… физически не мог… находиться один. Врывались страхи… — нет уж, пусть всегда кто-нибудь будет рядом: сидит Коржаков на стуле, понимашь, вот и хорошо, пусть сидит, охраняет…
Вокруг — тяжелая кремлевская тишина.
— Ш-шта… Александр Васильевич, м-может коммунисты… с летчиком… с этим… поработают… а?
Таких, как Руцкой, он никогда не называл по имени.
Коржаков встал.
— Сядьте обратно, понимашь… На стул.
— Мы… когда… с Зюгановым, Борис Николаевич, торговались, Руцкой в курсе был, знал схему: Видьманов, его сын… Олег, по-моему, агросфера, банк в Ларнаке, счета, кооперация: Кремль и Зюганов. И Илюшин на связи. Я докладывал.
— Знаю… Не забыл.
— Так Руцкой гарантом был! Когда Зюганов его из партии гнал, вот они, видно, и закорешились.
Ельцин подошел к окну.
— Гадюки ить.
— Точно, Борис Николаевич, гадюки. Точно так.
— Проститутки.
— В проституции… интереснейшая вещь, Борис Николаевич… в проституции не бывает кризисов, между прочим. Девочки всегда в полном порядке и всегда работают.
— Интересно.
— С полуслова понимают друг друга… — Коржаков прищурился. — Коммунисты, Борис Николаевич, могли бы, короче, поработать с летчиком, но как им доверять, вот задачка!
Пробили куранты, впереди ночь.
— Скажите… ш-шоб… ч… ч-чаю, принесли, понимашь…
Коржаков приоткрыл дверь в приемную:
— Чаю Борису Николаевичу. И бараночки положите Президенту. С маком…
— А я… б-бараночки не просил, — Ельцин тяжело поднял голову. — Н-не надо мне… в-ваших… б-бараночек…
Куранты били чуть слышно, играли сами с собой.
— Зачем мне б-бараночки? А? — Ельцин встал перед Коржаковым. — Я шта… просил?!
Ельцин, конечно, боялся Коржакова, его кулаков; Александр Васильевич однажды не выдержал… всех этих вопросов-расспросов, так звезданул Президента России по уху, что у него в глазах потемнело… — Ельцин смолчал.
— Вечно вы… п-прревышаете, Ал-лександр Васильевич… Вы кто здесь? Охранник, понимашь… А ч-чего ж тогда… л-лезете? Охранник — так охраняйте!..
В Астане (два дня назад) Назарбаев старательно поил Ельцина… — «по рюмочке, по рюмочке…» — и тут же, за обедом (Ельцин пьянел быстро, видимо уже совсем плохо работала печень), Ельцин и Назарбаев подписали тяжелейший (по условиям) для России договор о Байконуре.
Коржаков быстро все понял, попытался вмешаться, но тут уже Борис Николаевич, вдребезги пьяный, прицелился вмазать ему по зубам — кулак промахнулся…
Коржаков не был Ельцину другом, друзей у Ельцина не было. У него вообще никого не было, кроме Наины Иосифовны (у девочек свои семьи), — а Наина Иосифовна получала от него ровно столько, сколько получают в России — под пьяную руку — почти все деревенские бабы.
Даже водка не могла растопить это одиночество, этот внутренний лед! И собутыльников, настоящих друзей, они же собутыльники, у Ельцина не было: он обедал исключительно с Федором Михайловичем Морщаковым, управделами своей администрации, в прежние годы — первым секретарем свердловского горкома партии.
Беседовать с Федором Михайловичем было абсолютно не о чем, разве что — об охотничьих ружьях. И пили Ельцин с Морщаковым на скорую руку, без души, как пацаны в подъезде, причем употреблять водку в таком количестве Федор Михайлович уже не мог, годы не те, здоровья нет, но молчал, выпивал все до донышка, куда было деться…
Коржаков, быстро возненавидевший «ритуального пьяницу», добился, в конце концов, его отставки. Ельцин вынужденно согласился с тем, что если Федор Михайлович столько берет на грудь в рабочее время, это очень плохо для государства, и Морщакова тихо проводили на пенсию.
Его сменил Павел Павлович Бородин, «самый русский человек в Якутии», как отрекомендовал его Коржаков…
Выбор безошибочный. Ельцин сразу узнал Бородина — в Якутске, за полгода до этого, Пал Палыч спас Президента России от небывалого позора.
…Официальный визит Ельцина в Якутск. У самолета — триста встречающих (ровно триста, по протоколу, 299 человек + медвежонок Ванька, его хотели преподнести Ельцину в качестве официального подарка республики, но в суматохе забыли). Президент Николаев, республиканские, городские и районные vip-персоны, нарядные девки с лентами, ребятишки из шахматной школы (почему-то пришли с шахматами) и т. д. — национальный праздник, короче говоря.
Здесь же, на аэродроме, Президенту преподнесли шубу из полярного волка, лохматую шапку и рог с кумысом.
От избытка чувств Ельцин маханул весь кумыс сразу, одним глотком, и — для убедительности — шмякнул рог о бетонные плиты аэродрома.
Минут через пять кумыс напомнил о себе — весьма неожиданно. Сначала Президент держался: закалка… что ни говори. Потом (к ужасу встречающих) Ельцин вдруг рванул к трапу — обратно в самолет.
На аэродроме — тишина. Немая сцена, как у Гоголя в «Ревизоре».
Президент Якутии Михаил Николаев схватился за сердце: ему показалось, что Ельцина плохо встретили, он обиделся и поэтому улетает навсегда…
О кумыс, проклятый, кумыс! Мэр Якутска Бородин сразу понял, в чем дело. Вот как в России надо делать карьеру!
Новенькие туалеты из сосны тут же встали, как часовые, по всей дороге от аэродрома до временной резиденции Президента России.
Это фантастика: туалеты новенькие, пахнут тайгой, и, главное, сколько их, сколько! Якуты, как муравьи, везли, волокли туалеты типа «сортир» на себе со всех сторон, причем их, казалось, выносят прямо из леса!
Чтобы избежать проблем (Ельцин строг), Пал Палыч приказал ставить туалеты через каждые сто метров. А чтоб не было лишних вопросов, милиция принялась разгонять жителей республики, явившихся — по разнарядке — на торжественную встречу Президента Российской Федерации.
Только якуты (вот ведь глупый народ!) уходить не хотели. Они громко ругались, потрясая портретами Ельцина… — пришлось применить дубинки и спецсредства.
— Довезем? — Коржаков пристально посмотрел на Бородина. — Обязаны, — кивнул Бородин, — обязаны, это наш долг!
Час езды, но якуты… упрямые люди, слушайте!., уходить не желали, прятались за домами, побросав красные знамена, и снова выходили, вылезали кто откуда…
Был отдан приказ провести спецмероприятие: крови почти не было, только выбитые зубы…
Молодец Бородин! Кортеж Ельцина трижды останавливался по трассе, ибо кумыс вместе с остатками обеда выливался из Президента России как из ведра.
— Скоко-ж в нем дерьма… — сплюнул Коржаков…
Да, очень хорошая кандидатура — Пал Палыч Бородин, надежная…
А охрана Ельцина с тех пор всегда брала с собой памперсы: с Борисом Николаевичем и в самом деле может что угодно произойти, особенно в поездках, где так много гостеприимства!
Куранты пробили двадцать один час — девять вечера.
— Вы, Коржаков, опять п-превышаете… — Ельцин внимательно посмотрел на начальника охраны, — …не по чину все… понимашь.
— Борис Николаевич…
— Есть в Африке племя. И очень хорошее, я считаю… Там-ить, в племени… кто умнее вождя, понимашь, так его сразу съедают. Жарят на костре и как шашлык едят, обычай такой. Правильный обычай, я думаю, — Ельцин поднял указательный палец.
— Борис Николаевич, у нас…
— Замолчите.
— Слушаюсь.
Ельцин имел привычку не договаривать слова и фразы, считая, что его мысль изложена достаточно ясно.
Конечно, у него были периоды, когда он работал как сумасшедший, вникая в любые вопросы, тем более международные, но проходила неделя-другая и опять — «работа с документами»…
— Послом в Африку отправлю, — подытожил Ельцин. — К людоедам.
— Есть, — начальник охраны щелкнул каблуками.
— Или — в Ватикан. Там-ить тишина, гробы кругом, красота, — вам хорошо будет… под старость.
— У Ватикана — самая сильная разведка в мире, Борис Николаевич. Лучше МИ-6.
— В Африку… — Ельцин кивнул. — Тоже хорошо. В жару.
— Служу России, — Коржаков опять стукнул каблуками.
Наина Иосифовна под страхом смерти запретила держать на даче спиртное. Убрали все, даже одеколон, поэтому Ельцин уже с восьми утра несся на всех парах в Кремль.
— Михаил Иваныч, — Ельцин сразу же звонил Барсукову, — что у нас там есть, понимашь?!
Барсуков (что было делать?) брал бутылку водки, заворачивал ее в газеты и — к Президенту!
Потом (Коржаков подсказал) ему изготовили специальную папку (вроде как для бумаг), куда незаметно входила плоская фляга, — Ельцин принимал не много, где-то грамм сто — сто пятьдесят и, как говорится, «приходил в сознание».
— Што вы… как клоун, понимашь?
— Жду, Борис Николаевич. Пережидаю, когда закончится этот чертов цирк…
— Не чертыхайтес-ить — не люблю.
— Есть!
Ельцин повернулся спиной и медленно, тяжело подошел к окну.
— Готов вылететь в Африку уже этой ночью.
— А вы… Абрамовича такого… знаете?..
— Круглый сирота, Борис Николаевич. Ни отца, ни матери, ни стыда, ни совести.
— Потом поясню, почему спрашиваю, — Ельцин устало смотрел в окно.
— Слушаюсь.
Часы на кремлевской башне сообщили людям, что их жизнь сократилась еще на пятнадцать минут.
— Значит, так, — Ельцин встал перед Коржаковым. — Жизненно важно: Хас. Продумайте до мелочей. Вы вообще… больше думайте, между прочим, это правильно будет. Если Москва… на мне, понимашь, стоит, то на таких, как Руслан, провинция держится, на них и… за них, — Ельцин опять поднял указательный палец. — … Летчика нашего… пора в вираж крутануть, ш-шоб свечкой торчал, понимашь; он… с Хасом в дружбе, вот пусть и слепят что-нибудь… ну, заговор, что ли, я не знаю, ш-шоб, оружие у всех, автоматы, лимонки, бомбы… и ш-шоб весь мир, короче, увидел эти рожи, — активно надо соображать. Первые пусть начнут.
— Так точно. Понимаю.
— А не получится — загоню, вы меня уже… хорошо знаете… Как Михаил Кутузов — Наполеона.
— Лучше я здесь сдохну, Борис Николаевич. За веру, за Отечество… русское. За Президента.
Коржакову показалось, что Ельцин смотрит на него как на сына.
— Пока рано.
— Есть!
— Тогда ч-чаю несите… Где, понимашь, ваши б-бараночки?..
Назад: 4
Дальше: 6

Vasya
Pupkin