ОЧЕНЬ ДОЛГОЕ ЭХО

8–9 апреля 2002 года. Некая конференция-симпозиум.

Власть прессы или пресс власти. Устроители: Союз правых сил (СПС), Гарвардский университет США и факультет журналистики МГУ.

Когда я вошел в зал, сама его атмосфера, поведение участников, обилие телекамер, — все вместе как бы вернуло меня в события десятилетней давности. Те же проблемы, то же пророчество катастрофы. Зал импульсивный — сказывается присутствие студентов. Десять лет назад были менее вальяжные президиумы (панель выступающих) и уж точно не звучала в таком обилии английская речь.

Устраиваюсь в глубоком кресле, меня узнают, здороваются, и я в ответ приветствую знакомых и незнакомых тоже. Вопросы похожие: «Вы меня помните? Белый дом, август 91-го…» или «Ваша книга «Хроника времен царя Бориса» — настольная книга в нашей семье». Нескончаемые рукопожатия, вялые, жесткие, рассеянные ответы, кого-то узнаю, но в большинстве своем смытые временем лица, поседевшие головы, излишняя полнота или старческая сутулость.

«Да, разумеется», — отвечаю я. — «Конечно, узнаю. Конечно, помню». А как признаться в обратном? Диктую свой телефон. Зачем диктую? Знаю наверняка то, что будет предложение какой-нибудь передачи, вот и крутись тогда. Передача, наверняка, так себе.

Каждый из нас несет на своих подошвах пыль пройденных дорог. Каждый из нас мечтает повторить и пережить еще раз лучшие минуты своей жизни. Не всегда осознавая, что торжество наших прошлых замыслов теперь мало кому интересно. Как объяснить секретарю, кто и что? Машинально улыбаюсь в ответ, а затем говорю: «Так и объясните: был разговор на конференции «Власть прессы или пресс власти». Мой собеседник смеется: «Вы это серьезно?»

— В полной мере. Очень удачный девиз.

Вслушиваюсь в слова выступающих и не могу понять, а где это я? В десятилетней давности? Или эта давность в нетронутом виде переместилась в этот тесноватый зал гостиницы «Ренессанс»? Удивительное свойство этого зала. Даже когда он совершенно пуст, все равно выглядит тесноватым.

Разумеется, я понимаю, в чем дело. Время уподоблено реке, несущей свои воды с разной скоростью, а проблемы — речному дну, которое сглаживается, углубляется, либо наоборот, когда речной песок переносится с места на место и река мелеет, остается признать, что времени не под силу тяжкий груз проблем.

На симпозиуме не было полемики, было простое изложение точек зрения. Есть свобода слова в России или ее нет? Она убывает или остается в неизменном состоянии? Есть диктат власти, но есть и диктат олигархов. Прозаический вопрос, что лучше? Ответ плывет. Теоретически и то, и другое плохо. Критикуют некую атмосферу давлений, хотя у олигархов много проблем, а руки до подконтрольных СМИ не всегда доходят. Это утверждение вызывает смех в зале: а Гусинский? а Березовский?

С властью вроде все ясно, она должна давить, и она давит. И, если вы попытаетесь утверждать обратное, смех в зале будет еще насыщенней. Так сложилось исторически: свободу слова подавляет власть. Поэтому противники обозначены объемно и без каких-либо видимых перемен.

Министр печати М. Лесин, владелец рекламного холдинга «Видеоинтернейшнл», приостановил свое главенство в нем. В извечный конфликт добавил еще одну краску, свободу слова наравне с властью и собственником СМИ, т. е. олигархами губят сами СМИ, т. е. редакторы и журналисты. Отсюда вывод: опасности равноценны, свободу слова надо защищать и от власти, и от журналистов.

Недурственное открытие для 2002 года, сделанное министром печати и средств массовой информации. И опять мозг сверлит настырная мысль: ничего завоеванного раз и навсегда не бывает. Борьба за свободу слова в «девяностых», иначе говоря, в последнем десятилетии двадцатого века, и борьба в первом десятилетии века следующего — это две разных борьбы за свободу слова. В чем же разница? Согласимся, что во все времена борьба за свободу слова велась с собственником. В нашем недалеком прошлом этим собственником была партия. ЦК КПСС и его свита, принимавшая различные обличья: то правительство, то ЦК ВЛКСМ, то профсоюз, то творческие союзы и тд. Теперь этот собственник, как и его разноликость, почили в бозе. На временном переходе эту собственность перехватило государство, но застигнутое реформенным штурмом, очень скоро от нее отказа-лось. И нам грезилось, что, наконец, наступил ренессанс свободы слова. Но мы ошиблись.

Сначала процесс, а потом закон. Пока мы боролись за свободу слова, собственность, не защищенная законом, захватывалась по принципу, что не запрещено, то разрешено. Случился тот самый передел собственности, в котором уже участвовал теневой капитал, вышедший из подполья. Началась интенсивная криминализация общества, всегда сопутствующая первичному накоплению капитала. Это, по сути, слова К. Маркса.

Так или иначе мы не получили народного капитализма, как, скажем, в Швеции, о котором много говорилось, а обрели нечто противоположное — алчный криминальный олигархический капитализм латиноамериканского розлива, предрасположенного к сращиванию с властью. Олигархи не оставили без внимания брошенную печать, они подобрали, не купили, нет, а именно подобрали. Она им не была нужна, как бизнес. Это был следующий этап. А пока бизнес делался на автомобилях, нефти, банковских махинациях, лекарствах, металлургии.

А СМИ были нужны олигархам, как пресс давления на власть, как инструмент предвыборной борьбы, дабы в коридорах власти оказались свои. Так постепенно борьба за свободу слова обрела второй фронт. Власть осталась традиционным оппонентом журналистам. Правда, численность СМИ, которыми владеет частный собственник, умножилась кратно. Новый собственник быстро нашел свое место в этой схватке. Он попросту перечеркнул закон о свободе СМИ.

Журналистские коллективы, как собственник СМИ, тоже появились, но в подавляющем большинстве были малоуспешны, и в поисках средств приходили все к тем же олигархам. Конечно, были исключения. Но исключения лишь подтверждают правила. И если даже случалась редкая успешность журналистского холдинга, все равно, он — холдинг — искал стену, за которой мог бы укрыться или к которой мог бы прислониться. А стены всего две: либо власть, либо олигархи, как творцы коррумпированной власти.

Сегодня мы вправе сказать, что, если события будут развиваться в этом диапазоне, то борьба за свободу слова в качестве оппонента обретет криминал «чистой воды».

Региональные СМИ на этом симпозиуме так и говорили: «У нас нет выбора: либо в объятия власти, либо в объятия преступного мира». Второй вывод из этого события чисто политический. Союз правых сил заявляет свои права на единоличное наследование демократических перемен. И фактом этой конференции усиливает свое влияние на Западе. Напомним, что соучредителем конференции являлась американская сторона, Гарвардский университет. На конференции выступал тогдашний посол США в России Александр Вершбоу. Это достаточно симптоматичная деталь: некое помешательство правых на США. Чрезмерная ориентация на американскую модель, на международный валютный фонд дали крайне отрицательный результат в экономическом развитии страны. Не потому что плоха Америка, а потому, что американский опыт был не адекватен среде, в которой он находил применение. Однако увлеченность оказалась столь неотвратимой, что и демократические настроения внутри страны мы стали выстраивать, ориентируясь на Америку.

Негласно в управленческом сознании, на определенных этажах власти, стала формироваться проамериканизм. В этом особенно преуспели правые. И ход событий, которые произошли после террористской атаки на Нью-Йорк 11 сентября, они провозгласили как свое предвидение, как некую политическую бесспорность. Складывалось такое впечатление, что действия Путина в сближении с Америкой во благо борьбы с терроризмом, есть предначертанный путь развития на будущее. Увы, это не так! Но и свободу слова мы трактуем непременно по американскому образцу.

Америке не надо заниматься экспансией в сфере культуры информационных технологий или масс-медиа. Мы освобождаем ей дорогу сами. Это тем более печально, что все эти действия сверхдержавы, а Америка — сверхдержава, идут с полным осознанием нашей слабости. Подобострастие политических сил внутри России и ажиотажное эпигонство наносит невосполнимый урон достоинству России, ее внутренней уверенности — вернуть свою державную значимость. Не могу не упомянуть одну частность того самого симпозиума «Власть прессы или пресс власти». В выступлении моего коллеги — председателя ВГТРК Олега Добродеева, человека, в высшей степени профессионального в информационном мире, прозвучала мысль странная и спорная одновременно. Олег Добродеев, обращаясь к декану факультета журналистики МГУ Ясену Засурскому, которого общество справедливо числит патриархом отечественной журналистики, сказал: «Вы неправильно учите журналистов. И нам приходится их переучивать. Вы исходите из ложного постулата, что главное для журналистики, это выработать свой взгляд на мир, свою точку зрения. Они приходят к нам, и первое, что начи-нают делать, это высказывать свое отношение к происходящему. Зачем? Кому это нужно? Собери информацию, изложи ее грамотно — вот задача. По сути, факультет штампует безграмотных и неумелых людей».

Далее, в подтверждение своей мысли, Олег Борисович сослался на свое единоразовое участие то ли в приемной, то ли экзаменационной комиссии на журфаке. Его поразил студент, который на вопрос: кто был отцом Людовика XV? Ответил: «Людовик XIV». Если не подходить столь строго, ответ претендовал бы на приз за остроумие.

Но вернемся к сути полемики. Добродеев, конечно же, отличный редактор и режиссер информационных программ. Злые языки рассказывают, что, когда Евгений Киселев на НТВ вел «Итоги», он не расставался с микрофонным наушником. У пульта сидел Добродеев и вел Киселева по программе, телефонируя ему все аналитические подходы. По другим источникам, Владимир Гусинский развлекал гостей своего дома тем, что включал телевизор, когда шли «Итоги». И говорил: «А, вот сейчас Евгений Алексеевич скажут то-то и то-то». Дословные совпадения фраз Гусинского при гостях и Киселева в прямом эфире сопровождалось, как сказывают, всеобщим дружным хохотом. Возможно, это вымысел. Но факт остается фактом, в «понятиях» Добродеева должно быть четкое разделение труда: корреспондент собирает информацию, а думает и анализирует редактор. Далее Добродеев высказал еще одну не бесспорную идею: «И вообще совершенно не нужно журналиста пять лет учить ремеслу. Для этого хватит и двух лет. А вот три года он должен набираться базовых знаний, допустим, в металлургии, если он собирается об этом впоследствии писать и т. д.»

Я далек от желания перечеркнуть эти идеи, упаси бог! Просто они представляются мне ошибочными, и их можно назвать эксклюзивными, авторскими, что ли. Добродеев исходит из опыта американской журналистики. Не будет секретом, что все НТВ создавалось, как некая модель американского информационного вещания, скорректированная под российскую действительность. Этому есть свои объяснения. Игорь Малашенко, главный менеджер и продюсер НТВ той поры, по своей стартовой профессии международник-американист. Они очень быстро нашли общий язык с Олегом Добродеевым. Разумеется, главной исходной были деньги. Участникам нового проекта были предложены суммы, несопоставимые с тем, что могло предложить российское телевидение тех лет. На РТР никогда не было финан-сового раздолья. Разумеется, был и второй интерес — легенда о независимом телевидении. НТВ стало первой частной компанией. Ну, и, конечно, аромат совершенно нового дела. Между тем, есть и такое мнение: НТВ — один из самых удачных проектов новых «демократических» преемников «пятерки» — 5-го (политического) управления ГКБ СССР и лично его многолетнего «шефа» Филиппа Денисовича Бобкова. Сделать «независимый канал» для проведения «своих» идей и легализации капиталов КПСС, которые в 1990–1992 годах усиленно «перерабатывали» якобы структуры КГБ. Скорее всего, это — предположение, хотя с первых дней НТВ, т. е. с 1993 года его Службу безопасности, а позже объединенную службу безопасности группы «Мост», куда входил и один из самых влиятельных в то время «Мост-банк» Владимира Гусинского, возглавил именно Ф. Д. Бобков.

Идея была очевидной: создать российский вариант CNN. Поначалу все так и вершилось, но очень скоро, получив во владение один из федеральных каналов, подчеркну, не выкупив, что было бы совершенно правомерно, а получив бесплатно сверхдорогую государственную собственность, каковой является эфир метрового канала, НТВ пошло в гору. Не стану сейчас касаться этой темы: как, и почему, и за какие услуги, оказанные власти. При всех издержках создание всегда лучше, чем разрушение. Свершилось значимое в развитии телевидения, и материализовалась свобода слова: появилось НТВ. А затем оно, опираясь на более мощные финансовые возможности, стало стремительно набирать высоту.

Мы — удивительная страна. Когда что-то состоялось, мы теряем интерес к законности или незаконности свершившегося. Это первый кризис неустойчивости демократических убеждений и зыбкости демократических институтов в стране. Сильная демократия не боится ворошить свое рядом стоящее прошлое. Слабая демократия предпочитает предавать анафеме прошлое своих предшественников.

Однако вернемся к выступлению Олега Добродеева. CNN — это высокопрофессиональный конвейер новостей. Когда я создавал Российское телевидение, передо мной тоже стояла задача, какой принцип информационной политики, информационного формата выбрать. Отсматривая зарубежные новости, я посчитал, что наиболее интересным для России и близким по сути может стать ВВС. Там тоже поток, но с большей окраской индивидуальности и эксклюзивности. Подчеркиваю, я говорю о ВВС образца 1991–1992 годов. Увы, ныне ВВС переживает не лучшие времена. В начале февраля я встречался с представителями ВВС. Это был не высший уровень руководства, но именно те, кто имеет опыт длительной работы на ВВС. Это давало мне возможность сравнивать. Я видел этих же самых людей в иных ситуациях и с энергетикой профессиональных амбиций. Я слушал их, и мне казалось, что я сижу у затухающего костра. Жаль.

Малашенко выбрал модель CNN, Гусинский одобрил выбор, но идея чисто информационного канала очень скоро сошла на нет. И мы стали свидетелями идеологического и коммуникативного миксера — смешанного варианта американского и европейского телевидения с добавлением пряностей российской ментальности.

Добродеев создал мощную информационную систему НТВ, которая очень скоро стала лучшей на телевизионном пространстве России. Но лучшим его сделал не конвейер, а индивидуальность корреспондентов, претендующих на собственное осмысление ситуации.

Возможно, это раздражало Добродеева, я не знаю. Он добился от ведущих информационных программ Татьяны Митковой и Михаила Осокина безукоризненности, исключающей даже отдаленный намек на микроаналитичность. И Миткова, и Осокин были великолепными «разводящими», великолепными регулировщиками информационных потоков, в которых они предпочитали ног не мочить. Никаких оценок, никаких толкований происходящего на экране.

В феврале 2001 года на одной из встреч, слушая Олега Добродеева, я вдруг понял, что его идеи НТВ воплотились лишь наполовину. Он добился абсолютной проводимости своих идей у ведущих программ, однако корреспонденты так и не поступились своей индивидуальностью, и он вынужден был с этим примириться. Все произошло с точностью наоборот: анализ, который только и возможен был в студии, переместился на места, и ведущим ничего не оставалось, как только регулировать эти потоки, выполняя функции главного диспетчера без какой-либо индивидуальной аналитической краски. Получилось очень даже неплохо. Поэтому и Светлана Сорокина, которая в числе последних «звезд» покинула РТР и перешла на НТВ, не была допущена в информационный пул, так как отличалась подчеркнутой индивидуальностью. А эта черта могла помешать Добродееву и его философии. Ярко выраженная индивидуальность противопоказана информационному конвейеру. Кстати, это распространенный и профессиональный взгляд на проблему, особенно, среди директоров и главных редакторов информационных служб.

Александр Нехорошее, с которым я после ухода Олега Добродеева и отставки Владимира Батурова с поста директора информационной службы, делал «Вести» на РТР, придерживался той же самой философии. Все конфликты Нехорошева с сотрудниками начинались в тот момент, когда кто-либо претендовал на нечто большее с точки зрения своего творческого «я», нежели то, что ему определил руководитель информационного процесса.

Я придерживался прямо противоположной философии. В качестве корреспондентов и, тем более ведущих, я искал не блестящих ремесленников, а нестандартных, ярких и порой несговорчивых профессионалов. С ними мучительно работать, они крайне непредсказуемы для самовлюбленного начальства. Они — прибежище всех скандалов, бунтов. Все именно так. Но только с ними работа становится творческой и захватывающей.

Я всегда говорил, что время дикторского радио и телевидения прошло. Чтобы выиграть конкуренцию, нужна авторская информация, авторское телевидение и радио. И славное НТВ и его «Времечко» появилось спустя два года, и это было логично.

Меня критиковала власть, коллеги из СМИ. «С какой стати ведущие Светлана Сорокина или Юрий Ростов нас поучают? Мы сами разберемся». Эти монологи Вячеслава Старкова, редактора газеты «Аргументы и факты», я слышал в начале 90-х годов не раз и не два. Старался убеждать моих оппонентов в обратном. И был уверен, что выиграть конкуренцию в демократической среде, можно только дав свободу в проявлении индивидуальности, авторского начала, без чего нет и быть не может российской журналистики. Всех корреспондентов в пору своей работы на РТР я настраивал именно на эту волну. Прежде всего, и во главе всего, должно стоять не только изложение факта, а грамотное и объемное его истолкование. Только это делает правду эксклюзивной и интересной. Только истолкование факта побуждает зрителя обратить на него внимание.

И тот факт, что в конечном итоге почти весь корреспондентский состав НТВ вышел из РТР, получилось то, что получилось. Эта индивидуальность корреспондентов, которых мы не смогли в силу финансовых сложностей удержать на РТР, в конечном итоге и принесли славу НТВ как лучшей информационной команде. Столь нестандартный взгляд Олега Добродеева на концепцию образования журналистов, конечно, обусловлен политическим давлением, которое власть и, прежде всего, Кремль, оказывает на РТР и Останкино.

Этот прессинг начался еще с вице-премьерства Чубайса, который проводил встречи с руководителями СМИ более жестко, чем это делалось даже ЦК КПСС. И тезис «кто не с нами, тот против нас» был доведен Анатолием Борисовичем до эталонности. В Чубайсе Михаил Андреевич Суслов получил идеального идеологического преемника, через временной этап, правда, когда к понятию «большевик» очень точно пришвартовывается смысловая приставка «нео».

Нынешняя кремлевская администрация работает в ином диапазоне. В каком именно? История с НТВ и ТВ-6 крайне показательна. Власть не приемлет оппозиции. Меня могут поправить: власть не приемлет враждебности к себе. Толкование оппозиционности как враждебности удобно для власти. Ибо борьба с врагом — это вроде как правоверная борьба. Мы можем углубиться в спор о терминах, и тогда потеряется смысловая ткань спора.

Ныне я каждый день отвечаю на этот вопрос: конфликт с НТВ, а затем с ТВ-6 — это новая краска в отношении новой власти с независимыми СМИ? Это атака на свободу слова? Это авторитарный стиль нового президента, который неумело старается скрыть президентская администрация? Это наступление на интересы Семьи, которая с потерей ряда СМИ утратит свое влияние на политические и экономические процессы? Или Семья здесь «с боку припеку»? Она уже давно дистанцировалась от действий Бориса Березовского и проводила молчанием уход с политической арены создателя НТВ Владимира Гусинского?

Недавно я встречался с заместителем министра печати и средств массовой информации Михаилом Сеславинским. У нас был интересный разговор. Положение, в котором оказалось министерство и, прежде всего, министр, нельзя назвать простым.

Это стиль Путина: любые рискованные действия совершить руками подчиненных. Михаил Лесин понимает, что он — на острие ситуации. Сеславинский бросил фразу: «Да, Михаил Юрьевич часто встречается с президентом. Тот избегает полемики «за» или «против». Он над процессом. Он может сказать: «Действуйте, как считаете нужным». За собой он оставляет право всем нам выставлять оценки: «Сработали на «четыре» или на «три» балла». Так что простой эту ситуацию не назовешь», — заключил Сеславинский.

Есть такая информация, что Михаил Лесин подавал заявление об отставке. Заявление якобы взяли, но Лесина в отставку не отправили. Нечто подобное, чуть раньше, в разгар истории с НТВ, сделал Олег Добродеев, подав прошение об отставке с поста председателя ВГТРК. Результат примерно тот же. С одним уточнением, что президент заметил: когда уходить Добродееву, он, Путин, решит сам.

Добродеев объяснил свой поступок нервным срывом, извинился перед президентом и покинул его кабинет. Так ли это было на самом деле или злые языки что-то добавили от себя, значения не имеет. Логика действий Президента очевидна: он избегает скорых решений и не одобряет спонтанных поступков. Почему? Легче всего ответить, что как первое, так и второе не в его стиле. Такой ответ будет неполным и неточным. Путин — не человек экспромта. Поэтому он не любит неожиданных поступков. Ему всегда нужно время для принятия решения, и время достаточное.

Вопрос: кто он, наш президент? Вопрос, в известной мере, риторический. Всякий президент — это три составляющих. Сам президент, как некая фабула его характера — его привычки, поступки, пристрастия, интересы, привязанности, увлечения, вкусы. Окружение президента, как следствие его пристрастий. И, наконец, политика президента, философия его решений и поступков.

25 февраля 2002 года.

Сегодня ночью состоялось закрытие зимних Олимпийских игр в Солт-Лейк-Сити. В городе у соленого озера, то есть. Нет смысла говорить, что страна сопереживала событиям. Те, кто никогда не считал себя болельщиком, превращался в него. И это логично. Нелогично другое: не спортивные события захватывали людей, не накал борьбы, а скандалы, сотрясающие Олимпиаду буквально каждый день. История с допинговым контролем, перешагнувшая разумные пределы. Ежедневные дисквалификации, лишение уже завоеванных медалей, отстранение от соревнований и плюс к тому, бесспорно, синхронное решение международной федерации гимнастики о лишении Алины Кабаевой, нашего лидера в художественной гимнастике, Олимпийской медали за прошлогоднюю летнюю, 2001 года, Олимпиаду. Все это переполнило чашу терпения нации.

Не будет преувеличением сказать, подобного унижения страна не испытывала уже давно. Страсти подогревались еще и фактом малоуспешного выступления российской команды в целом.

Лишение России еще двух медалей не позволило ей подняться выше четвертого общекомандного места. А на третьем — американцы. Пилюлю несколько подсластили — лишение испанцев золотой медали в гонке на 50 км, что позволило россиянам, выигравшим серебро, подняться на первое место.

Россию унижали с оглядкой. Мы никогда не узнаем всех деталей происходящего. Не потому, что их нет. Просто в этом случае, как ни в каком ином, правду неправдой и наоборот делают не факты, а их толкование: спортсменами, чиновниками, тренерами, журналистами. Не скроем, что помимо нашего видения, есть еще и видение противной стороны, хотя мы уже заявили, оно пристрастно и необъективно к России. Честно говоря, подобное утверждение недалеко от истины. После него чуть легче на душе, но суждение противной стороны все равно остается, и исключать его из нашего анализа, как якобы несуществующее, нельзя.

Российская команда была плохо подготовлена по большинству позиций — факт неопровержимый. Тут же возникает череда объяснений: нет денег, государство махнуло рукой на спорт. Лучшие тренеры покинули страну, рухнула тренерская школа. Мы тренируемся на скверных беговых дорожках: лед не тот, коньки не те, спортивный инвентарь из прошлого века. Спортивные чиновники скверно защищали интересы команды. Их протестующих голосов не было слышно.

После стольких унижений команда России не решилась на скандал, который был бы и правомерен и, бесспорно, результативен. Канадцы устроили «заваруху», затравили французского судью, и добились второго комплекта золотых медалей. А на протесты наших МОК попросту наплевал. Почему?

«Интересный вопрос», как любил приговаривать генпрокурор СССР Александр Рекунков. Была ли несправедливость к спортсменам из СССР во времена их слез при подъеме «серпастого» красного флага на международных соревнованиях и Олимпиадах? Разумеется, была. Но это была защитная реакция на наше превосходство, нежелание подчиниться этому превосходству, превосходству сильной страны. Эти судейские подножки были желанием придержать рвущихся вперед наших спортсменов, чтоб они не ушли слишком далеко.

На Олимпиаде в американском городе у соленого озера пробило брешь в нашем спортивном корабле не судейство, а некая негативная атмосфера вокруг российской команды. Команда в этом случае не существует сама по себе, как некая субстанция вне политики, вне экономики, вне бытовой культуры. Она — порождение этих трех составляющих, она — слепок стра-ны, ее образ. И отношение к нашей команде, коль оно выглядело предвзятым, есть отношение к стране по имени Россия. А это уже результат нашей внешней и внутренней политики. И вот что интересно. Отношение к нашей стране на Западе в период проклятого социалистического прошлого было неизмеримо уважительнее, нежели сейчас, когда Россия кричит на каждом шагу, что она невероятно рыночная страна, безмерно демократическая. И назад для нее, т. е. в социалистическую пещеру, путь заказан. Парадокс, однако. Это тоже, как и все прочее, результат наших реформ.

Разумеется, говорим мы, во всем виновата западная пропаганда. Она извращает образ нашей страны. А когда она его не извращала? Как говорилось в ту пору, «хай себе»! Только тогда они его извращали вопреки радужным аттестациям советской печати. А сейчас в полном согласии с печатью российской, которая ухитрилась свободу слова превратить в пыточный коридор, в котором первая среда — информация, полностью заменена второй средой — средой слухов, молвы и наветов. Сегодняшняя свобода слова это свобода заказа. Они там, на Западе, не делают ничего иного, как только тиражируют лимит информационности и аналитическое толкование. А чего мы хотим? Какого уважения в той же Америке, если у себя в стране тиражируем изречение великого русского писателя Льва Николаевича Толстого: «Патриотизм — последнее прибежище негодяя». Жесткие слова, но не лишенные смысла, когда патриот становится шовинистом. Да, это не Америка, где чувство патриота есть ключ, которым нация открывает проблемную суть, именуемую успех в жизни. Страну, так устроенную, так себя оценивающую, никогда уважать не будут. Посмотрите, как ведут себя наши «новые русские» за рубежом. В гостиницах, на пляжах. В игорных домах, борделях русская речь звучит чаще, чем любая иная. То, что они не знают культуры той страны, в которой скупают богатейшие особняки, не страшно. Они держатся вызывающе, оскорбительно желая навязать свой менталитет «грядущего хама» в виде заезжего полупьяного купца из глухомани.

Сколько я слышал недоумений по этому поводу в Испании, Франции, Англии, Германии и один и тот же вопрос: «Что там у вас происходит в России?» Это уже не про демократию и права человека. Нет-нет! Это про большие деньги и дремучую модель хамского поведения группы людей, ополоумевших от внезапных и неправедных доходов, на фоне нищей, культурной и образованной в целом страны. Страны, которую, согласно недавнему социологическому опросу среди молодежи, готов покинуть каждый второй. Они так и отвечали на заданный вопрос «Не хочу связывать свою судьбу с этой страной». Не моей! Нет! Этой. Вот он, печальный итог наших реформ.

Внутренняя политика, проводимая властью, создала устойчивый негативный образ России. И, поверьте, Чечня — не самая черная краска в этой палитре. И страсбургские «посиделки» наших правозащитников, людей, бесспорно, искренних, но лишенных житейской взвешенности, не так уж много добавляют негативности восприятия страны.

Права человека — святое. А вот свое место наши правозащитники почему-то выбирает в дальних комнатах дома, именуемого цивилизацией. Конечно, можно до хрипоты спорить, чьи права нарушает обязательная регистрация, которая стала, по сути, пропиской в Москве. И посвящать этому целые общественные кампании, но при этом оставаться безучастным к эскалации насилия со стороны преступного мира, к срастанию власти с криминалом. Мы не заметили, как под правозащитный аккомпанемент о равенстве перед законом мы обрели равенство перед беззаконьем. Наши правозащитные устремления, как мне кажется, стали терять ощущение цели.

Правозащитники занимаются не тем, чем живет общество и несет моральный урон в своих борениях с властью, а конфликтами, к которым появляется интерес на Западе.

Вот почему почти сошло на нет общество «Мемориал». Оно не нашло своей ниши в современных условиях. Посягательство на права человека обрело совсем иной рисунок. А правозащитники по инерции еще бьются с коммунистами. Настает время атаковать уродливый и криминальный капитализм, но, увы, наше правозащитное движение к этому не готово.

Как ни странно, все это связано с образом страны. Нас не уважают, потому что мы позволили себя не уважать. Зимняя Олимпиада-2002 это подтвердила со всем удручающим откровением. Общество переживало это унижение чрезвычайно болезненно. И никогда требование отстоять достоинство страны не было столь массовым. Оно не выражалось в митингах, и слава богу! Оно присутствовало повсеместно в каждом доме, в каждой квартире. А это — гораздо серьезнее, чем наскоро организованные митинговые страсти.

Естественно, неприязненная позиция спортивных и государственных чиновников, сопровождавших нашу олимпийскую команду, вызывала недоумение. Мы не спрашивали себя, поче-му чиновники ведут себя столь нерешительно, если унижение столь очевидно. Почему только после реакции президента Путина появились какие-то протесты против действий судей? Я думаю, что над спортивной делегацией висел дамоклов меч нынешней политики. После чего утверждение «спорт вне политики» выглядит особенно карикатурно.

Олимпиада проводилась в той самой стране, которую с недавних пор мы аттестуем своим союзником, хотя слабо верим в это утверждение. Совершенно очевидно, что все мы стали заложниками событий 11 сентября 2001 года, когда террористы направили пассажирские самолеты на два символа деловой Америки — башни-близнецы. И под их руинами были похоронены не только тысячи людей, но и миф о неуязвимости системы безопасности в США. После Олимпиады человеческий поступок нашего президента, первым протянувшего руку поддержки американцам в тяжелейший для них час, был ими сведен если не к нулю, то величине, близкой к этому математическому значению. Американцы до удивления легко получили военные базы в Узбекистане, Киргизии и Туркмении не без помощи России, но дали ей понять: теперь «посредник нам не нужен». Разумеется, в Америке обхамили нас, но с другой стороны. Так ли уж безукоризненны наши спортсмены? А может быть, действительно, мы пренебрегли олимпийскими требованиями, и вот расплата? Отгремела Олимпиада. Чиновники пережили малоприятные отчеты перед россиянами и президентом. Владимир Познер в своих «Временах» еще раз объемно обслужил власть, показательно побранив отечественных олимпийских чиновников. Сделал это вполне профессионально. Трогательно защитил Америку на правах американского старожила. Разумеется, никакого заговора против России не было. Это не более чем эмоциональный всплеск непросвещенных соотечественников.

Председатель ОКР Леонид Тягачев выглядел замученным и несколько подавленным, хотя ему была гарантирована полная благополучность эфира. Неудивительно, а я на это обратил внимание, насколько программе «Времена» импонируют высокие чиновники. Выверенное до мельчайших нюансов отношение к федеральной власти в образе гибкого почитания вызывает всеобщую чиновничью удовлетворенность. Это и есть ниша Владимира Познера — исключительного профессионала, отдавшего свой дар в услужение власти. И, если начинает где-то искрить, не волнуйтесь, это не более чем эффект бенгальского огня.

Леонид Тягачев восседал с лицом человека, которому только что огласили обвинительный приговор. Виталий Смирнов, представляющий интересы России в Международном Олимпийском Комитете (МОК), тоже не был лишен подавленности. Хотя он ухитрился вытребовать в МОК стенограмму своих выступлений и реплик по поводу скандала вокруг российской сборной. Характерно, что он еще ухитрился заверить эту стенограмму соответствующими подписями и печатями. Факт по унизительности, не имеющий аналогов. Поясняя свои действия, Виталий Смирнов раздраженно резюмировал: «Я знаю, в какую страну я возвращаюсь». И, хотя мы приняли, как некую истину, оправдание чиновников, упрекнувших общество в незнании олимпийских тонкостей, не хочется с этим соглашаться. Почему? Потому что климат в спорте, атмосферу, создают, в первую голову, спортивные чиновники. Разрушительными для многих определяющих основ государства оказались реформы. И спорт, как массовый, так и элитарный, оказался в череде этих потерь.

15 марта 2002 года, пятница. 18 часов. Сообщение ИТАР-ТАСС с пометкой «срочно»: «Только что президент страны принял отставку Виктора Геращенко, главы Центробанка России».

Путин предложил Государственной думе рассмотреть вопрос об отставке главного банкира страны, а также внес на рассмотрение депутатов кандидатуру Сергея Игнатьева, первого заместителя министра финансов России, которому и придется заменить Виктора Геращенко.

В правительстве Сергей Игнатьев занимался вопросами взаимоотношений исполнительной власти с Центробанком страны. По внешнему рисунку, если не вдаваться в неадекватность происходящего, ход правомерный и вполне логичный. Профессионал уходит, профессионал приходит ему на смену. Первый мудрее и значимее, второй — моложе, он еще «доберет» в своей значимости. Геращенко достоин отдельной главы в книге. Тремя месяцами ранее я сделал о нем полуторачасовой фильм. Для меня это было любопытным постижением сущности бытия. Я назвал свой фильм «Три подвига Геракла». Профессиональных свершений в его жизни было больше, но мифы требуют своего языка, и поэтому — «Три подвига Геракла».

Виктор Геращенко всегда был неудобным человеком. Это его качество исходило из нескольких составляющих. Востребованность его всеохватного профессионализма совпала с периодом жесточайшего экономического кризиса, в который снача-ла угодил находящийся на последнем издыхании СССР, а затем и Россия.

Профессионал и консерватор высочайшей пробы Виктор Геращенко воспринимался младореформаторами, как некий монстр, глыба, которую невозможно передвинуть в силу ее объемности. На нее непременно наталкиваешься, если идешь вперед, и упираешься спиной, если пятишься назад.

И в силу ее мощи ничего не оставалось иного, как задействовать глыбу в оборонном укреплении в виде главенствующей опоры. Это был единственный в истории России человек, который четырежды вынужденно покидал пост главного банкира страны, и четырежды на него возвращался.

Непросвещенную высокую власть, а власть в России никогда не была излишне просвещенной, раздражал невероятный перепад в знании и понимании банковского дела, который существовал между Виктором Геращенко и властью, отрядившей его на это направление. Младореформаторы не попадали в разряд непросвещенных. Напротив, они были хорошо образованы, но у них, всех без исключения, полностью отсутствовала практика жизни. А у Геращенко она была в избытке.

Он не был противником реформ. Он был противником спешки, любых революционных действий, как в экономике, так и в банковском деле. Геращенко в своей управленческой философии был сторонником эволюционно взвешенного и выверенного курса перемен. Эта неоспоримая контрастность всегда раздражала власть. Атаки на Виктора Геращенко были постоянными. И при первой же возможности реформаторы, побуждаемые настоятельными рекомендациями МВФ, ВБ, системщиками Лондонского и Парижского клубов, экономистами США, вынуждали Геращенко покидать свой пост. А затем, оказавшись один на один с перманентно возникавшими кризисными потрясениями и чувствуя бессилие перед ними, возвращали Геращенко в Центробанк.

Нынешняя ситуация отличается от прежних. Никогда Центральный банк не имел таких высоких резервов, как ныне. Парадокс и заключается в том, что отправляют в отставку не руководителя, развалившего дело, а успешного профессионала. Вот, почему мы вправе сказать, что и Владимир Путин не избежал застарелой болезни управления страной, когда путается первоочередность подходов к решениям: экономика является определяющим фактором политики, а не политика диктует свои условия экономике.

Разговор о своей отставке Виктор Геращенко затевал не раз. В сентябре 2002 года завершается очередной срок пребывания главы Центробанка на своем посту, после чего следует либо переизбрание, либо добровольная отставка. Геращенко не был уверен в своем переизбрании и, по словам президента, еще месяц назад подал заявление об уходе. Путин не просто рассказал об этом руководителям центристских фракций, но и уточнил, что он отговаривал Геращенко от этого шага. «Я, — сказал президент, — советовал Геращенко успокоиться и забрать заявление назад, но он этого не сделал. Сейчас Геращенко повторил свою просьбу». Примерно так пересказал разговор с Путиным один из участников встречи — глава фракции ОВР в Государственной думе Вячеслав Володин. Геращенко уже несколько раз заявлял, что свое 70-тилетие не намерен встречать в должности главы Центробанка. Все это, правда, произносилось в шутливом тоне, вперемежку с анекдотами, которые Геращенко рассказывал мастерски. Зачем Геращенко долгое время информировал власть и общество о том, что собирается добровольно сложить с себя полномочия главы ЦБ РФ?

Во-первых, чтобы обезопасить себя и не дать противнику обозначить его уход как волевое отстранение от должности.

Во-вторых, он делал шаг навстречу президенту. Премьер Михаил Касьянов остается. Он постоянный оппонент Виктора Геращенко, и реакция предсовмина на отставку председателя ЦБ бесспорно будет скрыто радостной. Геращенко знал, что Касьянов в своих докладах Путину постоянно делает его крайним в неуклюжем развитии экономики и финансовой сферы родного Отечества. В ответ на критику президента о замедлении темпов экономического развития страны Касьянов ссылается на политику Центробанка, которая, якобы, сдерживает движение «вперед и выше». Основная мысль младореформаторов в то время: Центральный банк работает не на страну, а на себя. Сдерживает снижение курса рубля, а, значит, и ослабляет потенциал наших отечественных экспортеров, которые являются паровозами нашего экономического скачка. Президент опасается, что люди из «экономического блока» правительства скажут ему однажды: «Мы же предупреждали Вас, Владимир Владимирович, Виктор Владимирович Геращенко — тормоз, и тормоз основательный. Вот что по этому поводу говорят наши американские коллеги».

А с регулированием продажи валютной выручки как внутри, так и за ее пределами, Геращенко и вовсе стоит поперек горла у олигархов, коммерческих банков и просто жуликов от власти.

Разумеется, Госдума в этой интриге была умело использована. Буксующий уже в течение двух лет закон о Центральном банке был задействован, как главный заряд, который забросили в «берлогу» Геращенко. Призыв к прозрачности банка, на котором настаивают депутаты, несерьезен по определению. Банковская сфера — всегда тайна, потому что это — не просто деньги, а все деньги страны. Наблюдательный совет, в который войдут депутаты, члены Совета Федерации, представители президентской администрации и правительства, абсурден. Ибо по Конституции РФ Центральный банк — учреждение независимое.

Геращенко понимал: в обывательских кругах небогатых людей может пострадать репутация президента, если он самостоятельно примет решение о его уходе. Это же может пошатнуть авторитет Путина и среди высокопрофессиональных кругов «старой гвардии». Геращенко помог президенту избавиться от себя в должности главного банкира страны, и еще раз подтвердил свою порядочность. Ну, а политический бомонд истолковал отставку Геращенко как бесспорный выигрыш Касьянова, Чубайса, Кудрина и олигархов. Геращенко уходил из ЦБ три раза и столько же в него возвращался. Но это все было в прошлом тысячелетии и в прошлом веке. В четвертый раз, на заре нового тысячелетия Виктор Геращенко покинул свой пост навсегда. Жалеет ли он о своем уходе? Разумеется. Он отдал главному банку государства всю свою жизнь. Он — его плоть.

Когда я шел вместе с Виктором Владимировичем по обновленному паркету восстановленного в своем историческом достоинстве здания ЦБ РФ, я чувствовал, как каждая ступень мраморной лестницы, каждая колонна, каждое кресло в зале заседаний и даже лампы излучали свое родство с ним. Было не очень понятно, кто часть чего? Геращенко — часть Центрального банка? Или банк — часть Геращенко?